Пережить можно все…

Голод, войну, чуму, а в моем случае еще и смерть.

Кому-то может показаться кощунством, но человек не так далеко ушел от животного. Любой живой организм борется за выживание, и человеческая природа никогда не будет исключать способности к ней в самых экстремальных условиях.

Когда я уезжала из отчего дома в прошлой жизни, моя мама говорила, что любая ситуация решаема; что все поправимо, пока мы живы; что самые безвыходные случаи не конечны. Я многое успела пережить, много переволноваться, много раз подумать «ну вот теперь точно не выбраться». Но я все еще здесь. Сложившаяся ситуация не казалась мне безвыходной, совсем нет. На самом деле она могла бы дать мне множество новых возможностей. Но почему-то в тот момент, когда я выбежала из покоев принца, мне вспомнилось нечто ностальгично-скорбное.

Это была свадьба Дейнерис. Я хорошо запомнила ее лицо на той скале, пока солнце окрашивало небо красным, а внизу хлестали смертоносные волны. Могу поспорить на что угодно, тогда она думала спрыгнуть вниз и раствориться в морской пене — что так будет куда проще, чем все, что ей приходится переживать. И что же ей сказали после фактического изнасилования? «Привыкнешь», — хах…

Вот только я не Дейнерис. Я привыкать и покорно служить не собираюсь.

Эти мысли не покидали меня всю ночь, начиная с момента, когда я смогла унять дрожь, а она, в свою очередь, нахлынула на меня только в общей спальне гарема после того, как адреналин начал утихать. Девочкам я ничего не рассказала, хотя они очень упорно пытались расспросить обо всем. Спасибо понимающей Каору, которая сообразила, что мне совсем не до рассказов. Наверное, я не слабо так их напугала, потому что спать мы легли почти сразу же, несмотря на не слишком-то позднее время и полное отсутствие желания спать даже с учетом выматывающей дороги. Извините уж, но в такой ситуации мне некогда было думать о том, что я напугаю остальных, когда полуголой и с ошалелыми глазами ворвусь в комнату. Даже после того, как мне удалось успокоиться, волновал меня совсем не нагнанный мной же страх на девочек. Беспокоила больше собственная участь…

Что ж, зато теперь я могу смело говорить, что получила великое достижение — надавала Королю проклятий по щам и осталась жива. А, ну как? Кто еще может таким похвастаться? Если, конечно же, именно Оусу должен им стать. Да и насчет части «осталась жива» вряд ли можно говорить так уверенно. За такое явно по головке не погладят… Может, зря я так? Может, стоило немного потерпеть? Всяко лучше, чем распрощаться с головой… Нет-нет! Нельзя так думать! Принц так-то сам виноват! Боже, только попробуй сказануть подобное утром, Сенджу — голову отрубят дважды и плевать, что это невозможно… И вообще! Это была реакция, я не принимала почти никаких решений! А извинений ему хватит? Если утром мне грозит казнь, что при характере Оусу вполне себе возможно, раз уж необходимость беречь нас уже отпала, то, думаю, я могла бы наступить на горло своей гордыни и попросить прощения через силу. В любом случае, все зависит от утра, а там уже видно будет…

Под утро мне только и удалось уснуть, как следствие, я совсем не выспалась. Нас разбудили служанки, мы убрали постели и дружно позавтракали. Мало кто ел с аппетитом, лично я вовсе поела через силу. Однако энергия мне пригодится, эмоциональная так точно: топот ног Киоко-самы послышался аж с другого конца женской части дворца. Как всегда, она появилась на пороге седзи с непреклонным лицом, в глаза смотреть было страшно, да и не нужно было, она ведь здесь старшая по всем фронтам, а мы по факту никто.

Меня снова затрясло. Киоко определенно успела заглянуть к Оусу, а тот — нажаловаться ей на меня. Взгляд у этой женщины был настолько тяжелым, что сам по себе служил неплохим наказанием. Страх и стресс давили так, словно в груди стучал молот по наковальне, а не сердце.

— Акари Сенджу, — наконец прозвучало из ее уст, разрезая давящее молчание, когда Киоко-сама уместилась во главе двух наших рядов. Я послушно отозвалась, не поднимая головы. — Позже я хочу поговорить с тобой.

Никогда еще сглатывать слюну не было так больно. Не знаю что там подумали девочки, но самые наблюдательные, вроде Каору, уже должны были догадаться — Акари Сенджу со своим анархичным характером успела натворить дел даже в постели господина. А вообще, я бы оказалась лгуньей, если бы сказала, что мне было дело до их догадок и мнения. Выкрутиться бы сейчас, так Киоко-сама решила наказать меня еще раньше и заставила ждать приговора, не дав на него и намека. Самое худшее наказание в таком случае — собственная фантазия в купе со страхом. И я уверена, эта бабка прекрасно об этом знала.

Сразу за завтраком она решила наградить нас новой лекцией, с которой, по всей видимости, и должно было начаться наше обучение. Прологом, конечно же, послужили наставления, какими послушными мы должны быть и не только с господином, но и со всеми, кто был во дворце, так как, оказалось, мы хоть и наложницы самого сына Императора, но тут в гареме существовала особая иерархия, а мы, как новенькие и в целом новообразовавшийся гарем, все без исключения были в самом низу. Этим, собственно, и объяснялось, почему все пятнадцать девушек должны были жить в одной комнате. Хочешь отдельную — стань наложницей покруче, что с местного языка переводится как «лижи задницу своего господина, как он захочет и, может быть, тебя наградят». А вот здесь начиналась другая песня, или коротко о том, ради чего мы все здесь собрались.

— Господин тобой недоволен.

Киоко-сама решила устроить мне индивидуальное и не самое приятное занятие в своем, по всей вероятности, кабинете. Если в привычном понимании это комната с габаритным столом большого страшного дяди, то в Японии же это был дзабутон под попу и красивый подлокотник на ножках слева. Я же должна была сидеть перед ней со склоненной головой и молча выслушивать.

— Как ты это объяснишь?

— Киоко-сама, я никогда раньше не была с мужчиной, вы же зна…

— Молчать! — стукнула смотрительница ладонью по подлокотнику. Мама, не ругайся. — Не знаю, что ему не понравилось, но так это оставлять я не собираюсь. Что ты натворила?

Я промолчала. Не поймешь вас… Спрашиваете, чтобы заткнуть, а потом злитесь, что не отвечаю, когда спрашивают. И что значит «не знаю, что не понравилось»?

— Ты должна понимать, в каком положении оказалась. Ты наложница, на твои плечи легла важная роль, но это не значит, что ты можешь делать, что вздумается. От тебя требуется всего лишь разделить ложе с господином и подарить ему наследника.

Да, это Киоко-сама решила объяснить нам всем еще перед разъяснениями всех остальных правил, но мне, видимо, было необходимо разложить по полочкам лично. С целью сношения меня пытались сосватать с Шичиро. Конечно… Глупо было думать, что и в гарем нас привезли исключительно для плотских утех. Хотели бы потрахаться и забыть, пригласили бы знатную ойран и на этом закончили.

Фишка заключается в том, что не только в гаремах императорского двора, но и по всей Японии наложницы играют немаловажную роль в продолжении рода. Можно сказать, аристократия на этом и держится, а императорская семья — в первую очередь. Взять, к примеру, самого Императора. У него несколько жен, а также целый гарем наложниц. Вопрос к задаче: кто главный посредник продолжения рода? Ответ может ошеломить, но тут главные наложницы, однако подарок в виде наследника не делает их буквально главнее. В приоритете всегда останется жена, потому что она не просто барыня с соседнего двора.

