Какаши был безмерно рад отправиться на миссию и искренне желал, чтобы та растянулась на значительно большее количество времени, чем две предполагаемых недели. Потому что наличие в его жизни Сакуры выбивало из привычной колеи. Он чувствовал себя настоящим подонком с момента их последней встречи, потому что Сакура совершенно точно нуждалась в нем и стремилась просто быть рядом. Отчего на душе становилось еще более гадко и паршиво. Ее намерения оставались чистыми и невинными, в то время как он больше не мог смотреть на нее прежними глазами.

Сакура не видела в нем мужчину, но он определенно был для нее кем-то близким и кем-то, наверное, взрослым. Кем-то, на кого можно в любой момент положиться и получить поддержку. Кем-то, кто если и не решит все проблемы, то, по крайней мере, приложит к этому большие усилия. Впрочем, Какаши был готов быть рядом даже таким образом. И он был. Но оставлять все так же, как есть, когда в лице своей нерадивой ученицы начинаешь видеть женщину, было явно не тем, что он мог себе позволить. И не тем, что хотел позволять. Слышать мягкий нежный голос, прокручивая в голове ее сладкие стоны, от воспоминаний о которых закипала кровь, лишая возможности дышать, в его планы не входило. Как и ощущать себя грязной свиньей, что смогла найти сексуальный подтекст в человеке, который страдает и нуждается в помощи. Все вместе взятое для Какаши было действительно чем-то ужасным. И он испытывал огромное чувство вины перед Сакурой за свою грубость, но в то же время считал, что поступить именно так было правильно. Куда правильнее, чем если бы он позволил этому чувству разрастись в себе. Это внезапное желание оказалось настолько унизительным, что он элементарно не знал, куда себя деть.

Часы сменялись днями, а дни — неделями. Но это наваждение не проходило. Какаши никогда ни на ком так не зацикливался и в целом был равнодушен ко всем своим пассиям. Более того, в половине случаев он даже не был инициатором секса. Так что испытывать что-то подобное, когда тебе пошел уже четвертый десяток, было крайне неуместно и абсурдно. Однако его мысли — это по-прежнему его мысли, которые контролировать он был, увы, не в силах. И все, что ему оставалось — контролировать свои действия. А с этим, к счастью, проблем никогда не возникало.

***

Для Сакуры время тянулось невыносимо долго, и все, чем она жила, стало ожидание. Ожидание того, что Какаши вернется в Коноху. Но все мысли терялись и разбивались крахом, стоило лишь вообразить предстоящую встречу. Она даже не знала, захочет ли Какаши вообще что-либо слушать, ведь предельно ясно дал понять, что она ему не так близка, как он ей. Он по-прежнему оставался ее наставником и командиром, что так или иначе предполагало соблюдение субординации. И, как выяснилось недавно, он был мужчиной, что тоже должно было что-то предполагать. А вот именно под этим имелось в виду, она не знала.

— Шаннаро, прошел уже почти месяц! — бросила себе под нос Сакура, выбирая лак для ногтей. — С блестками или без?

— С блестками, конечно, — улыбнулась Наоми, забавляясь поведением своей малолетней подруги, которая ей все больше напоминала собственную сестру.

— Мне кажется, если я не сойду с ума по другой причине, то точно рехнусь от ожидания, — протянула она и мазнула кистью по отросшим заостренным ноготкам: теперь она не практиковала в больнице и могла себе позволить красивый маникюр.

— Тебе просто нечем заняться, Сакура, — Наоми закатила глаза и айкнула, отрывая восковую полоску с ноги.

— Почему? Я тренируюсь с Кацу и Суйгецу, когда они в Конохе, с тобой вот красоту навожу. Даже пыталась научиться готовить, не знаю, правда, зачем…

— Готовка — не твое, — парировала Наоми, вспоминая обуглившийся пирог и пересоленные онигири с недоваренным рисом.

— Да уж. И все-таки…когда он уже вернется? И почему я вообще его жду, — Сакура спросила это скорее у самой себя, чем у Наоми. Но в отличие от нее, Наоми знала ответ.

— Ты его любишь, — констатировала она.

— Конечно, люблю, — согласилась Сакура.

— Нет, — Наоми покачала головой. — Ты влюблена.

— Сделай одолжение и перестань разговаривать со мной, как с ребенком, — возмутилась куноичи.

— Но для меня ты и есть ребенок.

— Я уже была влюблена, и мне есть с чем сравнивать, — запротестовала Сакура. — Так что это другое.

— Да? — рассмеялась Наоми. — И в чем же различие?

— Ну, — задумалась Сакура. — С Саске я всегда хотела быть рядом, хотела его поцеловать и, чего скрывать, рассчитывала провести с ним свой первый раз. Но с Какаши-сенсеем ничего подобного я не чувствую. Я просто соскучилась, вот и все.

