Карета подскакивала на ухабах, скрипела и глухо стонала, как старая куртизанка, желающая понравиться господину и заполучить ещё пару монет сверх оговорённой платы. Под деревянными колёсами хлюпала жидкая грязь, звуча не менее отвратительно. Размеренно барабанил по крыше дождь. От духоты и крепкого запаха конского навоза слёзы на глаза горячей пеленой наслаивались.

И ведь сама ситуация — хоть плачь.

Рослый, но тощий вьюноша, единственный пассажир транспортного средства, поморщился, устало потёр виски и в бессчётный раз окинул взглядом салон. Смотреть было особо не на что: за время поездки он успел досконально изучить всё. Низкий потолок, обтянутые потёртой свиной кожей сиденья, и окна, слепые, полностью задрапированные чёрной тканью — в темноте очертания скрадывались, размывались по контуру текучей тушью. Придвинувшись к окну ближе, пальцем юноша поколупал край железной сетки, растянутой поверх оконной рамы; ноготь надломил до крови, а не пробился. Досадливо искривил капризные губы, сунул палец в рот и отвернулся.

Окна были зашорены добротно: плотно, наглухо, так что ни одного косого луча света не пропускали. Стража своё дело знала.

Таким, как он, осуждённым, знать дорогу не полагалось. Чтобы не было соблазна даже думать о побеге и возвращении.

Из места, куда был выслан юный королевич Кэйа Альберих, девятый сын Великого короля Альбериха, возврата не было.

Вытерев мокрый палец о полу плаща, Кэйа сунул руки в карманы и откинулся на спинку сиденья. Хмуро пнул ногой лавку напротив. Та не зашаталась, но печально заскрипела: почто, мол, королевич, буянишь, какое коварное зло я сотворила тебе? — и смолкла обиженно.

Стало тише, но не легче. От запахов конского навоза и гниющей растительности свербело в носу, а рессоры, казалось, в висках скрежетали ржавым железом. Тревога на мягких лапах, как породистая отцова кошка, закрадывалась в самое сердце. Мысленно отмахнувшись от её пушистого хвоста, Кэйа сполз ниже, носом зарылся в воротник.

Да, не стоило ему глупить и слушаться заветов матери, проситься в ученики к мастерице кхемии Рэйндоттир: как знал, что воронье перо на подоконнике поутру и бродячий чёрный кот, бросившийся под ноги, были дурными знаками, предвестниками беды. Так нет же, он матери отказ — а та и в слёзы. Рыдает-причитает, судьбу великую сыну прочит, как тут ей откажешь?

При мыслях о матери у Кэйи всё внутри сжалось, стиснулось и узлом мудрёным сплелось. Как-то она теперь будет без него? Как спасётся? Затоскует ведь, зачахнет и высохнет сорванным цветком. Впрочем, строго попенял себе юный королевич, отвечать за проступок сына ей едва ли придётся: король не обидит, он великодушен и ласков с нею — всё хорошо станется.

А вот о себе озаботиться бы стоило. Похоже, приехали.

Гулко ухнув в последний раз, скрипнув рессорами — снова ржавчиной по вискам, — карета остановилась. Скрежет ключа — и Кэйа оказался сграбастан крупной волосатой рукой и натурально выволочен за шиворот в вечернюю мглу; ещё одна предосторожность: в темноте уж всяко пути обратно не отыщешь, хоть трижды сетку с тканью с окон снимай. Совсем не по-королевски грохнулся в лужу, хлебнул грязной воды и тихо, злостно зашипел от унижения и боли в ушибленном колене.

А кучер, крупный безъязыкатый мужик с бородой до пояса, из простых, из крестьян, обрадовался. Почуял свободу и собственную власть над августейшей особой — расправил плечи, приосанился, гнилыми зубами оскалился. Вновь сцапал королевича за шиворот, как шкодливого щенка, и пинком под зад отправил в ворота. Грохнул тяжёлыми дверями позади, загремел ключами — и остался Кэйа один на один с самим собой, с хлёсткими ударами косых капель по щекам и устрашающим силуэтом островерхой башни, смутно угадываемым в клубах тумана. Та пересекала густую серую темень, как вымоченную в воде бумагу — чёрный грифель, и устремлялась к поднебесью стержнем-шпилем. Пугающая. Завораживающая.

Отныне — его.

Задержался взглядом, засмотрелся Кэйа.

В этой башне он будет вынужден томиться всю свою жизнь. Под охраной дракона, крылатого, клыкастого и из глотки смертоносное пламя извергающего — всё как полагается. Только, в отличие от красивых сказок о златовласых принцессах, никто не спасёт его. Нельзя, не по закону. Но Кэйе и того достаточно, на судьбу-неверную полюбовницу он больше не уповал.

Он спасёт себя сам.

Стряхнув с рукавов потёки грязи, подняв ворот выше, Кэйа запахнул плащ и бесстрашно шагнул за полог дождя. К башне. К дракону.

К своей судьбе.