Новиград. Кажется, его не было здесь целую вечность. И уж точно, когда он в прошлый раз носился по этому проклятому городу, с ним не было Цири.

– Все так же пахнет гарью, мм, Геральт? – спрашивает о’Дим с лисьей улыбкой. Будто ничего хорошего в этом городе ждать их не может. И Геральт, пожалуй, с ним согласен. На подходе к стенам города их встречают обугленные тела нелюдей.

Настроение значительно улучшается в «Шалфее и Розмарине», отчасти благодаря Лютику, отчасти потому, что Геральт думает о постели. Цири сразу уходит отдыхать, но Геральта, который намеревался пойти туда же, останавливает поэт. И говорит, что Аваллак’х хотел с ним поговорить.

– Эльф вполне может подождать, – говорит о’Дим, будто самому себе. Стоит рядом и рассматривает помещение с энтузиазмом ученого. Геральт кидает на него внимательный взгляд. Лютик задумчиво хмыкает.

– А ты его, я так погляжу, очеловечил, раз он больше не появляется из ниоткуда и не уходит в никуда? – обращается он к Геральту, и в его голосе кроется неодобрение. Геральт не может сдержать улыбки.

– Можно и так сказать.

Когда они поднимаются наверх, когда закрывается дверь, Геральт позволяет себе выдохнуть.

– Что, нервничаешь? – с показной беззаботностью спрашивает о’Дим, по-турецки садясь на кровати. Геральт не считает нужным отвечать. Проходит и садится рядом. Ладонь о’Дима ложится сзади ему на шею, потом перебирается на плечо. Почти что объятия.

– Спасибо, – говорит Геральт. Лишь спустя секунду осознает, что в самом деле сказал это вслух. Просто слово сорвалось, слетело, как испуганный воробей, а он лишь увидел промелькнувший перед глазами комок перьев и связал одно с другим, когда заметил, что руки его пусты.

– За что ты меня благодаришь, Геральт? – спрашивает Гюнтер, отстраняясь и поднимаясь с кровати. Внешне он остается спокойным, вот только Геральт замечает: во взгляде, в движениях. Что-то не то, что-то тревожное.

Геральт открывает рот, делает вдох, чтобы начать говорить, но понимает, что ничего сказать не может. О’Дим смотрит на него, слегка вопросительно. Смотрит через плечо, а затем отворачивается, делая вид, что его больше заинтересовало зеркало на стене.

– Скажи мне, Геральт... Как ты убил Черную Мару? – внезапно спрашивает он. Не поворачивается, даже не смотрит через отражение. Водит пальцами по резной раме.

– Черную Мару?

– Дух дерева. Ту, о ком ведьмы попросили тебя позаботиться.

Голос его не дрожит, лишь неуловимо изменяется в интонации, и это изменение почему-то вызывает мурашки.

– Я просто хочу услышать это от тебя. Не проникать в твою голову. С недавнего времени мне это начинает казаться... неправильным.

Ведьмак хмурится. Отводит взгляд в сторону, вспоминая.

– Я обманул ее. Сказал, что освобожу, но не освободил, – говорит он. – Я ей не доверял. Я не знал, что она такое. Я не мог рисковать.

Пальцы Гюнтера замирают. Он молчит. Тихо вздыхает.

– Ясно.

Короткий ответ. Короткий взгляд, вновь брошенный через плечо.

– Кем она была? – решается нарушить тишину Геральт. О’Дим тихо посмеивается, но в смехе нет ничего веселого.

– Никак не можешь усмирить свое любопытство? – спрашивает он, и Геральт ловит в отражении тень улыбки. – Может быть, позже я отвечу на твои вопросы. А сейчас мне надо побыть одному.

И, прежде чем Геральт успевает сказать хоть слово, Стеклянный человек растворяется в зеркальной поверхности зеркала.

Когда Геральт возвращается в комнату после разговора с Аваллак’хом, о’Дим стоит к нему спиной, кажется, увлеченный открывающимся в окно видом.

Геральт осторожно приставляет к стене мечи. Чуть настороженно смотрит на Господина Зеркало, но не потому, что боится или не доверяет. Просто не знает, чего ожидать.

– Тебе нравится запах мяты, Геральт? – спрашивает Гюнтер, не оборачиваясь. Геральт ведет носом, чувствуя слабый, но приятный запах. Успокаивающий даже в каком-то смысле.

– Вполне. Из многих других, с которыми мне порой приходится сталкиваться, он один из самых приятных, – отвечает ведьмак, пожалуй, даже слишком доверительно. Проходит, садится на кровать. – С тобой все хорошо?

– Твое беспокойство греет мне сердце.

Ведьмак тихо вздыхает, ненадолго отводит взгляд. Стоит ли настаивать? Стоит ли давить, пытаясь получить ответ на свой вопрос?

– Нет, не стоит, Геральт, – отвечает о’Дим, поворачиваясь. На серьезном лице – ни тени улыбки. Взгляд глаз столь же серьезен, но подернут пеленой усталости. – Я расскажу. Всем надо время от времени выговариваться, верно?

Он проходит, садится рядом, кровать тихо вскрипывает. Геральт чувствует тепло его плеча.

– Помнишь, я говорил, что никогда никого не любил? – спрашивает о’Дим и улыбается. – Конечно, помнишь. Ведьмаки обычно не жалуются на память.