— Ты в этом так уверена? — Наоми мурлыкала, словно сытая кошка, что лениво забавлялась с мышонком, не желая его обидеть.

— Конечно, уверена! — возмутилась она. — Что ты вообще такое говоришь? Я, можно сказать, выросла в окружении этого человека.

— Тогда почему раньше ты так рьяно не дожидалась его возвращения?

— Потому что раньше мы не были так близки, и я не понимала, насколько он мне дорог. И я правда соскучилась, не нужно опошлять мои чувства.

— Я не вижу в этом пошлости, — отрезала она. — Ты просто боишься себе в этом признаться. Знаешь, не вся любовь начинается с того, что у тебя срывает крышу и раскачивает твои нервы, словно качели, разрезающие воздух на бешеной скорости. И взрослый, состоявшийся во всех смыслах мужчина куда лучше психа из клана Учиха. Подумай об этом.

— А ты кого-нибудь любила? — заинтриговалась Сакура, охотно меняя тему.

— Конечно.

— И как часто? — в воображении разгорелось настоящее любопытство.

— Единожды, — вздохнула Наоми. — Но до этого момента я много раз влюблялась и каждый раз полагала, что вот она — любовь. Однако ничего подобного и близко не было.

— И что случилось с этим мужчиной? — деликатно спросила куноичи.

— Она умерла, — отстраненно прошептала Наоми.

— Она?

— Ты всерьез полагаешь, что после всего, во что меня втянула война Конохи, я бы смогла доверить свое сердце какому-то мужчине? — с примесью печали и сарказма бросила Наоми.

— В этом есть логика, — вздохнула Сакура. — Извини.

— Все в порядке, — мягко ответила подруга. — Я люблю ее вспоминать. Она стоит того, чтобы ее помнили.

— Как давно она умерла?

— Чуть раньше, чем твой друг, — сдержанно ответила Наоми.

— Господи, — ахнула Сакура. — Твою же мать, — выругалась она. — И я все это время докучала тебе своим нытьем, а ты и сама потеряла любимого человека. Выходит, она была шиноби?

— Да, — кивнула Наоми. — На самом деле я была рядом не без личного умысла, — она улыбнулась. — Ты помогла мне отвлечься. И ты не единственная, кто кого-то потерял на этой или любой другой войне. С этим уже ничего не поделаешь.

— И как ты с этим справляешься?

— Как и с любой другой утратой. Я потеряла многих: родителей, сестру, друзей… её. Но никто из них не хотел бы, чтобы я страдала. Поэтому я стараюсь держать себя в руках, — она осеклась, бросая многозначительный взгляд. — И я прожила побольше твоего, поэтому даже не вздумай нас сравнивать.

Сакура все это понимала. Конечно же, понимала. Хината потеряла своего брата и возлюбленного, Ино с Шикамару — отцов, и еще сотни неизвестных ей погибших, что были чьими-то родителями, детьми, женами и мужьями. Однако все погибли, защищая свой дом. Но они не были преданы и убиты лучшим другом. И их смерть не была напрасной.

***

Каждый понедельник Сакура была вынуждена посещать больницу. Эти визиты никогда не затягивались надолго, но несколько раз приходилось сидеть в очереди, дожидаясь, пока Шизуне освободится и уделит ей время. Госпожу Цунаде было и днем с огнем не сыскать. Сакура даже не была уверена в том, что Сенджу вообще находилась в Конохе: освобождение от поста Хокаге слишком развязало ей руки. И хоть она и предпочла бы наблюдаться у своей наставницы, Шизуне тоже была неплохим, достаточно понимающим вариантом.

Сегодняшнее утро как раз выпадало на понедельник, и Сакура проигнорировала уже два будильника, в полудреме дожидаясь звонка третьего, но Мебуки опередила его.

— Просыпайся! — женщина ворвалась в комнату, словно ураган, распахнула дверь и стянула со своей дочери одеяло.

— Ну, мама, время же еще есть, — простонала Сакура, пытаясь вернуть себе одеяло.

Она всю ночь читала один из романов, что нашла на полках у Наоми, и это занятие слишком увлекло, заставляя потерять счет времени. Чтение действительно помогало забыться, а что самое главное — забыться надолго. Сакура в буквальном смысле проживала другую жизнь, погружаясь в мир бумажных страниц, и переносила чужие эмоции на собственной шкуре. И, кажется, она начала понимать пристрастие своего командира к подобному времяпрепровождению.

— Харуно Сакура! — повысила тон Мебуки. — Живо поднимайся с постели!

Сакура лениво потянулась, перекатываясь с одного бока на другой, и таки вскочила с кровати. Потерла сонные глаза, хрустнула шеей и потянулась к стакану воды, что оставила себе с вечера.