Если же ребенка дарит наложница, он автоматически считается отпрыском бесплодной Императрицы и законным наследником Императора: с детской смертностью и бесплодием тут огромнейшие проблемы, особенно у аристократов, вот японцы и нашли выход. И все это, разумеется, также относится к самим зрелым наследникам. Тут, по факту, и без жен можно обойтись. Если переносить пример из моего мира, то тут мы, наложницы, считаемся кем-то вроде суррогатной матери — беременеем, рожаем, отдаем. Это тебе не османский гарем, — повезет, если повезет, — здесь то же самое обязательное условие. А так как из десяти детей, по статистике, выживает меньше пяти… рожай, Сенджу, пока не сдохнешь — дубль два. Не даром династия не прерывалась и не прервется еще следующую тысячу лет, в конце концов.

Обо всем этом Киоко-сама рассказала мне не самым деликатным образом, а я покорно ее выслушала: не впервые уже говорят «давай рожай, это твое женское предназначение». Не то чтобы я смирилась, просто спорить с этим бесполезно — уже проходили. А сразу после Киоко-сама сопроводила меня обратно в нашу часть гарема, где уже публично заявила, что сегодня во дворце будет праздник в честь возвращения принца Оусу.

На который мы не были приглашены.

Сюрприз, правда ведь? Я вот не особо расстроилась, а вот Момо такая новость не слишком обрадовала. Ладно, утрирую, приглашены мы были в неполном составе, вот я о чем. А все потому, что та самая женская часть дворца не допускала на своей территории пребывание мужчин, кроме тех, кому принадлежали гаремы, то бишь кроме принцев и Императора здесь не дозволялось находиться никому другому. Представьте себе, даже страже, им позволено разве что во дворах шататься. И так как праздник проходил в передних комнатах, за пределами женской части, ни нам не позволялось прийти на праздник, ни праздник к нам. Но вот ради развлечения нашего господина, ради составления ему приятной женской компании в награду за подвиги, троим из нас дозволилось.

Второй раз никто на грабли наступать не хотел, так что на сегодня я выбыла из списка, однако что меня не обрадовало, так это участие в этой процессии тринадцатилетней Шизуко — ее Киоко-сама выбрала как не просто самую послушную, а забитую серую мышку, которая уж точно не станет никому перечить.

Раз служанки в большинстве своем оказались заняты приготовлениями к празднику, — а им покидать женскую часть позволялось в таких случаях, — готовить трио нагрузили нас. Прически, макияж, одежда — мы хоть и светские дамы, но притом должны и сами уметь наводить марафет, даже если это обязанность служанок. Больше всего мне хотелось помочь малышке Шизуко.

— Сенджу… это страшно? — она тряслась, как осиновый лист в непогоду, пока я расчесывала ее угольные волосы.

— Ты о чем?

— Ну… — девочка сложила ручки и принялась мять свои пальчики, — быть с мужчиной? Это больно?

Мое солнышко… Боже, я сейчас расплачусь! Она самая младшая из нас, но уже прекрасно понимала, что праздник, веселье и выпивка вместе подразумевали желание принца уединиться с кем-нибудь чуть позже, а в том, что оно обязательно возникнет, особенно после несостоявшегося вечера, я не сомневалась.

— Не волнуйся, Шизуко, — отложила я гребешок и обняла девочку так крепко, как если бы хотела спрятать ее в рукавах своей одежды. — Ты просто должна слушаться, а больно — это ненормально. Будет больно или страшно, скажи ему об этом, вежливой просьбы будет достаточно.

Малышка затряслась, и я по-матерински поцеловала ее в макушку, поглаживая по плечам. В конце концов, еще не факт, что в покои этот дьявол пригласит именно ее.

За девочками пришли после обеденного часа: уводили, как на свадьбу, а мы провожали, как на похороны. Спасибо хоть праздничный обед нам устроили в качестве компенсации. Со сладеньким! Совсем без праздника по такому случаю оставлять гарем виновника торжества было бы кощунством. Но конкретно ее отличившемуся высочеству Сенджу укоротили время отдыха.

В наказание нагружать меня физически никто не имел права, даже Киоко-сама: наложницы и служанки две разные категории женщин, и одна ни в коем образе не может выполнять функции другой. Зато местные искусницы нашли способ наказать меня иначе.

— Ты все запомнила?

— Конееечно…

…же нет.

Я понимаю, лекции здесь старшие по званию очень любят читать, но я и без вас знаю, как надо угождать мужчине. Да, и как правильно раздеваться, и как раздвигать ноги — тоже. И да, мне пытались объяснить, как я должна была вести себя вчера. А еще заставили делать все это на практике… Чтобы не быть заподозренной ни в чем, мне пришлось поддерживать роль девушки, которая только должна была выйти замуж и еще не знала мужчин. Проще говоря, строить из себя дурочку. А раз уж в головушке у меня полным-полно мешающих в этом деле знаний, которые никак не получалось игнорировать, делала я все с точностью да наоборот.

И вынесла всем по мозгу.

Особо стараться не приходилось, я всего лишь с максимально глупой рожицей спрашивала, что мне стоит делать и ориентировалась, разумеется, на доминантное поведение женщины. Киоко-сама закатывала глаза так, что ее глазные яблоки уже должны были сделать больше вращений вокруг оси, чем Земля наша матушка. Короче говоря, наказала она себя сама, а не меня. Печальнее всего было как раз то, что за все время ни разу не было упомянуто, как же самой напроситься на нужную ласку, как намекнуть на собственное удовольствие или хотя бы вежливо указать, что ВОТ ТАК делать не надо. А с чего бы об этом говорить? Твой господин и его ублажение важнее, это твоя работа! А я уверена, будущих государей так же доставлять удовольствие противоположному полу не учили.

Шум во дворце доносился до задних комнат, с обеда и по самые потемки не стихала музыка и гул. А потом вернулись девочки. Две. И Шизуко среди них не оказалось. Касуми и Амэя сказали, что ближе к концу торжества ее позвала Киоко-сама и больше они малышку не видели. Не к добру это… но мало ли, Киоко-сама и не со мной одной любит устраивать теплые дружеские встречи. А дабы не загружать себя лишними волнениями, я аккуратно порасспрашивала девочек о празднике.

Они почти как королевны расположились рядом с принцем ближе к пику торжества, уже после всех важных формальностей; гостей в большой комнате была тьма-тьмущая и все, как свиньи, бухие. Да уж, генетика будет подводить японцев всегда — ребята слишком быстро пьянеют. Выпил и наш принц, рассказывала Касуми, да как зыркнет на них, девочки подберутся и замрут, как статуи. Слава Эбису, не лапал, зато некоторые прибывшие гости со своими супругами тому же самому не постеснялись. Аристократы, что уж с них взять. Все рамки стираются, когда им весело. В целом, над историей мы посмеялись.

А потом вернулась потрепанная и дрожащая Шизуко. С окровавленными ногами.

