Они, рука об руку, вернулись на винокурню как раз к ужину. Аделинда с хитрецой улыбалась, глядя на зацелованного Кэйю, и Эви лишь хихикала в кулачок. Вид у него и правда был довольный, и то, как он смотрел на Эви, от главной горничной не укрылось. Дилюк хмыкнул, но Эви углядела тень улыбки. Её обрадовало, что никто не стал заострять внимание на открытых руках, будто это было чем-то само собой разумеющимся.

— Мне казалось, вы отправились в Монд за покупками. Где же пакеты? — поинтерсовался Дилюк. Эви улыбнулась и склонила голову.

— Всё пошло немного не по плану. Так что в следующий раз. Кстати…

Она хотела поделиться радостной вестью про то, что ей больше ничего не угрожает, но прикусила язычок. Кэйа не останется с ней и наверняка уйдет в свою комнату. А ей так хотелось провести с ним больше времени, заснуть в его объятиях…

— …путешественница передавала вам всем привет!

На лице Дилюка засветилась улыбка, и Аделинда тоже засияла. Эви было немного совестно, что пришлось как-то приплести путешественницу, но ничего страшного не произошло. Тем более что она и правда передавала привет.

— Садитесь ужинать, — Аделинда указала рукой на стол, сохраняя надлежащую горничной вежливость.

За столом Эви с удовольствием рассказывала, как они провели день на Драконьем Хребте. Умолчала только о драконьем видении и исцелении. Кэйа улыбался, шутя, что теперь она обязана научить его борьбе на пальчиках. Эви было весело и уютно, будто она очутилась в кругу большой семьи. В особенности сильно это ощутилось, когда её, Дилюка и Кэйю разом отчитали за отсутствие шарфов и шапок. Забота Аделинды походила на материнскую, и Эви тянулась к ней, даже не замечая этого.

После ужина, когда Кэйа пришел к ней в комнату, чтобы пожелать ей доброй ночи и обнять без посторонних глаз.

— Хили и Моко интересовались, встречаемся ли мы, — поделилась Эви, прижимась щекой к его груди. Кэйа хмыкнул, и она повернула её так, чтобы видеть его лицо.

— И что ты им ответила?

— Сказала, чтобы они это спрашивали у тебя.

Кэйа усмехнулся и облизнул губы.

— И ты, я полагаю, тоже хочешь об этом спросить?

Кивок послужил ему ответом. Кэйа задумался, даже подпер подбородок рукой. Эви склонила голову, ожидая ответа. От него зависело очень многое. Думать о возможном будущем было страшно, но всё же необходимо. Но, если так посудить, Кэйа приглашал её на праздник Морских Фонарей через год, значит, она была в его будущем.

— А сама как думаешь?

Эви приподняла бровь. Кэйа лукаво усмехнулся и поцеловал её, но на вопрос так и не ответил.

— Эви, я оставлю тебе свой Глаз Бога сегодня.

— Ты не ляжешь здесь? — Эви огорченно захлопала ресницами. — Что случилось?

— Ничего, — он улыбнулся и поцеловал её в макушку. — Я очень устал. Если почувствуешь, что тебе становится хуже — возьми его.

— Ладно, — протянула Эви, вздыхая. — Спокойной ночи тогда?

— Доброй ночи.

Кэйа оставил Глаз Бога на столике и вышел, погладив её по голове напоследок. Эви обуревали смешанные чувства. С одной стороны, ей больше не грозит сгореть заживо, и присутствие Кэйи (или же его Глаза Бога) необязательно. С другой — засыпать без него стало непривычно и почти невозможно.

В конце концов, Эви подумала, что она не тварь эгоистичная. Если уж он решил сегодня спать один, значит, ему точно не нужна под боком вертлявая егоза.

Эви какое-то время кружила вокруг оставленного ей артефакта. Он неуловимо отличался от всех остальных Глаз Бога, но Эви долго не могла сообразить, чем именно. И только спустя время поняла: крылышки. На оправе Ноэлль, Эолы и Дилюка было три крылышка, а на оправе Кэйи — только два.

Интересно, почему?

Когда она в прошлый раз коснулась чужого Глаза Бога, он поделился с ней своей силой, изменил её внешность и способности. Как именно её изменит Крио?

Она решилась взять его в руки, касаясь лишь оправы. Ничего не произошло. Эви подошла к зеркалу, чтобы сразу увидеть, что поменяется, и сжала Глаз Бога в ладони.

Легкие свело морозом. Эви с испугом наблюдала за тем, как её кожа стремительно бледнеет, а волосы теряют краску, словно их макнули в белила. Причем прядями, как в случае Пиро, не ограничилось: белизна распространилась на всю длину, от корней до кончиков.

Больше всего её напугало изменение глаз: привычные карие радужки выцвели, посветлели, и стали похожи на искрящийся лед. Даже ресницы стали белыми, как снег! Губы посинели, вниз к по шее струилась вязь инеевого узора, уходящего к груди. Эви чувствовала, что ещё немного, и она тоненько завизжит от страха, потому что задубевшие пальцы не разжимались. Воздух, который она вдыхала, не выходил обратно теплым облачком.

— Так, — она усилием воли заставила себя пошевелиться, убеждаясь, что отражение в зеркале повторяет её движения. — Так. Ладно. С внешностью разобрались. В принципе, не так уж и страшно, да? Непривычно, конечно, но я теперь похожа на снежную деву, хе-хе.

Эви внимательно разглядывала себя на предмет ещё каких-нибудь изменений. Вдруг у неё вырастет хвост? Или крылья? Но нет, Крио только изменил её внешность до неузнаваемости. А что по способностям?

Она оглядела стол. Кувшин с водой был избран стать экспериментальным образцом, поэтому Эви осторожно коснулась поверхности воды. Легонько, одним пальцем, совсем чуть-чуть.

Эффект был неожиданный. Она видела, как Кэйа создавал лед, способный выдержать человека, на поверхности воды. Но прикосновение Эви проморозило её всю: кувшин был прозрачным и от резких перепадов температуры стекло лопнуло, оставив на столе свою ледяную копию.

Эви пискнула, инстинктивно прикрывая голову руками, но больше ничего не произошло.

— Ага, — тихо произнесла она. — Значит, воду я умею морозить. А иголками ледяными швыряться смогу? Пиу-пиу, ледяные иглы! Как в Скайриме!

Но Эви тут же подумала, что Дилюк не обрадуется, если найдет утром разгромленную комнату, утыканную ледяными глыбами, поэтому предусмотрительно пытаться не стала. Пожалуй, для таких экспериментов стоило выбрать улицу в качестве полигона.

Эви положила Глаз Бога на стол и взглянула в зеркало. Белизна сходила с неё медленно, будто не желала отлипать. Когда волосам и глазам вернулся привычный цвет, Эви вздохнула с облегчением.

— Что ж, по аналогии, если я возьму в ручки другие стихии, то и краску покупать не надо будет, — развела руками Эви. — А если взять Электро, они фиолетовыми станут?

Фантазия услужливо нарисовала ей фиолетовые волосы и такие же глаза, и Эви почему-то подумалось, что ей совсем не пойдет.

