Время 10:20. 25 мая 2061 год. Вероятность осадков 14 %.

Очень сильно болит голова. Опять он стучит в дверь. Который сейчас час? Я же сплю, души в нём нет. Как же скрипит. Вон, стоит передо мной.

— Виктор, добрый день, пора вставать и начать дела, — он начал трясти меня за плечо, — Виктор, Вы слышите меня? Вы же не ребёнок, вставайте, Виктор.

— Отвали от меня, придурошный, — я кинул ему в лицо подушку, — Иди, займись делом, погуляй, покорми бездомных животных.

— Я и хочу предложить Вам завтрак.

— Смешно.

— Вы, наверное, не до конца проснулись, Виктор.

— Я не понял, ты извиняться будешь? — приподнял голову, отчего в глазах потемнело.

— А Вы тогда не будете больше столько пить, — он подмигнул мне правым глазом.

— Ты меня ещё жизни учить будешь? Отвали, Зак.

Я встал с кровати и направился следом за ним, медленно спускаясь по лестнице и направляясь на кухню. Стоило мне пожелать побыть одному, так он сразу выполняет функцию «не отклеиваться» от меня. Зак подал на завтрак яблочный пирог, а в моей любимой кружке им же приготавливался чёрный чай. Этот робот так медленно размешивает сахар в ней, сидя напротив меня.

— Виктор, — Зак протянул мне кружку чая, куда он положил две чайные ложки сахара, прямо как я люблю, — Я, наверное, должен был предложить вам минералочки?

— Наверное.

— Но я не стал, может Вас боль отучит от глупостей, — он усмехнулся, — может Вы дочку навестите? У неё учебный год сегодня заканчивается. Эвелина будет очень рада Вас видеть.

— Я не могу, — отрицательно покачал головой, следом же загудело в ушах, — Я выгляжу ужасно, чтобы заявляться просто так перед ней.

— Виктор, Вы такой идиот, — он смотрел на меня зелёными глазами, не моргая, — Она будет рада Вас видеть в любом виде. Лучше такое внимание, чем никакое.

— Ты нифига не понимаешь, Зак.

— Я? Ахахах, — он громко рассмеялся, — Виктор, это Вы слепы. Эвелина отвечает на любой Ваш звонок с задержкой в 5-10 секунд, всего лишь! Она всегда ждёт Вас. Ей не нужно, чтобы у вас была лучшая на свете причёска, — его кудрявые волосы зашевелись от дуновения прохладного ветерка из окна, — Эвелине не нужно видеть, кто её папа, ей просто важно увидеть его. Как Вы не поймёте, что пока она не отпустила Вас, — он сделал паузу, — необходимо не давать ей забыть. Она не любит Вас за что-то, это простая чистая и детская любовь к Вам, как к родителю. Важен эмоциональный контекст здесь.

— Но…

— Без «но»! Немедленно возьмите телефон и позвоните ей, пока она не посчитала, что её забыл собственный папаша, пропивая каждую копейку, что попадает ему в руки!

— Ты чего разорался-то?

— Потому что Вы идиот, который сам лишает себя жизни, превращая её в бесцельное существование. Посмотрите на себя, — Зак прищурил глаза и качал головой, — Кем Вы стали? А всё из-за чего? Из-за женщины, которая Вас не уважает и из-за семьи, где Вас толком и не ценили. Вы сами сказала мне, что после того, как посадили Вашего брата в тюрьму, то всё наследство досталось Вам, потому что им было позорно иметь такого сына. Но до этого что? Они почти не вспоминали о Вас.

— Заткни свой рот, — я говорил тихо, но строго, — Ты ничего не знаешь. Меня всё равно любили родители, они просто хотели для меня лучшего, чтобы я устроил свою жизнь… хорошо.

— Я заметил, как Вы устроили хорошо жизнь. Пауки на потолке в Вашей комнате, сидя на паутине, подтвердят это всеми лапами.

— Блин, Зак, от тебя надо прятать книги, серьёзно, — я почесал голову, — Ты вообще после чтения такой неугомонный стал.

Он резко залез в мой карман и достал телефон.

— Либо Вы ей позвоните, либо я, — он протянул телефон в мою сторону, но, видимо, крепко его держал, — Решать Вам.

