Лежа на незаправленной кровати с книгой, но не читая и глядя сквозь страницу, Тэхён по-настоящему проснулся, когда услышал шаги. Чонгук предупредительно постучал. Зевнув и утерев выступившие слёзы, Тэхён сел, выдохнув с облегчением. Он столько надумал и выдумал за эти дни, что порядком измотался сомнениями, тоской… и был не готов к встрече, но ждал её.

Остановившись в дверях, Чонгук просто кивнул. Тэхён, потирая несуществующий укус на шее, сделал то же. Замерли. Словно незнакомцы с пропастью от мезозоя до наших дней, никто не выдавил и слова. Чонгук ещё немного колебался, переступая через порог, как через препятствие мыслей. Тысяча метров в секунду – нагнал и обнял, снова близко, снова рядом. Тэхён только вздрогнул. Что-то тёплое и уверенное окутало сознание, но от этого становилось лишь горше.

– Я поторопился? – неуклюже отстранился Чонгук.

– Нет, – выдохнул Тэхён, поднимаясь на коленях, – ты можешь снова… – не успел договорить, как его обвили руки. Поколебавшись, он утянул Чонгука на кровать прямо в уличной одежде.

Много времени не потребовалось, чтобы привязаться: хватило ночи обряда. Обратная сторона волчьего брака – нуждаться в близости. Но расставание сильнее ударило по Тэхёну после сомнений, посаженных слухами. В ту ночь метка взгорела фантомно, хоть на человеческой коже не было её подтверждения. Тэхён пробовал обратиться, но и минуты волчицей пробыть не смог: хотелось скулить, бежать, искать, лишь бы не ощущать себя брошенным, преданным и неполноценным.

– В следующий раз поедешь со мной, – Чонгук устроился на краю подушки. Он совсем осунулся, похудел в щеках, под глазами залегли тени, но лицо было расслабленным, умиротворённым. Он дома и… рядом. – Ты тихий, – не получив ответа, заметил Чонгук.

– Мы ведь и не говорим почти, – впрямь тихо выдохнул Тэхён.

– У тебя что-то случилось? – не поверил.

– Нет.

Опять помолчали.

– Чем ты занимался?

– Был у Юнги, – поразительно легко слетело с языка, и вдруг так захотелось всё-всё рассказать, а получилось лишь: – У него телевизор.

– В квартире, той, что в городе, тоже был. Только звук не работал, ну, и настроить никто не пытался.

«Мы вот тоже не попытались», – чуть не сказал Тэхён. Между ними с Чонгуком всегда так – молчаливо-тянуще. И началось это давно. И начал это Тэхён, когда мать повела знакомиться с альфой.

– Чонгук, – позвал, расплывчато видя перед собой того мальчишку, что от смущения краснел ярче роз в саду Юнги. – А мы ведь совсем не знаем друг друга..? – то ли спросил, то ли заметил.

– Я знаю тебя. Твоя мама рассказывала.

– Ты ведь... знаком с ней? Как давно?

Раньше Тэхён воинственно отрицал всё, что окружало одно лишь имя Чонгука, и закрывал уши при одном упоминании, прятался в комнате, если мать напирала, и убегал, когда обещала их двоих в доме запереть – и то не просто угроза была, уж эта женщина могла устроить.

Теперь страшно хотелось узнать Чонгука, но тот не выглядел охочим до ответов.

– Это долгая история.

– Можешь хоть с прабабушки начать, – Тэхён попытался придать голосу мягкости, потянув руку к плечу Чонгука и почти невесомо погладив. – Мне правда интересно, и хочется знать. – Откровенность за откровенность. Тэхён закусил губу и улыбнулся: – Всё время я думаю обо всём этом, о том, почему я, почему ты… Понимаешь?

Чонгук кивнул и торопливо начал, сдаваясь, и всё же было видно по глазам, что он не хотел говорить о себе:

– Я пришёл с Намджуном, – на выдохе. – Мы ушли из старой стаи. Там было, гм, плохо… вожак был жесток.

