Закрыть глаза, чувствуя, как веки наливаются свинцом. Поддаться прикосновениям, невесомым, как перья, отдаленно знакомым. Перестает ощущаться жесткий стол под спиной, тело летит куда-то или, быть может, падает. Лишь спустя целую вечность под ногами чувствуется земля. Геральт открывает глаза.
В мире, открывающемся перед ним, царят голубые оттенки. Вдали, с площадки, на которой Геральт стоит, он видит потоки воды, срывающиеся вниз, в застланную белесым туманом бездну, а над ними – розоватые облака на лазурном небе.
– Я ожидал... худшего, – признается Геральт, оглядываясь. За его спиной возвышаются стройные башни дворца. На белой, окутанной синеватым полумраком стене ярко выделяется арка, за которой – беспросветная тьма. Что-то подсказывает Геральту, что именно сквозь нее и надо идти.
– Все самое интересное внутри, Геральт, – звучит голос о’Дима будто бы внутри черепа. Геральт замечает бегонии рядом со входом – или, быть может, цветы, удивительно похожие на них. На его глазах алый превращается в черный. Арка будто поглощает свет. – Будь осторожен.
Геральт осторожно проходит сквозь стену темноты. Темнота принимает его в себя, обступает кругом, и на несколько секунд ведьмаку кажется, будто он погрузился в воду, и вода пытается просочиться в каждую клеточку его тела, давит, даже душит. Но затем он оказывается в коридоре, а темная стена остается позади. Оглянувшись, Геральт видит, что позади теперь лишь стена.
Здесь – другие цвета. На смену голубым приходят красные, алые, болезненные и воспаленные. Коридор перед Белым Волком тянется и тянется, кажется бесконечным. Двери все похожи друг на друга. Геральт прислушивается, но не слышит ничего подозрительного.
– Видишь? Я же говорил. Гораздо интереснее, – голос о’Дима звучит у левого уха. – Тебе нужно найти нужную дверь. Не будем терять времени.
Геральт проходит, касается пальцами первой двери по левую сторону. По телу пробегается электрический импульс. Женский голос проникает в сознание:
«Я люблю его. Люблю Крегеннана и жду от него ребенка. Так что, пожалуйста... Не преследуй нас».
Ведьмак отдергивает руку. Дверь тонет под цветами красной гвоздики.
– Это воспоминания? – спрашивает Геральт, разглядывая алые лепестки.
– Да. Воспоминания, мысли и чувства. Ты ожидал увидеть что-то еще в чужой голове? – посмеивается о’Дим. – Зная твое любопытство, ты наверняка захочешь коснуться каждой двери... Или оставишь личное и откроешь лишь нужную?
– Как я пойму, что она нужная, не касаясь ее?
– Поверь мне, ты сразу ее узнаешь.
Сделав несколько шагов вперед, Геральт все же решается коснуться еще одной двери. Крик, ворвавшийся в голову, настолько громкий, настолько исполнен боли, что Геральт невольно зажимает руками уши, отступает, врезавшись спиной в еще одну дверь.
«Нет!»
«Ты... Ты убийца!»
Бархатцы нежно касаются плеч и шеи, а между красными цветами прорезаются ядовито-зеленые листья базилика. Геральт отстраняется.
– Все-таки любопытство, – раздается голос о’Дима. Геральт хмурится. – Тогда вспомни наконец о моем совете. Ты здесь лишний. Некоторые вещи захотят тебя поглотить, чтобы сделать своим. Некоторые – уничтожить.
– Не волнуйся. Я предельно осторожен.
– Я не волнуюсь. Просто не очень удобно будет водить везде бессознательное тело, расспрашивая про Цири.
Геральт хмыкает, следуя дальше.
«Ты мой должник за оказанную услугу. Расплатишься, когда я потребую», – доносится из-за одной из дверей звучный голос. Сквозь дерево прорезаются цветы аконита.
– Это голос Эредина, – с удивлением узнает Геральт. Прикасается к следующей двери.
«Ведь ты, говорят, никогда не ошибаешься».