— Ладно, надо спать, — решила она. Усталость, навалившаяся на неё в повозке, куда-то исчезла после ужина, но Эви знала, что на самом деле никуда она не делась, и если она сейчас же не ляжет спать, то утром встанет разбитая и несчастная.

Сны опять дразнили её. Кэйа обнимал её, покрывая поцелуями шею и ключицы, и Эви млела от его прикосновений, умоляя о большем. А проснулась, как всегда, на самом интересном месте, возбужденная донельзя и разочарованная в той же степени.

— А-а-а-а-а! — завизжала она в подушку, пылая до корней волос и катаясь по кровати.

Обычно в таких случаях на помощь приходили игрушки, которых у Эви, по понятным причинам, сейчас не было. А в Тейвате вообще приходилось обходиться руками. Только вот на винокурне Эви чувствовала себя неуютно: в любой момент могли зайти Аделинда, Хили или Моко. А ещё, — упаси Архонты! — Дилюк. Поэтому гипервозбудимость Эви держала в жестокой узде воздержания, и это явно не шло на пользу её поведению.

И рядом с Кэйей находиться было нестерпимо сложно, особенно когда он обнимал её, кладя руки на талию, притягивая к себе так близко, что она слышала стук его сердца и запах кожи. Он, почему-то, казался ей невообразимо приятным, и Эви не могла выкинуть из головы мысль спиздить у него рубашку или накидку, чувствуя себя при какой-то шизанутой сталкершой.

Кэйа всё ещё спал. Эви прошлась по коридорам, убедилась, что все занимаются работой, одна она шатается без дела, и расстроено шаркнула ножкой, пытаясь придумать себе занятие. Очень хотелось поэксперементировать с Крио, но это лучше бы делать под надзором, а все были заняты.

До обеда она просто гуляла вокруг винокурни, дыша морозным воздухом. Чтобы Аделинда не ругалась, она надела и шапку, и шарф, которые ей когда-то помогла выбрать Ноэлль. Она же заботливо дала ей варежки, которые Эви обещала вернуть, а потом утонула в работе. Надо будет купить и вернуть Ноэлль новые.

Когда она вернулась, то застала Кэйю за обеденным бокалом вина. Он разбирал какую-то кипу бумажек, параллельно жуя бутерброды.

— О, привет, снежинка, — он помахал ей рукой. — Как погода?

— Неплохо, — Эви улыбнулась, отряхнула с ног налипший снег. — Чем занимаешься?

— Взял работу на дом, — вздохнул Кэйа. — Отчеты проверяю. Как я на больничный ушел, так Ордо Фавониус зашиваться начал.

— Бедная Джинн, — вздохнула Эви. Кэйа кивнул на бумаги.

— Именно. Я у неё отобрал эту кипу. При всем моем нежелании возиться с бумажками, я не могу закрыть глаза на то, как она устает.

— Очень заботливо с твоей стороны, — улыбнулась Эви. Кэйа качнул головой, мол, да ничего особенного, но у Эви всё равно на душе стало теплее. — Тогда не буду тебя отвлекать.

— Да ладно уж, — усмехнулся Кэйа. — Хотя ты права: рядом с тобой работать совсем не хочется.

Эви хихикнула и, оглянувшись и убедившись, что никого рядом нет, цмокнула его в щеку. Кэйа захлопал глазом, коснулся щеки в том месте, где остался след её губ.

— Закончишь, получишь больше, — подмигнула ему Эви и упорхнула наверх, чувствуя себя жуткой хулиганкой. Кэйа усмехнулся ей в след.

Памятуя об утреннем сне, Эви решила, что созрела для серьезных действий. Поэтому после обеда она провела в ванной суммарно часа четыре, продумывая, что скажет, сделает, и как именно всё будет. Сердце билось в груди, как в клетке, и Эви растеклась во влюбленную лужу, которая только изредка булькала.

Она до скрипа вымылась, убедилась, что на теле нет ни единого лишнего волоска, а все возможные скрабы, крема и прочие уходовые приколы использованы по назначению. Эви также набралась храбрости критически осмотреть бедра: шрамы уже побелели и как будто стали визуально меньше, но, возможно, стоило их чем-то прикрыть. В фантазиях она всегда была при параде и в красивом белье, но проблема была только в том, что его у Эви-то и не было. Покупать чисто для себя ей было не с руки, да и дорого, а о том, что у них с Кэйей все-таки что-нибудь получится, она даже не думала…

«Нет, ну есть, конечно, ультимативный вариант прийти без всего, но так не интересно, — думала Эви, перебирая возможных кандидатов на соблазнение. — Может тогда просто надеть сорочку, и под неё ничего? Звучит как план».

В итоге Эви выбрала сорочку, которую надевала реже всего. У неё был короткий рукав и квадратный вырез, не слишком глубокий, но достаточно, чтобы можно было кокетливо сбросить лямку с плеча.

Вечер настал незаметно. Эви думала, что Кэйа зайдет к ней сам, но с разочарованием поняла, что время идет, а он не торопится. Она выглянула в коридор, увидела Аделинду, которая выходила из его комнаты и несла поднос с бинтами. Эви вспомнила, что видела их у Кэйи на груди, и мороз прошел по позвоночнику.

— Аделинда!

Горничная остановилась, повернулась к ней. Эви шмыгнула в коридор, стыдливо кутаясь в шаль и держа в одной руке подсвечник.

— Кэйа ранен? Откуда эти бинты?

— Он вам не сказал? — она приподняла бровь, но тут же взяла себя в руки. — Прошу прощения, юная госпожа. Сэр Кэйа действительно плохо себя чувствует. Позапрошлой ночью он выходил на задание, но не волнуйтесь, его жизни ничего не угрожает. Как видите, повязку уже сняли, так что он в полном порядке.

— Понятно, — кивнула Эви, кусая губы. — Спасибо. Он спит?

— Нет, ещё нет.

Аделинда почтительно склонила голову и ушла, а Эви осталась у двери, набираясь решительности, чтобы войти. Она постучала, уверенная, что если Кэйа не ответит, то она уйдет.

Но он ответил, и Эви легонько толкнула дверь, впуская внутрь свет.

Кэйа лежал на кровати, укрытый одеялом лишь до пояса. Эви сглотнула и смущенно отвела взгляд, но закрыла дверь и подошла ближе, рассматривая его сквозь ресницы. На груди действительно был рубец от раны. Кэйа, казалось, был удивлен.

— Снежинка? Что-то случилось?

— Нет, — Эви поставила подсвечник на прикроватный столик и села на край кровати. Повязку Кэйа ещё не снял, поэтому она с облегчением вздохнула и взглянула ему в лицо. — Я думала, ты придешь.

— Прости, — он приподнялся на локте, свободной рукой провел по её щеке. — Я так устал от этих бумажек, да и последствия последнего задания аукнулись.

— Тебя ранили?

Кэйа слабо улыбнулся, когда Эви провела пальцем по свежему рубцу на груди. Он уже почти затянулся, но от него сквозило чужеродным холодом.

— Да. Моей жизни ничего не угрожает, уже залечили, через пару дней пройдёт. Глупо подставился под ледышку мага Бездны.