С тех самых пор начался наш ад под названием «Ямато Оусу». Каждый вечер приходила Киоко-сама и забирала с собой одну девушку, которая позже возвращалась либо с кровью на ногах, либо просто не в состоянии разговаривать. Они оправлялись очень быстро, да и кровь была лишь последствием некорректного лишения девственности. Некоторые даже рассказывали, что все было не так уж и ужасно, просто нужно было потерпеть, однако по большей степени… мы попали не в дворец, а на каторгу, будто стали не наложницами будущего Императора, а шлюхами бандита. За следующую неделю семеро из нас узнали это на своей шкурке. Включая Момо.

— Я иначе себе это представляла, — она не замечала, но теперь ее ладони всегда укладывались на колени в скрещенном положении, словно она хотела закрыться. Яркие и полные жизнелюбия глаза даже на свежем воздухе и при свете летнего солнца потухли, как догоревшая свечка — такими стали у всех девочек в гареме. — У нас в храме были запретные книги. Их втайне читали женщины, которые не смогли целиком отречься от мирской жизни. Как-то раз я нашла их и заглянула. Это были автобиографичные книги одной девушки, которая писала о любви и плотских утехах со своими любовниками, — Момо склонила голову и сжала руки. — Она так красиво описывала эти встречи. Писала о том, что ночи с ними были подобны раю и что ни одно другое чувство с этим не сравнится. Сенджу?

— Да?

— Она ведь врала?

Нет, солнце. Она не врала. Она просто-напросто выбирала тех, с кем сама хотела быть.

Мы жили во дворце, носили красивые наряды и украшения, присланные Оусу по традиции, ели лучшую еду и спали в мягких постелях. Служанки ухаживали за нами, как за дорогими фарфоровыми куклами, и даже Киоко-сама должна была относиться к нам с толикой почтения. Все на женской территории делалось для нас. И все-таки…

— Мама была права… Мужчины ужасны.

— Ну-ну, не стоит обобщать. А как же Макото?

— А что Макото? Ты разве не помнишь, как они с Ючи пялились? Уверена, он такой же, просто не показывает. Все они такие…

Сказать мне больше нечего: она не поверит противоположному. Не поверит в то, что секс это удовольствие на двоих; в то, что мужчин может интересовать в девушке что-то помимо секса. Винить в этом малышку и других девочек трудно, в конце концов, и у меня был период, когда я так думала. Но признаться, с Оусу по-другому рассуждать и не получится. Да и какой смысл? Он ведь наш «единственный мужчина на всю жизнь», так что ничего другого нам не оставалось, кроме как привыкнуть. Моя натура упорно отталкивала этот факт, а заняться в гареме особо нечем, если, конечно, не считать лекций о послушании, поэтому нам оставалось только целыми днями сидеть и думать о своем положении.

За всю прошедшую неделю Оусу больше не звал меня к себе, — никто еще не успел побывать у него дважды, — а если задуматься, я и вовсе его не видела с того вечера. Но кого обманывать, однажды окажусь в его покоях снова и тогда отвертеться не получится. Меня не насиловали. И не били. Никого не насиловали и не били, как тут принято считать. Мы были обязаны выкладывать согласие на стол, какое уж тут изнасилование — так думали служители гарема и принц. Однако же ощущение, будто нам медленно резали горло. Девочки увядали на глазах, а я — вместе с ними. Порой в дни хорошего настроения во мне просыпалась та маленькая часть воинственности, но, ничего не добиваясь, засыпала снова. У меня не осталось ни единой мысли, как можно что-то изменить: Оусу непреклонен, на него невозможно повлиять. Неужели это конец?

— Ладно, Мо, пойдем, — натянула я улыбку и бодрость назло негативным мыслям. — Скоро обед, не будем задерживаться.

Момо, как безвольная кукла, угукнула и поплелась рядом со мной. Если так продолжится, скоро я совсем потеряю всякую возможность поднимать ей настроение.

На обратном пути нас тормознули два стражника, поклонились, как положено, и, наверное, хотели убедиться, что с нами все в порядке и мы идем обратно во дворец. Подумала я, как же.

— Что вы здесь делаете?

— Мы? — я бегло огляделась. Вопрос застал меня врасплох. — Киоко-сама сказала, что мы можем здесь гулять. Это ведь женская часть двора.

Стражники попытались незаметно переглянуться. Боже, если мы в очередной раз нарушили какое-то правило, о котором даже не знали, клянусь, я убью кого-нибудь. Настроения и так никакого…

— Вы здесь одни?

— Э… да?

— Мы вас проводим, — как-то недовольно выдал один из них и на контрольный раз оглядел сад.

— Мы не должны были здесь находиться?

Вопрос Момо был проигнорирован, а второй раз тыкать стражу не хотелось, вдруг разозлятся и настучат на нас. Хотя, по всей видимости, казуса они также хотели бы избежать. Вместо того, чтобы вернуться маршрутом, на который мы указали и, собственно, по которому пришли, эти двое повели нас каким-то крюком и вывели в дальнюю часть сада к воротам, которых мы уж точно никогда не видели. Шли мы, а я все думала… чем мы провинились, гуляя по зоне, о которой нам открыто сказали, как о безопасной?

За воротами и огороженной частью сада оказался голый двор, по правую сторону продолжался дворец, а на всей части двора впереди располагались два не особо больших сооружения, к одному из которых мы и направились. На открытом пространстве стражники начали подгонять нас, и только дойдя до здания и оказавшись внутри, до меня дошло — происходило явно что-то неладное. Это оказалась конюшня.

Я не уверена, что мы должны здесь находиться, господа. Сад был куда убедительнее.

— Почему мы должны проходить через этот свинарник? Разве нельзя было пройти через дворец?

Стражники промолчали и все договаривались о чем-то глазами, совершенно не догадываясь даже о самой возможности того, что я тоже знаю этот язык.

Нас собирались изнасиловать. И на этот раз без всякого фальшивого согласия, по-настоящему.

У меня опустились плечи, я устала, просто больше не могу… Один из стражников, все еще играя в вежливость, предложил Момо пройти дальше, а мне пойти за ней уже не позволил. Делят добычу…

— Сен…джу? — малышка Момо начала понимать, что происходит что-то страшное, только по моему резко понуревшему виду.

Прости, Мо. По-моему, у меня совсем не осталось сил. Угроза быть изнасилованной на каждом шагу даже под присмотром стражи уже раздавливала меня в щепки. Я не могу больше думать об этом, это уже слишком…

— Что ты, что твой господин пользуетесь нами, как вам только вздумается.

— Чего ты там мямлишь? — стражник положил руку мне на плечо, а я подняла взгляд исподлобья.

Немолодой, даже близко не симпатичный и недалеко ушедший от Ючи. Сейчас заведет в свободное стойло, где побольше сена, решит, что раздевание отнимет у него сладострастное время, поэтому задерет мою юкату и сделает свое дело так. Будет омерзительно пыхтеть над ухом и сжимать мои руки до синяков; гладить по волосам и хрипеть, что осталось совсем немного и я умничка. А потом, когда нас спохватятся, их, может, и накажут, да только какой в том будет толк? Противозачаточные еще не изобрели, вот выяснится, что беременны, и вышвырнут нас с Мо на улицы Хэйан-ке. Отличная у меня сложится жизнь… из грязи в князи и наоборот со скоростью света, можно целые мемуары написать, хах. «Великие похождения Акари Сенджу до ближайшей конюшни» — прекрасно звучит. Обязательно займусь этим, если выживу.