Первое время по возвращении к родителям снова привыкать к совместной с ними жизни оказалось не так уж и просто, а местами и вовсе дискомфортно. Сакура привыкла к тишине и собственному распорядку дня: она могла поесть ночью или не поесть вообще, могла пренебречь грязной посудой на несколько дней, потому что не видела смысла в том, чтобы ее мыть, когда еще оставалась чистая. И могла с легкостью закрыть глаза на уборку. Но, существуя под одной крышей с Мебуки, она вновь вернулась к родительскому контролю и бесконечным поучениям своей матери.

Канул уже целый месяц, но она так и не смогла полностью к этому привыкнуть.

Коноха, как и почти всегда, радовала солнечным светом, что золотистыми утренними лучами кружился на длинных узких улочках, смешиваясь с тенями покачивающихся в легком дуновении ветра деревьев. Шагая в достаточно быстром темпе, Сакура вскоре взбодрилась и ощутила внутри себя разливающуюся энергию. И, несмотря на препараты, подавляющие чакру, сил было хоть отбавляй, отчего вернуться к миссиям хотелось еще сильнее. Но все это по-прежнему откладывалось на неизвестный срок в обозримом будущем, оставаясь лишь навязчивым желанием.

Рецидивов больше не случалось, но у Сакуры не было и стрессов, что могли бы их спровоцировать. А Шизуне склонялась именно к тому, что к подобному состоянию могла привести любая эмоциональная перегрузка. Впрочем, Сакура и сама это прекрасно понимала. Единственной отдушиной для нее стало то, что, возможно, в следующем месяце она сможет вернуться к работе в больницу. Разумеется, не прибегая к собственной чакре.

Минуя просторный холл и стойку с ресепшеном, Сакура сразу же направилась в третий корпус, где находилось психиатрическое отделение, и, прошмыгнув через длинный коридор в самый конец, опустилась на диван, дожидаясь, когда ее пригласят. Вообще Шизуне не числилась как врач-психиатр. Но, обладая должной компетенцией в этой области, для Сакуры она сделала одолжение и согласилась вести ее историю болезни лично.

Посещения не занимали слишком много времени: Шизуне лишь дополняла анамнез некоторыми деталями, о которых Сакура рассказывала. Но поскольку ее состояние было стабильным, писать много не приходилось. После чего Шизуне выдавала ей необходимые лекарства до следующего приема, либо выписывала рецепт для аптеки, если чего-то из препаратов не находилось в резервах корпуса.

Сакура не планировала задерживаться в больнице и сегодня, сидя уже непосредственно на приеме и дожидаясь, когда Шизуне проставит печать в нескольких бланках. Смотрела на светло-голубой градиент, в который были окрашены стены пустующего большую часть времени кабинета, потому что постоянного врача здесь еще не имелось. И невольно задумывалась о том, что если все сложится в благоприятном ключе, то с большой вероятностью она задумается о том, чтобы самой лично занять этот кабинет в качестве врача.

Дверь осторожно распахнулась, и на пороге появилась медсестра, что почти незаметно прошла к столу и передала Шизуне несколько папок.

— Хатаке очнулся? — спросила она, не отрывая глаз от писанины.

— Просыпался утром, — проинформировала медсестра. — Подготовить документы к выписке?

Сакура замерла, чувствуя, как ее сердце замедляет свой ход, а к затылку подступает жар от накрывающего беспокойства, и сделала глубокий вдох, открывая рот в немом жесте.

— Он в порядке, — отстраненно сказала Шизуне. — Уже в порядке.

— Что случилось? — с трудом выталкивая слова, спросила Сакура.

— Открытый перелом и достаточно сильное кровотечение, — сухо констатировала она.

— Я зайду к нему? — почти требовательно проговорила Сакура. Так, что это прозвучало скорее как констатация, нежели чем вопрос.

— Конечно, — кивнула она, отдавая ей бланк. — Сто семнадцатая палата.

Куноичи в ту же секунду сорвалась с места, когда Шизуне окликнула ее:

— Сакура, бланк! — куноичи вернулась, поджимая губы в виноватом жесте, и забрала рецептурный листок, сворачивая его в несколько раз, после чего убрала в карман. — Говорю же, он в порядке, — бросила вслед Шизуне.

Едва сдерживая поток эмоций, Сакура шагала по коридору, изо всех сил пытаясь не сорваться на бег, чтобы скорее его увидеть. Она и не думала, что Какаши уже вернулся, в то время как он был серьезно ранен, находясь в больнице. А она об этом даже не подозревала. Потому что узнать было элементарно не от кого. Но даже если бы и знала, помочь бы все равно не смогла, ведь чакра в ее каналах почти не функционировала. Сердце отбивало в груди бешеным ритмом, так и норовя вырваться наружу. И Сакура вообще не понимала, какого черта с ней происходит. Тем более, что Шизуне четко дала понять: Какаши в порядке.