— Ты вообще понимаешь, что ослушался меня, и я должен сказать твоему механику, что у тебя шестерёнка загорелась.

— А я явно должен позвонить в больницу, чтобы Вас кодировали, а то пока у меня загорит шестерёнка, то у Вас прибежит белочка.

— Ты задолбал меня, — я хотел продолжить, но он перебил меня.

— Я звоню? Или может Вы? — он улыбался.

— Она не будет…

— Что? Не будет рада Вас видеть? Пустой звук, просто поговорите с ней, Вы не чудовище, — Зак перебил меня и опять протянул телефон ко мне, — Начните уже хоть что-то делать, потому что терпение даже у близких людей не бесконечно. Эвелина не читает Ваши мысли, никто их не прочтёт, поэтому говорите, пока не будет поздно, пока Вас хотят и желают слышать – говорите. Если люди отвернутся от Вас, сделав выводы раньше времени, то потом никто не станет даже прислушиваться к Вашим крикам, но сейчас могут думать и хотеть слышать даже шёпот, который Вы произнесёте. Ничто не вечно. Никто не вечен. Время не вернуть. Перестаньте скучать по прошлому и начните творить будущее.

Я взял телефон, попросил оставить меня одного с дочерью «на проводе». Зак с хитрой улыбкой и взглядом победителя покинул комнату, поднимаясь в мою комнату для уборки. Я поговорил с Эвелиной, но решил не приходить к ней, за что извинился сразу же. Она вообще не ожидала, что я ей позвоню, поэтому в голосе была слышна даже какая-то радость. Может Зак прав? Мне нужен вечер, чтобы подумать. Я поднялся в комнату, размышляя, что сказать своему роботу, как вдруг он вышел из комнаты с той же улыбкой:

— Ну что? Вы встретитесь с дочерью? — этим вопросом он подкинул мне мысль.

— Да, она сегодня придёт сюда, — я сделал паузу; нет, я поступаю правильно, мне нужно отдохнуть и подумать, если ему сказать правду, то он опять начнёт пилить мне мозг, — Поэтому тебе лучше уйти сегодня, до девяти не приходи. Не хочу её смущать.

— Конечно, Виктор, — он перестал улыбаться, но одобрительно кивнул, — Вы правы. Мне тогда лучше побыстрее убраться внизу?

— Я сам. Можешь просто прогуляться где-нибудь? Хотя нет. У Эвелины скоро день рождения, возьми деньги из моего пальто и купи что-нибудь, хорошо? Но подбирай осознанно.

— Вас понял, капитан. Всё будет в лучшем виде, — он подошёл ближе и хлопнул меня по плечу; почему он такой высокий? — Не подведу Вас, Виктор, а Вы меня, договорились? Ваша дочка же обожает рисовать, я тогда и составлю подарок, опираясь на это хобби, ладно?

— Ладно, Зак, хорошо.

— Если Вам нужны будут лекарства или ещё что-то, звоните. Удачной уборки, все моющие средства в ванной комнате.

— И тебе удачи, Зак, и тебе, — не знаю почему, но мой голос был очень грустным.

Стоило Заку покинуть дом, как у меня снова зазвенело в ушах. Надо было доесть этот кусок пирога. Ладно, посижу, а потом всё равно уберусь. «Из-за женщины, которая Вас не уважает», да что ты знаешь, Зак? Такой специалист. В его голове я будто бы полюбил её слепо и безнадёжно. Но разве первые серьёзные отношения легко забыть? Особенно, когда они были столь долгими, когда уже начинала создаваться семья, серьёзно? Забудь её. Забудь, что только она могла тебя вытащить из этой ямы страданий. Говорят, что делать человека смыслом жизни глупо, ведь люди такие непостоянные. Ну что ж, тогда я самый глупый дурак, который существовал в этом мире. Я слишком стар для сказок, но я никогда не буду стар для сожалений. Важнее в мире своей дочери и бывшей жены я, к сожалению/счастью, ничего не вижу, да и видеть не хочу. Почему так плохо посвящать свою жизнь кому-то? Люди такие лицемеры. На самом деле они посвящают жизнь либо себе, либо другим. Конец. Другого варианта нет.

