Ноябрьский закат, рдеющий в просветах между высотками, отражался в безликих окнах городских построек и стеклах проезжающих мимо машин. Робкие порывы холодного ветра шевелили костлявые макушки деревьев и трепыхали отросшую челку, а подбирающийся к минусовой отметке воздух, смешиваясь с дымом тлеющей во рту сигареты, обжигал ноздри и заставлял глаза противно слезиться. Кожу на лице и ничем не прикрытых пальцах неприятно стягивало и пощипывало, но залезать в теплый салон внедорожника, в чей железный бок упиралась поясница, не было ни желания, ни, в общем-то, резона: вот-вот должен был подъехать Игорь.

Прикончив уже вторую сигарету за последние пятнадцать минут, Арсений метнул взгляд к двери одного из заведений, в которую время от времени проскальзывали неоднозначные (и некоторые весьма знакомые) личности. От нечего делать он вел мысленный подсчет и насчитал уже семь таких похожих друг на друга мутных физиономий.

Каждый раз, когда внимание Арсения не было занято входной дверью бара и съездом на узкую парковку, глаза его тут же опускались к часам на правом запястье — сейчас, как и секунду назад, они показывали без четверти пять, отчего казалось, будто с каждой проведенной вне дома минутой время каким-то неведомым образом превращалось в тягучее, постепенно застывающее вещество, так и норовившее окаменеть окончательно. Он выпустил облачко пара, смешавшееся с сигаретным дымом, и слегка нахмурился, потупив взгляд в носки собственных ботинок.

Помимо предстоящей встречи с Игорем и кучкой отмороженных бандюг, его голову вот уже целые сутки терзала мысль о нездоровом парне, которого он запер в полном одиночестве.

Нет, не так.

Мысль «о парне» доводила его куда дольше двадцати четырех часов к ряду — едва завидев переминающегося на террасе «старого братка» Игоря сквозь тонированное стекло пассажирского, Арсений завис на добрые секунд десять, чтобы затем очнуться с подзабытым навязчивым ощущением, — чего нельзя было сказать об «обдолбанном торчке», которого на свой страх и риск пришлось закрыть в стенах не-собственного дома. Впрочем, благосостояние домишки на фоне и без того покалеченного наркоши заботило мужчину гораздо меньше, пусть за доверенную ему недвижимость Попов отвечал головой. Зная Игоря и его взрывной характер, не было никаких сомнений, что за Антона он отхватит гораздо быстрее, особенно учитывая все его просьбы — они градом посыпались на его бедовую голову спустя всего полтора дня, которые Шастун безвылазно провел в запертой изнутри комнате, о чем Арсений не преминул любезно сообщить Игорю — привезти парня с собой и все-таки передать под заботливое крыло Быка. Несмотря на все уговоры, граничащие с угрозами, на встречу Арсений приехал один. Выволочь Шастуна за пределы комнаты, не то что из дому, ему, очевидно, не удалось, да и, честно сказать, он не то чтобы сильно старался. Арсений понимал — парню нужно время, чтобы просто прийти в себя, и лишние поползновения в его сторону могли только навредить: он мог сбежать, пораниться, а то и вовсе поранить кого-то ещё, поэтому его затворничество было, пожалуй, наилучшим вариантом из всех возможных; что-то подсказывало, будто таким образом Антон действовал по давно известной ему выверенной схеме.

Кончик дотлевающей между пальцами сигареты багровел при каждом дуновении ветра, сливаясь с краснеющей вдали полоской заката: она неумолимо уменьшалась под навалившемся пластом сизых туч, грозясь перегореть и, точно сигарета, затухнуть в любую секунду, чтобы наутро возродиться с зарей. Черный дипломат в багажнике крузака невидимым грузом давил на плечи, пока мысли о мальчишке роились в голове и дырявили черепушку покруче бандитских пистолетов, один из которых и сейчас оттягивал внутренний карман его пальто.

Когда парковку осветили фары остановившейся неподалеку знакомой серой машины, от багровой полосы остались лишь едва заметные разводы, а некогда тлеющая в пальцах сигарета теперь валялась на асфальте, притоптанная острым носком арсеньевого ботинка, равно как и все ей подобные. Двигатель заглох, а за ним погасли и фары. Спрятав околевшие кулаки в карманы пальто, Попов потупил взгляд — к разбросанным окуркам и поблескивающим носам ботинок, — прислушиваясь к характерному скрипу открывающейся дверцы.

