Люди, вспыльчивые, как огонь, и быстро охладевающие — в целом ненадежны.
Фридрих Вильгельм Ницше
— Не стоит оно того, милорд, — Трандуил хмурится, трет переносицу, но смотреть на отца прямо не решается, кожей чувствуя волны гнева и раздражения, исходящие от него.
Волнуется, переживает, злится, а все потому, что никак решить не может — надо ли, нужно ли. Стоит ли. А Трандуил знает — думает, что знает и искренне в то верить хочет — что не стоит. Они не готовы, не сейчас, слишком рано.
Едва-едва установили власть, наладили связи, только появилась хрупкая иллюзия реальности происходящего, а Дориат прочно стал не более чем тенью из прошлого. К новой войне они не готовы. Она обернется для них поражением и одной лишь смертью, кто бы ни выиграл — Трандуил давно уж не наивный и горячий мальчишка, чтобы верить в обратное.
Оптимизм здесь не уместен, на кону судьба их королевства, их дома и их народа. Да, у них есть армия, опытные и достаточно хорошо обученные воины, есть оружие и довольно накоплено богатств в казне. Но армия из лесных эльфов.
И сражались они до сих пор лишь в пределах родного леса, под защитой и помощью древних деревьев, и никогда — на открытых пространствах, без привычной поддержки Великого Леса, там, где не поможет в случае чего ни природная стихия, ни магия Короля, ею напитанная.
Нет у них опыта и в битвах сплоченной армией с войсками союзников, единым фронтом против сотен тысяч сторонников Тьмы. Луки и кинжалы хороши, лишь когда есть возможность скрыться в развесистой кроне ближайшего древа, затаиться в диких зарослях; но едва ли — на чужой, выжженной земле, врагами познанной куда лучше.
Им не выиграть никогда, если на сотню лучших лучников приходится один лишь мечник, сим искусством овладевший на достаточном уровне, и рядом не будет родной силы Эрин Гален. Им не выиграть с такой армией, на такой территории, и уж тем более — не с таким противником.
Это не войной будет — резней. Войско Врага убьет их, перережет точно собак, без особого труда, то лишь вопрос времени. Численным перевесом не победить, куда уж там. У них нет ни одного шанса. Ровно как нет и не единой причины на согласие, что стало бы равноценно добровольному прыжку в пропасть.
Трандуил знает это до боли хорошо, проведя сотни лет в изучении каждого недостатка их обороны, каждой бреши в защите, каждой случайности, что стала бы началом падения их королевства. Повторения Дориата он не хочет, с упорством безумца пытаясь сделать все от себя зависящее и нет, дабы того не допустить. Едва ли кто-нибудь во всем Эрин Гален знает слабости их Леса лучше, чем он сам.
Но еще Трандуил тошнотворно прекрасно понимает, что отец знает то куда лучше его самого. Знает, что им не выжить. Знает, что то будет проклятым концом. Но отчего-то посла этого морготова Гил-Галада не прогоняет, и медлит, ужасающе медлит с очевидным, как им всем кажется, ответом.
— Это мне решать, — резко бросает король Орофер, криво усмехаясь в одно мгновение побледневшему сыну. — Гил Галад просит помощи Зеленолесья в войне, что решит судьбу всей Арды. И мы не откажем ему.
Трандуил закрывает рот рукой, отшатываясь назад и едва не падая. Он в немом ужасе глядит на отца, не в силах и слова произнести. Страх, какого он не чувствовал никогда прежде, затапливает с головой, бьет лихорадкой и ледяным огнем течет по венам, смешиваясь с кровью.
Больше всего на свете он желает сейчас, чтобы услышанное оказалось не более чем ошибкой, кратким искривлением реальности, результатом собственной рассеянности или оговоркой отца, чем угодно, лишь бы не истиной.
Но король бросает на него один только краткий взгляд, жесткий, равнодушный, обреченный и того достаточно. Трандуил оседает на пол, пряча лицо в руках и с трудом сдерживая надрывный, истеричный хохот.
Всего лишь пятью словами отец подписал им смертный приговор.
