Холодный ветер кружит в своём потоке снежинки, что с удовольствием присоединяются к этому зимнему балу, заползая под чужие плащи и свитера, морозя редких прохожих, которые отважились выйти на яркий свет раннего утра в такую пургу. В городе N за толстыми стенами поспокойнее, там не свистит и не завывает вьюга и лишь изредка просеменит где-то парочка детишек, хихикая и веселясь. Хьюстону же не до смеха.

Его замерзшие пальцы, что горят яркой пунцой нервно теребят застежку собственной накидки, утепленной шерсткой какого-то зверька. Дедушка подарил её ещё давно, счастливо приговаривая "на вырост". Ох, знал бы он на какой отчаянный шаг решился его внук...

Массивная дверь библиотеки с трудом поддается слабым, дрожащим от холода пальцам. Вход завален снегом, а потому заставить её поддаться ещё сложнее. Кое-как приоткрыв мелкую щелочку Хьюстон проскальзывает во внутрь, ощущая как по помещению и по нему самому прокатился холодок. Мелко вздрогнув он торопиться закрыть её, от чего по большому залу раздается громкий хлопок. Зря он так шумит.

Только после того, как массивная дверь, исписанная красивой узорчатой резьбой, вновь затворилась, Ксено ощутил как тепло обнимает его своими большими лапами. Здесь вовсе не холодно. Посильнее закутавшись в свою меховую накидку юноша глянул вглубь тёмного зала: свечи не горят, а окна у лестницы плотно зашторены каким-то полотном. Через ткань не пробивается даже намека на спасение, в случае чего, а единственный источник света в комнате — небольшой камин, в котором потрескивало свежее полено.

Не так он запомнил это место. Прежде здесь было светло и спокойно, сейчас же обрывки страниц каких-то книг, скомканные или порванные, окропленные кровью или вовсе пропитанные ей насквозь наводили ужас, мелькая то тут то там. Хьюстона практически тошнило от этого вида. Но как ни странно омерзительного гнилого запаха в доме не стояло, даже наоборот, пахло чем-то травянистым и успокаивающим, будто мятные благовония заботливо подпаленные и оставленные тлеть где-то в уголке.

Подавляя в себе тревогу, Ксено шагнул вглубь, пока доски под его ногами предательски поскрипывали, лишний раз позволяя обитателю этого дома убедиться — его следующая жертва ещё здесь. Меховой капюшон его накидки осторожно открывает вид на миловидное личико с мягкими округлыми чертами, а шарф, когда-то подаренный бабушкой ослабляет свой хват, открывая вид на утонченную лебединую шею. И весь этот вид мог бы быть словно красная тряпка перед носом у быка, если бы Хьюстон не был так бледен. Черты его стройны, а сам он худ до безобразия, хотя невозможно не признать — есть в этом какой-то шарм. 

Свет камина маячащий меж полок будто ловушка для мотылька, в которую юноша так любезно угодил, подходя ближе. Дрожащие от переохлаждения пальчики выставляются ближе к огню пока юноша так опрометчиво расслабляется, ненадолго прикрывая глаза. Вид родных мест, по которым так изголодалось его сердца почему-то успокаивал, пускай даже его мирные воспоминания и осквернены жуткими события последних лет. 

Его сердце жалостливо скулило в объятиях нежных мечт о лучшем будущем, утешая и придавая сил, пока совсем близко не послышался чужой голос:

— Что ты здесь делаешь? — прозвучал над ухом бархатный тембр, заставляя Хьюстона вздрогнуть.

Однако стоило юноше резко обернуться, как за спиной никого не оказалось и единственным напоминанием о присутствии чужого голоса было горящее ярко розовым цветом чувствительное ухо Уингфилда, поверх которого тут же легла его ладонь.

По сравнению с его порозовевшими ушами сам Ксено выглядел бледнее некуда, чертовски напуганный, ошарашенный происходящим. Глаза его беспорядочно метались из угла в угол в поиске зверя — вампира, пока над ухом вновь не прозвучало:

— Кто ты?

Очередное резкое движение в сторону мнимого источника звука ничего не дало, ровно как и до этого. Вокруг ни намека на чужое присутствие... И Ксено бы и остался так стоять как круглый идиот, теребя расписную ручку серебряного ножа, заточенного до скрипа, если бы не почувствовал как по его талии поползли чьи-то руки, потягиваясь ближе к перепуганному парню.