— Извиняй, Арсюх, небось заждался? — привычный уличный гул на пару с хлопнувшей дверцей жигулей разрезал голос Игоря. Арсений поднял глаза и мотнул головой.

— Иногда полезно воздухом подышать, — обронил он как бы между прочим, не особо вдумываясь в собственные слова. Бык, выпрямившись и ненароком отзеркалив его позу, оглядел Попова серьёзным взглядом.

— Да уж, — хмыкнул мужик, показательно задержав внимание на свеженьких бычках, обложивших Арсения пестрым полукругом, — оно и видно. Ну да ладно, хорош сопли сушить. Привез его?

Арсений, оттолкнувшись от внедорожника поясницей, молча с ним поравнялся, чтобы иметь перед деловито-угрожающим видом Игоря хоть какое-то преимущество. Свысока взглянув на его суровое лицо, покрытое двухдневной щетиной, он наконец выдал короткое:

— Нет.

Чтобы затем развернуться и шагнуть к багажнику с некоторой скованностью в движениях — скорее всего от длительного пребывания в несменяемой позе. Вызволив дипломат в несколько доведенных до автоматизма телодвижений, Арсений нехотя повернулся в сторону друга, что будто нарочно все это время выдерживал многозначительную паузу.

— Как это — нет? — видимо, дождавшись удобного момента, когда он сможет высказать все свое недовольство непосредственно ему в лицо, отчеканил Игорь. — Растудыть твою мать, Арсений! Я ж тебя просил…

— Я помню, Игорь. А еще помню, что ничего не обещал.

— Обещал, — он состроил ущемленный вид и язвительно прыснул, — да ты мне жопой клялся, что присмотришь за ним, и в случае чего одного не оставишь — а теперь ты не обещал!

— Послушай, — уподобившись тону Быка, прервал его Попов, — все эти дни он безвылазно просидел в комнате и не выражал ни малейшего желания кого-либо видеть. Я пытался, я уговаривал, но силками тащить его из кровати в таком состоянии — жестоко и глупо. Я более чем уверен, прямо сейчас его ломает. Возможно, он уже вовсю разносит мой дом. Но мне пришлось бросить его, чтобы решить наши ебучие проблемы, прождать тебя лишние тридцать минут у дверей вонючего борделя и там же выяснять отношения, вместо того, чтобы быстро скинуть бабки и свалить и дальше присматривать за нашим многострадальным другом.

— А Серегу попросить с ним остаться ты не мог? Если уж тебе так дорога твоя ебучая хата.

— Да черт тебя дери… Серега подчищает за мной с самого утра, уж тебе ли не знать, Быков! — низким голосом, дабы не привлекать лишнего внимания все еще снующих туда-сюда людей, отчеканил Попов. — Прекрати выставлять меня — кем ты там меня воображаешь вообще? Аморальным ублюдком? Психом, может быть? Ты знаешь меня лучше всех, даже лучше Сереги, и все равно каждый раз умудряешься ткнуть мордой в первое попавшееся дерьмо. Что и кому ты пытаешься доказать этим?

— Я и не думал, Арс. Ты сам давно уже все доказал.

Бессмысленные препирательства обоим начинали действовать на нервы, но Арсений, желая поставить хоть какую-нибудь, даже самую тусклую и мелкую точку, продолжил с шумным выдохом:

— Думаешь, я не знаю, в чем виноват? Думаешь, мне нравится так жить? Я себя ненавижу, Игорь. Я себя презираю, я не выношу себя, и ты это знаешь. Но не смей, блять, не смей думать, будто я способен ему навредить, — последнее он выпалил неожиданно даже для самого себя, и, попытавшись совладать с мимикой, наконец, подозрительно притих.

Лицо Игоря приобрело странное, безразлично-взбешенное выражение, явно не располагающее к дальнейшим конструктивным беседам.

— А разве не способен? Скольких ты убил за сегодняшний день? — несмотря на его вид, не предвещающий ничего хорошего, Игорь звучал так, будто и сам не знал, зачем продолжает подливать масло в тлеющие угли.