«И верно, есть у нее в глазах что-то напоминающее Лару Доррен. Не правда ли? Кто, если не ты, больше других способен это оценить?»
Геральт ступает дальше, а аконит обступает со всех сторон.
«Это мои извинения. За необдуманные слова. Va faill, luned».
«Очень уж это по-эльфьему, оскорбить и не давать возможности отыграться».
– Цири... – невольно вырывается у Геральта.
– Не поддавайся искушению остаться у двери дольше, чем необходимо. Это будет смертельной ошибкой.
От пурпурных цветов рябит в глазах.
«А может, ты сам? Хочешь, отдамся тебе? А? Не пожертвуешь ли собой? А? Ведь у меня вроде бы глаза Лары?!»
«Твой предок украл у меня мою любовь, отнял ее у меня, самовлюбленно и невежественно отнял у меня Лару. Но тебе, достойной его дщери, я не позволю отнять у меня память о ней!»
Геральт идет вперед, уже не прикасаясь к дверям. Голос кажется знакомым. Очень знакомым.
Коридор внезапно становится короче. Бесконечность уступает, и теперь Геральт видит перед собой большие двери. По краям – розоватые цветы багрянника. Та самая дверь. Геральт толкает ее, и она бесшумно раскрывается.
Геральт видит комнату, стены которой облеплены какой-то чернильной, пульсирующей мерзостью. Мерзость издает тихое угрожающее бульканье. Ведьмак обнажает меч.
– О’Дим? – зовет он. Голос Господина Зеркало звучит приглушенно, из коридора, но двери захлопываются. В полумраке Геральт видит, как из черной жижи возникает фигура Эредина Бреакк Гласа.
– Ему сюда не пройти, – рычание, совсем не похожее на голос предводителя Дикой Охоты. Оно будто бы сочетает в себе тысячи других голосов, женских и мужских, не только человеческих. – Ты... Ты выглядишь вкусно. Можно тебя сожрать?
Истеричный смех бьет по ушам.
– Я поглощу тебя, а перед этим здорово развлекусь, – продолжает чудовище, делая несколько шагов вперед. Там, где он ступает, на полу остаются черные влажные следы. – Как кошка с мышкой, буду швырять тебя туда-сюда, пока от тебя ничего не останется. Ну же, чужак, чего ты медлишь?
Геральт отступает к двери, но, бегло оглянувшись, замечает, что вся та же чернильная жижа наглухо залепила все щели.
– Я буду медленно поглощать тебя, частичка за частичкой. Ох, как мне понравится вкус твоего отчаянья, – губы существа растягиваются невозможно широко, как не должны растягиваться ни у одного человека или эльфа. – Я заставлю тебя испытать такую боль! Я растерзаю тебя!
Создание опять смеется, и Геральт видит острейшие клыки, тонкими иглами растущие из десен. «Пытается запугать», – думает ведьмак.
– Я не боюсь тебя, – говорит он громко и уверенно. Создание останавливается. Скрываются зубы. Геральт делает шаг вперед. – И боль у меня вызывает скорее необходимость созерцать твою мерзкую морду.
Слышится угрожающий рык. Кому-то явно не понравилось это критическое замечание.
– А бояться стоит, – шипит существо.
Геральт вовремя отражает мечом атаку. На лезвии остается немного черной слизи, но нет времени, чтобы вытереть его. Ведьмак отступает лишь затем, чтобы ударить в ответ. Меч вязнет в податливом теле.
– Тебе не победить меня! – хохочет существо, и лицо Эредина вытягивается, становится похоже на волчью морду. Геральт дергает меч, но вытащить его не получается. Черная тварь заносит лапу, и Геральт видит тонкие, похожие на иголки когти. Приходится отпустить рукоять.
С тихим чавканьем оружие пропадает внутри отвратительной жижи. Тварь снова смеется.
– Твои жалкие палочки для меня не угроза, – она облизывается, язык ее такой же черный и длинный. – Есть у тебя что-нибудь посерьезнее, чужак?