Если…

Ворота конюшни скрипнули, и мы с похотливой свинотой — очередной — синхронно повернули к ним головы. Вошедший парень, судя по одежде, работал здесь. Должно быть, конюх. Завидев нас, он остограмился и замер.

— Эй ты, подойди.

Но парень, в отличие от меня, сообразил быстрее, дернулся и начал отходить назад, как перепуганный зверек. Удрал. Мой намечавшийся насильник выругался и окликнул своего друга, между ними начался переполох и, видит бог, это была идеальная возможность рвануть в открытые ворота. Если бы нас не держали за руки. Но когда мужчины вдруг решили отпустить, меня схватила Момо и собрался драпануть со мной за ручку, как вдруг тоже остановилась.

— Если ты позвал меня не потому, что Юкимару готов, я…

Вместе с Оусу опешили мы все. Господи, я ненавижу тебя, крыса ты ходячая, но как же вовремя ты всегда появляешься, а! На секунду от облегчения у меня потемнело в глазах.

— Что происходит? — оторопело спросил принц и тут же перехватил всякий шанс ответить, посмотрев на нас с Момо. — Вы не здесь должны находиться.

— Господин! — поклонившись, выпрямились стражники, как сурки.

— Отвечайте, — прорычал на опережение Оусу. — Что происходит?

— Д-девушки сбежать пытались. Мы задержали их уже здесь, вежливо просили вернуться в гарем, а они…

— А они? — терпение у принца было готово лопнуть.

— А они… это. Предложили нам себя за молчание.

Повисла пауза, где-то на фоне заржал конь. И я бы тоже посмеялась, если бы не лицо Оусу. Господь помилуй, да он поверил в эту чушь!

— Ложь! Он лжет, мой господин! — закричала Момо. — Мы гуляли в саду, а эти привели нас сюда! Никто им ничего не предлагал, они сами хотели…

— Я разве спрашивал тебя?

— Конечно. Ты никогда нас не спрашиваешь…

Оусу медленно, как змей, перевел взгляд, а лицо его превратилось во что-то, что немногим отличалось от хання. Не думаю, что соображала или контролировала отдельные потоки мыслей и языка. То, что я сказала, было результатом мыслей вслух, не самых подходящих и вовремя сказанных. Мне не хватало смелости, чтобы поднять глаза, зато по шагам я отчетливо слышала, как Оусу подходит ко мне, а Момо — отстраняется. Огромная фигура нависла надо мной.

— А ну повтори.

Повторять я не стала. Уже знакомая медвежья лапа впилась в мои волосы так сильно, что сквозь апатичное состояние я громко вскрикнула.

— Я пожалел тебя, когда не стал рассказывать Киоко о выходке в моих покоях, но ты, похоже, не ценишь то, что тебе дают.

— Твоя стража собиралась изнасиловать нас, пока ты ходишь где-то рядом! Тебя это устраивает? Или ты считаешь, что это мы с Момо врем?

— Да, считаю.

Оусу тянул за мои белоснежные волосы, потерявшие всякую уложенную по утру форму, а я все думала, что уже не чувствую земли под ногами и просто болтаюсь на своих прядях, как на веревочках.

— Да как ты можешь быть настолько слепым?! Нас у тебя на глазах изнасилуют — ты не заметишь! АЙ!

— А может, тебе полезно будет! Усвоишь наконец, что возражать ты не имеешь права!

Мне послышалось или этот звук только что означал, что теперь у меня где-то останется лысина? С таким звуком рвутся нитки. Меня будто оглушили, в глазах полетели звезды. Оусу вытянул меня за волосы во двор. Шел с такой скоростью, что едва я успевала встать на ноги, как тут же спотыкалась и волочилась за ним на коленях. Юкате определенно конец. Обязательно устрою ей достойные похороны, если останусь с волосами. Или жива.

Где-то на середине двора его высочество вдруг посчитало, что с меня достаточно, и отпустил, но поберегись, милый, меня ты этим только разогрел. И не советую тебе ко мне спиной вот так стоять.

— Вот видишь?! Видишь?! Даже дьявол обращается со своими женщинами лучше, чем ты! — я стукнула кулаком по широкой спине Оусу. — Да пусть лучше меня твой конь изнасилует, чем я снова войду в твои поко…

Договорить я не успела: в глазах потемнело, голова спутала небо и землю, как и ноги. На секундочку я оказалась в какой-то прострации, а когда заныли ладони, под которыми уже была пыльная земля, до меня дошло, что только что случилось.

Оусу ударил меня по лицу.

Ударил наотмашь, и как ни странно, этим ударом выбил из меня всю злость. А еще слезы — они навернулись без моего ведома. Осталась только глубочайшая обида. Что ж, признаться, у парня методы весьма действенны: у меня отпало всякое желание сказать хоть слово, и я только придерживала занывшую болезненным зудом щеку.

— Господин! Господин!

Я узнала шумевший на фоне голос. Это бежала Киоко-сама, шурша своими пышными подолами юкаты.

— Где ты ходишь?!

— Я… Простите меня, я прибежала, как только…

— Я разве не говорил тебе заняться их воспитанием?!

— Говорили…

— И что я вижу?

Лично я не вижу ничего, господин. Я уселась на колени, упираясь в землю на вытянутых руках. Прическа рассыпалась окончательно, мои белые длиннющие локоны свисали повсюду и закрывали меня от происходящего вокруг, как шатер безопасности, из которого меня теперь хрен что достанет. Хотя, судя по шагам, Оусу сейчас попробует.

— Брат! — его голос раздался уже с другого места, со стороны лестницы ко дворцу, и если бы не обращение, я бы ни за что не разобралась на слух. — Что происходит?

— Наказываю свою наложницу. Это не твое дело.

Моя головушка снова почувствовала на себе ладонь и грядущее оттягивание назад. Шее уже больно от одних мыслей…

— Все, что происходит во дворце, мое дело! — вот тут-то Оусу осекся, его ладонь ощутимо ослабла и он даже выпрямился. — Не нужно так с девушкой. А что, если ты ее покалечишь? Больная женщина тебе ни к чему.

Не знаю, что там происходило за это полуминутное молчание, но недовольное цоканье Оусу и его удаляющиеся шаги оказались самыми благословенными звуками за весь день.

— Киоко-сама, отведите девушку ко мне. Хочу с ней поговорить. И приведите ее в порядок.

— Слушаюсь, господин Ооусу, — учтиво поклонилась женщина, которая уже через десять минут дергала меня за остатки волос, называя это «причесыванием».

В гареме встал такой ор, что, догадываюсь, все столпились у подготовительной комнаты. Чего я только от нее не наслушалась: «да кто ты такая?», «да мне голову из-за тебя, полоумной, снесут», «ты у меня будешь собак своими костями кормить, никто о тебе и не вспомнит» — ну, и все в таком духе. Она дергала меня за руки и одежду, пока пыталась переодеть во временный наряд, а мне, честно, уже было все равно, что она там барагозила. Я была совершенно не в состоянии воспринимать угрозы. Злость, обида, слезы — я была целиком выжата и опустошена.

На аудиенцию меня вывели в передние комнаты и не в специальную, как я думала, а в личные, принадлежавшие принцу «Ооусу». Господь, братья внешне-то ничем не отличались, а имена на слух — и подавно отдельная пытка. Познакомься я с ними одновременно, в жизни бы не научилась определять кто есть кто. Спасибо, Оусу, что ты так любезно отличился в моих глазах — вовек твое имя ни с чьим не спутаю.