Она осторожно коснулась двери больничной палаты, бесшумно закрывая ее за собой, и прошла к кровати. Как и ожидалось, он спал. В целостности и сохранности. Куноичи судорожно сглотнула, опускаясь на край постели, и поправила одеяло, всматриваясь в растрепавшиеся по подушке пепельные волосы и закрытые в безмятежном спокойствии веки. Какаши казался таким беззащитным и уязвимым в этот момент, что Сакура не удержалась и поднесла руку к его щеке, желая прикоснуться. Но тут же себя одернула. Подумала, что ей будет лучше уйти. Она убедилась лично, что Какаши в полном здравии, и ее присутствие здесь не имело никакого смысла. Поэтому прямо сейчас следовало немедленно встать и покинуть палату — так твердил ее разум. Но вместо этого Сакура отводит его руку чуть в сторону и ложится на край кровати, прижимаясь к его груди. Касается кончиком носа его шеи, вдыхает запах, обводит контур его губ, скрытый под тканью маски. Вслушивается в глубокое размеренное дыхание и тянется к его ладони, переплетая их пальцы вместе.

Зачем это делает, сама не понимает.

В первый раз Какаши проснулся ранним утром от едкого запаха медицинского спирта, который на дух не переносил, потому что являлся слишком частым гостем больничной палаты, и это априори не могло вызывать приятных ощущений. Второй раз его разбудила медсестра во время обхода.

И третий происходил сейчас.

Сквозь сон он потянул носом нетипичный для больницы, но отчаянно знакомый цветочный аромат, у которого была лишь одна ассоциация — Сакура. И на мгновение открыв глаза, щурясь от яркого солнечного света, что проникал сквозь тонкие занавески, он убедился в своем предположении. Его рука коснулась изящных острых плеч, прежде чем он успел окончательно прийти в себя. Скользнула к тонкой шее, очерчивая невидимую линию, наполняя жест несвойственной ему нежностью и заботой. А другая ладонь прижала куноичи к себе.

Почувствовав прикосновение, Сакура вздрогнула и сразу же отстранилась. Бросила на него неловкий испуганный взгляд и хотела уже начать извиняться, но Какаши ее опередил:

— Почему ты здесь? — с какой-то особенной отстраненностью, но вместе с тем и мягкостью спросил он, понимая, что позволил себе лишнего.

— Я была на приеме и услышала, что вы тоже здесь, — прошептала она. — Как вы себя чувствуете?

— Полный порядок.

— Какаши-сенсей, я хотела извиниться, — протараторила Сакура, опуская глаза к полу, — за то, что тогда…

— Нет, — он вскинул руку, жестом останавливая ее. — Думаю, это мне следовало бы сделать, — Какаши нахмурился. — Извини, не знаю, что на меня нашло.

Сакура чувствовала, как ее ладони вспотели, а пальцы не могут найти себе места. Она сидела, боясь пошевелиться и поднять на Хатаке глаза. Без конца сминала край простыни, пытаясь выдавить из себя хоть слово, чтобы избежать неловкого молчания, но в голову ничего не приходило.

В палате вскоре стало невыносимо жарко, и, несмотря на распахнутую настежь форточку, весь кислород словно куда-то исчез. А давящая тишина от непонимания, что сказать дальше, и понимания того, что говорить им попросту не о чем, обрушилась на голову, словно ведро ледяной воды.

— Ладно, отдыхайте, — слишком резко бросила куноичи. — Я просто хотела вас увидеть.

— Сакура… — негромко позвал ее Какаши.

Но зачем? Они молчали минуты две, безмолвно сидя друг напротив друга, и избегали взглядов. Вряд ли у него внезапно появилось нечто, что он хотел бы ей сказать. Поэтому она не стала останавливаться и спешно покинула палату, желая как можно скорее оказаться где-нибудь подальше отсюда. Подальше от него.

«Зачем я вообще к нему приперлась?» — пронеслось в мыслях, когда она бежала прочь, спускаясь вниз по лестнице.

Сакуре хотелось провалиться сквозь землю от того, что она в очередной раз выставила себя полной идиоткой. Мало того, что пришла, когда ее явно не ожидали увидеть, так еще и на кровать завалилась. Она прокрутила в голове эту ситуацию снова. А потом еще раз. И еще раз. После чего на ее лице заиграла улыбка. Куноичи подумала, что раз она в некоторой степени не дружит с головой, почему бы этим не воспользоваться? С дураков и спроса нет. А с умалишенных — тем более.

И от души отлегло.

Не успев покинуть пределы больницы, куноичи вернулась обратно в корпус, радуясь, словно дитя своей находчивости. Отыскала среди толпы медиков Шизуне, после чего направилась в ее сторону. Махнула рукой, чтобы та ее увидела, и отошла к подоконнику, дожидаясь, когда Шизуне освободится.

— Что такое, Сакура? — обратилась к ней Шизуне. — Что-то с Хатаке?

— Нет-нет, все в порядке, — выдохнула куноичи. — Хотела спросить, когда он выписывается?

— Сегодня должен, — Шизуне пожала плечами. — Он проснулся?

