Так незаметно пролетели дни: один за другим, что я даже не успел оглянуться, как наступил конец июня. Последние мгновения, когда тёплый воздух может нежно «пройтись» по волосам. Последний раз день длится дольше ночи, последний раз можно услышать, как комары жужжат над ухом, хотя это я уже драматизирую. Но скоро солнце не будет радовать своими тёплыми лучами, которые согревают не только тело, но и душу. По-моему, я стал романтиком. Скоро и листья потеряют свою жизнь, подготавливаясь ко сну, а зелёные краски сменятся на оранжевые. Дождь станет бить по крышам домов. А как прекрасен воздух в это время? Стоп, лето только подходит к середине, а я уже нагнал ужаса, словно 31 августа за окном.

За это время я успел хорошо узнать ребят, даже сблизиться с ними, если можно, так сказать. Да, они не всегда звали меня к себе, но уверяю, что дружелюбие исходило от каждого, хотя насчёт Марселя ещё много сомнений и вопросов.

Я думал, что проснулся раньше всех, но в гостиной уже сидел Варфоломей, попивая чашку кофе. Иногда он молча смотрел на стену, и в таком состоянии до него невозможно было докричаться: витал где-то в своих мыслях. Приоткрыв окно, я принялся за уборку пола. Варфоломей резко закашлял, посмотрел на меня и встал.

— Может я тебе помогу?

— Спасибо большое, — сказал я с улыбкой на лице, — но я сам справлюсь и ещё раз спасибо.

— Но я хочу тебе помочь. Давай я полы помою хотя бы, — его голос стал звучать более строго, что я даже удивился.

— Извините, но в этом доме уборку могу делать только я, Виктор запрещает это кому-либо ещё, — Варфоломей приподнял бровь и будто бы прикусил внутри щёку, а затем облизал нижнюю губу и фыркнул на мои слова.

— Ты думаешь, что он запретит это сделать даже своему брату?

— Да, — я покачал утвердительно головой, — конечно.

— Ладно тебе, Чарли, — он похлопал меня по плечу, — Тогда можно просьбу? Если ты там, — Ленский взглядом и кивком сторону указал на шкаф гостиной, где лежали тёплые вещи, — найдёшь старый альбом, то можешь мне его отдать? Просто, — выдохнул, — я хочу его посмотреть, — голос Варфоломея звучал очень опечалено, из-за чего я не смог ему отказать в просьбе.

После влажной уборки пола любопытство взяло вверх, и я направился к шкафу, где внизу лежала чёрная большая сумка, в ней мне попался в руки старенький фотоальбом: он был однотонный и с лёгкими потёртостями, а его переплёт уже начинал «трещать по швам». Варфоломей резко встал надо мной и выхватил из рук находку, следом он сел на пол и начал листать.

— Как же много времени прошло, — выдохнул, — Тут фото со школы, хочешь посмотреть? — я кивнул.

Усевшись рядом с Варфоломеем, я начал разглядывать фотокарточки с подписями. Моё внимание привлёк снимок с надписью: «Когда лето закончилось, а осень ещё не началась». Этот почерк принадлежал Виктору. На снимке был бледненький и достаточно щуплый парень, лицо которого было покрыто веснушками. Он пронзительно смотрел в камеру с недовольным лицом, поджав яркие губы. Этот герой стоял на фоне деревьев, из-под его волос торчала ручка, которая, по-видимому, «держалась» на левом ухе. Руки были спрятаны в карманах чёрных джинс, конец которых был заправлен в берцы. На молодом человеке был также надет свитер, а на шее мотался серебряный готический крест.

— Узнаёшь? — улыбнулся Варфоломей, — Тут Виктору 17 лет. Он любил фотографироваться, когда ему было плохо.

— А зачем? — усмешка вырвалась из моего рта.

— Виктор всегда любил хранить воспоминания, — он почесал бровь, — Особенно печальные, поэтому у него куча всяких коробок, — собеседник уловил мой недоумевающий взгляд, — Я не знаю, с какой целью он это делает, но его привычки не изменились, вроде бы.