Когда мы пришли, принц что-то писал у себя за маленьким переносным столиком, каким были почти все столы японцев-любителей-минимализма. Усадили меня прямо перед ним, и прежде чем Киоко-сама поклонилась и закрыла за собой седзи, она хлестнула меня змеиным взглядом а-ля не дай боже ты выделишься и здесь. Она много виртуозных угроз успела вылить на меня, но эта немая по какой-то причине показалась мне последним предупреждением.

Я сидела и ждала, когда его величество поднимет на меня глаза, но он то ли увлекся своей писаниной, то ли память у него была, как у рыбки — запросто можно подумать, что он забыл о госте, который сидел перед ним. Ау, может, я пойду тогда? Отвлекать парня не хочется: я совершенно не могу понять, отчитывать он меня собирался или посочувствовать. Выглядел слишком уж спокойным, осаночку держал, не торопился выводить кандзи — вот тебе настоящий аристократ, в отличие от буйного Оусу. Токонома у этого принца была красивой: пара катан на специальных подставочках и сезонная картина на бумаге за ними.

— Что там произошло? — неожиданно разрезал умиротворенную тишину его вопрос.

— А Вам разве не рассказали? — я даже не стала опускать голову. Самое худшее, по мне так, я уже пережила, чего теперь выслуживаться?

— Рассказали, — от его натянувшейся улыбки повеяло терпеливостью. — Но я бы хотел послушать тебя, если позволишь.

Спасибо, откажусь. Какой мне прок оправдываться перед кем-то другим, кто не имеет ко мне и моим девочкам никакого отношения?

— Не хочешь разговаривать? — принц усмехнулся и смочил кончик своей кисти в чернильнице. — Хорошо. Может, тогда расскажешь, что значили твои слова, м? С вами так плохо обращаются?

— Меня не так давно ударили по лицу. Сами-то как думаете?

— А брат сказал, что не хотел тебя бить. Всего лишь взять за руку, а ты оказалась к нему слишком близко.

— И ты ему поверил? — плеснула я, позабыв о всяких там формах вежливого обращения, чем заставила принца замереть и поднять на себя его взгляд.

Когда чувства вернулись к нему, он отложил кисточку и сложил руки.

— Зачем ты споришь? Зачем препираешься?

— Я и слова не успеваю сказать, как меня упрекают в этом!

Принц поджал губы и слабо ухмыльнулся:

— Ты споришь со мной прямо сейчас.

Ну что могу сказать в свое оправдание. Талант!

— Ты ведь такая красивая девушка, Сенджу. И я уверен, весьма не глупа. Будь ты немного послушнее и терпеливее, смогла бы стать императрицей. Если, конечно, тебя не устраивают нынешние условия жизни.

Это что за тон еще? Подстрекаешь меня?

— И что мне нужно для этого сделать? Послушно лежать под своим господином?

Ооусу сощурил глаза, как мне показалось, выражая недовольство такой фигурой речи, но чуть погодя я разглядела в этих глазах задумчивость.

— Сенджу. Оусу вас не выбирает.

— Что это значит?

— Выбор за него делает Киоко-сама как смотрительница гарема. И это часть ее ежедневных обязанностей, если он сам не делает выбор. Такие правила. Тебе незачем злиться на моего брата. Он в том же положении, что и ты.

Я в непонятках проморгалась и обвела глазами всю комнату. Меня тут какое-то шоу снимает, да?

— Кто придумал такие правила?!

— Предки. И нас эти правила не подводят.

Я внимательно изучила глазами принца перед собой, просто облапала его повсюду. И теперь наконец увидела разницу между близнецами. Ооусу на один только первый взгляд выглядел добрее, сдержаннее и мудрее. Он не кидался кричать «знай свое место», если я нарушала правила светского этикета. Он общался со мной… как будто был старым другом.

— Господин Ооусу, — раздалось за седзи. — Киоко-сама просит Акари Сенджу поторопиться.

Наши с принцем глаза одновременно оторвались от седзи и соединились в зрительном контакте: его — оценивающе, мои — перепуганно. Я не хочу туда возвращаться… И Ооусу это хорошо понял.

— Передай ей, что Акари Сенджу задержится, у меня с ней важный разговор.

— Да!

— А ты, — снова обратился принц ко мне. — Может, хочешь чего-нибудь? Я слышал, девушки очень любят сладкое.

И ты что, думаешь купить меня этим?

Что ж, парень, у тебя это получилось. Честно, я пыталась сохранить несокрушимое выражение лица, но судя по тому, какое ехидство выразил Ооусу, глаза меня выдали, и уже через минуту перед нами стоял столик с горой всевозможных сладостей, какие готовят только при дворце. И маленькое медное зеркальце — моя дополнительная просьба. Хотелось еще раз взглянуть на свое лицо, а оно… было не в лучшем состоянии: опухшие после слез глаза и краснеющая щека. Такой себе видок, еще и в присутствии принца.

Когда я отложила зеркало и снова посмотрела на мужчину, он молниеносно поднял глаза от вещицы ко мне, а рука, покоящаяся на его колене, замялась. Ему потребовалась секунда, чтобы снова улыбнуться мне и указательным жестом ладони пригласить меня к раю сладкоежки. Я взяла первое, что попалось — что-то похожее на воздушный кусочек пастилы, и когда тот растаял у меня во рту, улыбку не смогла сдержать уже я.

— Кажется, тебе лучше. Выглядишь довольной.

Я выгнула спину и с наслаждением промычала. Такая вкуснота! Во мне только что пробудилось древнее зло под названием «детство в заднице». Я попружинилась в своей сэйдза и потянулась за другой сладостью.

— Твой брат… слишком жестокий человек. Он беспощаден даже к своим наложницам.

— Он человек войны, Сенджу. И только что вернулся с поля боя.

— А ты? Почему он ушел на войну, а ты нет?

— Его Императорское Величество посчитал, что так будет лучше, — принц наконец-таки тоже взял сладкую отраду. — Что каждый должен заниматься тем, для чего был рожден. Все-таки наследный принц может быть только один, — и надкусив сладость, самодовольно дернул уголком губ, в тоже время играя скромность так, что его бы сразу же взяли в любой голливудский фильм.

— Наследный… тот, кому достанется престол?

— Именно так.

— И ты что же, считаешь, что Император выберет тебя?

— А ты как считаешь?

Я загрузила в рот очередную порцию сладкого. А вопрос-то с подковыркой. Ооусу даже перестал пережевывать и всем своим видом показал, что ответ его очень даже интересует.

— Я не знаю принца Оусу так хорошо, чтобы рассуждать о подобном, но тебя я знаю еще меньше, а уже считаю самым великодушным человеком в этом дворце. Думаю, Император выберет тебя, — мои брови ненавязчиво дернулись, а глаза упали к лакомствам. — Я бы выбрала.

Парень с задумчивой улыбкой надкусил моти — ответ был засчитан.

Мы разговорились так сильно, что скоро оказались в другой комнате с распахнутыми на улицу седзи, поели сладкого и там. Ооусу рассказал мне немного об устройстве дворца и о том, что у Императора действительно не так давно умерла жена. И конечно же, на деле старик не приказывал своему сыну набрать наложниц «для утешения», но это уже и без откровений было ясно. О какой обиде в наш приезд тогда говорил Оусу, принц так и не рассказал — профессионально увильнул. Каков пес… ладно уж, храни свои секретики.