— Да, — Сакура кивнула.

— В таком случае ему здесь незачем оставаться, — она мягко улыбнулась, поглядывая в сторону одного из докторов. — Ну, мне работать пора.

***

Когда Сакура пришла к Наоми, подруги дома не оказалось. Но куноичи заявлялась таким образом уже сотни раз, так что это не было проблемой. Она сходу распахнула дверцы огромного шкафа, снимая вешалки с яркой одеждой и аккуратно складывая их на кровать, когда изумленная Наоми с чашкой чая в руках появилась на пороге своей комнаты.

— У тебя случилось обострение? — щелкнув языком, протянула брюнетка, наблюдая, как Сакура роется в ее вещах.

— Какаши-сенсей вернулся и сегодня выписывается из больницы, — отвлеченно проинформировала Сакура.

— С ним что-то случилось? — напряглась Наоми.

— С ним постоянно что-то случается, но это уже не важно, — Сакура снизошла и перевела свое внимание на подругу. — Наоми, мне нужно что-нибудь соблазнительное, но при этом не звенящее пошлостью.

— Но это рабочая одежда, — рассмеялась она, подтверждая свои догадки. — Вряд ли здесь ты найдешь что-то подобное.

— А то черное платье осталось?

— Осталось, — загадочно промурлыкала брюнетка. — Тебе оно больше идет, так что можешь забрать себе насовсем.

***

Сакура проигрывала в своей памяти слова их последней встречи весь чертов месяц, каждый раз интерпретируя сказанное совершенно по-разному. И что именно Какаши хотел до нее этим донести, она не понимала. Может, он хотел держаться от нее на позволительном для посторонних глаз расстоянии, не желая подвергаться стороннему вниманию и осуждению. Потому что тот факт, что они проводят вместе слишком много личного времени, рано или поздно бы обнародовался. Может, Какаши сомневался насчет нее самой и того, что она может неверно трактовать его поведение. Может, ему просто все это было не нужно, и он хотел от нее поскорее избавиться.

А может, он просто ее хотел.

Последний вариант Сакура рассмотрела лишь недавно, и у нее не было совершенно никаких оснований так полагать. Но воспоминание о том, как Хатаке прижал ее к себе в больнице, до сих пор обжигало кожу, заставляя покрываться все тело мурашками. И направляясь прямо сейчас в его квартиру, куноичи решила поставить все на последнее предположение. Так что если она облажается, то, скорее всего, это действительно окажется их последней встречей. Потому что даже если она и вернется к статусу шиноби, Какаши не захочет работать с ней в одной команде.

Сакура толкнула входную дверь дома, что уже по наитию действовал на нее успокаивающе, но вместе с тем и волнительно, отзываясь в сердце тревожностью и страхом, что она может все в очередной раз испортить. Поднялась этажом выше, пригладила волосы и постучалась, в ожидании, когда ей откроют.

— Сакура? — Какаши открыл дверь, останавливаясь напротив. Окинул беглым взглядом ее образ и повесил на плечо полотенце, что держал в руках.

С кухни донеслись ароматные запахи чего-то жарящегося под характерные шкварчащие звуки раскаленного на сковороде масла, и Сакура потянула носом воздух, пытаясь уловить, что именно он готовил. Вероятней всего, это была рыба.

— Помешала? — она улыбнулась и переместила вес с одной ноги на другую.

— Заходи, — Какаши равнодушно пожал плечами, ведь они оба знали, что даже если бы она и помешала, он бы все равно ее пустил.

В тот же момент соседняя дверь распахнулась, и на лестничную площадку вышла возрастная женщина. Она поздоровалась с Хатаке, после чего демонстративно остановилась позади Сакуры и бросила на нее неодобрительный взгляд. Покачала головой, бубня себе под нос что-то о своей молодости и скромном поведении, чего ни Сакура, ни Какаши толком не разобрали, и направилась к лестнице.

— Ну и чем ты думала, заявляясь ко мне в таком виде? — спросил он, сидя уже за кухонным столом.

— Вам не нравится? — Сакура вздохнула, не понимая, какой вообще реакции от него ожидала.

— Не самые приятные воспоминания, — заметил он, намекая, по всей видимости, на убийство Даичи.

— Я могу его снять, — как можно уверенней предложила Сакура.

Какаши откинулся на спинку стула и отвел взгляд в сторону, пытаясь не смотреть на нее вообще, но внимание то и дело возвращалось к стройным ногам, обнажающимся в разрезе черной материи.

— Если ты решила таким образом пошутить, то вышло, мягко говоря, не смешно, — сухо бросил он. Поднялся, убавил газ и накрыл сковороду крышкой. — Ужинать будешь?

— Нет, — отмахнулась Сакура. — И я не пыталась шутить.

— Тогда что ты пыталась?