Арс, коротко моргнув, нервно усмехнулся, вперившись в него неверящим взглядом.

— А ты? — Игорь молча покосился в ответ, недовольно сжав губы в тонкую полоску. — Это моя работа — это наша чертова работа. Каждый день ты делаешь ровно то же, что и я. Так чем ты лучше? Почему я не могу попрекнуть тебя тем же?

Быков молчал, но, стоило Арсению закончить, вонзился в него укоризненно-снисходительным, горестно-насмешливым и просто уставшим, знакомым уже взглядом. Мужчина с дипломатом и в черном пальто, накинутом поверх приталенного делового костюма, тут же отвернулся, болезненно поморщившись. Глядя куда-то в сторону, он сказал:

— Избавь меня от этого, — выдохнул теплый воздух в ноябрьский вечер и, ни разу не моргнув, вновь повернулся к напарнику. — Можешь считать меня кем хочешь, но ты не лучше меня. И все же я, — осекся, — они доверили ее — тебе. И я благодарен, — он часто закивал, едва сдерживая пробивающуюся в голосе дрожь. — Если ты все еще не понял — я искренне тебе благодарен. Я доверяю тебе, Игорь, едва ли не больше, чем самому себе. Почему тогда ты не можешь довериться мне? Он ведь не сын, не брат, он тебе никто — тогда почему тебе так сложно мне поверить?

Он замолчал, не зная, что еще мог бы добавить без зацикленного повторения одних и тех же, уже озвученных фраз. Арсений говорил о доверии, столь крошечной, но такой весомой частички его жизни, которой он лишился уже очень давно, и теперь искал ее везде, даже в подельниках, людях, которых когда-то ему трудно было назвать даже людьми, пока он не притерся к ним настолько, что теперь мог бы без сомнений вверить им собственную — чего уж скрывать, никчемную — жизнь. И был чертовски близок к тому, чтобы начать искать ее даже в несчастном обдолбыше, которого он приплел сюда по наитию или, как говорится, «к слову».

— Ладно, Арсений. Ладно, — уловив его настрой и, кажется, окончательно выдохшись, Игорь отошел к багажнику жигулей, чтобы достать второй дипломат и громко хлопнуть крышкой. — Черт с вами! Поступай как знаешь, командир хренов. Да лишь бы нам это боком не вышло.

Попов развернулся на пятках и, шагнув в сторону, задумчиво обронил в полутьму:

— И снова не пойму, что тебя тревожит больше: сам Антон или его влияние на наше дело. Как бы там ни было, Панину о пацане ни слова.

Поспешно нагнав идущего впереди Арса, Бык одернул его, заставив повернуться к себе.

— Папе-Пане набрехать? — выпалил мужик, резко переходя на хриплый полушепот. — Ты че там, гашиш раскуривал, пока меня ждал? Ты как это все представляешь, а? Он же ни в жизнь не поверит, что мы сами бабла намыли!

Арсений, коротко на него покосившись, продолжил свой путь через парковку.

— Скажем, только если он сам докопается.

— Дак он и докопается, Арс! — воровато оглядевшись, зашипел Быков. — Когда в последний раз мы столько зеленки отмывали? В нашем-то положении? Правильно, разве что в прошлой жизни!

— Врать мы не будем, — недовольно сжав зубы, Попов застопорился вновь, чтобы зыркнуть на него убедительно-хмурым взглядом, — но о состоянии Антона он узнать не должен. Сам понимаешь, чем это чревато. Просто молчи, понял? — Быков, выглядя крайне недовольно, попытался было что-то возразить. — Только попробуй, и я пойду один.

Чужой приоткрытый рот быстро обратился сжатой полоской, при скудном уличном освещении с трудом различимой за густой щетиной.

— Говорить буду только я, — твердо констатировал Попов, не преминув напомнить о заранее распределенных ролях в их многострадальной скромной группировке.

