«Боишься ли ты умереть?
— Иногда мне кажется, что я боюсь жить. Жизнь — вот, что меня пугает. А умирать легко».
Чарльз Мэнсон
Трандуил чуть хмурится. В груди разрастается чувство чего-то неуловимо плохого, неладного. По левую и правую его руку золотом доспехов сверкают в лучах заходящего солнца ровные ряды воинов, но то уверенности отнюдь не придает, лишь больше пугая.
Закат… Но закат ли? Давно уж не видел он солнца, такого же яркого и жаркого, каким осталось то в тенях воспоминаний; много лет, как небеса заволокло хмурым туманом Тьмы, скрыв и Анар, и Исиль. Провидцы говорят, что тем ознаменован конец эпохи эльфов; ведь есть ли жизнь для них без света звезд, света памяти и надежды, быть может, последней?
Трандуил не знал, кажется, впервые за все прожитые годы не желая получить ответа на давно гложущий вопрос. Ему нельзя поддаваться всеобщему страху, медленно, но верно, расползающегося липкой паутиной по лагерям, путая и сжимая в объятиях дурманящего ужаса отчаявшихся. Он должен быть сильным, должен справиться, должен выстоять; ради народа, ради Эрин Гален, ради отца.
Он ведь принц, Эру ради! У принцев нет права на ошибку, нет права на страх и уж точно — на поражение. Нельзя подвести отца, нельзя тому позволить сбыться, нельзя-нельзя-нельзя…
Трандуилу кажется в эти мгновения, будто само время замедляет вдруг свой безумно быстрый бег, в удивлении застывая на вершине холма вдали, там, где за тяжелой дымкой облаков, из теней сотканных, замерло огромным огненным кругом и солнце. Багрово-алые лучи окрашивают сотни лиц, сокрытых чешуей доспеха, чистой кровью, морозных закатов ярче. Ему становится дурно.
Разум вспышкой озаряет мысль, что это — первая его война, первая настоящая. Отчего-то появляется и твердая уверенность в том, что иной такой не будет больше никогда. Не будет Союза, как, быть может, не будет и их всех. Трандуил не смеет тешить себя глупыми надеждами о том, что Зло падет в этой битве окончательно — Валар, он давно уж не малое дитя — эгоистично мечтая лишь о том, чтобы ему самому более в этой борьбе, на проигрыш обреченной, участие принять не пришлось.
Кто бы что ни говорил, он ценил свою жизнь, ценил дорогих сердцу существ и умирать ради чужих бравых целей не желал и вовсе. Принц раздраженно морщится, кидая быстрый взгляд вперед и вправо, туда, где с гордо поднятой головой стоит отец.
Он вновь в пух и прах рассорился с Гил-Галадом, и лишь Илуватор знает, что произошло тогда в шатре. Трандуил хотел бы знать лишь за тем, чтобы попытаться понять, что именно задумал взбешенный родитель. Едва ли тот рассказал бы; Трандуил, запертый сейчас в тисках приличий, рамок и этикета, не смел и подойти, потребовав ответа, объяснений. Но ничем хорошим это точно не закончится — ясно до боли.
Трандуил знает отца слишком давно, чтобы ожидать обратного. Король злится, нервничает, как ни пытается того скрыть. Он на иголках еще с момента недавней гибели Амдира, оттесненного в Мертвые Топи. Он остался с ненавистным Гил-Галадом один на один, лишившись союзника в едином презрении к нолдорскому королю.
Но забыл Орофер и то, что товарища потерял не только он — смерть владыки Лотлориэна и большей части его войска не могла не ударить по всем ним. Трандуил не ведал, что произошло меж синдарскими правителями и государем нолдор в главном шатре, где чаще всего проходили совещания, редким свидетелем которых становился и он сам, но, очевидно, того было достаточно для вспышки небывалой ярости отца.