— Ты мерзнешь, — догадалась Эви. — Иначе ты бы не отдал мне свой Глаз Бога.

Он, казалось, не удивился. Только положил ладонь поверх её пальцев, прижимая к теплеющей под ними коже, отливающей бронзой.

— Теперь нет. Почему ты пришла?

— Потому что, — она робко улыбнулась, — потому что мне нужен не твой Глаз Бога, Кэйа, а ты.

Вот он, подходящий момент! Романтичный и чувственный! Эви склонилась к нему, не веря собственной смелости, и поцеловала. Тонкая ткань ночной сорочки пропускала тепло её тела, гибкого и стройного, и Кэйа осторожно опустил свободную руку на её талию. Холод бездны отступал под напором кипящей драконьей крови, которая больше не сжигала Эви изнутри. Эви чуть отстранилась и взглянула в его глаз, с удовлетворением увидела там желание и страсть.

— Я помогу тебе согреться.

От этих слов сладко защемило сердце. Зрачок-звездочка расширился, а смуглые пальцы ощутимее сжали талию. В неверном свете свечи он казался ещё красивее. Эви видела своё отражение в его глазу вместе с блеском пламени, и ощущала себя самой красивой и особенной на свете. Потому что на других девушек не смотрят так.

Она провела рукой по его плечу, сбросив лямку своей сорочки, и кончиками пальцев коснулась его подбородка, медленно, словно растягивая момент, приближаясь к его губам.

Но вместо того, чтобы позволить ей поцеловать его, уложив на кровать, Кэйа отвернулся. Эви вздрогнула, словно от пощечины, и замерла, не понимая, что ей делать.

Почему он отвернулся? Она что-то сделала не так?

— Нет, — тихо произнес Кэйа, убирая руки с её талии и вынуждая её отстраниться. — Не надо.

Эви сглотнула, выпрямилась, изо всех сил сдерживая рвущиеся наружу негодование и возмущение, а потом и вину. «Наверное, ему сейчас не до меня, — подумала она. — Он устал и хотел отдохнуть, а я здесь захорнилась и лезу к нему…»

— Извини, — кое-как выдавила она. — Я… я думала…

Она сползла на край кровати, села к нему спиной, чтобы он не видел лица. Свеча погасла от порыва воздуха.

— Эви, — кровать прогнулась, и Эви почувствовала, как его ладонь легла на плечо. — Я плохо себя чувствую. Прости.

— Всё в порядке, — мотнула головой Эви, чувствуя себя, тем не менее, донельзя униженной и раздавленной. — Я должна была подумать об этом, а повела себя как последняя эгоистка. Извини.

Ладонь Кэйи сильнее сжала её плечо, потянула назад, вынуждая повернуться. Эви изо всех сил старалась не заплакать от разъедающего разочарования.

— Эви, — его голос был ласковым и нежным, — поверь, дело не в тебе. Ты для меня самая желанная женщина на свете, но просто сейчас не время.

— Как скажешь, — кивнула Эви, но обида проскользнула в её голос, как мышь. — Отдыхай.

— Если хочешь, можешь…

— Нет. Спокойной ночи.

Она встала, стряхнув его руку с плеча, и вышла из комнаты. Кэйа за ней не пошел.

В коридоре её затрясло от злости. На себя, на Кэйю, на эту дурацкую идею пойти к нему. С чего она вообще решила, что это уместно?! Насмотрелась аниме, начиталась фанфиков, и думала, что это в реальной жизни сработает? Поцеловала бы его на ночь и пошла себе спать, не-е-е-ет, Эви приспичило хорниться и всё.

На сердце как будто накинули удавку с камнем. Эви кое-как дошла до кровати и рухнула вниз лицом. Только же всё начало налаживаться! Сколько можно этих американских горок? Почему она всегда всё портит?!

«Идиотка безмозглая, — мрачно думала Эви, пытаясь уснуть. Не получалось. — Нахуя я полезла к нему со своим хорни вообще? Надо было ждать ещё три тысячи лет, чтобы он проявил инициативу. Блять. Он же говорил, что хочет меня. В тот раз нам помешала спина, а сейчас я могла его согреть. Пиздец, ещё и фразу эту уебанскую произнесла. «Я помогу тебе согреться», блять. Нашлась помощница, как же! Не удивлюсь, если он после этого перфоманса вообще меня бросит».

Его слова ни капли не утешали. Эви чувствовала себя дурой, но обидно было до слез. За эту обиду она стыдила себя ещё больше: русским языком сказали, человек плохо себя чувствует! Отъебись ты от него со своим этим самым!

«Потраченного времени жаль, — думала Эви, вспоминая о дневных приготовлениях. — Могла бы поэксперементировать с Глазом Бога, а по итогу… Эгоистка конченная, потому что надо было сначала узнать, как он себя чувствует, а уже потом прихорашиваться!»

В таких вот мрачных и неприятных мыслях она встретила столь же мрачное утро. Находиться на винокурне было мучительно, и Эви заламывала руки, бессмысленно пытаясь придумать, чем себя занять. Брать в руки его Глаз Бога не хотелось, будто это он виноват в том, что её отвергли. Опять.

Она оделась в теплое зимнее платье, которое сумела найти среди вещей, и покинула винокурню, никому ничего не сказав. В какой-то степени Эви надеялась, что морозный воздух прогонит дурь из её башки, и позволит голосу разума снова достучаться до неё.

Довериться чувствам — звучит круто, конечно, но проблема Эви была в том, что они только всё портили. Как там было? «Алкоголь это круто, но вам когда-нибудь отвечали взаимностью? Мне тоже нет. Передайте бутылку!»

В мыслях тут же появился Кир, и Эви лишь тяжело вздохнула. Между ними так ничего и не было. По больше мере из-за того, что Эви страшно боялась возможных последствий, (а мать не прекращала называть её шлюхой лишь за то, что они трогательно поцеловались под окном), да и в любви они признались друг другу слишком поздно. Да и если честно, к нему она была привязана в первую очередь, как к другу. Попытки забыть Кира тоже ничем не увенчались. Парень, который затащил её в темную комнату на посвяте, в итоге даже не вставил: надрался до такой степени, что уснул на ней, не сняв штаны. Эви поморщилась. После этого она забила окончательно, предпочтя человеку игрушки. А теперь, когда она наконец-то была готова, когда сама пришла, ей очень мягко, конечно, но отказали! В первой настоящей человеческой близости!

«Но Кэйа-то об этом всём не знает, — мысленно махнула рукой Эви. — И я вообще не вовремя и не кстати. Да и хуй с ним, блять. Пошло оно всё нахуй и ебись конем буквой зю, всё».

Холодный воздух помог прогнать усталость, но не злобу. Эви шла по заиндевевшей тропинке и пинала льдинки. Нет, а чего ещё она ожидала? Кэйа абсолютно прав: не время было и не место. Но она же видела, как он на неё смотрел! Что-то явно было не так, и это не давало Эви покоя. Кэйа отказал ей не только из-за усталости. Может, ему стало некомфортно из-за её напористости? Или он увидел её шрамы вечером и испугался?