Под глухой бубнеж Игоря, перекрываемый шумом вечерней столицы, они, подобно всем предыдущим посетителям, проскользнули в узкий дверной проем неприметной забегаловки. За ней следовал не менее узкий, паршиво освещенный коридор с бледными облезлыми/изодранными стенами, контактировать с которыми совершенно не хотелось, из-за чего Арсению каждый раз приходилось изворачиваться ужом или подбирать плечи, дабы протиснуться в основное помещение без неприятного ощущения, будто ты только что послужил кому-то отличной заменой половой тряпки.

Сам бар едва ли отличался ухоженностью и качеством обслуживания: три захудалых столика, разбросанных по периметру, небогатая стойка с осунувшимся и, кажется, в конец заскучавшим барменом за ней, скудное освещение, парочка узких окон и все те же бледные, местами потрескавшиеся стены — будто нареченные быть символом этого богом забытого места, они окутывали помещение унынием и толикой отвращения, вызывая неукротимое желание выйти — вылететь аки пуля из узкого дула, столь же узкого, как и чертов коридор, царапая стены ногтями и пуговицами на манжетах, — напиться или заклеить их старыми газетами. Внутри не было ни одного посетителя.

Две фигуры с дипломатами, одна пониже и тучнее, другая — повыше и стройнее, уверенно прошествовали в дальний угол, к прочной двери из темного дуба, даже не покосившись в сторону клюющего носом мужика за начищенной барной стойкой. Видимые части двери, не скрытые амбалистым телом вросшего в доски охранника, заманчиво поблескивали в свете тусклых ламп; из-за широкой шеи деликатно выглядывал краешек белой таблички «Только для персонала».

Громила задал вопрос. Арсений дал ответ. Охранник молча отступил в сторону и встал на прежнее место, едва парни скрылись в дверном проеме. Спускаясь вниз по лестнице, Игорь не удержался от возможности безнаказанно понудеть:

— И нахрена только этот геморрой? Он же наши рожи видит чаще, чем мать родную.

Они вышли в главный зал, просторный, освещенный целой палитрой искусственного света и полностью лишенный естественного — окна, даже самые крохотные, здесь напрочь отсутствовали. Где-то у дальней стены приглушенно играла музыка, изредка проплывали мимо расфуфыренные официантки, еще реже — проститутки в тонких халатиках на голое тело, тщательно готовящиеся к предстоящему вечеру, у приличного вида барной стойки столпилось четверо мужчин, чье количество, как известно, ближе к ночи умножится втрое, а вокруг бильярдного стола собралась компания, наблюдающая за чужой размеренной игрой. В этот час жизнь в борделе протекала лениво и спокойно, настолько, что на первый взгляд — если не считать снующих туда-сюда полуголых девиц и тот факт, что заведение является «приватным», другими словами — подпольным и уголовно наказуемым — мог показаться очередным второсортным ночным клубом. Даже в той части, которая считалась так называемой «VIP-зоной», не было слышно привычного гомона, злачной брани или взрывов хмельного смеха. Парни молча пересекли зал и лишь на секунду остановились у дверного проема, завешенного бисерной шторой. Арсений коротко переглянулся с покосившимся в его сторону Быком, а затем уверенно отодвинул шторку и твердой поступью прошел до самой середины комнаты.

В этой части борделя, освещенной исключительно фиолетовыми лампами разных тональностей, находились только самые доверенные лица — те самые мутные физиономии — владельца заведения и, за редким исключением, мелкие сошки, каким-то боком оказавшиеся крайне полезными папе-Пане. Несколько компашек из трех-четырех (мутных) человек разбрелись по периметру фиолетовой зоны: они шушукались, негромко посмеивались, говорили спокойно и размеренно и не придавали никакого значения только что вошедшим. Многие из них что-то курили, не обязательно сигареты, поэтому в помещении довольно скоро образовалась плотная дымка, с которой не могла совладать здешняя вентиляция. Панин, расположившись в излюбленном кресле, смаковал толстую сигару. Бык и Арс столкнулись с пронизывающим взглядом поверх густого облака и без промедлений двинулись в его направлении. Глаза, холодные и серые, коротко опустились к полу и носкам чужих ботинок; распознав в этом жесте безмолвный приказ, парни остановились за спинками пустующих кресел. Панин, лениво отведя взгляд в сторону, принялся вновь посасывать кончик сигары. Глаза на несколько секунд заволокло густым и прогорклым паром.