***
Фарфоровая статуэтка летит в стену, с оглушительным грохотом разбиваясь на мириады осколков. Несколько отлетают в сторону, но Трандуил лишь морщится, тыльной стороной ладони утирая кровь из тонкой раны на лбу от косого удара одного из них.
Мгновеньем позже за ней следует и первая попавшаяся под руку книга, шуршит рвущимися страницами и гнутым переплетом. Он тяжело дышит, едва ли сильно успокоившись.
— Веди себя прилично, — равнодушно хмыкает застывший в дверях отец, с молчаливым укором глядя на уничтоженную комнату.
— Идите к Морготу, таур, — шипит Трандуил даже не думая о приличиях. Какая, собственно, теперь вообще разница, все равно день-другой и умрут оба. В лучшем случае, — насмешливо шепчет подсознание, щедро подкидывая красочные картины пребывания в плену. — Вас там как раз заждались.
Король, что удивительно, молча проглатывает нападку, и, смахнув с кресла осколки одной из бесчисленных ваз, осторожно садится.
— Ты злишься, — бесцветно произносит он спустя несколько мучительно долгих минут, проведенных в звенящей тишине.
— Быть не может, — цедит сквозь зубы принц, поигрывая в руке мраморным бюстом. — Не из-за того ли, что боюсь смерти, на которую Вы, мой король, нас всех обрекли?
— Трандуил, — даже не видя отца, эльф мог бы с уверенностью сказать, что тот сейчас закатил глаза, — ты уже не ребенок, изволь вести себя подобающе.
— О, как только Его Величество обеспокоится проблемами посерьезней моего поведения, то да, конечно.
Отец будет злиться. А, может, он уже в бешенстве, — Трандуил не знает, да и плевать ему откровенно. У него есть повод и причина для гнева, и в этот раз скрывать истинные чувства под вежливой улыбкой послушного сына он не намерен. Достойно ль, недостойно, есть ли разница, когда совсем скоро они все дружно умрут?
— Так было нужно, ion nin, и я буду очень признателен, если ты удосужишься выслушать меня, прежде чем продолжить свою истерику.
Трандуил резке оборачивается, яростно сверкнув глазами. Он хочет было что-то сказать — о, он хочет сказать очень и очень многое — но отчего-то так рта не открывает, кусая губы.
— У нас нет выбора, Трандуил, хочешь ли ты принять это или нет, — чеканя каждое слово произносит король, пристально глядя ему в глаза. — Нет выбора. Рано или поздно пришлось бы сделать нечто подобное и я предпочитаю попытаться выжить, объединившись в союз с Гил Галадом и всеми, кто за ним последует, испытав судьбу, нежели сразиться с той самой Тьмой годами или столетиями позже, но уже в одиночку.
— Да, на своих условиях и на своей земле, да с определенными преимуществами. Но тогда бы мы потеряли еще больших, пойми. Ты слышишь меня, сын? Мы ведь оба знаем, что ты понимаешь это в глубине души, и злишься лишь из-за того, что осознаешь мою правоту и всю отвратительную безвыходность сложившейся ситуации.
Отец смотрит тошнотворно мягко, как не глядел на него с самого детства и, быть может, даже раньше. Трандуил отворачивается, не в состоянии этого взгляда выдержать. Отец, как всегда, знает, на что нужно надавить, как и что сказать, чтобы причинив как можно больше боли, донести собственную правоту.
— Ты не хочешь потерять Эрин Гален, и это нормально, дитя, — Трандуил дергается от полузабытого прозвища, зачарованно глядя на отца. — Именно поэтому, ради блага нашего королевства мы и должны это сделать. Так будет лучше, правильнее.
— Обещайте, что эту битву я переживу, — хрипло шепчет он, эгоистично до одури, но так отчаянно желая услышать ответ.
— Я клянусь, — ни на миг не задумываясь отвечает король. Но Трандуилу отчего-то хочется кричать. Все словно стало еще хуже.
***
Войско из Эрин Гален выезжает через каких-то неполных три недели, чтобы спустя еще два дня встретиться с армией Амдира и Амрота из Дориата. Спустя неделю пути, на востоке, они сходятся с войсками Гил-Галада и это день для Трандуила служит началом череды бед.