Неизвестность грызла Эви без остановки. Щеки щипало от мороза. Она вдохнула колючий воздух, пытаясь успокоиться. Винокурня осталась далеко позади. Эви решила, что идти к в сторону Драконьего Хребта ей не хочется, а вторая дорога, насколько она знала, проходила через небольшое ущелье, и туда ей хотелось ещё меньше. Поэтому она пошла по третьей, в сторону реки.

Солнце ещё не встало, и фонарей на дороге почти не было, предрассветные сумерки оплетали все предметы туманной зыбью. Эви остановилась, когда услышала журчание, и огляделась. Река выступила перед ней внезапно, а рядом с берегом возле туманного цветка прыгала кучка крио слаймов. Эви присела на ближайшее бревно, оставшееся от поваленного дерева, подперла голову кулаками и стала наблюдать.

«Если я буду сидеть от них далеко, — меланхонично думала она, пока маленький слайм пытался запрыгнуть на щит большого, — они меня не увидят и не нападут. А нападут, так я убегу. Или пиздюлей вставлю, сожгу нахрен».

Впрочем, настроение было далеко не кровожадное. В какой-то момент Эви подумала, что слаймы ей, скорее всего, ничего не сделают: если она напитается их элементальной энергией, то её примут за свою. И будет она, Эви, прыгать вверх-вниз, как мячик, вокруг туманного цветка, и все проблемы сотрутся как мел с доски.

«Вот им классно-то. Прыгают себе, радуются, ни о чем не думают. Есть не надо, думать не надо. Прыгаешь да прыгаешь себе. Кто вообще придумал делать меня человеком? Была бы вот я низшей формой жизни, было бы круто, а то человек это слишком сложно. Или вообще была бы облачком, летала бы себе там, рассеивалась, дождик носила».

Совесть молчать не собиралась, устраивая Эви полный разнос. Понятно, что ей хотелось побыть одной, но вот разве кто-то виноват, что она психуша? Аделинда, Хили, Моко? Дилюк, в конце концов? Да даже Кэйа! Они ведь наверняка переживают за неё, и уж легкомысленно считать, что никому до неё нет дела, Эви себе позволить не могла.

— Хоть бы записку черканула, — пробурчала она себе под нос, но не спешила вставать и возвращаться. Запираться в комнате и избегать общения с Кэйей не выход, а говорить с ним она совсем не в силах. И молчать не вариант. А уж говорить с ним тем более: только разобидится на него и наистерит, а потом будет ныть, что опять испортила всё, что можно.

А может, она слишком драматизирует? В конце концов, это же не крест на всем и сразу. Да, обидно, но ведь Кэйа правда выглядел уставшим и вымотанным. Эви действительно стоило думать мозгом, а не другим местом. Она вздохнула и уронила голову на колени, протяжно застонав от досады.

А вот этого, пожалуй, делать этого не стоило: слаймы вокруг туманного цветка прыгать перестали, повернулись к ней большими белыми глазками. Эви смотрела на слаймов, слаймы смотрели на Эви. Искра, буря, безумие.

Пухлые кругляши, от которых шла элементальная энергия Крио, окружили её, прыгая всё также вверх-вниз. «Теперь я — туманный цветок», — безразлично подумала Эви, протягивая руку и щипая маленький слайм за бок. Он взвизгнул, но тут же прыгнул к ней на колени. Если бы не меланхолия, полностью завладевшая Эви, она бы испугалась, но слайм, казалось, не был настроен враждебно. Он устроился поудобнее, пока его собратья прыгали вокруг, и Эви, пожав плечами, погладила холодное мокрое тельце, украшенное белым узором.

— Реально за свою приняли, — хмыкнула Эви. Слайм на её коленях от удовольствия жмурился, будто котик. Остальные ждали свою порцию почесушек. Самый большой Крио Слайм прислонился к ней ледяными шипами щита и заснул. — Теперь все будут звать меня Эвелина, Матерь Слаймов.

Руки у Эви покраснели, но холода она и не чувствовала. Слаймы напитали её Крио: это она поняла по стремительно побелевшей челке. Ну, что ж, зато открывается поле для экспериментов. Теперь надо почухать слаймов всех остальных стихий и посмотреть, что будет.

— А вы милые ребята, когда не пытаетесь запрыгать кого-то до смерти, — проговорила Эви, рассматривая руку. Ногти посинели, по рукам побежал морозный узор, выбеливший шрамы, но ей было на удивление комфортно. Кожа замерзла, волосы побелели, но это не умаляло жизненного огня. Сердце билось ровно, мысли шли стройно, как солдаты.

Слайм издал странный звук, напоминающий урчание. Эви справедливо рассудила, что он с ней согласен.

— Эви!

Эви не повернулась, но тяжело вздохнула, подняла слайм с колен и отпустила на землю. Он расстроено уркнул и поскакал к реке вместе со своими собратьями. Эви встала, отряхнула платье, и повернулась, морально готовясь к тяжелому ответу на вопрос «какого хуя ты сбежала с винокурни».

Кэйа стоял на пригорке, держа в руке меч. Вид у него был напуганный, но стоило Эви встать, как страх сменился недоумением. Она не шевельнулась, лишь смотрела на него, пока он спешно спускался с пригорка.

— Что с тобой? — спросил он, развеивая меч в синих искрах. Глаз Бога болтался на своем месте, но сейчас Эви, напитанная Крио, не чувствовала его, даже когда Кэйа схватил её за плечи. — Эви, ответь мне!

— Напиталась Крио элементом от слаймов, — пояснила Эви, пожав плечами, но с удовлетворением глядя на то, как беспокойство в его глазу сменяется облегчением. — Когда я беру в руки твой Глаз Бога, происходит то же самое, я вчера проверила.

Кэйа оглядел её, словно искал какие-то раны, но взглядом вернулся к её лицу. Эви знала, что сейчас оно выглядит совсем иначе: льдисто-голубые глаза, синюшные губы и белая кожа, покрытая инеем. Он коснулся её волос, пропуская прядь сквозь пальцы, но Эви отвернулась точно так же, как он это сделал ночью.

— Эви… — он расстроено опустил руку, но через мгновение голосу вернулась твердость. — Почему ты никого не предупредила? Ты представляешь, как я испугался?

— Как видишь, зря, — Эви сбросила с себя его руки резче, чем ей бы того хотелось. — Со мной всё в порядке. Но ты прав, я должна была предупредить Аделинду. Я обязательно извинюсь перед ней.

Тепло возвращалось к ней. С рук постепенно сходил морозный узор, а пряди в челке начали темнеть. Кэйа молчал, хотя Эви видела, что он много что хочет ей сказать. Он только вздохнул, помотал головой.

— Эви, я понимаю, что расстроил тебя, но вести себя со мной так, как это делаешь сейчас ты, эгоистично и грубо.

— Ты прав, — Эви опустила взгляд. — Мне нужно было успокоиться, поэтому я ушла. Извини, но сейчас я не знаю, о чем с тобой говорить. И поверь, мне самой тошно от того, что я не подумала о тебе, когда пришла. Я разочарована в себе и злюсь на себя, а не на тебя, и, к сожалению, не умею себя сдерживать. Или так, или, — она кивнула на изрезанные руки.