— Опоздали, — низко резюмировал он, определенно подразумевая не сегодняшние сорок минут, потраченные ими на невесть что, а без малого неделю, ту самую, в течение которой они пытались стащить Антона с иглы, что безусловно повлияло на процент общей прибыли: резкий, но кратковременный скачок пробил потолок и так же быстро устремился вниз, проделав вторую дыру в полу.

Неслышно втянув просмоленный воздух носом, Арсений уверенно произнес:

— Возникли небольшие трудности, — и сделал шаг вперед, чтобы опустить дипломат к его скрещенным ногам. Игорь молча повторил его действия. — Но мы все уладили. На этот раз сумма хорошая.

Коротко покосившись вниз, мужчина взглянул на подопечных с кривой ухмылкой.

— Интересно. И в чем именно заключались эти самые трудности?

— Ничего серьезного, просто мелкие несостыковки.

Выдержав несколько томительных секунд, Панин кивнул и, прежде чем снова прильнуть к своей блатной папироске, позвал Мишу — эдакого плечистого мордочиста и счетовода в одном лице, — как всегда ошивающегося неподалеку и в то же мгновение нарисовавшегося за его спиной. Проследив за жестом хозяина, он с суровым видом подобрал оба дипломата и скрылся где-то за углом.

— Присядете?

Просто песня, пронеслось в головах у обоих.

И оба прекрасно понимали, что предложение это было ничем иным как приказом задержаться ровно до тех пор, пока Миша не вылезет из своего закутка и не вынесет вердикт. Кажется, Папа-Паня им не доверял, и многолетний опыт подсказывал, что дело было далеко не в задержке, которую и задержкой-то сложно было назвать, учитывая некоторые прошлые, куда более серьезные случаи.

Арс, ровно как и Бык, сцепил зубы и с непринужденным видом, тщательно скрывая собственное недовольство, опустился в одно из пустующих кресел.

— Будьте любезны теперь и вы подождать, — он лукаво прищурился сквозь напущенную им же пелену. — И, раз уж у нас выпала возможность, обсудить некоторые интересующие меня моменты.

Оглядев их серьезные лица, мужчина продолжил с тихим смешком:

— Расслабьтесь, парни, я не собираюсь вас убивать. Для этой грязи у меня есть другие люди, — он снова довольно хмыкнул, еще немного помолчал и продолжил все в той же нарочито-дружелюбной форме. — Мне тут недавно птичка напела, что в ваших рядах произошли изменения. Как оказалось, своего помощничка вы отослали шататься по притонам. Так?

На скрещенных в замок руках Арса, лежащих на бедрах, незаметно побелели костяшки, а очертания венок стали будто бы в несколько раз отчетливее. Игорь, изначально сидевший по струнке по левую руку от него, казалось, остолбенел окончательно.

— Да, — не дрогнувшим голосом отозвался Попов, — лечиться он наотрез отказался.

— Почему же я ничего об этом не знал?

Он дважды сглотнул в попытке протолкнуть вставший в горле ком по пищеводу. В голове на ряду с насущной проблемой под названием Шастун на репите крутились проклятия в адрес сдавшей их мрази.

— Если я не ошибаюсь, у нас есть право самостоятельно решать такого рода проблемы и не отчитываться о них, — с уверенным видом заявил Попов. — Главная задача: сбыть товар и сдать сумму, не меньше указанной.

— Ты все верно говоришь, Арсений, — нарочито слащаво протянул тот с кривой улыбочкой на пухловатом лице. — Но, видишь ли, у нас существует еще одно правило, о котором ты и все остальные, кто работает на меня, прекрасно осведомлены. Никаких торчков в банде.

Холодная серая сталь, именуемая взглядом, вонзилась в лицо Арсения, причиняя физически ощутимый дискомфорт, который мужчина стоически принял, не смея отвернуться или опустить взгляд, даже если очень хотелось. Он знал: даже самое несущественное проявление слабости могло смести их в тартарары.

— Он долго скрывал это от нас. Мы устранили проблему, как только она обнаружилась.