Ложью было бы сказать, что король Орофер и в лучшие свои годы отличался сдержанностью нрава и уж, тем более, уважением к тем, кто, по его мнению, во многом составленном на предрассудках, его не заслуживал, но сейчас ситуация накалилась до своего предела, выводя и без того раздраженного вечным страхом короля из хрупкого подобия спокойствия.
Трандуил, как никто, знал, что отец умеет лгать, умеет притворяться и приторно сладко улыбаться, показывая окружающим в точности то, что те желают видеть: вспыльчивого правителя дикого лесного народца, которого за глаза давно уж безумцем окрестили.
Таур Орофер гордился этой своей чертой, с беспечностью кукловода сменяя маски одну на другую в пестром калейдоскопе личин. Но едва он способен был бы признать, что игра перетекла в нечто большее, а иллюзорный облик, созданный когда-то насмешки ради, никогда таковым и не являлся. Отец, как ни горько Трандуилу было признавать, запутался, заплутав в липких нитях собственных сетей, безнадежно заигравшись воображаемой властью и давно уж несуществующим контролем над собою.
Владыка Орофер ломался. Ломался с каждым сказанным в запальчивом гневе словом, брошенной в сердцах фразе и излишне пылким взглядом. Его ломала война, уродовала необходимость быть Королем своему народу, тем идеалом, что все так отчаянно желали видеть; и корежило от Гил-Галада рядом, одним своим присутствием послужившим началом конца.
Тень из прошлого, отблеск древности, увидеть который было выше его сил. Слишком другой, странный, непохожий, и такой до отвращения нолдо. Не стоило бы этим двоим никогда встречаться, и уж тем паче — столкнуться в нужде и животном страхе на поле битвы, в шаге от смерти, когда сил на то, чтобы удержать в узде бешеный ураган эмоций попросту нет.
Правда была в том, что короли Орофер и Гил-Галад были ужасающе похожи и до странности отличны одновременно. И, будучи эльфами до тошноты гордыми, прощения и отступления не признающими, одной лишь невольной встречей своей разрушили все тщательно выстроенные стены, сметая плотины и жестоко вырывая наружу столь долго подавляемый поток воспоминаний о том, что следовало бы забыть. Они попросту уничтожили друг друга, будь на то время и подходящая возможность.
Но за неимением и того, и другого, Трандуил был вынужден принять, что жертвой этой ненависти, длиною в тысячелетия, вновь станут невинные.
Принц рвано выдыхает, оглядываясь на замерших в готовности воинов за его спиной. Умереть готовых, не вернуться уж никогда.
Тьма впереди клубится, хохочет ядовито-яркими вспышками пламени в черноте проклятых звезд плеяды, складываясь дикими узорами, завораживающе прекрасными в уродливой, искаженной красоте своей. Неправильной, иной, извращенной, но такой до странности притягательной…
Трандуил с горькой ухмылкой думает, что эта красота, быть может, и станет им погибелью. Внезапно становится ясно, что отец Гил-Галаду больше не подчинится, не послушает, как всегда твердо веря в собственную непоколебимую, абсолютную правоту. Сделает так, как сам правильным и нужным посчитает, забыв о планах, стратегии и обговоренной тактике. И все то лишь из дани традиционной, по наследству переданной ненависти.
А ценой этой ненависти станут сотни жизней, о которых Орофер, увлеченный враждою, и думать забыл. Чудится, что для отца происходящее только лишь новая игра, забава на пару десятилетий.
Или, быть может, это и не так вовсе, и король лесной вновь, забавляясь, заставил их думать и верить в то, что любит называть «занятным». Трандуил с внезапным раздражением осознает, что ответа на то не знает. На самом-то деле, он, кажется, никогда отца и не знал вовсе, вот так просто, по-настоящему. Без сотни масок, причудливых словами игр, да извечных туманных усмешек.
Он, как и многие, знал лишь один из тысячи обликов, познав и поняв отца ровно настолько, насколько тот сам посчитал нужным. А, быть может, и нет.