Пока я разбирал вещи в своей комнате…наткнулся на маленький альбом, в который складывал свои школьные полароидные снимки. Пролистав его до самого конца увидел старый снимок, который навеивал воспоминаниями: я улыбался рядом с Захаром; мы держали в руках наши синие аттестаты, а на плечах весели красные ленты выпускников. На левой руке у меня висел красный ниточный браслет, который был подарен Евой на моё 18-летие. Это был самый лучший подарок в тот день, жаль, что она поступила в столицу и уехала. Интересно, что сейчас с Захаром? Мы так нелепо подружились тогда, грустно, что всё так вышло из-за брата. Хотя там были виноваты все, на мой взгляд. Мы так сильно улыбаемся с Захаром, я даже сам на себя не похож.

Наконец-то мои руки смогли привести комнату в порядок, на это ушло больше часа, а про весь дом в целом я вообще молчу. Оставалась одна комната: старая детская спальня Эвелины. Моя правая рука потянулась к ручке, как неожиданно сильно зазвенело в ушах, чёрт, ещё рано.

Я решил спуститься по лестнице вниз, прямиком на кухню. Надо бы снять все эти портретные снимки и сюрреалистические картины со стен. А вот и моя любимая… «Постоянство памяти». Если вспомнить, что висело у меня раньше в комнате, то наводит дрожь: «Осенний каннибализм», «Лицо войны», «Тайная вечеря». Хорошо, что я их снял и повесил картины более спокойного автора, Клода Моне. Идалия никогда не любила мой интерес к искусству, называя его жутким и странным. Надо бы поменьше пить.

Вспомнил нашу свадьбу. Она была почти не накрашенной, длинные тёмные волосы, собранные в «неряшливый» пучок. Точно, на голове у неё был венок пурпурной сирени. А букет? Жёлтые лилии, одуванчики, в середине были три красно-жёлтых розы. Идалия тогда заставила меня сделать так, чтобы из моего кармана торчали её любимые цветки колокольчиков. Мне так не нравился её ярко-жёлтый букет, он резал мне глаза; только потом мы поняли, что у меня аллергия на лилии.

Я сел за кухонный стол и начал перебирать пальцами крошки хлеба, вспоминая школьные годы. Тогда всё было проще, тогда и жизнь была похожа на жизнь. Мне всегда не нравилось, что мою свободу как-то ограничивали, загоняя в определённые рамки. Самое последнее, что я хотел – это стать копией своих родителей или стать тем, кем они хотят меня видеть. Какой из меня врач? Спасать людей? Меня бы кто спас. Также какой из меня юрист? Память хорошая. Ага, но человек, который посвящает себя борьбе за справедливость, должен, как минимум, верить в неё. Всю жизнь жил по указке, потому что так проще. И итог? Когда я остался совсем один, то я без малейшего представления, чем мне заняться даже в свободный вечер. Я просто пропиваю наследство, которое мне оставили родители, заработавшие всё это своими нервами, трудом и потом. Порой так неприятно смотреться в зеркала, поэтому их так мало в моём доме. Моём? Полученный от продажи родительского имущества дом не может называться моим. Вечно винить себя во всём и ничего не менять. Это прямо-таки мой слоган по жизни. Наверное, никому не хочется воспитывать и контролировать взрослого человека, поэтому я один. Порой мы любим людей, которые не любят нас, которые не уважают нас, которые не ценят нас. Почему? Неужели мы так сильно не любим себя? Возможно, они нам нравятся, потому что мы подсознательно хотим быть похожими на них. Хотим так же сильно любить себя и свою жизнь, как они. Я всегда любил раскованных и лицемерных женщин, потому что всегда с трудом мог врать. В погоне за игрой в ложь я могу обмануть лишь себя, но не других. Почему нам нравятся властные люди? Потому что мы привыкли, что нами управляют, а наш «бунт» порой настолько бессмысленный и делается только лишь для того, чтобы что-то доказать кому-то или себе. Но зачем? Мне очень жаль вас, да и себя, если вы гонитесь за этими доказательствами. Жизнь настолько короткая и настолько же бессмысленная. Оглянуться не успеешь, как зима будет катить в глаза.