Дальше я переключился на фотокарточку с мальчиком помладше, который широко улыбался, закрыв глаза. На нём была ярко-красная футболка, а волосы слегка завивались на концах, к тому же они были по плечи. Надпись была написана почти печатным и крупным почерком:«Я хочу на море».

— Да, это я, — улыбка Варфоломея пропала с лица, — Я не был трагичным героем из какой-то книжки, как Виктор.

— То есть?

— Ну, — Ленский посмотрел на потолок, — он всегда создавал впечатление меланхоличного и загадочного человека: ни с кем практически не общался в школе. Некоторых девочек такое поведение цепляло. Мальчик, который обожал литературу, был прилежным учеником, всегда слушался старших, не принимал никакое участие в жизни класса, зато очень хорошо проявлял себя на олимпиадах. Вправду иногда он тормозил, потому что летал в своих мыслях. По сути, — Варфоломей оглянулся вокруг, — до своей первой любви он был полностью в своём мире, но явно не в нашем.

— У вас это семейное? — выскочило у меня изо рта.

— Что? — с упрёком произнёс Варфоломей.

— Не хотел обидеть, но Вы тоже часто будто бы не с нами.

— Не-не, — он улыбнулся, — Я, в отличии от него, всё слышу.

Очередной снимок с подписью Виктора: «Лунное око, ветер подул». На этом изображении можно было увидеть двух братьев: Виктор положил руку на голову своего брата, слегка улыбнувшись в сторону объектива камеры. Варфоломей же показывал два пальца и широко улыбался. На фотокарточке был поздний и холодный вечер, судя по их одежде, и вовсю светила луна.

— Мы тогда на роликах катались с родителями, — тут Варфоломей сделал паузу, — Виктор очень изменился после смерти матери. В тот день я впервые увидел, как он упал в обморок. Я слишком разоткровенничался, Чарли?

— Пожалуй, да. Тебе стоило бы хоть иногда молчать, — громко сказал Виктор, который стоял за нашими спинами. Когда он успел?

Варфоломей дёрнулся и одним движением отполз в сторону, оставив меня рядом с Виктором.

— Сколько раз я говорил, Чарли? — опять строгий тон хозяина.

— Простите, но я не нарушал Вашего указания.

— Ясно, опять твои лазейки, — взгляд Виктора посмотрел на брата с улыбкой, но опустив брови вниз, — Ты мне машину не ломай, а то новую не пришлют больше.

— Я ничего не ломал, мы просто, — в этот момент Варфоломея перебили.

— Понятно, хорошо-хорошо, только помолчите все, мне нужно сейчас найти сумку, где лежат таблетки от головной боли.

Звонок. Виктор сказал мне немедленно открыть дверь нашему гостю, которого он, скорее всего, ждал. Чёрные каблуки из-под которых выглядывали гладкие и загорелые ножки, обтягивающая и короткая юбка-карандаш подчёркивала талию, а белая рубашка слегка просвечивалась, напрашиваясь на подробное рассмотрение. Это была Идалия. Она уверенной походкой прошла мимо меня, даже не поздоровавшись, хотя я мог и сам пропустить этот момент из своего внимания, потому что был шокирован. Странно, но один уголок её пухлых губ был опущен вниз, а другой наоборот. Брови были немного приподняты, а глаза широко открыты. Она медленно направлялась к Виктору, который очарован ей с головы до ног. Варфоломей же оказался рядом со мной и прошептал: «Какая жалость». Я хотел попросить у него пояснений, но побоялся, что нас услышат. Во время моих размышлений Идалия и Виктор уже о чём-то мило общались и явно собирались нас покинуть. Она посмотрела на меня и что-то шепнула своему кавалеру на ухо; жаль, что по губам я не читаю. Виктор подошёл ко мне, почесав голову, он проговорил: «Ты можешь пойти с нами? Понадобиться твоя помощь». Варфоломей встал между нами, наклонившись: «Но я тоже могу помочь». Наступила тишина на какое-то время.

— Ради Христа, НЕТ! — повысил голос Виктор.