Король Орофер слишком уж любил загадки, питал слабость к путаницам и обожал недосказанность, и едва ли Трандуил мог бы различить небрежно брошенную отцом ложь от истины, смех от серьезности и язвительность от горечи. Но он просто лишь хотел верить, что иногда, но реальную, правдивую сущность отца да видел. И вера та была в сто крат дороже знания о будущем и тревожных мыслей о судьбе и грядущем.
Есть ли смысл печься о предстоящем, забывая о том, что происходит именно сейчас? Он жив, здоров и относительно спокоен, всё еще успешно контролируя себя; жива и большая часть их воинов, а впереди… Впереди, быть может, самая ужасная из войн Арду сотрясавших; а, быть может, и нет. Этого ему не узнать, но есть ли смысл?
Трандуил улыбается, приподнимая уголки губ. На душе становится чуть легче, а сердце в груди уже не бьется столь часто и громко, того и норовя разорвать плоть, вырвавшись из-под ребер сплетения.
А после отец оборачивается, и долгое мгновение они лишь смотрят друг на друга без всяких слов и мыслей. Достаточно одного только краткого взора чужих глаз, столь на свои похожих и иных в то же время.
— Нет… — вырывается изо рта прежде, чем Трандуил успевает до конца осознать происходящее и то, что отец сделать решается.
«Да», — кривятся в глумливой ухмылке тонкие губы, но в глазах, ярких до невозможности, легко боль читается с безумным страхом вперемешку.
И король Орофер подает сигнал к наступлению на томительное мгновение раньше, вопреки воле Верховного Короля нолдор. Война начата.
***
Час пришел, — до тошноты красиво в ядовитой насмешке своей бормочет голосок на периферии сознания. Трандуил плотно сжимает губы, прикрывая на миг глаза. Сердце грохотом стучит в ушах, пред мысленным взором мутится. Нельзя так, неправильно, не следовало бы…
Нет, правильно, — внезапно четко понимает он. Король, не отец, приказ отдал, и он обязан подчиниться, не как сын, но как принц; как вассал обязан подчиниться воле сюзерена. Родственные узы давно уж ничто, тем паче — на войне.
Пути назад нет и не будет, его король волю свою озвучил, он же обязан ту исполнить. Приказы короля не обсуждаются, не опротестовываются, лишь исполняются, быстро, беспрекословно, в точности. Король Орофер принял решение, и решение не лишь за себя одного — за весь их народ. Остальное важности не имеет.
Мысли эти драконьим пламенем взрываются в мозгу за считанную долю секунды, и ответ приходит молниеносно: он подчинится.
Меч со звоном рассекает воздух, зачарованным огнем вспыхнув в поднятой в призывном жесте руке. Трандуил криво усмехается, отдавая молчаливый приказ. Воины Великого Леса последуют за своим Королем, пусть и вопреки приказам одного нолдо, пусть и на смерть. Так будет правильно.
Первый воинственный клич сотрясает воздух, пропитанный горьким ароматом выжженной земли, пота и запекшейся крови, и то служит для всех них сигналом к Началу.
Проклятое морготово отродье пораженно скалится, прежде чем издать громкий, отвратительно хриплый рык, бросаясь в атаку. Два величайших войска наконец схлестнулись на едином поле брани.
И Трандуил, глядя на первую кровь, багровым окрасившую землю, как никогда ясно осознает: из этой схватки только один выйдет победителем. Либо смерть, либо жизнь, иного не дано.
Быть может, позже эта битва станет названа Битвой при Дагорладе единым союзом людей, эльфов и гномов, как не раз уж была окрещена в шутку. Никто ведь не верил — не хотел верить с отчаянным упрямством обреченных — что война действительно состоится. И что всем им это предстоит пережить.
Меч с глухим хлюпом пронзает податливую плоть, и Трандуил с жесткой ухмылкой утирает кровь с губ, прежде чем вновь обернуться, сталкиваясь в дикой пляске смерти — в которой не было ни правил, ни порядков — лишь только пылающее желание жить — с новым противником.