— Ну… — замялась она, — вы же сами в тот раз сказали, что вы мужчина, и что я не могу так просто оставаться у вас на ночь. Поэтому я подумала, что если для того, чтобы проводить с вами больше времени, — куноичи взяла паузу, подбирая слова, — мы можем просто заняться секс…

— Сакура, пошла вон отсюда, — Какаши перебил ее на полуслове, раздраженно указывая в сторону двери, и сжал пальцами переносицу. — Ты оглохла? — переспросил он, рассматривая вжимающуюся в стул куноичи, что нервно постукивала пальцами по стеклянной столешнице.

— Пожалуйста… — прошептала Сакура в тот момент, когда он от нее отвернулся.

Она беззвучно поднялась из-за стола и так же тихо, едва касаясь пола, подошла к Какаши сзади, обнимая его со спины. Прижалась, вдыхая его запах, и обвила руками чуть крепче.

— Не отталкивайте меня. Я просто хочу быть рядом, — неуверенно и скомкано выдохнула Сакура. — Во всех смыслах. И может, я не совсем в себе, но я не слепая, — она сделала паузу. — Если бы не ваша реакция в больнице, я вас уверяю, меня бы здесь не было.

— Будет лучше, если ты уйдешь, — сдержанно произнес Какаши. — Правда.

Но ее ладони по-прежнему блуждали по его торсу, и он не спешил отстраняться. И Сакура расценила это как согласие. Отвела его руку в сторону и занырнула под нее, оказываясь лицом к лицу. Не разрывая касания, забралась на подоконник, чтобы оказаться уровнем выше, и, тяжело вздыхая, притянула Какаши к себе, утыкаясь носом в его грудь.

— Вы не хотите, чтобы я уходила, Какаши-сенсей, — проговорила Сакура, поглаживая его спину. — Не хотите.

— Все это не важно, — низким голосом ответил он. — Я не хочу переступать черту.

Ощущать рядом с собой ту, что преследовала тебя своим образом, даже не находясь рядом, было мучительно тяжело. И еще сложнее оказалось держать дистанцию, находясь рядом. Его разрывало от двойственности ощущений: желания коснуться в ответ, опустить руки на изгиб тонкой талии, вдохнуть полной грудью запах ее кожи, что сводил с ума, и понимания того, что все это недопустимо. Еще больше недопустимо, чем позволять сейчас Сакуре обнимать себя.

— Почему? — растерянно спросила она.

— Потому что ты нестабильна и нуждаешься в тепле и поддержке, — сдавленно произнес Какаши. — Я не собираюсь пользоваться твоим состоянием.

— У меня есть поддержка, — отрезала Сакура. — Я нуждаюсь в вас. И я знаю, что вы никогда бы не причинили мне вреда. Поэтому не говорите об этом в таком ключе.

— В твоей голове творится полнейший хаос. Тебе это не нужно, — он вздохнул. — Это не нужно никому из нас.

— Тогда почему ваше сердце сейчас бьется так же быстро, как и мое? — прошептала Сакура, вслушиваясь в отбиваемый под его ребрами ритм.

Она завела руки выше, скользнула по его шее, поднимаясь к маске, и неуверенно остановилась у краев черной ткани. Обвела кончиками пальцев контур его губ и подбородка и притянула к себе.

— Можно? — едва слышно спросила она, встречаясь с полным сомнений взглядом.

— Тебе внезапно понадобилось мое разрешение? — Какаши покачал головой, в то время как Сакура потянула его маску вниз. Накрыла его щеку мягкой теплой ладонью и коснулась пересохшими от волнения губами его рта.

Это был почти невесомый, сдержанный поцелуй — крохотное мгновение, что напрочь выбило почву из-под ног, заставляя падать в пропасть, которую Какаши сам себе и вырыл. Всего лишь прикосновение губ, лишенное похоти, но наполненное чистым искренним желанием.

И в голове по-прежнему кружились мысли, напоминающие о том, что это недопустимо. Он понимал, что должен все прекратить. Должен вразумить Сакуру и в первую очередь себя самого. Должен пресечь любые попытки и возможности подобного поведения в будущем. Но все, что он делает — растерянно подается ей навстречу.

Взгляд Сакуры полон тепла и нежности в тот момент, когда она смотрит на него, накрывая своей маленькой ладонью его руку. И Какаши абсолютно убежден: ее глаза — самое прекрасное, что он когда-либо видел в своей жизни. Он заводит ладонь ей за голову, растворяясь в пленительной глубине зеленых радужек, и пропускает сквозь пальцы розовые пряди волос. Бережно целует Сакуру в лоб, все еще находясь в борьбе со своими чувствами. И все это настолько очевидно, что не может остаться незаметным.

— Мне уйти? — спрашивает Сакура, и, противореча вопросу, обхватывает руками крепкие плечи, подтягиваясь вверх, после чего обвивает его торс ногами.

— Если хочешь, — Какаши выдыхает ей на ухо, и от его низкого бархатного тембра Сакура покрывается мурашками.