Склизкая лента языка выхватывает у Геральта вскинутый арбалет. Слишком быстро даже для ведьмачьего глаза. Геральт использует Игни, но черное нечто поглощает и языки пламени. Ведьмак едва успевает отскочить от метнувшемуся к нему языка, но что-то цепляет его ногу. Черная жижа со стены. Щупальце обвивается вокруг его ноги, Геральт дергается, тянется к стальному мечу, но тотчас же возникает еще одна черная лента, ловит запястье, с невероятной силой тянет к полу. Ведьмак пытается оторвать ее второй рукой, но лента хитро обвивается и вокруг второй руки. И свободную ногу тотчас же сковывает чернильная масса. Геральт дергается, лежа на боку не в самом удобном положении.
Существо приближается.
– Ну что, мышонок? Набегался? – мерзко сюсюкая, спрашивает оно. Хватает Геральта за плечо и вжимает в стену. Черные полосы перехватывают лоб, шею, грудь, ноги и руки, так, что двигаться становится невозможно.
– Нет, на самом деле, – отзывается Геральт, вынужденный смотреть твари в глаза. «Надо тянуть», – думает он, вспоминая слова Весемира. Но на ум приходит только одно слово. «Зараза».
Мерзкие руки существа касаются его подбородка, ноготь оставляет длинную, но неглубокую царапину. Геральт дергается. Существо облизывается, склоняется к нему еще ближе. Запах гниения такой сильный, что у Геральта чуть не выворачивает желудок. Склизкий язык проходится по его подбородку, собирая выступившую кровь, вверх, и Геральту приходится зажмурить глаз, чтобы язык его не коснулся.
– Ну же! Ну же! Какие на вкус твои слезы, беловласка? – смеется тварь, размежая ему веко на удивление ловкими пальцами. Склизкий язык проникает в глазницу, и ведьмак не может побороть дрожи омерзения. Обнадеживает мысль, что это лишь прикосновение, что боли он не чувствует, хотя ощущения нельзя назвать приятными.
Монстр не торопится. Обводит склизким, тонким языком глазное яблоко, лишь затем отстраняется. Геральт только и может, что часто моргать и морщиться, стискивать зубы.
– Нравится? – мурлыкает существо, впиваясь пальцами в его подбородок. – Это только начало, мышонок. Мы с тобой вдоволь поразвлечемся. Мы заставим тебя рыдать, умоляя о пощаде.
Одежду рвут похожие на иглы когти, и Геральт дергается. Черная жижа пожирает остатки доспехов.
– Знаешь что? Я, пожалуй, даже отпущу тебя, чтобы ты чувствовал себя еще более беспомощным.
Путы исчезают, и Геральт падает на пол, к ногам твари, чувствует боль, когда его незамедлительно настигает пинок под ребра. Он пытается вскочить, но рука придавливает его голову к полу. Щека прижимается к холодным плитам, а Геральт упирается ладонями в пол, стремится подняться, хотя вскоре осознает тщетность своих попыток. Сразу же пытается опустить колени, чтобы не находиться в таком уязвимом положении. Существо смеется, молниеносно просовывая руку между его ног, не дает ему этого сделать. Черная жижа облепляет его пах. Геральт задыхается от омерзения. «Я все еще жив. По крайней мере, я все еще жив», – повторяет он про себя, но эта мысль не приносит достаточного облегчения.
– Почему ты не пищишь, мышонок? Не заставляй меня умолять.
Чудовище проникает в него рукой, превратившейся в щупальце. Попытки вырваться ни к чему не приводят. Щупальце движется внутри, медленно вращается, растягивая мышцы, медленно расширяется само. Геральт тянется руками, пытаясь отодрать мерзкую лапу, держащую его спереди, но жижа поглощает его руки, ведет их к собственному же паху. Инициирует ласку.
Геральту настолько противно, что о возбуждении не может идти и речи. Щупальце сзади увеличивается до таких размеров, что начинает причинять боль. Геральт скрипит зубами, пытается поднять голову. Вокруг его горла обвивается язык. Душит. Доводит до состояния, когда Геральт перестает уже что-либо понимать, лишь затем отпускает. Вновь щека соприкасается с полом.