Эльфы, гномы и люди, подумать только… На одной стороне, в одной битве, за одно дело и единую цель. Забавно, право слово.
Будто бы не было и вовсе никаких различий между тремя народами, пожалуй, излишне долго и упорно друг друга ненавидящих, дабы так просто забыть о давней вражде. Будто бы они, словно и в самом деле — как там Гил-Галад сказал однажды в очередной попытке вдохновить и объединить? — бились за одно, как и казалось. За свободу, за жизнь, за чистое голубое небо над головой и, быть может, безмятежное, спокойное будущее. Пусть не для себя, но для тех, кто будет после.
Трандуил невольно вздрагивает, когда за спиной, в каких-то паре дюймов от него самого, с глухим стуком падает тело орка, пронзенное гномьей секирой. Он, не сдержавшись, фыркает: о, ada наверняка был бы в восторге, узнай он, что сына гном спас от смерти.
Смерти. Это слово внезапно застывает черной вязью пред глазами, не желая исчезать. Мысль о том, что он только что мог умереть, кажется до смешного бредовой, невероятной и… страшной. Только что все могло закончиться, его жизнь могла оборваться.
Трандуил ежится и трясет головой, времени на пустые размышления сейчас уж точно нет. Он рассеянно оглядывается по сторонам и вот уже кинжал, рассекая воздух, вонзается прямо в глаз незадачливого противника.
С рассеянным интересом он, положив стрелу на тетиву, отмечает, что война действительно началась. Подумать только, как же мало для того было нужно…
Спустя несколько мгновений становится не разобрать, что происходит, два войска слились в единое кроваво-черное месиво и Трандуил ориентируется лишь по отточенным до придела рефлексам и звенящему чувству на грани сознания, каким-то образом отличающее черное отродье от…всех остальных.
Отрубая очередному орку голову, и ненароком спасая случайного смертного, Трандуил меланхолично думает, что быть может, десять, сто, тысячу лет спустя, они вновь сойдутся в смертельном поединке, но уже друг против друга. Эльфы против наугримов, людей иль еще чего, не особо важно.
Но что сотня, тысяча для бессмертного? Право слово, если он доживет, то поглядеть на это будет в высшей степени забавно. Что ж, кто знает, быть может, только что он собственноручно спас от погибели предка того, кто года спустя объявит Эрин Гален войну? Прелестно, на самом деле.
Методично он вонзает меч в грудь орка, с удовлетворением слыша, как хрустят ломающиеся кости и рвется плоть. Кинжал заставит следующего рухнуть на колени, а там уж его кто-нибудь да добьет.
Внезапно всплывает мысль о Гил-Галаде. Отец одним махом перечеркнул все его планы, бросившись на штурм Мордора куда раньше, чем то было оговорено и условлено. Битва, эта битва, не должна была начаться так. Они слишком долго шли к этой цели, слишком многих потеряли, слишком высокую цену заплатили, что сейчас все пошло наперекосяк из-за одной лишь горячности.
Штурм. Это слово, должно быть, означает нечто невыносимо важное, но вот только Трандуил не может вспомнить, что именно, как ни старается. В безнадежной надежде он оглядывается по сторонам в поисках отца, заведомо зная, что никого не найдет.
Но, к ужасу своему, замечает. Отец пробивает себе путь к самим Черным Вратам, а Трандуил, подавив приступ тошноты, видит и следующих за ним эльфов — далеко не самый обычный отряд и уж точно не совпадение.
Отец собрал лучших из лучших, самых искусных, опытных и опасных воинов всего Великого Леса и… и собирается сделать то, чего воплотить в одиночку не сможет никогда: начать штурмовать сам Мордор, и, быть может, прорваться туда.
Валар…
Трандуил чувствует, как кровь отливает от лица. Нет-нет-нет… Только не это, только не туда, только не он…
Так вот, к чему был тот приказ не лезть в гущу, вот, почему отец сделал все, ради того, чтобы отдалить, определив командиром именно в тот отряд — боялся, что сын последует за ним, попытаясь остановить.