— А чего хотите вы? — целует его в шею, оставляя влажные следы, и поднимается выше, к губам, чувствуя триумфальную победу над тем, что, наконец, видит его без маски.

— Чтобы ты была счастлива, — Какаши отвечает расплывчато, понимая, что у него вообще не осталось никаких сил противостоять им обоим. И он не может больше сопротивляться.

— Оу, — улыбается куноичи. — Тогда мне придется сюда переехать, — касается своим кончиком носа его, нежно потираясь, и добавляет. — Шучу. У меня же нет цели свести вас с ума.

— Да? — Какаши улыбается в ответ, когда Сакура тянется к проступившим на его щеках ямочкам. — По-моему, ты сейчас именно этим и занимаешься.

Никто из них не замечает, как они, совершенно погруженные в эмоции друг друга, оказываются в спальне. Но видеть Сакуру в своей постели стало уже чем-то настолько обыденным и привычным, что Какаши бы уже слабо представлял без этого свою жизнь. И в какой-то степени он даже благодарен ей за упертый характер, потому что сам бы этого точно не допустил.

Зеленые глаза блестят в полумраке, отражая блеклый свет настольной лампы, на щеках — легкий румянец, а распухшие от поцелуев губы все так же растягиваются в улыбке, когда они встречаются взглядами. Сакура водит руками по его плечам, соскальзывая на черную безрукавку, когда ловит себя на мысли, что хочет увидеть его более раздетым. В общем-то, за столько лет работы в одной команде она уже наблюдала своего командира без футболки и знает, что он в хорошей форме. Но она никогда об этом не задумывалась. Однако сейчас, когда он находится так непозволительно близко, об этом нельзя не задуматься.

— Снимите ее… — сбившимся голосом просит она, размыкая поцелуй, и падает на подушку, когда Хатаке покорно поднимается и стягивает с себя безрукавку, оставаясь в шортах.

Он нависает сверху, и Сакура интуитивно разводит ноги, притягивая его к себе так близко, как это только возможно. Его поцелуи такие же сдержанные, но с каждым мгновением наполняются все большей чувственностью. Его рука лежит на ее шее, а большой палец поглаживает острый подбородок, в то время как Сакура проникает в его рот уже более настойчиво, обвивает его язык своим и игриво покусывает губы. Она понимает, что если захочет остановиться — Какаши в ту же секунду остановится. Но она никогда в жизни этого не захочет. И уж точно не сейчас, когда по ее телу от каждого его выдоха и прикосновения пробегают маленькие электрические разряды, а мысли и желания собираются в кучу, наслаиваясь друг на друга и сосредотачиваясь целиком и полностью на нем одном.

Сакура дергает боковую молнию своего ципао, понимая, что Какаши, вероятно, требуется чуть больше мотивации, чтобы поддаться желанию окончательно. В котором куноичи ни на секунду не сомневается, потому что ощущает твердость его намерений между своих бедер, без конца задевая и провоцируя его. Она отбрасывает в сторону верхнюю часть одежды, наслаждаясь реакцией Какаши на свое тело, потому что это сработало должным образом. Сакура буквально проникается всей той сексуальностью, что он видит в ней, и ее самооценка, живущая где-то на дне океана, поднимается на поверхность, уверенно держась на плаву.

Без собственного на то желания, Какаши представлял грудь своей куноичи бесчисленное множество раз за последние несколько недель. И то, что он видит сейчас, превосходит все ожидания. Потому что Сакура прекрасна во всем. От и до. Ее упругая грудь с нежными розовыми сосками незамедлительно реагирует на его прикосновения, когда он оставляет влажную дорожку из поцелуев, скользя от выраженных ключиц ниже. Обводит языком контур ее соска, потягивая его, и накрывает ладонью, слегка сжимая другой. Слышит ее участившееся сердцебиение и сладкое дыхание, когда Сакура запускает руку в его волосы.

— Ками… — шепчет Сакура, подтверждая тот факт, что ее грудь слишком чувствительна и прогибается в пояснице, снова задевая его.

И сохранять в себе нежность очень непросто, когда хочется как можно скорее сорвать с нее всю одежду и оказаться внутри. Но Какаши никогда не допустит даже намека на грубость по отношению к Сакуре. Поэтому он лишь переводит дыхание, пытаясь вернуть себе самообладание. Гладит ее нежный подтянутый живот, задерживаясь на леггинсах, и Сакура приподнимается, позволяя стянуть их.

В ней нет столько смелости, сколько было, когда она напилась на миссии. Но в ней также нет и страха, который она могла бы предположить. Нет даже намека на волнение, что лишь подтверждало ее всецело безусловное доверие Какаши. Поэтому, когда он снимает с нее всю одежду, оставляя обнаженной, она смотрит на своего командира, ничего не зная о смущении, и спрашивает:

— А вы?