В нос ударил запах кофе…вместе с воспоминаниями. Не могу забыть, как ночами не спал, убаюкивал вместе с Идалией по очереди Эвелину. Она всегда спала днём, а ночью громко плакала, заставляя меня выпивать по множеству чашек кофе. По-моему, тогда я и полюбил кофе и её детский смех. Запах лавандовых духов и пение колыбельной успокаивали любые отрицательные настроения в доме, одаряя неким спокойствием и умиротворением. Первые шаги моей принцессы, я снимал это на старую камеру. Когда-то был королём этой принцессы. О, как тогда Идалия не понимала меня, но даже мне удалось со временем заставить её влюбиться в то время, когда люди ещё жили. Кстати, это и придумала моя жена, бывшая жена, она всегда хотела воспитать маленькую принцессу, ну и самой быть королевой этого королевства. А что сейчас? Так пусто и одиноко, только робот рядом. Но хотя бы он знает, что я не люблю на завтрак яичницу.

Где бы я не был, и кем бы я не был, не важен временной промежуток, я везде был кем-то любим и важен; кто-то был привязан ко мне и ценил; кто-то это делал, но не я сам. Но мне всегда не хватало любви тех, кто не нуждался во мне. А правильно ли искать вообще такую любовь? Я не знаю.

Когда-то давно я был на свидании с Идалией. Мы просто гуляли по улице, была весна. Она была одета в белое платье, которое было «усыпано» рисунками красивых цветов. Лавандовый парфюм перемешивался с запахом сладкого шампуня её волос; на шее у неё был кулон ключика, а на пальце – рубиновое кольцо; очень лёгкий макияж. Мы весь день кормили уток и ели сладкую вату, как дети. Я даже не знал, кто у неё был до меня, но отчётливо понимал, что она моя первая и самая настоящая любовь. К вечеру стало холодать, и я отдал ей свою чёрную толстовку. Она так мило улыбалась, а голос казался таким родным и мягким. Меня трудно назвать сильным человеком, но с ней я был сильнейшим. Никогда не вылетит из головы тот день. Стоило нам оказаться на набережной, той самой, где я когда-то с другом встретил закат, так я сразу ощутил уходящие лучи именно того солнца. Идалия зачем-то наклонилась, держась за юбку платья, а потом обратилась ко мне:

— Держи, — она протянула мне четырёхлистный клевер, — Это будет моей благодарностью за вечер.

— Оставь себе, — ответил я.

— Я настаиваю, оно притягивает удачу, может хоть тогда я буду видеть твою красивую улыбку чаще.

Мне тогда пришлось взять клевер, но в ответ от меня она не ожидала такие крепкие объятия, казалось, что я снова смотрел на тот самый закат. Запах прекрасной лаванды. Шелест листвы. Прохладный вечер. Закат не изменился.

Опять так больно, я даже не заметил, как допивал бутылку. Стакан за стаканом. Воспоминание за воспоминанием. Боль за болью. Вспомнил брата, наше детство. Я всё время следил за ним. Заботился о Варфоломее так, как делала это мама со мной. Учил его кататься на коньках, лыжах. Я был его единственным другом, но самым лучшим. А он – моим самым-самым офигенным братом. В какой-то миг мне начало казаться, что он перестал расти, застряв в одном возрасте. А потом один поступок и всё перечеркнулось, он вырос моментально. Убить. Отнять чужую жизнь. Ужасный поступок, которому нет оправдания. Любовь меняет людей, либо в лучшую, либо в худшую сторону, но она никогда не оставит нас на одном месте. Хоть я никогда и не пойму его поступок, но мне не под силу перечеркнуть его из своей жизни. Даже если Варвуша сейчас бы открыл дверь, встал передо мной, то я бы сдержался от желания обнять его. У меня снова перед глазами картина моря. Такое большое, глубокое. А песок на пляже, какой он? Мягкий и светлый. Я гонял мячик с братом, удар за ударом, и мы всё больше приближались к морю. В какой-то момент он так сильно ударил по нему, что я не смог поймать. Мяч попал в воду, а в тот день был сильный ветер, который его уносил всё дальше и дальше от нас. Пока я стоял и молча наблюдал за этим – Варфоломей уже был в воде по колено, хотя он не умел плавать. Я быстро рванул за ним, чтобы остановить. Он так сильно злился, а мне просто было грустно.