Отец с этим сыном Фингона оказываются схожи излишне сильно, чтобы один смог подчиниться другому. Оба чересчур горды, упрямы и властны, и не желающий подчиниться внуку Финголфина Амдир, давний знакомец Орофера со времен Дориата, положения не улучшает.
Пытаясь не дать ситуации накалиться до предела, выливаясь в нечто в высшей степени непредсказуемое и никому сейчас ненужное, Трандуил из последних сил старается как можно больше сократить время встреч этих троих один на один, молчаливой тенью всюду следуя за отцом.
Едва ли то помогает избежать конфликта, ссоры, не на повышенных тонах, но с извечным ядом, шипением и океанами взаимного презрения, неизменно случаются почти весь их путь. В определенный момент он находит себе помощника и единомышленника в сыне Эарендиля, уже напрочь забыв о всяких предрассудках, традиционной «фамильной» неприязни и прочем, лишь ради успокоения и примирения, пусть даже и лишь временного, их полководцев.
Трандуил раздраженно закатывает глаза и, поежившись, подкладывает веток в костер. Элронд сидит неподалеку, обратив все свое внимание на засыпанный звездами небосвод, и, заметив, как чуть шевелятся его губы, зеленолесец понимает — молится. Что ж, отчего нет? Совсем скоро случится война, что разделит судьбу всей Арды на «до» и «после»,, а они столь самонадеянно решились принять в ней участие.
Но едва ли есть смысл или уж, тем более, спасение в молитвах тем, кто навсегда останется к ним равнодушен, лишь со скучающим интересом глядя, как уйдет очередное поколение, да сгинет новый народ. Они не помогут, больше никогда. И уж, тем более, не отзовется и Он. Все это знают, и глашатай Гил-Галада в том числе.
Но Трандуил понимает причины этого сбивчивого шепота и глаз, хрупкой надеждой сверкающих в ночной тьме. Умирать не хочет никто. Но лишь немногие имеют глупость тешить себя наивными надеждами в попытке уцепиться за жизнь пусть даже и так.
Эарендилион, похоже, наслушался баллад о Войне Гнева, и поверил, как ни печально. Трандуил мог бы сказать, что ему немного жаль этого мальчика — иначе и не сказать. Элронд до страшного юн, быть может не телом — душой.
Едва ли он сам многим старше, немногим больше, чем на пару столетий, но разница столь явна, что Трандуил ее не заметить не может. Слишком разное прошлое, слишком разное настоящее, слишком разные судьбы. Просто слишком разные, чтобы понять друг друга.
Трандуил не знает, случится ли их путям еще пересечься, но отчего-то надеется, что нет. Потому что знает — эта война сломает их обоих. Он не захочет, не сможет, посмотреть в глаза тому, кого запомнил ребенком, и кого всего несколькими днями позже изуродовала война. Хватит с него чужой боли, пусть то и звучит чистым эгоизмом.
Эльф задирает голову к небу, по-прежнему отвратительно безразличному, несколько долгих мгновений вглядываясь в тусклые звезды, но после вновь опускает глаза. Нет, не для него это — гадать по серебру небесных светил, сколько жить осталось, да молить об одолжении извечно беспристрастных.
— Владыка Трандуил! — перед ним, словно из неоткуда, возникает один из безликих отцовских стражей, заставляя невольно вздрогнуть и подскочить на ноги, машинально хватаясь за меч.
— Что случилось? — голос после долгого молчания повинуется неохотно, отдаваясь несвойственной глухой хрипотцой.
— Король Орофер требует Вас к себе. Немедленно.
Трандуил криво усмехается. В груди разрастается тревожное чувство неладного.
***
Найти отца удается сравнительно быстро. Отчего-то того нет в шатре; Гил-Галада Трандуил спрашивать не решается, опасаясь, не случилось ли за это время очередной ссоры, а Амдир лишь плечами пожимает, предполагая, что он вновь предпочел обществу собратьев компанию самого себя и уединился в маленьком леске на холме. Там Трандуил его и встречает.
На языке уже вертятся, готовые сорваться, упреки, но отчего-то Трандуил так и замолкает, не открыв рта — что-то в облике отца его поражает, и все слова разом исчезают из памяти.