Об этом Тэхён слышал мельком в разговорах, о том, что Намджун с боем увёл остатки здравомыслящих оборотней в надежде к кому-нибудь примкнуть. Старики называли его героем и истинным лидером, молодняк же поначалу так не считал.

– А в новой, в вашей, нас не очень-то принимали. Мы вроде как были захватчиками, – Чонгук вздохнул, остановившись.

Поглаживая его тыльную сторону ладони, совершенно бездумно надеясь, что утешает, Тэхён желал коснуться шрама на носу, но вовремя останавливал себя.

– Я был достаточно вспыльчив, был зол на весь свет, так что подрался с кем-то, уже не помню почему. Я был сильнее, так что мог серьёзно ранить, но твоя мама остановила меня, пристыдила. Она была в траурном платье, так что стыдно стало, знаешь, очень.

Тогда были ужасные времена, и мама походила на тень, сильную духом, но потерянную.

– Мы виделись с ней иногда после, и она всегда рассказывала о тебе. Думаю, так ей было легче справляться с горем, а мне нравилось слушать, – Чонгук запнулся, улыбнувшись краешком губ. – Ты стал дорог мне сразу, как я тебя увидел. И если бы я только решился подойти… Всё было бы иначе, – он вдруг посмотрел прямо в глаза, перехватил руку и переплёл пальцы. – Ты спрашивал, почему ты, почему бы мне не найти другого, но я эгоистично хотел именно тебя. Я ошибался, не думая о твоих чувствах. Мне жаль за прошлого себя, но, прости, даже если бы я отказался, это был бы кто-то другой.

Тэхён не мог пошевелиться, тело сковал цепями лёд, сердце стукалось об него, исходясь трещинами.

– Так ты… в меня… – поражённо-неверяще выдохнул, не способный на связанную речь.

– Влюблён, – закончил Чонгук.

И Тэхён вдруг так ярко, до жара костей ощутил тяжёлый взгляд бездны. Всегда спокойный молчаливый волк горел янтарём. Ничего больше не держало его: ветка оборвалась, и он был на земле, протягивая руки.

Ах, лучше бы это была жалость.

***

Знание обременяло.

Тэхён пытался не думать, но хомут, взвалившийся на шею, душил. Чонгук вёл себя аккуратно и, несмотря на то, что был всё время близко, давал пространство, больше не позволяя прикосновениям случиться. Но его стало слишком много, ведь Тэхён видел его чувства во всём: в книгах, в удобной широкой кровати, в цветах на подоконниках, в каждой неосознанно оставленной песне по радио... Он подмечал каждый взгляд и вздох, чуть усиливающийся запах и смягчённость голоса. Осознание этого пугало больше признания, а извинения, шуршащие на повторе, давили. Злиться и ненавидеть Чонгука Тэхён не мог. Они равноправны в своём положении: один хотел вырваться и улететь, обретя крылья, но ничего не получил; другой любил и ждал, желая ответа и принятия, но ничего не получил.

Тэхён тоже разрушил чужую мечту. И что же? Разве он виноват? Он не заставлял себя любить, не заставлял жертвовать и страдать. И всё же Тэхён был благодарен, ведь, если бы не Чонгук, был бы другой альфа, не заботившийся о чувствах омеги.

Как глупо… Глупо!

Чем больше Тэхён думал, тем больше путался, то чувствуя вину, то несправедливость, то ярость. Чем больше пытался не думать, тем быстрее возвращался к бушующему урагану в голове. Только проку от переживаний, переливающихся из пустого в порожнее, не было. Тэхён не мог найти выход и не знал, что делать.

Может быть, он помаялся, да успокоился бы, а потом… просто зажил подобно тени, но призрачные раньше слухи обрели форму. Куда бы Тэхён ни шёл, везде за ним следовала тысяча глаз, пронзающих спину. Он точно чуял, что смотрят и шепчутся все.