Кэйа взял её за руку, и Эви не стала противиться. Воодушевленный этим, он притянул её к себе, обнял, прижимая к груди.

— Я понимаю, — прошептал Кэйа, и у Эви мурашки побежали по коже. — Вчера я правда ужасно устал, и то, что ты пришла ко мне, было неожиданно, но очень приятно. Я уже говорил, и скажу вновь: сейчас просто не время. Пожалуйста, пойдем домой.

— Винокурня не мой дом. — Эви почувствовала, как он вздрогнул от её слов, хотя она не старалась намеренно сделать больно. — Ты говорил, что я буду там, пока меня не вылечат. И мне не хотелось бы злоупотреблять гостеприимством.

— Я договорился с Дилюком, что ты будешь здесь до конца зимы, — твердо проговорил Кэйа. Эви вздохнула, и он смягчился. — Пускай и временный, но это теперь твой дом. Разве ты хочешь променять его на крохотную комнатушку, в которой всё промерзает насквозь? Она для тебя дом?

Эви промолчала, не зная, что ответить. Кэйа не отпускал её, и Эви обняла его в ответ. Он облегченно опустил плечи, поцеловал её в макушку.

— Пойдем. Аделинда за тебя переживает.

— Угу.

Он отстранился, но оставил руку на её плече, словно боялся, что без неё Эви свернет с пути. Она этого, конечно, делать не стала бы, но если Кэйе от этого спокойнее, пускай.

Эви снова колебалась рядом с ним. Путалась и терялась. Это злило и интриговало одновременно. Наверное, рядом с ней Кэйа чувствует то же самое. И хуже всего было бессилие, которое связывало её по рукам и ногам. Изменить Кэйю ей не под силу, да и бессмысленно это. Изменить себя — почти невозможно.

«Надо относиться ко всему проще, — журила себя Эви. — Сколько можно это себе повторять».

Мысль о том, что, возможно, сегодня Кэйа ей не откажет, вызывала во рту кислый вкус. Эви отбросила её. Она не будет ничего выпрашивать и унижаться, а уж тем более снова предлагать. Захочет — пусть скажет про это, проявит инициативу сам. И вот тогда-а Эви подумает, что ему ответить.

«Нельзя быть такой сукой с тем, кого ты любишь, Эви. Не превращайся в последнюю тварь».

— Прости, что напугала, — произнесла она после недолгого молчания. Кэйа усмехнулся, но сжал её плечо сильнее.

— Не делай так больше, хорошо?

— Ага.

Разговор снова оборвался, но Эви хотя бы не чувствовала былого напряжения. Может, мать была права, и у Эви действительно омерзительный характер? Если так посудить, то ей все об этом говорили, но Эви не верила.

— Когда Глаз Бога при мне, ты ощущаешь меня также?

Его внезапный вопрос выбил её из потока мыслей. Эви нахмурилась и подняла голову, непонимающе глядя на него.

— Когда ты была под действием Крио, твоя кожа была словно лед. Я будто ледышку обнимал. Ты чувствуешь то же самое?

— Не совсем, — мягко ответила Эви. — Твои прикосновения ощущаются холодными, но многое зависит от твоего настроения. Если ты злишься или грустишь, то мороз пробирает до костей. А если радуешься, то больше похоже на прохладный тенек в летний зной. Обнимая тебя, я чувствую холод от Глаза Бога, но твоя кожа теплая, как у нормального человека.

— Понятно, — кивнул Кэйа. — Ты меня успокоила.

— М?

— Если бы мои прикосновения для тебя были столь же мучительны, я бы сгорел от стыда.

— Разве ты не устойчив к Крио?

Кэйа не ответил, и Эви подумалось, что он вовсе не элементальную энергию имел в виду.

Они вернулись на винокурню, и Эви с повинной приняла ругань главной горничной и молчаливое неодобрение Дилюка. Кэйа попытался отшутиться и защитить её, но Эви это не утешило. Дилюк напомнил, что до конца зимы она может жить здесь, и никто её выгонять не собирается, будто мысли прочитал. Эви кисло улыбнулась и постаралась поблагодарить его так, чтобы это могло претендовать на искренность.

Большую часть дня она провела в комнате, отсыпаясь. Кэйа заглянул пару раз, но Эви сделала вид, что спит, и больше он не появлялся. У Эви даже мелькнула мерзкая мысль, что теперь, когда она не нуждается в его постоянном присутствии, она перестала представлять для него интерес, и от этого ей хотелось негодовать во весь голос, причем в первую очередь на себя.

Вечером она рассказала всем, что проблем с перегревом у неё больше нет, потому что путешественница сделала ей «волшебный бонк», и теперь она не помрет без влияния Крио, а Дилюк может не париться и не снимать Глаз Бога. На радостях Аделинда организовала небольшой праздничный ужин, приготовив все её любимые блюда. Эви было бесконечно приятно от такой заботы и внимательности, и теплое отношение обитателей винокурни сгладило утреннюю бурю эмоций.

Впоследствии она корила себя за то, что не сумела быстро смириться и не обижаться на Кэйю. Их отношения снова стали натянутыми, словно гитарные струны, и от этого у Эви кислотой разъедало грудь. Вести себя как ни бывало на следующий день не вышло. Кэйа отстранился от неё, и если кто и был в этом виноват, то только Эви.

Чувство вины грозило сожрать её заживо. «Он теперь видит во мне конченную эгоистку. Блять. Я его только раню и сама напарываюсь на колья. Даже если я извинюсь, что это поменяет? Я снова раню его. Сука, да что ж я за человек-то такой?»

Кэйа проводил с ней время, Эви старалась снова сблизиться, но повисшая между ними напряженность угнетала обоих. Каждый раз, когда она пыталась подойти ближе, то натыкалась на ледяную стену, которую не могла растопить. От этого больно ныло сердце.

Дни потекли незаметно. Эви, перечитавшая почти всю библиотеку, пыталась найти для себя новое занятие, но ничто не удерживало её внимание надолго. Единственным, что действительно её заинтриговало — влияние слизи слаймов на её организм.

Она попробовала всё, что ей передал Альбедо, и пришла к выводу, что изменения с ней происходят самые разные. Слизь анемо слайма не только изменяла её волосы и цвет глаз, но и добавляла забавные ушки, похожие, по словам Дилюка, на ушки слаймов. Напитавшись гидро, она обнаружила у себя два странных голубых отростка из головы, похожих на люминисцентные палочки рыбы-удильщика, и жабры. Путешественница, с которой они проводили эксперимент в тот раз, сказала, что теперь она чем-то напоминает мелюзину.

Меньше всего изменений с ней произошло при влиянии Гео. Помимо смены цвета волос и глаз, у неё появилась чешуя на щеках, и на этом все.

А вот Дендро и Электро работали чуть слабее, чем Крио, но сильнее всех остальных. Как Эви и думала, Электро красил её волосы в фиолетовый, но вышло даже неплохо. Пугали лишь следы на груди и под глазами — как будто удары током, вены набухали и окрашивались, придавая ей поистине жуткий вид. Подобные пятна обнаружились и под влиянием Пиро: создавалось впечатление, что кожа Эви тлеет изнутри, и она ещё долго осматривала грудь, когда действие слизи закончилось.