— Чего же ты молчишь? Испугался? — нарочно ласково звучит бархатный голос, даже с лёгким шлейфом какой-то грусти, будто и не издеваясь вовсе.

В тот момент в груди всё болезненно сжалось от осознания, насколько быстро Хьюстон угодил в чертову ловушку. Думать надо было быстро.

Задержав дыхание и выхватив нож из под ремня, он, особо не задумываясь, замахнулся, ловко уйдя из-под цепких вампирских лап, направляя собственное оружие на, явно не ожидавшего такого поворота, вампира.

Теперь то он видит его воочию. Женственные черты в изяществе соблазнительного острого личика, будто сладкий яд смешанный с вином, остающийся на языке покалывающим кисловатым послевкусием. Должно быть это просто ожившее искушение. Но Уингфилд знает, как бы не был прекрасен монстр, его наружность обманчива.

И этот самый монстр изумленно  рассматривает юношу перед собой, а взгляд его будто пронизывает холодком насквозь, вызывая мурашки, ползущие по спине. Смотрит не куда-нибудь, а прямо в глаза, в эти блестящие вселенные заточённые в стекло колбы. Он поднимает ладони, в примирительном жесте, отступая на полшага, сраженный этими темными глазами, полными ненависти.

Но Хьюстон отступить не даёт, стремительно сокращая между ними расстояние, очевидно, рассчитывая закончить всё здесь и сейчас, почти сразу начиная сожалеть о своем поспешном решении. Длинна его накидки играет против него и вовремя прижав ее край к полу вампир выигрывает для себя ещё пару мгновений, чтобы ловко поймать споткнувшегося о собственную ткань Уингфилда, держа и крепко сжимая его запястье, что удерживало серебряный ножичек. А взгляд всё так-же направлен прямо в глаза, заставляя Ксено презрительно сощуриться от недовольства такой близостью. 

— Может всё-же скажешь мне своё имя?— со всей искренностью вопрошает вампир, вызывая у Хьюстона лишь очередной скачок злости. Он будто играет с ним.

— Я не собираюсь вести диалоги с мерзким чудовищем! — наконец отзывается Ксено.

После очередной попытки юноши освободиться из лап зверя они неизбежно валятся на пол. Но в этот раз инициативу перехватить Хьюстону всё же удалось и на прекрасном лице чудовища красовался пузырящийся порез вызывая с его стороны недовольное болезненное шипение. А сам он оказывается пригвожден к полу, пока Ксено, в дрожащих руках которого был окровавленный нож, сидел прямо на его животе, не позволяя чудищу двинуться.

От вида раны на чужом лице, из которой сочилась неестественно красная кровь, перед горлом встал ком. Кровь, кровь, кровь. Её вид, её запах и металлический вкус во рту. Лицо юноши будто побледнело его на пару оттенков, а руки крепко сжимали расписанную рукоятку изящного ножа, боясь его выронить.

Нет, нет, нет, только не это.

Его дыхание сбилось, а глазки отчаянно забегали от пореза к ножу, будто и вовсе не замечая шок опешевшего вампира под ним. Юноша задрожал, ощущая себя слишком беспомощно. О нет, он не сможет этого вынести, не сможет отомстить убийце его дедушки и уж точно не сможет взять на свои плечи ответственность за это убийство, даже если это будет чудовище. На что он только надеялся...

— Ненавижу... — прошептал Хьюстон, сжимаясь от собственной слабости и накативших воспоминаний, которые волной окутывают все его мысли, вынуждая зажмуриться, всхлипывая.

И вампир изумленно замер, ощущая как на его щеку рухнула чужая слезинка. Тяжело сглотнув он неторопливо, будто боясь спугнуть столь ранимое существо, восседающее прямо на его животе, бережно коснулся чужих лопаток, прижимая к себе хнычащего Уингфилда, от чего тот кажется окончательно сломился. Его плач был отчаянным, но тихим. Будто плач забытого ребенка, что забился в угол от страха и беспомощности. И вампир будто ощущал это кончиками своих пальцев, ласково поглаживая вжавшегося в него юношу по спине.

— Ненавижу... — продолжал шептать между всхлипов он, цепляясь за ласковое чудище. — Ненавижу тебя...

И вампир впитывал эту ненависть,  наблюдая как нож выпадает из чужих рук…