И когда наступило время омежьих посиделок, где собирались в последний раз после обряда делиться семейной мудростью, Тэхён решился пойти, переступив через себя и просто попытавшись подстроиться. Он накинул любимую заношенную куртку Чонгука, впитавшую запах, лишь бы развеять домыслы, но и часа не смог пробыть среди толпы, сливающейся под тёмно-оранжевым светом в монстра с раздвоенным языком.

А ускользнув и не желая больше притворяться, что всё хорошо и в порядке, Тэхён попал в другие лапы.

– Чаю, госпожа Ким? – послышалось, только он вошёл в дом.

– Что ты, снова за своё? Зови меня омма или Лиён.

Мать, так скоро ворвавшаяся после примирения, раздражала. Она приходила пару раз в неделю, и всё присматривалась, отыскивая метку. Не спрашивала ни о чём, но интерес горел в её глазах. Она видела, что с сыном неладное, хотела помочь, всё вызнав, и быть ближе, в конце концов. Тэхён понимал, что дорог и любим, но даже если объятья были приятными, а поглаживания по голове утешающими, ему всё ещё требовались расстояние и ненавязчивость.

В тот день, когда мать позвала Тэхёна в гости, намекнув, что и Чонгук должен прийти, он решил, что после прибегнет к любимой и спасающей всегда тактике избегания.

Было холодно и небо нависло над головами. Тэхён поджимал пальцами длинные рукава кофты, большой и тёплой как сам Чонгук, который на участившиеся кражи личных вещей ничего не говорил, даже ловя Тэхёна на месте преступления.

Они шли молча и так медленно, как только могли.

– Ты ведь не хочешь идти.

– Ты тоже.

– Я благодарен твоей матери, она помогла мне, и...

Тэхён хмыкнул прежде, чем смог сдержаться, и уже было собирался оправдаться, но Чонгук, ухватив его за локоть, остановился. Он вздохнул, оглядевшись, и, в чём-то удостоверившись, произнёс:

– Я могу извиняться хоть тысячу раз, но это не помогает. Что мне сделать, чтобы..?

– Я ничего не требую, – перебил Тэхён, не вырывая руки. Только очередной эмоциональной встряски не хватало.

– Но и не прощаешь.

– Этот разговор ни к чему не приведёт.

– Молчание тоже.

Чуть склонив голову вбок, Тэхён попытался сконцентрироваться на раскачивающемся от ветра тонком деревце. За ним виднелась площадка, а там несколько играющих в догонялки ребят.

– И ты сейчас решил поговорить? Здесь?

Мимо пронёсся волчонок, вслед которому кричала женщина. Притормозив, она мельком взглянула на пару и двинулась дальше.

Чонгук шумно выдохнул, опуская руку и лишая тепла.

– Просто вырвалось. Извини. Я стараюсь.

Холод в плече, ползущий прямо к сердцу, колол иголками, и Тэхён не хотел, чтобы Чонгук чувствовал себя так же плохо.

– Знаю, и я не обижен на тебя. Не думай так, пожалуйста, и больше не проси прощения.

Внезапное желание прижаться и забыться стало очень важным, но по пути к осуществлению превратилось в зацепившиеся за чужую куртку пальцы.

– Идём, – Тэхён потянул Чонгука, и тот зашагал вровень, кладя руку почти невесомо снова на плечо.

Любит – зажжённой свечой всколыхнулось в душе. Тэхён искоса посмотрел на Чонгука, не в силах признаться, что помимо отчаяния и непонимания, он был счастлив. Совсем немного. По-глупому хотелось и улыбаться, и плакать. Противоречия разрывали душу, но благодаря им Тэхён видел Чонгука по-настоящему.

В доме было неуютно. Мать устроила целый праздник, полный еды, объясняясь тем, что они теперь большая семья и что она всегда ждёт гостей без приглашения.