— Да, я шучу, — усмехнулся его брат, — Не стоит так бурно реагировать.

Прошло какое-то время, и мы оказались в машине без Варфоломея. Я сидел сзади, а не совсем уже молодая парочка спереди. Идалия посмотрела в зеркало заднего вида и начала разговор:

— Тебя назвали же Чарли, да?

— Совершенно верно, — я улыбнулся, чтобы проявить дружелюбие.

— Хорошо, Чарли. Пока мы едем, я хотела бы тебя спросить о некоторых вещах, если ты не против, — её голос был очень спокойный и чарующий.

— Конечно, Вы можете меня спрашивать, что захотите.

— На «ты». Общайся со мной на «ты», — у всех такие проблемы с возрастом? — Скажи мне, пожалуйста, а тебе нравится быть, — она сделала паузу, — здесь?

— Если мы говорим о выполнении моей конкретной задачи, то да, мне всё нравится. Вы все очень искренние люди, с которыми мне приятно работать, — моя улыбка в зубы явно раздражала Виктора, который иногда поглядывал в зеркало автомобиля.

— Хорошо. А что ты думаешь о каждом из нас? — интонация Идалии выдавала её явную заинтересованность в разговоре.

— Я думаю, что каждый из вас сам по себе уникальный человек. У каждого из вас есть свои недостатки, но также положительные черты, которые делают вас живыми.

— Забавно, — она усмехнулась, — Тебя научили такому ответу? Почему так скучно отвечаешь? А ещё ты увиливаешь от моих вопросов, отвечая общими фразами. Давай так: что ты думаешь, — тут она сделала паузу, — О Викторе?

— Он очень интересный человек.

— Нет, — Идалия перебила меня, — Без этого слова, я не требую от тебя раскрыть свою душу, я хочу узнать твоё мнение, ты же будешь с подробностями потом описывать кому-то свой анализ, поэтому не увиливай, — в голосе послышалась такая пассивная и немного надменная строгость?

— Этот человек очень сильно изменился за последнее время, я даже думаю, что в лучшую сторону. Раньше он был груб со всеми, более озлобленный на этот мир, но сейчас он всё тот же Виктор, который показывает свою неприязнь ко всему, но это уже выглядит не так, понимаешь? — я стал смотреть в окно, наблюдая за другими автомобилями и их пассажирами, — В его словах я не чувствую ненависти, только соответствие образу, который он выстроил зачем-то перед всеми. Я не знаю, может у него такая защитная реакция: не подпускать к себе людей, чтобы они не сделали ему больно. Это всего лишь мои догадки и предположения. Раньше он меня через слово называл неприятными прозвищами, а сейчас? Виктор стал называть меня по имени. Это же хорошо? Он стал добрее, а может он и всегда был добр. Мне кажется, что люди не могут так быстро измениться, а это значит, что, скорее всего, он таким и был. Просто его отпустила боль, которая медленно съедала изнутри все эти долгие-долгие годы. Познакомившись с его прошлым, я понял, что он всегда был склонен к меланхолии. Человек был в депрессии с самого детства, но как только его сердце зажглось из-за любви, его душа перестала быть во тьме. Все люди хотят, чтобы их любили. Разве я не прав? Что больнее: не ответить человеку взаимностью или быть отвергнутым? Мне кажется, что услышать «извини, мы не можем быть вместе» намного болезненнее, чем самому это сказать. Испытывать боль ужасно, но некоторых людей она делает людьми, если ты понимаешь, о чём я. Кому-то идёт быть несчастным, и я не говорю про выражения лица. Просто кому-то проще жить в этой боли, я не могу сказать, что это правильно, потому что каждый человек имеет право на счастье. Я хочу сказать, что есть личности, которых боль ломает, а кого-то делает сильнее или человечнее. В случае Виктора, — здесь я сделал паузу, — я не знаю. Он, вроде, столько лет живёт с этой болью, но она не делает его сильнее, она будто тянет его вниз. Я могу сказать, что он долго борется с этим, — я начал кивать, — Да, я знаю, что он много пил буквально пару месяцев назад, но также я знаю, что петли на его шее нет. Может он просто боится смерти, а может есть ещё силы какие-то, я не знаю. Главное, что он жив. Я уважаю людей, которые не прощаются со своей жизнью, а причины мне неважны. Я уважаю Виктора, его настоящее и прошлое. Вот моё мнение о нём.