— Витя, почему ты не поймал его? — возмущался брат.

— А я должен был? Ты просто, — его глаза блестели, — не переживай, попросим папу купить новый мяч.

— Он будет ругаться.

— Я скажу, что мы его потеряли в воде из-за меня, — я наклонился и улыбнулся, смотря ему в глаза, — Хорошо?

— Ветер виноват, — голос Варфоломея был наигранно по-детски возмущённым.

— Не вини погоду, зато не так жарко.

Я взял его под руку и повёл к родителям. Мне тогда ведь было двенадцать лет, а я уже не любил, когда меня кличили «Витей», но только Варфоломею разрешал себя так называть. Точно, по итогу же купила новый мяч мама.

Пошла вторая бутылка. Рассудок уже помутнел, руки опять дрожали, но в ушах окончательно перестало звенеть. Сейчас бы на тот пляж. Надо обязательно как-нибудь показать его Эвелине, попинать там мяч, но на этот раз я бы не позволил морскому течению и сильному ветру забрать его.

Сердце заболело очень сильно. Почему я такой жалкий? Маленький человек. Серый человечишка. Мечтать о любви. Может это я перестал расти, а не мой брат?

Я попытался встать из-за стола, направился к выходу из кухни, немного пошатываясь. Столкнулся. Это был Зак.

— Что Вы? — голос был удивлённым.

— Чёрт, — я посмотрел на наручные часы, а уже поздний вечер, — Я сейчас объясню, да, сядь.

— Вы мне соврали, — он уронил пакет с подарками.

— Зак, не начинай, — я начал жестикулировать руками, — угомонись, сядь быстро и выслушай меня, окей?

Мне так и не удалось его усадить: он пилил мне мозг стоя. Что я вообще тут делаю? Почему я просто не могу выйти из игры? Я так устал. В какой-то момент мне стало тошно всё это слушать.

— Заткни пасть! — это было громко, — Кто ты вообще такой? Прекрати меня воспитывать!

— Я виноват, что Вы ведёте себя словно младенец?!

— Просто растворись из моей жизни, — я сделал паузу, — Подари мне тишину. Это же так просто и легко. Будь другом. Хорошо?

— Виктор, Вам нужна помощь, и я явно тут бессилен. Давайте запишем Вас к психологу. А потом…

— Нет, — не так часто у меня бывает возможность кого-то перебить, — Мне не нужна помощь. Мои проблемы не настолько ужасны, чтобы я бегал по врачам. Я такой же, как и все.

— Виктор, Вы не правы, — Зак посмотрел на мою руку, заметив порез, — Это что?!

— Это было давно, — я прикрыл рукавом свой шрам, — Вообще тебя это не касается.

Он взял меня резко за правую руку. Сжал очень сильно. Я услышал хруст. А Зак начал речь:

— Вы хоть понимаете, что Вам дарована жизнь? У Вас есть будущее, у вас есть выбор. Вы сами, только Вы, — хруст моей руки был сильнее, — превращаете её в существование. Убиваете себя из-за женщины, которая никогда Вас не любила, — мне уже становилось больно от его сжатия, — А теперь что? Вы добиваетесь того, чтобы Вас ненавидела собственная дочь, — в голове всплыл пляж, — Вы действительно хотите этого? — в груди было больно и очень злостно, — Виктор, очнитесь от этого сна, — я потянулся левой рукой к ножу, который лежал на тумбе, — Что Вы делаете?

Он резко потянул меня за руку, которую держал, по телу пробежалась горящая боль. Я просто хотел его припугнуть, но, по-моему, я не чувствовал уже правую руку. Зак молча посмотрел на меня и отошёл. На телефон пришло сообщение: «Простите за доставленные неудобства, Виктор Сергеевич. Я всё видел на записи, сейчас решу эту проблему». Робот хотел подойти ко мне, но он упал на колени. Я потянул свою левую руку к нему.

— Я хотел только припугнуть тебя, потому что…

— Всё хо-хорошо, — ответил Зак.

Его глаза закрылись, а поза застыла. Я просто смотрел, застыв в одной единственной позе. Не думал, что когда-нибудь снова заплачу. Ужасный вечер. За окном было видно, что солнце давно уже село.