Эру, это ведь самоубийство чистой воды, безумие, помешательство…
Страх леденящей волной захлестывает с головой, заставляя до скрипа стиснуть зубы, подавляя дрожь, прошившую все тело. Меч в руках внезапно становится невыносимо тяжелым, но Трандуил трясет головой, силясь согнать внезапную страшную усталость.
Он лишь сильнее сжимает пальцы на рукояти, и, не раздумывая ни мгновения, бросается в самую гущу боя, пытаясь пробиться к отцу.
Золотой шлем на растрепанных, темных от крови волосах отца сияет яростным ориентиром, и Трандуилу в этот миг кажется, что весь его мир сжимается до одного только невыносимо светлого пятна. Только бы не потерять, только бы не упустить…
Чудится, будто бы рядом кто-то кричит; он бьет наугад, не глядя, лишь на чистых инстинктах. Горячая, черная кровь брызгает на кожу и привычно тошнотворной горечью отдает на губах; а в груди ужасающе часто громыхает сердце, ударяя по ушам.
Он, кажется, убивает орка, или, быть может, десяток, Трандуил не замечает, словно одержимый глядя лишь на сверкающий шлем. Остальное не важно, не имеет смысла и значения, Валар, да даже его собственная жизнь в то мгновение теряет всякую важность. Лишь бы успеть, остановить, не позволить…
Он не может потерять еще и отца. Не может и все на том; просто права не имеет…
Трандуил оказывается в нескольких шагах от вожделенной фигуры, столь до болезненного знакомой, родной, когда время вдруг замедляется. Он внезапно застывает восковой фигурой, не в силах и с места сдвинуться. Страх, первобытный, древний ужас сковывает тело, не позволяя шевельнуться и Трандуилу остается лишь смотреть.
Смотреть, как стрела с черным оперением с протяжным свистом рассекает воздух, пробивая доспехи ровно в месте, где бьется сердце.
Глаза отца по-детски удивленно расширяются и Орофер оступается, не удержавшись на ногах. Он в бессилии падает колени, пораженно глядя на чудовищно яркую алую кровь на своих руках, а после вдруг заваливается на спину.
Трандуилу кажется, будто в один миг весь проклятый мир рушится. Все звуки внезапно исчезают, а сердце в груди замирает, делая кульбит. Нет…
Он бежит, спотыкаясь и падает, разбивая колени, ладонями обхватывая отца за лицо. На ужасающе долгое мгновение Трандуилу чудится, будто все в порядке, отец лишь ранен, но не более. Вот он с укоризной смотрит на него, как обычно, чуть прищурившись, а сейчас поднимется и фыркнет что-то едкое в своем стиле…
Но серые глаза невидяще смотрят в вышину. Отец не поднимается.
Трандуил чувствует, как его собственное сердце пропускает удар. Нет, быть не может… Это все глупая шутка, но не более, правда ведь? Он неуверенно улыбается, кажется, и не замечая слез, обжигающих щеки, и смывающих грязь и кровь.
Конечно, отец не может умереть. Разумеется, он не умрет. Это даже звучит, как сущий бред, тут и мысли иной быть не может. Ему просто немного плохо из-за раны и… и все на том, правда ведь?
— Он поправится, — надрывно шепчет Трандуил, быстро моргая. Мир вокруг отчего-то странно расплывается и искрит, а во рту появляется диковинный вкус чего-то солоновато-горького.
Он удивительно проводит пальцами по щеке, с интересом глядя на мокрые капли, оставшиеся на коже. И что это?
Конечно, ada поправится в этом и сомнений быть не может! Вот поправится и все снова станет хорошо, как и всегда, правда! Правда?..
— Он не умер, — уверенно произносит Трандуил, пробуя странное слово на язык. Ах, что за глупости? Разумеется, отец не умер, он просто не может умереть. Кто угодно, но не он.