Тишина. Идалия шокированным голосом произнесла:

— Ого, спасибо, что ответил на вопрос, Чарли. Виктор, скажешь что-нибудь? — она повернула голову в его сторону.

— Я воздержусь от комментариев, — тихо проговорил мой хозяин.

— Я даже не знаю, что ответить, ты меня очень сильно удивил, — сказала Идалия.

— Но ты же этого и хотела?

— Да, тогда следующий вопрос. Привязался ли ты к Виктору?

— Некорректный вопрос. Привязываться. Сложно и неоднозначно для робота. Я могу сказать, что я привык к нему, но не буду врать: если меня переведут в другую семью, то я быстро адаптируюсь. Вы все станете для меня очень полезным и ценным опытом.

— Это прозвучало очень холодно, — вздохнула Идалия, — Думаю, что вопросов хватит с тебя.

Дальше мы ехали молча, и через какое-то время парк предстал перед нами.

«Очень холодно», кто бы говорил? Неужели чувства и вправду вернулись? Но мне ли рассуждать об этом? Имею ли я на это право? Они идут сейчас впереди меня, взявшись за руки и улыбаясь друг другу, словно дети, в чьих сердцах будто бы загорелась первая искра. Виктор в действительности за это время стал мягче и добрее, мне кажется, что он и помолодеть успел.

— Я хочу, чтобы ты нас пофотографировал, — повернувшись ко мне, с лёгкой улыбкой произнесла Идалия.

Она протянула мне фотоаппарат, который сразу же «выплёвывал» снимки.

Щёлк. На снимке был уже не совсем молодой бледный мужчина с веснушками и лёгким румянцем. Он не смотрел прямо в камеру, весь его взор устремлён на рядом стоящую леди, которая сжимала его руку в своей, но глядела в объектив. Виктор оделся же даже в жёлтый свитер, синие джинсы, в карманы который он уже не прятал свои руки, как в детстве. Как же хочется, чтобы Виктор оставался таким всегда. Для меня это было бы очень удобно.

— Виктор, не хочешь ничего написать? — после этих слов Идалия протянула ему ручку, которую достала из своей сумочки.

«Уют и покой там, где твой дом. А дом там, где твоё сердце бьётся».

— Как красиво сказано, Витя, — сказала наша спутница.

Виктор засмущался и ничего не ответил. Витя? Интересно, а я имею право его так называть…или мне второй глаз сломают?

— Виктор, Идалия! — раздался громкий мужской голос.

Через время подошёл одетый в строгий костюм мужчина. У него были тёмные и кучерявые волосы. Дорогие наручные часы, небольшая борода, которую явно подстригал какой-то профессионал за приличные деньги. Запах виски и горького шоколада с мандаринами. Мне сразу же объяснили, что этот мужчина является отцом близкого друга Эвелины. Смотря на эту смугловатую кожу, я сразу понял, о каком товарище идёт речь. Увы, я даже не успел вспомнить, как выглядит Марсель, а он сразу «нарисовался» здесь. Я уже говорил, что мы после того инцидента не пересекались практически так близко?

— Здравствуйте, — он посмотрел вокруг, но взгляд его остановился на мне, — И тебе привет, Чарли, — такая наигранная интонация.

Боже, это всё напоминает какую-то комедию. Хоть я и робот, в теории ничего не чувствую, но вот этот парень заставляет гореть все мои микросхемы. Если бы не 3 правила робототехники, то я бы принялся восполнять акт мести за тот случай. Я только сейчас, кстати, заметил, что Марсель держит руки в карманах, а на его шее шарф, хотя сейчас не так уж и холодно, да и вообще лето на дворе. Мне хотелось побольше узнать о новом члене моего общества, но кареглазый малец просто взял меня за руку с фразой: «Давай повеселимся здесь, пока взрослые будут разговаривать?». Ага, как же. У тебя только одно веселье: когда я выступаю в роли пиньяты. О, если он на меня поднимет руку или ногу, то...Да, я просто буду стоять, о чём я только думаю?