Чудовище действует умело. Взращивает возбуждение, пока ведьмак не может даже понять, что это оно. Тихо стонет, когда щупальце, пульсируя, задевает простату.
– Видишь? Разве это было так сложно? – рычит существо, и слова перебивают мерзкое хлюпанье. К Геральту медленно возвращается сознание, и он снова дергает руки, пытаясь их высвободить, но безрезультатно. – Ну, чего брыкаешься, моя строптивая кобылка? Взнуздать тебя железом до крови?
Язык вновь обвивается вокруг шеи, но на сей раз тянет назад, заставляет вновь подняться на колени. Опять доведя почти что до бессознательного состояния, отпускает, но упасть не дает. У твари появляется третья рука, которая обхватывает Геральта за грудь, царапает когтями-иголками ребра.
– Как думаешь, беловласка... Будет забавно, если я пройду всего тебя насквозь? – шипит существо. Геральта охватывает паника, когда он чувствует, как удлиняется щупальце внутри.
– Нет! – вырывается у него. – Стой. Стой!
Язык Эредина касается его уха.
– Это похоже на сажание на кол. Но не волнуйся. Я буду нежен. И лучше тебе не дергаться, а то ведь я могу ненароком что-нибудь повредить. Что-нибудь... важное.
«Я тебя убью. Я уничтожу тебя», – думает Геральт, стискивая зубы. К горлу подступает отчаяние. Внутри шевелится, продвигается черная жижа. Не причиняет боли, то уменьшаясь, то увеличиваясь, но продвигается. От одного этого ощущения хочется убежать, но Геральт не двигается. «Только бы выбраться живым». Не только отчаяние подступает к горлу. Геральт давится вскриком, но черное щупальце медленно поднимается, заставляя ведьмака подавится рвотным рефлексом, трется об язык, цепляется за уголок рта, обводит кончиком губы. Геральт едва может дышать, а от толчка едва не теряет сознание. Боль и омерзение захлестывают.
– Мы можем продолжать целую вечность, беловласка, – звучат тысячи голосов. – Отдай мне свое семя. Дай мне высосать тебя досуха.
Что-то изворачивается в животе Геральта. В состоянии на грани бессознательности ему даже кажется, что он слышит шипение. Только в следующую секунду тварь кричит от боли, взвизгивает, воет. Истошно. Геральт видит, как на потолке исчезает черная жижа, обнажается белый мрамор. В самую последнюю очередь исчезает тварь. Просто растворяется в воздухе, медленно, частичка за частичкой. Геральт падает на предплечья. Горло сводит судорога, Геральт раскрывает рот, думая, что его вот-вот вытошнит.
На белые, кажущиеся теперь такими ослепительными плиты пола вываливается змея. Бока блестят от слюны, а Геральт кашляет, никак не может прийти в себя. Змея отползает в сторону, и спустя несколько секунд Геральт слышит шаги. Вытягивает руку.
– Нет. Уходи. Не смотри.
– Что, думаешь, я слабонервный? – без издевки спрашивает Гюнтер о’Дим. – Все в порядке. Я видел и похуже.
Геральту хочется выть от унижения и злости. Краем глаза он видит носки черных ботинок, отворачивается. Он не хочет, чтобы кто-то видел его таким слабым. Тело болит. Внутренности болят. Горло вновь сводит спазм, и Геральт беззвучно, впустую содрагается. На пол капает лишь слюна, свисает с губ тонкой нитью.
– Я бы появился раньше, но мне требовалось время сюда проникнуть. Проклятие оказалось... сильнее, чем я ожидал.
– Он мог меня убить.
– Но не убил же.
Геральту хочется кинуть в Гюнтера чем-нибудь, но ничего под рукой нет. Плюнув на это, он пытается подняться, но тело едва слушается, ослабевшее, обессиленное. Он чувствует прикосновение и вздрагивает.
– Это всего лишь я, – отзывается о’Дим, помогая ему подняться. Геральт закрывает глаза, позволяя себя вести. Открывает их лишь в коридоре.
Ничего, совершенно ничего не хочется говорить. В конце коридора на них глядит окно арки, заполненное ослепляющим светом.