— Горшочек, иди-ка сюда!

Михаил вздыхает. Пробиться сквозь толпу людей в принципе не составляет труда, но он умеет различать ситуации, когда можно воспользоваться возможностями, которые дает ему "образ", а где свое панковское мировоззрение лучше запихать куда подальше. В конце концов, нет никакой чести в том, чтобы выяснять отношения с бабками и мамашками, о слабых в принципе в здоровом обществе положено заботиться, а значит - в его ситуации - лучше бы пропустить вперед. Но воодушевленный голос Шута доносится со стороны витрины, а ее из-за кучи народу не видно: только разноцветный подпрыгивающий от нетерпения колпак. То есть, подпрыгивает, конечно, не он, но...

— Ну че.

— Вот это, вот это, вот это, вот этого дохуя, еще вот это, и вот этой залупы кило.

Михаил открывает рот, чтобы послать его куда подальше, но вспоминает, что вокруг вообще-то люди, причем в основном либо пожилые, либо совсем еще маленькие. И эта страхоблядина прекрасно все понимает, потому и наглеет. Остается только пожать плечами и встать в очередь. 

Хуй его знает, как их вообще занесло в какое-то подобие кондитерской, и как эта херупонь вообще тут оказалась. В последнее время по этому проспекту Михаил ходил довольно часто, и почти всегда - в трезвом виде, и ничего подобного раньше не замечал. Может, только открылось. Потому и народу столько, что не продохнуть. Хули не поставить столов было, чтоб хотя бы дети сели и не путались под ногами? Очередь едва двигалась. Шут довольно раскачивался с пятки на носок, высматривая своим орлиным взором местечко для своей царской жопы. Изящно поднявшись над толпой, он натурально поплыл к свободному столику, не забывая рисоваться так, будто все эти люди могли его видеть. Михаил вздохнул. Иногда с ним действительно было очень сложно.

На нем очередь почему-то закончилась. Вероятно, люди заглядывали в дверь заведения, видели его спину и всклокоченные со сна волосы, которые он не потрудился причесать, и приходили к выводу, что ошиблись вывеской и зашли вместо кондитерской в рюмочную или другую обрыгальню. Плюс в этом был: народу стало поменьше. Но был и минус: хорошо было видно довольное ебло Шута, по губам которого легко можно было прочитать традиционное "алкаш, наркот, пу-га-ло". На это даже обижаться было бессмысленно, потому как оскорбления из уст Шута можно и нужно было принимать за комплименты. 

— Здрасте. Э-эм... - уставшее лицо продавщицы никоим образом не способствовало ускорению речи, которая лилась рекой только в мыслях, а на выходе всегда превращалась в нечто жалкое и путанное, только Андрюха обладал уникальным даром понимать его буквально с полуслова. - Мне вот этих пышек сколько осталось, конфет этих вот... что там еще...

— Да давайте я вам соберу, - женщина неожиданно улыбнулась, как-то посветлела лицом, что ли. - Самого вкусного, что осталось.

— Э... Спасибо.

Вышло прилично. Сдержанно выругавшись, Михаил расплатился и развернулся, чтобы кивком пригласить еболдыша к выходу, но едва не впилился в человека, который стоял у витрины, печально глядя на почти пустые полки с какой-то хуйней, которую жрать точно нельзя. 

— Ебать! Извиняюсь, не видел.

— Ничего, - человек улыбнулся, и в помещении будто стало легче дышать. - Со мной такое бывает.

Михаил машинально кивнул, не зная, что ему делать с этой охуительной информацией. Он вообще терялся, когда ему приходилось общаться с незнакомыми людьми, особенно если заранее к этому общению он не готовился. Впрочем, этого человека нельзя было назвать совсем уж незнакомым: Михаил вспомнил, что уже где-то видел его лицо. 

— Здра-асте посрамши, - Шут возник как всегда не к месту, зато красиво, буквально вынырнув из табачного дыма, смешавшегося с запахом выпечки в ядреную смесь. - Это же этот, как его, ну занудный.

Круг подозреваемых сузился. Занудными страхоблядина называла только тех, кто: отказался участвовать в оргии; отказался дружески ширяться на брудершафт; упоминал в его присутствии о том, что от "всего этого" можно сдохнуть; ну и еще Бутусова. Каким образом последний попал в этот охуительный список, если они с Шутом никогда не виделись, для Михаила оставалось загадкой, но спорить с такой характеристикой было трудно. Что ж, вот и познакомились. Сам-то Михаил видел его не впервые, но из предыдущих встреч ничего для себя не вынес. Люди, которые его не цепляли, не оставляли особого следа в памяти, но в этот раз что-то, очевидно, было иначе.

— Горшочек, ну что мы стоим? - обманчиво ласково поинтересовался Шут. - Пышки стынут как мои чувства к тебе, дай же мне вкусить их нежную плоть, присыпанную пудрой, хули ты стоишь тут как овца какая-то?! Сливай его и пошли!

— Отойдите.

