Карета неспешно ползла по мощёной дороге, покачиваясь из стороны в сторону и подпрыгивая на выбоинах. Драконье посольство, вся процессия из двенадцати повозок, медленно, но верно преодолевало окраины столицы, провожаемое взглядами зевак и собачьим лаем.

Оно находилось в пути уже десяток дней, из которых восьмерик ─ на колёсах, и Эрелла мутило всё это время. Качка заставляла его страдать физически, а предвосхищение первого в жизни выхода за пределы королевства и знакомства с наречённой вызывало муки душевные, удваивая тошноту. Кроме того, в закрытой карете было ужасно душно, и в такой духоте удавалось только тревожно дремать, отмахиваясь хвостом с пушистой кисточкой от назойливых насекомых, ─ и откуда только взялись? Мучения усугубляла и дорожная скука: когда непривычные пейзажи приелись, а взятые с собой книги закончились, из развлечений у младшего принца остались только истории приставленных к нему отцом телохранителей, которые тоже вскоре исчерпались.

В общем, избалованный вниманием и заботой юный дракон скучал, зеленел лицом и с унынием наблюдал за занимающимися своими повседневными делами эльфами. Кто-то выгуливал собак, кто-то детей, кто-то тащился с рынка, гружёный тяжёлыми корзинами. Быт везде был одинаков, так что Эрелл обращал больше внимания на непривычные эльфийские одежды.

Поначалу он с трудом отличал знатных и богатых эльфов от работящих, но потом натренированный десятками трактатов о платье глаз начал замечать более дорогие ткани, маленькие, почти незаметные украшения на ней и в длинных волосах, прекрасно стачанные сапоги из тонкой кожи и множество других мелких деталей, не столь заметных на первый взгляд. Тем не менее, на вкус Эрелла эльфы одевались слишком скромно и строго: живущие в Южных Горах драконы носили лёгкие развевающиеся наряды из цветных тканей, а пройти по улице, не услышав звона браслетов на запястьях, ожерелий или золочёных цепочек, которыми украшали рога, было невозможно. Перед поездкой отец, конечно, предупреждал его, что эльфы скромнее и суровее них, но Эрелл не мог подумать, что они окажутся настолько суровее. По сравнению с самим принцем, увешанным всевозможными произведениями ювелирного искусства, и даже телохранителями, скромно обошедшимися максимум десятком переливчатых браслетов на двоих, эльфы выглядели отшельниками из Ордена Отречения, которые продали всё своё добро и вот-вот отправятся в Высокий лес, чтобы жить там в гордом одиночестве и неустанно надеяться на встречу с Творцом.

Архитектура эльфов тоже была непривычно строгой и тяжеловесной: после тонкостенных домов родного Псилэ из белого горного мрамора, состоящих из одного-двух этажей, высокие эльфийские здания, будто в противовес построенные из чернокаменных блоков, казались уходящими ввысь мрачными горными пиками с Роковой Гряды. Даже обильно увивающий стены плющ и высаженные почти на всех балконах цветы не сглаживали это ощущение обречённости, наваливающееся на Эрелла от взгляда на частокол домов. Эрелл никак не мог понять, кто в своём уме согласится жить в городе, застроенном настолько жуткими домами.

Карета плавно затормозила, и задремавшие было телохранители, бормоча извинения, протиснулись мимо поджавшего лапы принца и вышли наружу. Эрелл с любопытством выглянул им вслед, разглядывая обступивших процессию эльфов в мундирах из тёмно-синего сукна, и наконец заметил тяжёлые кованые ворота и возвышающийся в отдалении замок. Перед ними была резиденция эльфийской императрицы, величественный Доршадас.

Устрашающий замок, впрочем, был окружён зелёным парком, тенистая главная аллея которого, ведущая к дверям, была умеренно освещена парящими над металлическими подвесными кашпо бледно-голубыми пульсарами, неплохо разгоняющими вечерние сумерки. За деревьями виднелся мерцающий тёплый свет: менее значимые закоулки явно освещались вечными факелами, а вдалеке ультрамарином отсвечивали листья ловчей лозы, питающейся незадачливыми светляками. Обычно её не сажали рядом с жилыми домами, только в оранжереях или общественных парках, так как такой синий свет вызывал тошноту и головокружение, но эльфы, как решил для себя Эрелл, любили страдать и были не против такого напряжённого соседства.

Он умудрился рассмотреть парочку стражников со строгими короткими косами, блондина и шатена, прежде чем телохранители заметили, что он вылез из кареты и уже подходит к ним, и спешно отконвоировали его обратно, запирая дверь и отступая. До середины аллеи членам королевской семьи было милостиво дозволено доехать в каретах, и кованые ворота неторопливо распахнулись, пропуская внутрь три из двенадцати карет: отца Эрелла, наследного принца и его самого. Медленно и печально, хотя подразумевалась, конечно, торжественность, кареты проползли на аллею и двинулись по ней.

В этом был только один плюс для Эрелла: можно было не вести светскую беседу с отцом или братом и не соблюдать этикет, сидя максимум вполоборота к окну, а жадно прильнуть к стеклу лицом, разглядывая проплывающий мимо пейзаж. Отброшенные неровностями коры величественных дубов тени складывались в узнаваемые силуэты, перекошенные лица и каких-то сказочных чудовищ, пляшущих из-за покачивания светящихся пульсаров. Между стволами тут и там мелькали эльфы, не то садовники и их помощники, не то прогуливающиеся аристократы; где-то над кронами то и дело пролетали вышедшие на охоту ночные птицы; вокруг пульсаров вилась мошкара и мелькали крохотные золотистые виверны, любящие свет и тепло магического огня не меньше насекомых. Одну такую Эрелл держал в детстве дома, и не слишком нежные прикосновения маленьких когтистых лапок к пальцам вспоминались ему до сих пор. Виверна прожила долгую, счастливую и сытую жизнь, была затискана и залюблена восторженным Эреллом и после смерти упокоилась в дворцовом саду.

Наконец, кареты остановились, пара эльфов-лакеев чинно открыла дверь и Эрелл вывалился в ароматный вечер, потягиваясь и возбуждённо хлеща хвостом по собственным икрам. Рядом отправляли одежду старший брат, окидывающий обстановку вечно спокойным и печальным взглядом, и нахмуренный отец. Они устали от долгого пути ничуть не меньше Эрелла, но держались куда достойнее, не показывая своей измотанности. Эрелл же вместо того, чтобы присоединиться к родным и величественно, соответственно статусу, продвигаться вглубь аллеи, в меру своих сил шнырял по сторонам, гладя грубую древесную кору, распугивая пичуг и с наслаждением разминая успевшие затечь конечности. Вскоре их троих нагнала дорожная свита, остановленная у ворот на досмотр, и ещё десяток эльфов, не то охрана, не то прислуга, и к замковым дверям они подходили уже внушительной компанией.

Тяжёлыми двустворчатыми дверьми Эрелл тоже залюбовался. Вписываясь в общую картину мрачностью морёного дерева и чугунной оковки, они умудрялись казаться органичным продолжением парка благодаря кованым листьям на змеящихся по доскам лозах и искусной резьбе с растительными мотивами. Арка, окружающая двери, тоже была украшена изображениями листьев и цветов, но уже в виде лаконичной, минималистической монохромной росписи.

Мимо прошествовали двое стражников, кажется, те же, что встретили их у ворот, и встали по обе стороны от входа, положив руки на эфесы коротких мечей, висящих у них на поясах, и отточено поклонившись. Послышался поворот ключа в замке. Двери с тихим вкрадчивым скрипом отворились, и посольство двинулось внутрь Доршадаса.