Панин смерил его снисходительно-подозрительным полуприщуром и не сказал ни слова больше, пока из-за угла не выплыла знакомая плечистая фигура с двумя дипломатами наперевес. Поставив их на прежнее место, Миша вложил в выставленную ладонь босса бумажку с накарябанной на ней цифрой. Серые глаза опустились, ненадолго задержались на сумме и вновь поднялись, синхронизировавшись с густой левой бровью, изогнувшейся в немом вопросе.

— Вы что, кого-то обчистили?

— Было несколько очень удачных продаж.

— Под словом «обчистили» я подразумевал именно это, — как-то нервно прыснул мужчина. — Кто продавал? Ты, Арсений?

— Мой бывший напарник, — неожиданно подал голос Игорь, заставляя Попова медленно и глубоко вдохнуть, а Панина — мгновенно перевести заинтересованный взгляд в сторону обычно всегда помалкивающего мужика. — Я попросил его помочь, когда стало понятно, что сами мы не справимся.

— Интересно, — задумчиво протянул босс, чему-то едва заметно улыбаясь, — надеюсь, вы предложили парню остаться?

Арсений, скрипнув зубами, поспешил вставить слово, пока Игорю не приспичило ляпнуть что-нибудь еще.

— Он пообещал подумать. Но, скорее всего, это была разовая акция.

— Отчего же?

— Он хотел завязать, — расплывчато ответил Арс.

— Проблемы со здоровьем, — зачем-то добавил Игорь, кажется, вознамерившись пойти против всех уговоров напарника не говорить ничего лишнего об Антоне и его состоянии. Попову начинало казаться, что скрип его зубов слышен уже не только ему, но и даже Мише, что снова стоял где-то поодаль и с напряженным видом цедил виски со дна широкого стакана.

— Надеюсь, ничего серьезного? В таком случае, я мог бы помочь, — многозначительный взгляд серых глаз остановился на Арсении. — Уж вам ли не знать, да, парни?

— Мы не можем сказать за него, — это все, на что хватило его перевозбужденных мозгов. Арсений чувствовал, как в висках начинало неприятно покалывать.

— Понимаю, понимаю. Что ж, тогда организуйте нам встречу. Думаю, будет лучше, если вы сами его приведете, нежели это сделают мои ищейки.

Перед глазами всплыло замученное лицо парнишки и его худое тело, истерзанное голодовкой и грязными иглами. Люди в пиджаках, карманы которых оттягивают тяжелые глоки. Выбитые двери, заднее сидение чужого внедорожника и Панин, взбешенный только одним видом Антона. Арс медленно выдохнул и поспешил сморгнуть мелькающие перед глазами пугающие образы.

— А если он не захочет?

Панин выдержал паузу и, разведя руками, с немалой долей артистичности расплылся в умиленной улыбке.

— Его право. Но я хотел бы посмотреть на человека, который отмыл за нашу дурь больше, чем вы вообще когда-либо отмывали, — затем улыбка сошла с его толстого лица, словно снежная лавина в горах, а голос утратил наигранные добродушные нотки. — Даю вам неделю. Опоздаете — найду его сам. И вас тоже.

Встревоженные и уязвленные глубоко внутри, с постным видом они кивнули почти одновременно. Небрежный взмах чужой кисти дал знать, что их здесь больше никто не держит. Игорь успевает отойти подальше, когда Панин окликает отставшего от него Попова.

— Арсений, забыл спросить, — в его голосе — с хрипотцой, видимо, из-за нездорового пристрастия к курению — почти не слышно притворной сладости, безжалостно насилующей слух, и Попов, остановившись, оборачивается с чувством некоего облегчения в груди, — как проходит твое лечение? Попустило, надеюсь?

Фантомная легкость сменяется спазмом. Арс снова стискивает зубы и кивает, глубоко вдыхая прокуренный воздух. Тонкие губы на чужом лице трогает насмешливая улыбка, никаким образом не отражающаяся в суровом взгляде.

— И скажи Игорю, что я в курсе паленого мета. Еще раз попробует продать свое дерьмо от моего имени — пальцы нахрен поотрубываю.

— Это все? — из последних сил четко выговаривает мужчина.

— Проваливай, — вяло отплевывается Панин, отворачиваясь к столику и полупустому бокалу на нем.

Гнида, отчетливо звенит в голове у развернувшегося на каблуках Попова.