Я впервые почувствовала себя в безопасности. И впервые за все время пребывания во дворце смогла улыбаться так широко. Я пожалела о том, что сгребла близнецов в одну охапку предвзятости. Ооусу оказался совершенно другим человеком, и на миг мне показалось, что он слишком сильно походил на человека из моего времени. Или, скорее, был похож на того, кто изначально родился не в своем. А могло ли так быть? Не уверена, что смогу когда-нибудь узнать наверняка. Спрашивать о таком в лоб — да меня казнят!

Я рассказывала ему о девочках из нашего гарема, о своих сестрах, о Шичиро, а лицо принца так и играло эмоциями. Поторопилась я со сдержанностью, потому как на самом-то деле Ооусу оказался очень даже богатым на выражение чувств человеком. Зато совсем скоро я стала замечать, как часто он начал задумываться, пока я что-то увлеченно впаривала ему. Зыркну я на него, а он подберется и сделает вид, что слушал, но я-то видела, как он втыкал в пол или землю, размышляя о чем-то своем.

Дважды я успела сказать, что если не вернусь обратно, мне попадет и от Киоко-самы, и от его братца, и тут уже даже сам Ооусу не поможет. Но принц так дипломатично вел разговор, что незаметно для меня самой оба раза отвлекал меня от этой идеи. Мне, конечно, приятно оставаться здесь, в форде неуязвимости, подольше, но я правда переживаю о последствиях такого долгого пребывания в покоях другого господина. И когда настало время тыкнуть ему в третий раз, он кивнул, но перед этим попросил пройти в другую комнату, также принадлежащую ему.

— Ты знаешь, что не должна разговаривать подобным образом с мужчиной?

— Что? — повернулась я и увидела, как Ооусу закрывает седзи за нами. — Но… ты вроде как позволил.

Что-то в его лице изменилось. Ох, знала же, что этот черт меняет маски похлеще любого актера! Не подходи, слышишь? Отойди! Так, а за ручки мы зачем взялись? Объявляем дружбу? Мы друзья, окей. Теперь я могу идти?

Взяв меня за руки, он при этом продолжил наступать на меня, и мне не осталось ничего другого, кроме как сдать назад. Задавишь же! Так продолжалось, пока мои стопы не нащупали что-то воздушное, что определенно не являлось татами.

Ооусу приказал мне сесть на то мягкое, что оказалось у меня под ногами, и нехотя я выполнила его приказ. Он уселся передо мной в сэйдза так, что его колени коснулись краев, как выяснилось, футона. Я до последнего надеялась, что он решил таким странным образом продолжить разговор, но… затем он начал развязывать оби, снял кимоно и широко раскрыл дзюбан, обнажая крепкое тело, отчего у меня перекрыло дыхание по большей части из-за дилеммы. Крепкие мужские тела я, конечно, люблю, но сейчас поддаться искушению было бы предательством моей дорогой гордыни.

И пока внутри меня шла борьба, Ооусу протянул к моим бедрам руки и придвинул к себе. Вернее сказать, попытался это сделать — я уперлась руками ему в плечи. Он недовольно выдохнул, и в такой близи я почувствовала, как ему захотелось снова прочитать мне уже пройденную лекцию. Господи, а я ведь так надеялась, что только ей все и обойдется! Почему после такого откровенного разговора и выражения сочувствия он должен делать то, на что я и жаловалась?! У тебя что, совсем силы воли нет? Свою одноглазую змею пригреть больше негде? Сам же говорил, что наложниц целая гора! И ведь смотрел на меня а-ля извини, детка, я тоже в положении принуждения, это не мое решение. Ну да, так бы я в это и поверила…

Принц приложил еще парочку попыток смягчить мой нрав: попробовал придвинуться сам, отодвинул рукой мои волосы на одну сторону, попытался поцеловать в шею. И на каждое действие я инстинктивно реагировала одинаково — с помощью рук отталкивалась от него либо отодвигала его самого. В какой-то момент он понял, что ничего у нас не идет, но вы думаете, что он сдался на этом? Ох, если бы. Он явно не был бы принцем, если бы умел так быстро сдаваться. В любой другой ситуации за такую напористость я бы выразила ему огромный респект. Не горжусь тем, какие варианты увернуться от надвигающегося возникли в моей хитрой головушке, но действовать мягко, как с Оусу, я не намерена, и во многом это вызвано попыткой принца быть со мной как можно терпеливее и мягче — я собиралась на этом сыграть. Конечно, он прекрасно знал, как я умела брыкаться, и, в отличие от своего братца, не собирался приручать меня грубо. Во всяком случае, пока.

Но я никак не ожидала, что следующим его шагом станет просьба развернуться к нему спиной. Казалось бы, вполне ожидаемо, но когда он пропал из поля моего зрения, мыслительные способности улетучились так же, как сон на ближайшие сутки. Просто угадал он или был куда более опытным, чем брат, но этот разворот сыграл огромный эффект в его пользу. Да, я все еще очень заметно сжималась, пока он развязывал мой пояс, но когда мощной ладонью он нежно провел по моей шее и плечу, я так расплылась от этого умелого прикосновения, что даже не сразу заметила, что за этим скрывалось на самом деле.

Моя юката поползла по плечам, как масло по хлебу. Комнатный воздух был теплым, но с обнажением я почувствовала легкий холодок, однако весьма приятный телу. Обычно так ощущается свобода. Ооусу еще раз провел рукой по моей коже, в этот раз по спине, словно гладил кошку. На второй такой раз я глубоко, с наслаждением вдохнула полной грудью и выпрямила спину. Он будто знал, как сильно я любила поглаживания. Хотя какому человеку, тем более, женщине настолько нежное действие могло не понравиться?

Принц, видимо, воспринял это как удачу или даже в качестве приглашения, поэтому уже живее придвинулся ко мне, перед этим пошуршав одеждой. Прильнул он к моей спине, как я почувствовала, уже совсем без лишних тканей. Особенно это ощутилось, когда его рука пролезла под моей, сомкнувшись под правой грудью, а затем поднявшись до нее и с жадностью сжав, — именно тогда, одновременно со страстным наплывом поцелуя в шею с другой стороны, к моему копчику прикоснулся конец эрегированного органа, уже слегка намокшего. От чувства влаги на своем теле я невольно выгнулась посильнее, а внизу живота тем временем образовывался вязкий ком из напряженных мышц. У принца же в ход пошла вторая рука.

Женская сэйдза подразумевала сведенные ноги, а такое положение ему, конечно же, не нужно, и он решил исправить эту ситуацию, разомкнув мои колени левой рукой и отведя одно из них в сторону. И если бы на этом манипуляции с ногами окончились, о нет. А парень-то оказался не так плох. Уж явно работал поопытнее братца. И так как все познается в сравнении, а в сексе — в первую очередь, я быстро разомлела от таких ласк. Что уж с меня взять, опыта и любви к этому делу из прошлой жизни у меня было достаточно, так что я не могла остаться безучастным бревном. Именно об этом положительном эффекте для Ооусу я и говорила — я сдалась. И сдалась потому, что теперь не могла видеть кого-то конкретного. Я наслаждалась безликостью, не сосредотачиваясь на партнере. Странно, но так мне было куда проще справляться после травматичных для психики сексуальных опытов. Игра казалась самоудовлетворением, очень ощутимым, реальным. Главное, не вспоминать, кто был сзади.