Дендро по ощущениям превращал её в дриаду или лесную нимфу. Она видела токи спящих растений и что-то подобное в людях: Эви назвала бы это током чакры, если бы так можно было выразиться. Пугали только растущие из головы клейкие листья и почки. И это была вовсе не метафора.

Мысли волей-неволей возвращались к Кэйе и настоящей причине его отказа. Наученная горьким опытом, она не подвергала его действия сомнению, выжидая, когда он расскажет всё сам, но Кэйа не торопился что-либо объяснять.

Она извинилась за своё поведение, Кэйа постарался уверить, что всё нормально, но они оба знали, что это не так. Пожалуй, исправить всё могло бы только действие, а именно проведенная вместе ночь, как доказательство его оправданий усталостью.

Но слова Кэйи расходились с действиями, и это она не могла игнорировать. Он говорил, что хочет её, но при этом не стремился это желание реализовать, хотя Эви была готова, и он об этом знал. Даже робкие намеки Эви пропускались мимо ушей или ограничивались отговорками. Кэйа намеренно тянул, избегал её, обкладывался бумагами из ордена, занимался тренировками или вовсе уходил на задания. И с каждым днем Эви скучала по нему всё больше, тянулась всеми силами, и всё яснее становилось осознание, что она ему не нужна и не интересна.

На свой день рождения, о котором она никому не сказала, она предприняла ещё одну попытку его соблазнить, извиниться за всё то безобразие, что творилось между ними за эти полтора месяца, и снова тщетно. Это начинало злить не на шутку. Эви не стала ругаться, истерить, лишь улыбнулась, сказала, что всё в порядке, но в комнате разрыдалась как ребенок, не понимающий, за что его наказывают.

Что хуже всего — в растроенных чувствах её застал Дилюк, и попытался тактично выяснить, что её так огорчило. Эви не знала, что ответить, поэтому пришлось пожертвовать информацией о дне рождении. Дилюк удивился, пожурил её за то, что она ничего не сказала, но настаивать не стал. Добавил только напоследок, что если её всё же расстроило что-то — или кто-то — то она может с ним поделиться. Намек на Кэйю был настолько жирным, что Эви лишь нервно улыбнулась и покачала головой.

Через пару дней Кэйа позвал её съездить в Монд. Эви согласилась, но держала дистанцию. В повозке они сидели напротив друг друга, хотя Кэйа жестом приглашал сесть рядом.

— Ты сердишься?

— Нет. — Эви повела плечом. — Плохо спала сегодня, вот и вид у меня хмурый. Не обращай внимания.

— Что ж, надеюсь, поход по магазинам поднимет тебе настроение, — хмыкнул Кэйа. — Я договорился с Ноэлль, она согласилась составить тебе компанию. Мне нужно отлучиться по делам.

— Я думала, что… а, впрочем, ладно, — Эви вздохнула. — Ты много работаешь в последнее время. Устаешь.

Последнее слово звучало почти что издевательски. Кэйа закатил глаз, но промолчал. Эви не стала развивать тему.

С Ноэлль они встретились на главной площади. Кэйа направился явно не в сторону Ордо Фавониус, и Эви раздраженно цыкнула языком. Устает он, как же!

Ноэлль определенно не была виновата в их размолвках, поэтому Эви отбросила все мысли о Кэйе и сосредоточилась на шоппинге. Кое-как отодрала себя от прилавка со всякими блестящими камушками, потому что скорее всего это были настоящие драгоценности, а не имитирующее их стекло, и Эви их себе позволить уж никак не могла. Что, впрочем, не мешало рассматривать красивые брошки в форме разных животных и растений и пускать над ними олигофреновскую слюну, повторяя про себя «хы-хы, блестючки».

Особенно Эви приглянулась брошка в форме закатника из кор-ляписа, какой-то Ли Юэ-шный эксклюзив за много тысяч моры. Чтобы не расстраиваться, она даже не стала ценник смотреть. Зато, наконец, купила собственную колоду «Священного призыва семерых», новые сапожки и теплый плащ из розовой шерсти.

Ноэлль не переставала говорить, какая она красавица, и как ей идет, и это поднимало настроение.

А потом она вдруг взяла её под руку и заговорщически улыбнувшись, повела в сторону «Доли ангелов». «Зачем ты ведешь меня на работу? — недоуменно думала Эви. — Я, конечно, не против вернуться к ней, но не сейчас же».

Кэйа дождидался её там, прислонившись спиной к стене и подкидывая монетку. Завидев девушек, он улыбнулся, схватил монетку в кулак и приветственно склонил голову.

— Отлично, Ноэлль. Ты как раз вовремя.

— Так, что происходит? — Эви не знала, что думать. Ноэлль миленько улыбалась, но молчала, как партизан, а Кэйа улыбался ещё загадочнее.

— Сюрприз, — усмехнулся он, открывая дверь и жестом приглашая их внутрь. — Времени было мало, но мы старались.

Эви завели в темный зал и затворили за ней дверь. Ноэлль куда-то испарилась, Кэйю она тоже нащупать не могла, поэтому стояла, как дура, с пакетами в руках и пыталась разглядеть хоть что-нибудь. Вокруг скопилось много элементальной энергии, будто в комнате стояло сразу несколько владельцев Глаза Бога.

Прямо под ухом что-то бабахнуло, резко включился свет, а Эви, находящаяся в шаге от сердечного приступа, завизжала от ужаса, метнулась в сторону двери, чуть не выбив её, а потом увидела разношерстную компанию, которая, судя по всему, кричала что-то типа «сюрприз» или «с днем рождения». Эви не услышала, она оглохла.

— Ты чего? — рассмеялся Кэйа, беря её за плечи. Эви перевела на него ошалелый взгляд и вопрос отпал сам собой.

— Вы чево наделали? — проговорила она непослушным голосом, который дребезжал словно струна. — Так же и убить можно!

— Прости, переборщили, — Эмбер виновато ковыряла сапожком пол. — Но когда мы узнали, что у тебя был день рождения, то не могли не устроить праздник!

«Дилюк, какое же ты трепло, — с безысходностью подумала Эви. — Кто тебя за язык тянул».

— Да не стоило…

Её блеяние было с жаром прервано, что очень даже стоит, и надо было сказать раньше, а то она уже второй год без подарка, а это не дело.

Столы сдвинули, чтобы все уселись рядом. Пришел чуть ли не весь Монд: Эмбер, Эола, Ноэлль, Альбедо, даже Джинн вытащили из кабинета! Лиза сидела рядом с ней и чарующе улыбалась, глядя на то, как подруга перегядывается с Дилюком, стоящим за стойкой. Здесь же были путешественница и Паймон, которые улыбались шире всех. Очевидно, большая часть подготовки легла на их плечи.

Эви бросало то в жар, то в холод. Заплетающимся языком она поблагодарила всех за старания. Больше всего на свете хотелось провалиться под землю, забиться в угол и спрятаться, но Эви швырнула в эти мысли железным совком (или саперской лопаткой, кому как больше нравится), и постаралась успокоиться. Упускать единственный нормальный день рождения за… сколько ей там… двадцать один? двадцать? Короче, за двадцаток жизни было глупо.