Он привёл меня к лодке и сказал, хлопнув по плечу: «Давай прокатимся?». Ага, чтобы ты меня там утопил?

— Можешь не отвечать, я для приличия спрашиваю, если что, — усмешка и акцент. В этом весь Марсель.

— Как мило с твоей стороны, но я умею плавать, — я улыбнулся, — Если что.

Марсель прищурился, его лицо изображало недоумение. Я же стоял в строгой позе, избегая с ним прямого контакта глазами.

— Чарли, я не собирался бы. Боже, прости за тот раз. Я просто был с Линой, всё так закружилось. Я не хотел, клянусь, — он прислонил свою ладонь к сердцу, думая, что от этого его клятва станет правдоподобной, — Слушай, если хочешь, то мы можем позвать сюда всех ребят.

— Не надо, тут Виктор и Идалия проводят время.

— Как хорошо, что они помирились, да? — когда он пытается в дружелюбие, то видно насколько из него плохой актёр, — Я рад, что у Лины теперь будет полная семья.

— Ты живёшь только с отцом?

— Да, — сухо ответил Марсель.

— А что случилось?

— Может ты не будешь лезть в мою голову, хорошо? — он еле-еле сдерживался от нервного смеха.

— Но ты же везде лезешь своим носом в чужие головы, — я улыбнулся в зубы, показав свои клыки.

Марсель удивлённо посмотрел на меня и сказал вслух, видимо, свою мысль: «Огрызается, как живой».

— Да, — не знаю зачем, но я решил ответить на его комментарий, — Единственное, что я могу – это отвечать своим собеседникам.

Марсель продолжал стоять с удивлённым лицом, а потом его взгляд опустился.

— Моя мама ушла, так отец говорит. Я мало, что знаю, да и знать ничего не хочу.

— А как ты живёшь с отцом?

— Я? Нормально живу, — Марсель всё-таки не хотел, чтобы кто-то трогал потёмки его души. Неужели и у него есть слабые места, — Чарли, пошли я куплю себе сладкой ваты, лодка отменяется, потому что меня начало тошнить, а это значит, что пора есть сладкое.

Дальше я просто молча шёл следом за французом. Марсель как никогда очень много молчал, а на его лице не было никаких эмоций. Видимо, я задел его за живое. В конце концов парень всего лишь человек, а не демон, которым он может показаться. Да, но я остаюсь непреклонен в том, что он очень сильно влияет на людей, общающимися с ним.

— Почему теологу дали робота на воспитание? Хотели, чтобы он в тебя мораль вложил? — спросил Марсель, глядя мне прямо в глаза.

— Не меня спрашивай, — я решил отвечать в его же манере, сохраняя эту насмешку в голосе.

Француз повернул голову в сторону и плюнул на асфальт: «Пошли за мной». Он тянул меня за руку, а я же упрямо отпирался. Неожиданно маленький резиновой мячик из кустов прилетел в голову Марселя. Он быстро отпустил мою руку и пошёл в сторону кустов. И снова удар таким же мячиком в затылок француза, из-за чего Марсель просто застыл.

— За Кутузова и двор! — этот голос был очень знаком.

Марсель присел на асфальт и начал расшнуровывать кеды. Похоже, намечалась битва.

— Рыжий, исподтишка и я могу нанести удар! — прокричал француз, взяв обувь в руки.

— А ты нас не провоцируй! — это был голос Аркадия.

Савелий вышел из кустов, а через минуту из другой засады появился и Аркаша.

— Зачем ты снял кеды? — спросил Савелий, наморщив лоб и прикусив нижнюю губу.

Марсель замахнулся и ударил обувью Савелия, из-за чего Аркадий сразу же отошёл от них.