За столом много не болтали. Поели, и мать отправила младших по комнатам. Боми осталась, хвастая тем, что её позвали на следующие полунки. Тэхён поздравил с фальшью, которую, пожалуй, никто не заметил. Не до того было. Да и дела никому до его мнения нет, да и жизнь устраивается не его. Впрочем, он и со своей никак не разберётся.

Вдвоём с Чонгуком они устроились на диване. Мама в кресле с бокалом вина, от которого отказались все, кроме неё. Боми уселась по-турецки на ковре, но вдруг резко вздохнула, подскочив, и куда-то унеслась. Мама пожала плечами.

– Фотоаппарат! – вернувшись тотчас, воскликнула Боми, вертя предмет в руке. – Мой альфа подарил.

Корёжась от фразы, но радуясь новому открытию, Тэхён не смог сдержать поражённого «вау». Вспышка света озарила сознание, стирая пыль. Это же целый фотоаппарат! Прямо тут – в руках сестры!

– Я сфотографирую вас, – предложила она. – Давайте ближе.

Чонгук чуть склонился вбок. Преисполненный энтузиазма, Тэхён выпрямился, уставившись в объектив.

– Ближе-ближе, не стесняйтесь, – рассмеялась мать.

Чонгук закинул руку, неловко обнимая и прижимая Тэхёна к себе. Стало до одури неловко и горячо. Лицо вспыхнуло, а в ушах застучало сердце. И чего оно… опять так…

Щелчок, и вспышка ударила в глаза. Клочок бумаги в обрамлении белой рамки появился тут же. Тэхён поднялся, выхватывая его и прежде себя замечая Чонгука, нарисованного чёткими линиями, слишком прекрасного, потерянного, но счастливого. Тэхён рядом с ним выглядел совершенно глупо, но было всё равно, что камера запечатлела его смущённое выражение лица, выпученные глаза и растрёпанные волосы. Тэхён надеялся, что в будущем кадров станет больше вместе с моментами, которыми захочется поделиться и запомнить навсегда.

Но магия развеялась, когда мать произнесла:

– Омо, вы такие неловкие и влюблённые. Ах, Тэтэ, был таким несмышлённым… и как хорошо всё сложилось.

На секунду, передавая фотографию Чонгуку, Тэхён замер. Неужели его будут колоть снова и снова?

– И Боми скоро покинет меня. Кто же из вас первым принесёт внуков?

Собравшись, Тэхён присел под пристальным взглядом Чонгука и помотал головой. Всё нормально, дело привычное.

– Мам! – Боми неожиданно щёлкнула ещё раз. – Давай не будем, рано ещё.

– Кому рано, кому поздно, согласен, Чонгук?

– Госпожа…

– Ли-ё-ё-ён, – протянула мать, так и сияя, разрумянившись и улыбаясь широко.

– Госпожа Лиён…

– Чонгук! – звонко рассмеялась.

– Омма, не смущай, тебе просто противопоказан алкоголь, – подыграл Тэхён, стараясь выглядеть лёгко и прогнать напряжение. Присутствие Чонгука и осознание, что они в этой худой лодке вдвоём, странным образом помогало.

– Ещё глоточек, – только и ответила мама, осушив бокал и с ухмылкой наполнив снова.

Остаток вечера Тэхён выслушивал истории из своего детства, которые всегда заканчивались одним и тем же: захмелев, мать всё повторяла и повторяла, что Чонгук должен отправить Тэхёна работать учителем в школу.

– Он у нас такой умный, столько книг читал всегда. Чонгук, разреши ты ему.

– Если Тэхён хочет, госпожа Лиён.

Но Тэхён, конечно, не хотел, о чём успел сказать трижды, и только один человек не услышал его. Пойти в школу, где приоритетом были история стаи, спорт и ведение хозяйства, – значит увязнуть и никогда не выбраться.

Хотя был ли смысл сопротивляться, если Тэхён и так тонул?