Тот стоит у самой кромки леска, выпрямившись, пусто глядя в простирающиеся на многие мили равнины, тем самым взглядом, у Трандуила невольно вызывающим дрожь. Равнодушно, тяжело, смиренно. Обреченно.
— Мне передали, что Вы хотели меня видеть, adar nin, — тихо произносит он, разрывая лесную тишину, столь похожую, но в то же время отличную от той, что давно уж стала родной.
— Хотел, — эхом повторяет король, так и не посмотрев на него.
Несколько мгновений они стоят в молчании: Трандуил лишь потому, что заговорить не смеет, Орофер — от того, что не желает. Но та тишь не кажется неловкой иль неудобной, лишь мягкой, сонно-обволакивающей.
Им двоим всегда она была по вкусу куда больше любых бесед; в их молчании нужды словам не было и вовсе. Есть ли смысл в словах, когда знаешь другого лучше, чем самого себя?
— Посмотри на эти звезды, Трандуил, — отцовский голос звучит до странности пустым и полным одновременно, так, как никогда прежде. Он словно бы наконец нашел ту часть себя, что искал так долго, но потерял взамен все оставшееся. — Запомни их такими, дитя мое. Яркими, светлыми, горящими. Живыми.
— Годы пройдут, но звезды не изменятся, отец, — Трандуил и не думает скрывать собственного раздражения. Но признавать, что то вызвано тревожным страхом чего-то неизбежно ужасного, не может. — К чему эти слова?
— Трандуил, — в том, как отец произносит его имя, есть нечто необъяснимо странное, неправильно чудовищное. Никогда прежде не говорил он так: с усталой, доброй насмешкой и горьким признанием в чем-то куда более глубоком, чем Трандуил в силах понять.
— Аda? — слово ненароком срывается с языка, будто само собою, до того, как принц успевает осознать, что именно говорит.
— Дитя мое, неужто все уроки, мною данные, для тебя прошли даром? Неужели ты в упор не желаешь признавать очевидного, поддавшись пороку, нашу семью убившему — гордости?
Трандуил виновато опускает глаза, впрочем, вины своей не понимая. Но в отцовском голосе нет ни гнева, ни недовольства или досады; лишь снова та усталость.
— Та война решит все, Трандуил. Решит, будут ли и дальше светить звезды, светить так же ярко и неистово, как столетия назад, когда от Тьмы была лишь легкая ее тень. Эльфам не жить в мире, где нет звезд и короной Тьма увенчана. От исхода одной лишь битвы зависит жизнь целого мира, пугающе, не правда ли? Воистину, страшно. Но так чарующе…
Трандуил не знает, что должен на то ответить, лишь прикусывая губу. Солоноватый вкус крови во рту и легкая вспышка боли на миг отрезвляют, приводя в чувство и стряхивая дымку мимолетного помутнения.
Звезды на темном бархате небосвода и вправду сверкают необычайно ярко, окрашивая небо в тысячу оттенков пыльно-серебристого цвета, ледянисто-холодного, но отчего-то до смешного привычного. Он пытается было представить мир без звезд, и кривится, словно от зубной боли, признавая — так нельзя. Это будет концом для всех них.
Отец хмыкает и Трандуил видит, как чуть вздрагивают уголки его губ, изгибаясь в горькой усмешке. Его лицо, разделенное рваной чертою на две ровные половины: невыносимо светлую, залитую светом Луны и звезд, смешавшимся в едином потоке жидкого серебра, и абсолютно черную, словно из теней сотканную.
Трандуил невольно поддается вперед, странным чувством в глубине ощущая, что сказанное отцом несколько мгновениями позже разделит и жизнь его собственную, и, к горечи своей, оказывается прав:
— Я умру, Трандуил, — равнодушно печатает отец с легкой, мягкой улыбкой на устах. — Умру в той войне, найдя навеки свой конец и покой. Я вернусь к тебе в звездном свете тысячелетия спустя, когда на небе взойдет тонкий полумесяц зимы. Я вернусь к тебе твоей кровью и продолжением. Я вернусь, дитя. Не горюй понапрасну.
Трандуил криво усмехается. Не конец то — лишь начало того, что послужит смертью ему самому. Пусть, быть может, смертью и не для тела.