Михаил вообще не понял, как это произошло. Бутусов, кажется, вообще не шевелился, только кивнул куда-то в сторону. Вот в ту сторону Шут и улетел, кувыркаясь и вереща так, что даже у Михаила, который слыхал, кажется, всякое, вяли уши. Огромное окно, которое одновременно служило и витриной, разбилось с оглушительным звоном. Конечно, не на самом деле. Оно обязательно разобьется и в реальности, но чуть позже: Михаил приметил такую статистику. Все, что Шут ломал, конечно, оставалось на своем месте, но потом обязательно ломалось в точности так, как это сделал он, хоть уже и без его участия. 

— Е-мое, - Михаил поставил пакет с пышками и сладостями на прилавок и огляделся, куда бы присесть. - А как... А это...

— Расскажу за... одну пышку и пакетик мармелада. 

Михаил покосился на продавщицу. Она продолжала улыбаться, но, кажется, даже не шевелилась, как будто время вообще остановилось. Блять, он же с утра не пил, о хмуром тем более речи не было, схуяли его так разъебало-то?! Ладно еболдыш, к нему он уже как-то привык, ну всякое бывает, но такой хуйни... Он сам не понял, как вытащил пышку и ебаный мармелад.

— Понимаете, - Бутусов прислонился бедром к витрине и принялся жрать, как будто тысячу лет не ел, и уж тем более пышек. -Для этого надо быть немного колдуном.

— А.

Ну а хули тут еще скажешь?! Ясен хуй блять, что для такой хероебины надо быть колдуном, открыл, блять, Америку, умник ебучий! Тебя спросили, как ты это, сука, делаешь! Как ты блять вообще эту хуевину видишь! 

Бутусов рассмеялся и облизал пальцы, вымазанные в сахарной пудре. Шута видно не было. Но что самое стремное - его не было и слышно.

— В вас этого нет, - он покачал головой, улыбаясь немного смущенно, будто сам был в этом виноват. - В вашем... друге, если можно так выразиться, есть.

— А он... Что? Ну...

— Сложно сказать. Мне бы не хотелось вляпываться в эту историю.

— Мне помогать не надо, понял, нет? - Михаил почувствовал, как раздражение, начало которому положили еще ужимки Шута с самого утра, начало, наконец, прорываться наружу. Испытывая трудности с тем, чтобы правильно доносить свои мысли, он терпеть не мог, когда люди, у которых такой проблемы не было, начинали ебать ему мозг. - И спасать меня не надо, просто скажи, блять, о чем тебя просят, и все. Сам разберусь.

— Я бы сказал, что к вам прицепился мертвец, но я не вижу его мертвым, - Бутусов, кажется, совершенно на него не обиделся. Очевидно, ему часто случалось быть обруганным. - Пусть его облик не вводит вас в заблуждение, он мог выбрать его специально для вас. Возможно, он где-то потерял свое тело, и использует ваше, чтобы почувствовать жизнь. Но обратите внимание, Миша, для этого ему нужны очень яркие чувства и эмоции, обычной радости от встречи с друзьями ему будет мало. Его собственная чувствительность и без того невысока, а со временем будет еще притупляться, и он будет требовать все больше и больше. Выставляя все так, будто бы это вам нужно, но на самом деле нужно только ему.

— И че делать, е-мое?

— Не знаю, - Бутусов доел мармелад, аккуратно сложил пакетик и метко запустил его в мусорное ведро позади продавщицы: та даже не моргнула. - Между вами есть какая-то связь, он не просто так выбрал именно вас, значит только вы можете ему помочь. Спасти или... угробить.

— Но...

— Я же сказал, - Бутусов отступил от витрины всего на полшага, но пространство вдруг наполнилось звуками и запахами, а продавщица, наконец, чихнула, подав тем самым признаки жизни. - Для этого надо быть колдуном. 

— Пидарас ебучий, мошонка ослиная, залупа конская! Трижды промудохуеблядское пиздопроебище!

Михаил испуганно огляделся. Он не мог вспомнить, как вышел из кондитерской и уж тем более как прошел полпути до дома, да еще и в компании Шута, который, кажется, не затыкался все это время. Во всяком случае, если судить по ругательствам: он начал выдыхаться. Ну, он хотя бы выглядел целым и невредимым, уже неплохо.

Поднимаясь по лестнице под оглушительную матершину своего спутника, Михаил раздумывал над тем, что ему делать с полученной информацией. Он действительно считал, что помощь ему не требуется. Но по какой причине? Закрыв за собой дверь, он аккуратно разулся, поставил ботинки на отведенное место и пошлепал на кухню, мыть руки и раскладывать сладости по вазочкам. Когда до них доберется мама, у них уже не будет вкуса, и и она скажет, чтоб он больше никогда ничего в этой кондитерской не покупал, потому что Шут уже их как бы сожрет. Интересно, а может ли он то же самое сделать с людьми? Наверняка может. Что если он прямо сейчас именно это и делает с ним? Да ну, хуйня какая-то.

— Еболдыш! - Михаил заглянул в комнату, метраж которой Шут измерял нервными шагами. - А ну быстро руки мыть и за стол. Пышки остынут твои.