Теплые поздравления грели душу, хотя Эви не могла до конца отделаться от мысли, что всего этого праздника она не заслужила. В какой-то момент она заметила, что Кэйа перешептывается о чем-то с Ноэлль, и тревожное предчувствие кольнуло шею. Эмбер вручила ей плюшевого Барона-Зайчика, уточнив, что он не взрывается. Шутка Эви зашла, да и Барон-Зайчик выглядел достаточно миленьким, так что она от души поблагодарила Эмбер.

Остальные тоже что-то ей подготовили, и Эви нервно сглотнула. Принимать подарки она не умела и больше всего боялась показаться неблагодарной, о чем сразу же предупредила.

Лиза подарила ей амулет, над которым, по её словам, долго работала. Она не знала, когда именно у неё день рождения, поэтому заготовка ждала своего часа уже очень давно. А ещё в качестве бонуса подогнала парочку зелий, которые Эви, при всем уважении к Лизе, не рискнула бы пить, пожалуй, никогда.

Альбедо поинтересовался результатами экспериментов над слизью слайма и пообещал ей разработать более удобный способ использования элементальной энергии. А ещё подогнал тушь и красивое перо, чтобы ей было чем рисовать.

Эола и Джинн пообещали подарить ей что-нибудь позже, поскольку узнали о празднике самыми последними. Ноэлль же преподнесла от себя собственноручно связанный шарф, чем очень её растрогала. Боевая горничная краснела и извинялась, что подарок ей пришлось делать в спешке, но она очень хотела сделать для Эви что-то особенное, и посчитала, что шарф у неё выйдет лучше всего. Эви почти что заобнимала её до смерти, хныча от восторога и умилиения.

Под конец, когда ей наговорили приятностей и пожелали исполнения всех желаний, она превратилась в растроганную лужу, которая могла только квакать в ответ.

— И как тебе живется на винокурне? — мурлыкнула Лиза, касаясь Глаза Бога кончиком пальца. — Не скучаешь по городу?

— Немного, — робко улыбнулась Эви. — Теперь вот, выбираюсь на прогулки. Но в целом всё хорошо. Как зима закончится, вернусь к работе.

— Хочешь продолжать работать официанткой?

— Почему бы и нет, — Эви улыбнулась, но вопрос больно царапнул грудь. — В конце-концов, у меня неплохо получается, да и мастер Дилюк мною доволен, правда же?

— Несомненно, — кивнул Дилюк. — Постоянные клиенты уже заскучали. Кстати, я думаю разнообразить меню напитков. Обсудим потом.

— Ага.

Она сумела выскользнуть на крохотный балкон второго этажа, чтобы подышать воздухом. Внутри «Доли ангелов» было жарко, у Эви раскраснелись щеки, и дело было даже не в смущении. Она вздохнула с облегчением, когда шум праздника остался позади. Сердце колошматило как ненормальное, и голова начинала болеть.

— Вот ты где.

Эви обернулась на голос. Кэйа затворил за собой дверь и подошел к перилам справа от неё.

— Решила подышать воздухом. Да и голова разболелась от шума. Не то, чтобы мне не понравилось, но я… не знаю. Слишком много впечатлений за сегодня.

— Почему ты не сказала?

— Не люблю я дни рождения, — поморщилась Эви. — Не вижу в этом дне чего-то особенного. Да и напрягать всех не хочется. Зачем Дилюк всем рассказал?

— Это я рассказал.

Эви повернулась к нему, приподняв бровь. Кэйа смотрел на соседнюю крышу, но перевел взгляд на неё.

— Он поинтересовался, что между нами произошло такого, что ты сидишь вся в слезах. Я ответил, что это касается только нас двоих. А в ответ услышал, что выяснять отношения в твой день рождения — это жестоко.

— Он не глупый, — пожала плечами Эви. — Я списала на то, что для меня день рождения в принципе грустный праздник, но это не было, как это сказать… наставлением к действию что ли. Значит, ты всё это организовал, да?

— Да, — кивнул Кэйа и усмехнулся. — Забавно. Обычно, это Дилюка надо подпинывать, чтобы он принял участие в чем-то подобном. А теперь наоборот.

— М?

— Однажды мы организовали подобный вечер для Джинн. Не на день рождения, просто так, чтобы выразить благодарность за её труд. Дилюк предоставил помещение в тот раз. А в другой раз мы вывезли её на Архипелаг отдохнуть, ну и какое море без легкого наряда? Все приложили усилия, а мне выпало уговаривать Дилюка нанять мастера, чтобы усовершенствовать дизайн.

— Что ж, она этого заслуживает, — улыбнулась Эви. Приятно знать, что члены Ордо Фавониус действительно заботятся о своем самом трудолюбивом рыцаре. Тем более что Джинн в первую очередь молодая девушка, а уж потом — действующий магистр.

— Ты тоже.

Эви вздохнула.

— Спасибо тебе большое, Кэйа. Мне очень приятно, правда.

— И здесь обязательно будет «но».

— Мне неловко. Пожалуйста, не делай так больше.

— Предлагаешь оставить тебя без поздравлений и подарков?

Эви тяжело вздохнула, не зная, как облечь мысли в слова. Кэйа осторожно взял её за руку, невольно заставляя повернуться к нему. Эви напряглась, не зная, чего ожидать.

— Снежинка, ты привыкнешь. Но у меня есть ещё один подарок для тебя.

Он вдруг протянул вторую руку и вложил в её ладонь какой-то маленький предмет. Эви недоуменно взглянула на руку, на загадочно улыбающегося Кэйю, снова на руку, и, наконец, разжала пальцы.

В ней лежала брошка с закатником из кор-ляписа. Эви побледнела и метнула на Кэйю полный страха взгляд.

— Ты что?! — воскликнула она. — Она ведь дорогущая, Кэйа! Я…я не могу её принять.

— Эви, — он усмехнулся, взял брошь и пальцем приподнял ей подбородок и деловито прикрепил закатник на стык воротничка. — Это подарок. Ты не должна беспокоиться о его стоимости. И поверь, мне только в радость баловать тебя.

Чтобы прервать поток её возмущения, Кэйа поцеловал её. Эви совсем растерялась, не зная, что ей думать и делать. Ноэлль, значит, рассказала ему, как она по-идиотски пялилась на блестяшки. Да он специально отправил её с ней по магазинам! Как и знал то, что она не может принять такие подарки без сопротивления.

— Зачем ты это делаешь? — спросила она, обреченно опустив голову. — Выглядит так, как будто ты пытаешься подарками заслужить мое расположение, а мне это не нравится. В смысле, — Эви коснулась брошки, ощущавшейся непривычным весом на шее, — она чудесная, но я не понимаю. Такие вещи не дарят друзьям или знакомым.

— Я уже говорил тебе, что ты дорогой для меня человек.