Геральт кривит рот на эту насмешку, но не говорит ни слова. Знает, что сейчас перебивать не стоит.

– Я не любил Мару, но мы были близки. Близки, как… родственные души, скажем так, – продолжил Гюнтер, глядя прямо ему в глаза. – Мы понимали друг друга, во всяком случае, до определенного момента. Меня…

Он стискивает зубы, а в глазах на секунду загораются угольки злости.

– После того, как я «заснул», мы потеряли контакт. Я не знал, здесь ли она, в этом ли мире, что с ней. Пока не встретил ведьм. Ее дочерей. Они ослабили ее. Они пленили ее. Преступление, не правда ли? Настоящее преступление. Ты знаешь, что было дальше.

– Тебя расстраивает, что я убил ее? – тихо спрашивает Геральт, и о’Дим улыбается. Что-то жуткое есть в этой улыбке, хотя в ней и нет угрозы.

– Меня расстраивает, что ее постигла такая судьба. Расстраивает, что… Нет, это не то слово. То, что я чувствую, больше похоже на гнев. Но направлен он не на тебя, потому что я понимаю, как неразумно ненавидеть оружие. Инструмент.

Он выдыхает, прикрывая глаза, возвращается к былому состоянию усталого спокойствия.

– Ты тоже многих терял. Понимаешь, как это скучно – быть в одиночестве. Как скучно, когда умирает то единственное существо, которое не ненавидело тебя и умело понять.

Он улыбается снова, обнажая крепкие зубы.

– Тебя ведь ненавидят, Геральт. Многие, многие люди.

Пальцы о’Дима касаются его шеи, сжимают ее, и Геральт шипит и скалится, пытаясь сделать вдох. Но не сопротивляется.

Поцелуй в милиметре от уголка губ приносит головокружительный запах мяты, когда пальцы все-таки разжимаются и Геральт судорожно втягивает воздух.

– Я тебя не ненавижу, – говорит он хрипло. О’Дим смотрит на него, а затем утыкается носом в шею. Его шепот щекотно и тепло касается кожи:

– Мята, Геральт. Вдохни полной грудью.

Геральт послушно делает вдох, и о’Дим приоткрывает губы вместе с ним, будто хочет поймать его дыхание. Ловит выдох, горячий и шумный, но не «мед на излете вдоха».

– Сожаление тебе не к лицу, Геральт, – говорит о’Дим, прежде чем, отстранившись, подняться с кровати. Геральт сглатывает, чувствуя, как под кожей пульсирует жар. Отводит взгляд, чтобы Гюнтер не видел разочарования, но по его улыбке понятно: от взгляда Господина Зеркало ничего не укрывается. «По крайней мере он снова улыбается», – в этой мысли Геральт находит утешение. Странное, непривычное, но утешение.

– А что мне к лицу?

– Веревки, ошейник, немного крови. Быть может, даже чужой. Метки-шрамы. Хмурый взгляд. «Пожалуйста», произнесенное дрожащими губами…

– Все, хватит, – перебивает Геральт. Господин Зеркало посмеивается.

– Так-то лучше.

Они молчат, кажется, оба погруженные в свои мысли. Геральт кидает взгляд на свое отражение.

– Я могу… что–нибудь для тебя сделать? – спрашивает он, поднимаясь с кровати. Понимает, как глупо звучит этот вопрос, когда слова уже срываются с губ.

– Сделать что-нибудь? Для меня? – переспрашивает о’Дим с нескрываемым недоумением. Усмехается. – Геральт, ты не перестаешь меня удивлять. Что же ты хочешь сделать?

Геральт сжимает губы, угрюмо замолкая, зная, что не может дать точный ответ на этот вопрос.

– Что-нибудь, – выдает он наконец. С лица о’Дима сползает улыбка.

– Ты на самом деле… – начинает он тихо. И замолкает. Так внимательно смотрит на Геральта, что тому становится неуютно.

– Ты говоришь, я был всего лишь инструментом, но я все равно чувствую себя скверно из-за того, что сделал, – прерывает молчание ведьмак, делая несколько шагов по комнате, чтобы, дойдя до двери, вновь развернуться к о’Диму. Набраться решимости, чтобы сказать. – Как я могу загладить свою вину?

О’Дим соединяет кончики пальцев в привычном жесте, отводит взгляд на отражение. Улыбается.

– Как мило, – говорит он. И больше ничего. Геральт не знает, что еще сказать, как ответить, и чувствует себя совершенно по-дурацки. Мило? Разве есть в этом что-то милое?

Он делает несколько шагов к о’Диму. Прикрывает глаза, чтобы собраться с мыслями и взять себя в руки. Ловит ладонь Господина Зеркало и подносит к губам. Целует пахнущее мятой запястье. Пальцы о’Дима невесомо скользят по его щеке.

– Что я могу сделать, чтобы ты почувствовал себя лучше? – спрашивает Геральт тише. Спокойнее. Ладонь о’Дима плотнее прилегает к щеке. Тепло расходится приятной волной, дразня уже почти затихшую пульсацию.

Господин Зеркало не отвечает, но его губы почему-то вновь оказываются в опасной близости от губ Геральта.

– На самом деле, есть одна вещь, – говорит Гюнтер. Говорит так, что Геральту кажется, будто все случится сейчас. Но не случается. Гюнтер задевает губами его щеку, ухо, шепчет. – Одолжишь мне свое тело?