С удовольствием протянув мычание, я закинула руку за шею и нащупала голову своего партнера, сначала с растопыренными пальцами проведя по его волосам, а затем вцепившись в них покрепче. Кажется, его это только раззадорило, и Ооусу, с еще большей жадностью сжав уже обеими руками мое хрупкое девичье тельце, всем весом начал давить на меня, так что у меня не осталось иного выбора, кроме как постепенно прогибаться под этой нагревающейся жаждой тяжестью. Медленная смена позы привела к тому, что член проскользнул от моего копчика меж ягодиц и уместился у половых губ, только начинающих намокать. В какой-то момент положение просто заставило меня отпустить волосы принца и упереться руками в пол — в противном случае мое личико познакомилось бы с футоном в не самом приятном соприкосновении.

Не просто теплый, а действительно налившийся горячей кровью торс отольнул от моей спины, и от этого стало действительно прохладно. Я хотела повернуть голову, узнать зачем он отстранился, как его ладонь приземлилась на мои позвонки между лопаток. И начала давить. Осторожно, но требовательно. Нет, так быстро опускаться нельзя, я попыталась дать отпор, но кого обманывать… одна его рука была сильнее, чем все мое тело. Сопротивление показалось мне слишком грустной попыткой — поражения бы я не выдержала, поэтому предпочла подчиниться и прислонилась грудью к футону, предварительно вытянув руки перед собой. Я прекрасно знала, что сейчас будет, не маленькая ведь уже. Поэтому для собственного же блага попыталась расслабиться, насколько это было возможно. Сама поза могла доставить удовольствие, а совместно увлажненное место на моем теле стало особо чувствительно к воздуху, который, казалось, тоже, как и его хозяин, пытался обласкать меня.

Ооусу подрегулировал руками уровень моих бедер, сам зашевелил своими для синхронизации. Должно быть, такая поза была для него наиболее привычной. Властная и не слишком-то имеющая нечто общее с духовной близостью. Прямое прикосновение влажного конца вызвало во мне новую волну интригующих ощущений, прежде чем резко и грубо пронзить меня. Машинально я вскрикнула и попыталась выпрямиться, встать на колени, как рука, все еще находившаяся на моих лопатках, придавила меня с притаившейся ранее силой, о которой я лишь догадывалась. Я болезненно замычала в футон, а руками где-то впереди нащупала подушку, в которую вцепилась так, будто была готова разорвать ее ногтями.

Чеееерт… я уже и забыла, каким болезненным может быть первый раз. Чтоб это девственное не приученное тело… Вот же блин!

— Расслабься, — прозвучало, скорее, как настоятельная рекомендация, которая на секунду вернула мою память в не самый приятный момент прошлого, дико напоминавший нынешнюю ситуацию. Ну уж нет, второй раз послушно терпеть я не стану!

— Ты можешь.?! — хотела я дать волю просьбе из самых глубин быть со мной хоть немного мягче, как рука принца придавила меня уже за шею, и я просто не смогла закончить предложение, чтобы не задохнуться.

Так, дружок, если ты сейчас продолжишь двигаться и затыкать меня, тебе удастся, ты получишь свое, но обещаю, когда все закончится, тебе ой как несладко придется. Ты меня понял?!

Да, подумала я и так, вот только принцу оказалось гораздо важнее наклониться ко мне, чем продолжить иметь.

— Будь тише, — прошипел он над ухом, налегая торсом мне на спину. — Если тебя услышат, плохо придется тебе же.

— Если меня услышат, вопросы будут к тебе, — неожиданно даже для себя выдал мой язык, и не сделай он этого, в голове бы у меня не прояснилось. Это говорил не мозг, это говорил исключительно инстинкт самосохранения. То самое хитрое и меркантильное, но до невозможности живучее нутро, проявляющееся в самые опасные моменты жизни. Я почувствовала, как принц замер, словно задержал дыхание, казалось, чтобы ответить, но я перехватила шанс на слово. — Я наложница твоего брата, не твоя. Если он узнает, что я была в твоей постели, спрос будет с тебя. Даже если назовешь меня лгуньей, лекари могут осмотреть меня и доказать, что я уже была с мужчиной. Нас осматривали по приезде, скинуть на мое прошлое не выйдет, как и на то, что со мной это мог сделать твой брат. Мы-то с ним знаем, что у нас ничего не было. А теперь выгонять меня поздно, ты уже начал свое дело.

Я глубоко вобрала воздух, когда отдала все силы, чтобы высказаться на одном вдохе, из-за чего в очередной раз чуть не задохнулось, и теперь у меня было достаточно времени, чтобы восстановить дыхание, потому как принц, судя по ощущениям, прекрасно понимал свое положение и сейчас пытался обдумать его. Я чувствовала, как изменился темп его глубокого дыхания — он стал семенить, живот и орган во мне. Знал бы он, как хорошо в таком положении я все это ощущала. В конце концов, Ооусу вышел из меня и одной рукой за плечо перевернул на спину, чтобы взглянуть в мое бесстыжее лицо. Вот только у кого оно теперь было таковым?

— Что, торговаться будешь? — я заулыбалась и дернула бровями.

— С кем, по-твоему, ты разговариваешь, — мышцы его лица напряглись, и оно больше не казалось таким уж добрым.

— С принцем, который нарушил важное правило, — ехидная улыбка наползла на мое лицо сама собой. Ооусу отрицал, но мы оба понимали, что власть над ним была у меня в руках. — Как думаешь, что твой брат сделает, когда узнает?

— Ничего не сделает!

— Тише, тише, — рукой я проворно прошлась от щеки до ключиц принца. Моя способность к нежности всегда была на пике, когда оказывалась притворной. — Мы же не хотим, чтобы он услышал прямо сейчас, да ведь?

— Брат привез вас для меня, я…

— А ты отказался, и теперь мы его женщины. Неужели это мне нужно рассказывать тебе, как тут все устроено?

Серые глаза бегали по моему лицу в отчаянной попытке найти в нем хоть единую улику лукавости. И то, что этого не получалось, начинало раздражать господина. Ах, ошибочка. Он ведь мне не господин. Во всяком случае, не больше, чем Оусу. Парень упорно боролся на два фронта: пытался сообразить, что теперь делать, и удержать дошедшее возбуждение. Раз уж он начал половой акт, унять его так просто больше не выйдет, не сейчас. Вся кровь ушла из головы, и он не мог толком думать.

— Что, зависть задушила, что у твоего братца такая красавица есть? А ты, видать, слишком гордый, чтобы позволить этому так оставаться. Позволить тому, кого недолюбливаешь, владеть той, кого сам возжелал.

— Закрой рот.

— Я закрою, — перехватила я всякую возможность продолжить и комедиантно удивилась, — если сделаешь, как я скажу.

— И что ты хочешь? — с промедлением спросил Ооусу, как мне показалось, ради интереса, и если просьба окажется слишком нахальной, он сам пойдет к брату и Киоко с чистосердечным.

Дай-ка подумать, парень. Я нахожусь с привлекательным молодым мужчиной в одной постели абсолютно обнаженная, а он, ко всему прочему, уже одарил меня ласками. Чего же я теперь могу хотеть?