— Аda? — осторожно спрашивает принц, аккуратно теребя отца за плечо. — Аda, что с тобой? Почему ты не приходишь в себя, почему не просыпаешься?.. Аda?!
Но отец отчего-то молчит, не шевелясь. Трандуил с испугом отмечает, какой же он холодный. Он робко улыбается. Это ведь шутка какая-то, розыгрыш, да?..
Чужая рука вдруг касается плеча и Трандуил вздрагивает, поднимая голову, чтобы столкнуться взглядом с угрюмым Гил-Галадом. Интересно, что он-то здесь делает?..
— Твой отец мертв. Пойдем.
Слова звучат странно. Трандуил вновь натянуто улыбается, и чуть хмурится, глядя на внезапного собеседника снизу вверх.
— Нет, он не мертв, — не соглашается он, качая головой. — Он просто немного устал и ранен, скоро все будет в порядке, вот увидите…
— Он не устал, Ороферион, — отцовское имя неприятно режет слух и Трандуил вздрагивает, словно от удара, отпрянув в сторону. — Он мертв.
Но Трандуил словно не слышит, непонимающе глядя то на отца, то на нолдо перед собой.
— Почему он не просыпается? — потерянно вопрошает принц, комкая в пальцах мягкую ткань плаща. Он темно-зеленый, как лес, и все еще лесом пахнет.
— Орофер мертв, Трандуил, — устало повторяет Гил-Галад, потирая переносицу. — Нам нужно идти, твой народ…
— Мой народ? — переспрашивает Трандуил, хмурясь. Отцу бы такое обращение точно не понравилось.
Нолдо тяжело выдыхает и вдруг опускается перед ним на колени, заглядывая в лицо.
— Твой отец умер, мальчик, — мягко произносит он со странной, пугающей жалостью. — Пойми. Он не проснется, с ним и в порядке не будет ничего. Он мертв. Все, конец. Но ты — жив. Ты наденешь ваш морготов венец, станешь новым королем и заставишь своего упрямого идиота отца гордиться тобой, понимаешь?
Трандуил склоняет голову набок. Мертв. Мертв? Его отец мертв… До чего слово странное… Что же оно значило? О, он кажется помнит. Мертв, это все равно, что ушел. Да, будто бы так.
Ох, но куда тогда отец ушел? Трандуил и сам не замечает, как произносит последний вопрос в слух, заставляя собеседника рвано выдохнуть.
— Он ушел и больше никогда не вернется, — четко печатает Гил-Галад. — Ты должен занять его место. Ты должен позаботиться о своем народе и сделать один выбор.
— Какой выбор? — Трандуил глядит на него с искренним любопытством, глазами до ужаса похожими на те глаза, что еще вчера прожигали его с пылающей яростью с лица, в точь-в-точь на это похожее…
— О том, будут ли эльфы Эрин Гален и дальше участвовать в этой войне.
— О, — Трандуил морщится, задумчиво прикусывая губу. Во рту тут же появляется знакомый горьковатый вкус крови, пробуждая вдруг в памяти яркую картинку-воспоминание.
— Аda ушел из-за них? — коротко спрашивает он, опуская голову и нарочито пристально разглядывая собственные руки.
— Да, — бросает Гил-Галад, с легкой тенью интереса, но после, словно одумавшись, добавляет: — Но так тебе его не вернуть.
— Я знаю, — Трандуил выглядит до страшного потерянным, словно оглушенным и нолдо невольно морщится. Это всегда было слишком тяжело.
— Что ты решил? — ему, быть может, не стоило бы этого спрашивает; не стоило бы и вовсе говорить, не стоило давить. Нужно было просто позволить мальчику выйти из игры, прийти в себя, увести народ в безопасное Зеленолесье, но… Он не мог. Война продолжалась, и ничего еще не было окончено.
— Я хочу, чтобы мой отец смог гордиться мной, — просто отвечает Трандуил, но этого достаточно им обоим.