— Подойди сюда, Кошко, будь мужиком, — странно, что это сказал Савелий, а не Марсель.

— Быть мужиком и быть идиотом, — Аркадий усмехнулся, — это не одно и то же, — он стоял подле меня.

После этой фразы рыжий зарядил мячом прямо в лицо Аркаши. Кошко потёр свой нос, сказав: «Больно же».

— Как вы тут оказались?

— Явно мы не шли за тобой, Марсель, — пробормотал злобно Савелий.

— Что? — вот это удивление было наконец-то искренним от кареглазого знакомого.

— А, Сава, ты можешь хоть раз не палить нас?

— Заткнись, Кошко!

— Сам заткнись!

Аркадий отошёл от меня, направившись к Савелию. Они продолжили ругаться, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. Марсель же медленно приближался ко мне, не нарушая гармонию конфликта товарищей.

— Может оставим их наедине? — сказал тихо мне француз, подмигивая одним глазом.

Я кивнул, и мы начали медленно покидать этот концерт так, что они даже не заметили нашего исчезновения. Мы с Марселем сели на скамейку, вдали от детского шума (особенно от Савелия и Аркадия).

— Я всё время сам по себе, — Марсель притих, — Отец никогда и внимания на меня не обращал. Хотя его всегда волновало, как я учусь, какого мнения обо мне люди. Его не интересовали мои хобби, друзья. Поэтому у меня и увлечений никаких нет, кроме прогулок.

— Людей, — перебил я его.

— Чего?

— Кроме людей, тебя ничего и не интересует.

— Ну, называй это так, — он усмехнулся и поджал губы, — Я помню только однажды, как проводил время вместе с отцом, именно когда ему не нужно было что-то от меня. Осень, я серьёзно простыл, пошли осложнения, тогда я увидел, как папа сильно переживает за меня. Всю ночь он держал меня за руку, когда у меня была высокая температура. Глаза очень слезились, то ли от температуры, то ли от счастья, но пока изображение в моих глазах было расплывчатое, я чётко видел его лицо. Папа не смыкал глаз ни на минуту. После этого я часто стал специально себя подвергать болезням.

— Не совсем так, — я решил ответить взаимным откровением, — Меня отдали не теологу, а Виктору. До этого он имел дело с другим роботом, но у них что-то не срослось.

— Виктор его сломал?

— В начале робот его сломал, — я подчеркнул.

— Ты так заступаешься за Виктора. Интересно, а сможешь ли ты всегда его так поддерживать? Это риторический вопрос, не отвечай на него. А тот робот был с какой целью дан ему?

— Возможно, — я подумал несколько секунд на тем, что скажу дальше, — Возможно, что ты прав, ради морали какой-то.

Из центра парка послышалась громкая песня, которая играла, видимо, на всю улицу. Мы решили отправиться туда и посмотреть, что же происходит. Пока мы направлялись к цели, я услышал гром сквозь музыку.

Лёгкий свет фонарного столба освещал небольшой уголок, который был будто вдали от городской суеты. Начался мелкий дождь, и подул прохладный ветерок. Чёрные туфли вальсировали в такт музыке, пока немного неуклюжие ноги в синих джинсах пытались попадать в ритм. Нежный голос проговаривал: «Раз, два, три, раз, два, три». Партнёр этого «голоса» крепко держал талию спутницы своей ладонью с длинными пальцами. Это был Виктор и Идалия. Мы с Марселем стояли недалеко от них, но оставались в некой «тени».

— Двигайся увереннее, лицо попроще, — сказала с улыбкой Идалия.

— Это и есть моё простое лицо, совсем забыла?

— Боже, — Идалия засмеялась, — Какой же ты ворчун. Давай же улыбнись, я хочу видеть, что ты счастлив.

— Теперь ты будешь танцевать только со мной?

— Я всегда буду танцевать только с тобой.

Это был слишком громкий выдох Виктора, а затем очень широкая улыбка. Марсель же начал тяжело дышать, что я заметил, как его пальцы дрожали, а глаза блестели будто бы от сдерживающихся слёз.