— Позже, — выдыхает Какаши, разводя ее ноги, и опускается ниже, оказываясь между ее бедер.

Что ж. Сакура о таком вообще не думала и была несколько не уверена в необходимости делать это с ней. Она не знала почему именно, но оральный секс всегда казался чем-то более интимным и близким, хотя у нее не имелось вообще никакого опыта и сравнивать было не с чем. Тем не менее, такие предубеждения крепко засели в ее голове, и Сакура думала, что все это странно, ведь они даже не находились в отношениях. Но все ее мысли развеялись в один момент, когда кончик его языка оказался поверх ее клитора, касаясь и лаская ее самую чувствительную точку.

Погруженная в свои чувства и ощущения, Сакура отдавалась самому невероятному, что когда-либо происходило в ее жизни. Она забывала, как дышать, задыхаясь в собственных стонах. Сминала простыни, водила ладонями по широким плечам, очерчивала на его коже многочисленные, но такие гармоничные шрамы, сохраняя каждую деталь в своем сознании. Она отчаянно желала запомнить все: от и до, не зная, повторится ли между ними что-то подобное снова.

Тепло, что прежде распространялось по всему телу, опустилось вниз живота, становясь значительно ярче, и пробирало легкой дрожью. Сакура закрыла глаза в тот момент, когда ослепительная вспышка ее чувств оборвалась, и она вцепилась своей рукой в запястье Какаши, не заметив, как чакра от перепада эмоций пробудилась, концентрируясь в ее пальцах. В глазах потемнело, и, вероятно, гамма чувств от ее оргазма в какой-то момент заставила чакру вновь циркулировать по ее угасшим прежде каналам. Какаши на мгновение отстранился, одергивая руку. И слава богам, он успел это сделать прежде, чем заработать очередную от Сакуры травму.

— Извините, — хриплым, сбившимся голосом выдохнула куноичи, виновато рассматривая его расширенными от возбуждения зрачками.

— Ну что? — он улыбнулся. — Спать?

— Вы издеваетесь? — Сакура нахмурилась и замотала головой. Выпрямила ногу, что до этого была согнута в колене, коснулась тонкой лодыжкой его торса, скользя по рельефному прессу, и опустилась к паху, слегка надавливая, когда Хатаке резко выдохнул. — Я тоже умею издеваться.

— Не сомневаюсь, — прошептал он, стягивая с себя шорты, и вернулся к Сакуре, накрывая ее тело своим. — Расслабься и постарайся меня не убить своими выбросами чакры.

Он прошелся пальцами по внутренней стороне ее бедер, вызывая мурашки, обхватил за талию и прижался ближе, удерживая темный взгляд на зеленых расфокусированных глазах куноичи. Опустил руку ниже, растирая головкой члена ее смазку, и толкнулся внутрь, заставляя ее содрогнуться. Сакура впилась ногтями в его спину, искажаясь гримасой боли, пока не вспомнила о том, что может воспользоваться чакрой и в благих целях, после чего направила ее к своей промежности, устраняя дискомфорт.

— Разумное решение, — заметил Какаши, притягивая ее к себе за подбородок. И, нежно целуя, продолжил двигаться, позволяя себе ускориться.

— Было бы глупо не воспользоваться, — простонала Сакура, — вернувшейся ко мне привилегией.

Куноичи вновь протянула к Какаши свои ладони, касаясь его с каким-то особенным, свойственным только ей мягкостью и теплом, и под ее ресницами проступили крупицы слез, а губы растянулись в тонкой улыбке. Какаши на мгновение закрыл глаза, полностью растворяясь в ней, в каждом ее вдохе и выдохе, бережно смахнул слезы и вновь накрыл ее губы своими.

Он никогда не был сторонником долгих поцелуев. Да и сторонником нежного секса он тоже не был. И с любой другой женщиной что-то подобное вызвало бы в нем не больше, чем скуку. Но с Сакурой все происходящее было настолько искреннем и естественным, что он едва ли подозревал, что вообще способен испытывать нечто сентиментальное по отношению к другому человеку.

Приоткрытая форточка обрамляла вид на пышный городской пейзаж, где люди прогуливались по площади, а их голоса и смех невольно проникали в уют этой комнаты. Отголоски табачного дыма лениво кружились в воздухе, доносясь с соседнего балкона, и Сакура непременно возмутилась бы, несмотря на то, что и сама в недавнем времени курила. Но здесь и сейчас для нее всего этого не существовало.

Руки, что механическими, отточенными до автоматизма движениями, без промедления забирали сотни жизней, сейчас выводили на ее спине невидимые узоры, даря невероятную нежность и заботу. Она не знала, что будет завтра. Не знала, как теперь сложатся их отношения. Но единственное, в чем Сакура была абсолютно уверена — она никогда об этом не пожалеет. Потому что совершенно точно знала: Какаши дал ей все, что только мог, и даже больше, чем то, на что он был способен.