Я смотрела на принца и как нельзя яснее понимала, что у него с Оусу одно лицо, но это не тот человек, который отрубил руку Шичиро; не тот, кто насильно увез меня; не тот, кто так неумело пытался овладеть мной. О нет, этот парень знал, как нужно делать, и в свете всех произошедших со мной неудачных событий, а также нашего маленького раззадорившего меня спора, в котором я вышла победительницей, решение не заставило себя долго ждать.

— Сделай мне приятно, — утончила я голос в воззывающем тоне. Брови принца свелись, а глаза продолжили упорно искать во мне подвох. — Ну что? Я прошу что-то непосильное для тебя?

Моя нога переместилась на внешнюю сторону бедра мужчины: когда он переворачивал меня, я разместила ее по центру на случай, если пришлось бы бить по самому дорогому, а теперь, когда в этом не было нужды, я освободила пространство и принялась поглаживать принца коленом, пока руками елозила по его шее и ключице, строя несчастную нарочито умоляющую мордашку.

— Я сегодня так испугалась, господин. А Вы спасли меня, — мое лицо само по себе приобрело страдальческий вид при воспоминаниях о пережитом: даже притом, что я собиралась всего лишь строить мученицу, по факту ей-то я и являлась, а потому цирк становился более чем правдоподобным, припорошенный искренностью. — Нам так плохо с вашим братом. Он делает нам больно, заставляет чувствовать себя в опасности с ним. Он не может нас утешить. А нам так этого не хватает. Мы бы сделали все, что нам скажут, если бы с нами были хоть немного нежнее.

С каждым моим словом лицо Ооусу разглаживалось, обретало мягкость. Мои руки ползали по его коже, а затем потянули за шею поближе. Я и сама потянулась к нему подбородком, уместив его на плече принца, когда тот наклонился достаточно близко. Что бы я ни прошептала об Оусу, как бы ни жаловалась на то, что он не был способен на нежность, Ооусу реагировал противоположно: скажу, что его брат не может одарить женщину объятьями, сам Ооусу тут же прижимался ко мне и обвивал руками, как позволяло положение; скажу, что брат не может подарить нам ни единого поцелуя, как губы другого принца уже прикасались к моему виску. Мне действительно этого не хватало, так что мои кошачьи потягивания и приятные мычания никто бы не назвал фальшью.

— А со мной? Безопасно?

— Да, — наигранно млеяла я.

— Со мной тебе приятно?

— С Вами, господин, вся моя боль стала блаженством.

Что бы он ни делал, я действовала на опережение, а разгоряченный принц даже не замечал, что делал так, как я говорила. Каждый мой ответ заставлял его самодовольно ухмыляться и будто подгонял его — поцелуи становились глубже и быстрее. И совсем не важно было, правду я говорила или нет, потому что речь в таких моментах шла не столько об искренности, сколько о том, как бы разогреться посильнее; как бы захотеть еще больше. А эффект был двусторонним, и совсем скоро мои полупритворные стоны перестали быть притворными.

Не знаю, в чем именно было дело: в том, как меня удивительным образом устраивала манера ласк Ооусу, или в том, что опыта у него было определенно больше, или наверняка ответ прятался в том, что близнецы по природе своих действий кардинально отличались, — до кондиции я в любом случае дошла слишком быстро, как и мой партнер, а его, перевозбужденного, частенько приходилось затормаживать. При поцелуях в районе груди, например, — моя просьба облизать ее показалась ему необычной, но на практике ему и самому понравилась, — или когда он во второй раз вошел в меня. Эта попытка поначалу также оказалась не слишком приятной, но была всяко не такой болезненной, как первый раз, поэтому при моих поправках вдвоем мы добились того, что болевые ощущения ушли совсем.

Я просила его и о медленных, но очень глубоких толчках, которые нагоняли возбуждение куда лучше высокой скорости, и о невероятно мягких, чтобы при каждом новом у нас соприкасались животы. Для понятности мне пришлось привести ему в пример покачивающийся на встречных волнах корабль. Таким образом из локтевой позиции он очень быстро прильнул ко мне целиком — полное трение тел по праву можно назвать самым приятным движением при проникновении, хотя и не самым удобным. Да, при этом меня знатно так придавливало, но то, как мужской торс тем самым сминал мою грудь, мне очень даже понравилось.

Ооусу частенько пытался ускоряться, да так сильно, что порой вместо просьб о замедлении мне приходилось останавливать его целиком.

— Зачем это? — недовольно хмурился он.

— Но ты ведь хочешь, чтобы мы побыли вместе подольше? — положительным ответом мне стало его трудное сглатывание слюны. — Если ты закончишь слишком быстро, я расстроюсь.

Ооусу медленно прикрыл глаза, глубоко вдохнул и хотел задрать голову, но потом плеснул ей, как обреченный — терпеть было невыносимо, его мышцы у паха так и сокращались, требуя движения, и даже пытались самостоятельно имитировать его. Что ж, в этом плане из нас двоих выносливее оказалась я. И как самая разумная, чтобы немного отвлечь партнера по сексуальному танго, я погладила его по волосам, как послушного мальчика, и попыталась сострить. Шутка показалась ему до смеха глупой и по какой-то причине пробудила в нем желание к поцелую — первому в губы. Кто бы мог подумать, что он окажется таким приятным…

Секс можно имитировать, но наслаждение от поцелуя — никак при всем желании. Уж не знаю, как дела обстоят у других, но для меня поцелуй и секс — две разные составляющие по эмоциональным ощущениям. Если приятно одно, еще не факт, что так же будет и с другим, а Ооусу сегодня выиграл джекпот. Еще больше мне нравилось то, с какой глубиной он отдавался этому делу. Парень был целиком и полностью поглощен, он просто утопал в испытываемых ощущениях, а не поиздеваться над ним в таком состоянии было бы не в моем стиле.

Я приоткрыла губы в поцелуе — он неуверенно повторил за мной; я начала увиливать ими, дразняще задевая, — он пытался поймать. Реакция подводила принца, и ничего не получалось, а меня пробирало на хихиканье, но и этого мне оказалось мало. Пальцами я дотянулась до зоны от пупка до паха и провела по ней ногтями, заставив мышцы партнера в этой области напрячься в возбуждении сильнее. В конечном итоге я доигралась: Ооусу одним большим мощным наплывом впился мне в шею и вместе с прикусыванием выдохнул стон, подхватив меня одной рукой под копчик и принявшись двигаться без разрешения еще быстрее, чем было до этого. А начался этот этап без тормозов так энергично, что я с перепугу вцепилась в спину принца. Может, это выступило своего рода местью, но быстрыми напористыми толчками Ооусу выбил из меня всю благоразумность, какой я хвасталась, и теперь паузы не хотела уже я.

Продлилась фаза завершения недолго: принц, наслаждаясь своим оргазмом, в завершении сделал еще несколько толчков с содрогавшимися мышцами, пытаясь проглотить все дерущие горло стоны. Теплое, даже горячее изливание заполнило пространство внутри меня с такой сладкой отдачей, что мне уже на эмоциональном уровне не хотелось выпускать мужчину из себя: мои ногти впились ему в бедра, пока он восстанавливал сбитое дыхание.

Не все тем днем, что я говорила, было ложью. В особенности о безопасности. Если кто и способен был помочь мне выжить в императорском дворце как наложнице, то именно Ооусу.

Пережить можно все…

Главное — найти способ.