— Да что это за формулировка такая! — Эви не сдержалась и топнула ножкой. — Когда я спрашивала тебя, считаешь ли ты меня своей девушкой, ты не ответил. Когда я пришла к тебе, — на глазах навернулись непрошенные слезы, — предложив себя на блюдечке с голубой каемочкой, ты мне отказал. И ладно, хорошо, — она подняла руки, как будто хотела отгородиться, — тогда ты устал и плохо себя чувствовал, я могу понять. Но потом? Ты говорил, что я тебе нравлюсь, что я кажусь тебе привлекательной, так что мешало? Когда я была больна, и эти игры ни до чего бы не дошли, ты был рядом, рассказывал мне сказки о том, что влюблен, а теперь, когда я перестала нуждаться в твоем покровительстве, я тебе больше не интересна, и ты пытаешься откупиться от меня подарками?

Выпаленная на одном духе тирада лишила её воздуха. Кэйа стоял, открыв рот от удивления. Эви зло вытерла слёзы и повернулась к перилам, опершись на них локтями.

— Извини, — она расстегнула брошь и положила на деревянный парапет рядом с ним. — Я не могу её принять. И в этом подвешенном состоянии я тоже не могу.

Кэйа тихо вздохнул и пошел к двери.

— Поговорим об этом позже. Мне есть, что тебе ответить, но не сейчас. А брошь твоя. Делай с ней, что хочешь.

Эви пожала плечами, зная, что он на неё не смотрит. Как только она услышала стук, снова взглянула на блестевший пузатый фрукт, стараясь унять скребущих горло кошек.

Опять она всё испортила.

Она сунула брошь в карман и вернулась к остальным, сделав вид, что всё хорошо.

***

До конца зимы, а значит, и её пребывания на винокурне, оставались считанные дни. Эви собирала вещи, слушая хныкание Хили и Моко о том, что они будут скучать, отшучивалась, что им наконец-то придется меньше работать без неё, и мысленно готовилась к тоске по горячим ваннам и большой кровати. Дилюк обреченно вздыхал, что ему не с кем больше будет играть в шахматы, но заметил, что на винокурне ей всегда будут рады, и Эви может приходить, когда захочет. Это её сильно растрогало.

А вот Кэйа, чем ближе был конец зимы, становился всё мрачнее. Эви понимала, что его что-то терзает и мучает — замечала по тому, насколько много он стал выпивать, — но не спрашивала. Обещанного «потом» так и не наступило.

В конце концов, она решила попытаться поговорить с ним в последний раз. Но без криков и обвинений. У Кэйи наверняка была причина, чтобы избегать близости, и Эви была намерена её узнать, даже если она была в ней.

Эви прикрепила к воротнику темно-зеленого платья, одного из тех, что было подарено Кэйей, брошь-закатник. Прикоснулась к теплому камню, словно это могло придать ей сил. Она часто трогала гладкий камень перед сном, держа брошь на ладони. Носить её у Эви не хватало смелости. Не после того, что она наговорила. Но сегодня — сегодня она должна надеть её, чтобы показать Кэйе, что она искренне хочет понять его.

Это был последний день зимы. Аделинда причитала, что теперь ей станет совсем скучно на винокурне, а Хили и Моко рыдали в три ручья. На прощание она дала им по мешочку с морой в благодарность за уход, на что получила искреннюю благодарность, смоченную слезами и растроганным «госпожа Эвелина, вы такая добрая-я-я!» После этого Эви попыталась вернуть деньги Дилюку, но тот уперся похлеще неё, и в итоге пришлось сойтись на том, чтобы сумму, которую он заплатил за съем её комнатушки, разделили и добавили в премиальное жалование горничным. Стоит ли говорить, что Эви после этого чуть ли не на руках до потолка подбрасывали?

Только Кэйа был мрачен как туча, хотя и делал вид, что улыбается и шутит вместе со всеми. Поэтому Эви и решила с ним поговорить: не хотелось уезжать и оставлять на душе камень. Даже если этот разговор завершит их, — у Эви не поворчаивался язык назвать это «отношениями», но пускай, — то они хотя бы разойдутся на мирной ноте.

От этой мысли Эви приходила в ужас. Жизнь без него, казалось, потускнеет и не вернет былого блеска.

Она подошла к двери его комнаты и постучала. Дверь ответила ей тишиной, и Эви уже хотела уйти, но услышала «войдите». Её ладонь уже лежала на ручке, оставалось только нажать и толкнуть дверь вперед.

Ощущение было такое, что это путь в один конец. Этот разговор изменит всё навсегда. Эви сглотнула и отворила дверь.

Кэйа стоял вполоборота у окна с бокалом в руке. В черной рубашке, таких же черных штанах и мягких домашних туфлях. Глаз Бога висел на том же месте. Эви тихонько закрыла дверь и прошла вглубь комнаты, остановившись в паре метров от него.

— О, Эви. Что-то случилось? Мне казалось, ты занимаешься сбором вещей.

— У меня их не так много, так что всё уже собрано. Я хотела провести остаток времени с тобой. Как ты?

— Всё в порядке, — ответил Кэйа, но так натужно, что Эви ему совсем не поверила. И его Крио ощущался как буран, срывающий мясо с костей, она это даже отсюда чувствовала. — Почему ты спрашиваешь?

— Я за тебя волнуюсь.

Кэйа повернулся и замер, увидев на ней брошь. Его глаз потеплел, и Крио смягчился. Эви осмелилась подойти, забрать из рук бокал и поставить его на подоконник. Кэйа это позволил.

— Я не хочу на тебя давить, ты знаешь, что я уважаю чужие тайны, но я не могу смотреть на то, как ты мучаешься. Расскажи мне всё. Может, я не найду подходящих слов, но обещаю, — она взяла его за руку, — я буду внимательно тебя слушать. Даже если я виновата, скажи мне. Мне больно видеть тебя таким. Вдруг со мной было что-то похожее, и я хоть как-то смогу быть полезной.

Кэйа взглянул на неё и улыбнулся, но с такой болью, что у Эви защемило сердце. Он прикоснулся к её щеке, проводя пальцами по скуле.

— Даже если ты возненавидишь меня после всего, что услышишь?

Глаза Эви округлились. Сотни предположений роились в голове, как мухи. Он боялся этого? Но она покачала головой, приласкиваясь к его ладони, и положила собственную ему на грудь.

— Ненависть — слишком сильное чувство. Я тебе это уже говорила и скажу ещё раз. Единственный человек, которого я ненавидела, была я сама. Но я простила себя. И ты себя прости. А ещё не решай за меня, что мне чувствовать.

Кэйа колебался. Она видела это по тому, как дрожал его взгляд, немного пьяный, но ещё соображающий. И чувствовала — по тому, как билось его сердце. А ещё по тому, как-то спадала, то нарастала сила его Крио, прошибавшая её насквозь.

Он сжал её ладонь и склонил голову. Решение было принято.

— Я очень хочу быть с тобой, — проговорил он. — Но я не могу тебя обманывать, а если расскажу правду, то потеряю. Но ты права. Я слишком долго собирался с силами, чтобы тебе признаться. Время пришло.

Эви обняла его, надеясь, что этого хватит, чтобы он понял: она выслушает его. Их ждал очень долгий и тяжелый разговор.