×××

Оказавшись на улице, они оба забираются в салон крузака. Тонированное стекло снаружи покрыто кусками налипшего снега, опустившегося на город вперемешку с мелким дождем. Раскатанный по дороге, вскоре он обращался потоком грязной воды, стекающей по проезжей части, цепляющейся за дно проезжающих машин и отскакивающей от колес неистовыми хаотичными всплесками, будто кратковременное омерзительное цунами посредь не менее омерзительного дня.

Плюхнувшись в пассажирское, Игорь поспешил захлопнуть дверцу и, глубоко вдохнув, звучно выдохнуть:

— Ф-фух, бля. Пиздец, — исчерпывающе высказался мужик, глядя перед собой в одну точку на лобовом, а после повернулся лицом к нахмуренному Арсению. — Ну ты смотри какая гнида, а!

Мысленно с ним согласившись, Попов мрачно буравил грязное стекло напротив еще несколько безмолвных секунд, и лишь потом недовольно заговорил:

— Я же просил молчать, куда ты полез?

— А ты не видишь, как он нас встретил? — возмутился Бык. — Он же все равно узнает, вон как загорелся нашего торгаша увидеть, а так я хотя бы почву подготовил. Или ты думаешь, что тут как и с Димкой прокатило бы? Сказать «ой, а мы не знали», и дело с концом?

Арсений коротко поджал сухие губы, отвел глаза и шумно засопел.

— Мы и не знали, — хрипло обронил он. — О Димке.

Странным образом на него покосившись, Игорь продолжил:

— Да похуй уже, знали или нет, Арс. Димка уже никого не интересует, а Антон теперь, можно сказать, на мушке, и наша с тобой задача соорудить для него и для себя хоть какой-то барьер, чтобы мозги не вынесли.

Попов молча закивал, глядя куда-то сквозь стекло и все то, что находилось снаружи. Покалывание в висках никуда не делось, наоборот, усиливалось с каждой минутой накрывшего их стресса. Неимоверно хотелось приложиться к стакану, чужому члену или, за неимением вышеперечисленного, дешевым сигаретам, купленным им же в каком-то замызганном ларьке около девяти часов утра, дабы ненадолго позволить себе расслабиться.

— Ему нельзя сюда, — нашарив забытую пачку в кармане пальто, мужчина опустил стекло и, облокотившись, жадно закурил.

— Раньше думать надо было. Всем нам, — он покосился на Арса, пускающего дым в окно, тихо вздохнул и застучал пальцами по коленке. — Давай так. За эту неделю приведем его в чувства, растормошим, если получится, и потом введем в курс дела.

Сбоку раздался короткий смешок, безрадостный и нервный.

— Растормошим, говоришь? — голубые радужки, покрывшиеся тонкой ледяной коркой, обожгли округлое лицо. — Это как же? Будешь его колошматить, а я держать, чтоб не рыпался?

— Я приеду, если он захочет. А на нет — и суда нет, сам знаешь, — поникшим голосом отчитался Быков и, немного поелозив, озвучил гнетущий его вопрос:

— Он меня ненавидит теперь? За то, что я сорвался.

Попов с усталым видом закачал головой, приставил фильтр сигареты к губам.

— Вряд ли больше, чем самого себя.

Выдержав на нем огорченно-изучающий взгляд, мужик кивнул и опустил глаза к раскрытым ладоням.

— Ты на него не злишься, — вопрос, заданный приборной панели, на которую то и дело поглядывал Арсений, прозвучал как утверждение.

— Кто сказал?

Арс нехотя косится в сторону напарника и они переглядываются. Игорь выдыхает хилое облачко пара, образовавшееся благодаря опущенному стеклу, отворачиваясь.

— Не злюсь. Досадно до чертиков.

— Знаю.

— Я хочу ему помочь. Но ведь он, зараза такая, он ведь не хочет, а это дело заранее проигрышное. Одного моего желания не хватит.

Они замолкают на несколько долгих секунд, обремененные одной проблемой и, как обычно бывало, совершенно разными мыслями. В открытое окно напополам с мокрым снегом рвется холодный, уже совсем зимний ветер, бередит кончик догорающей сигареты и краснеющие от холода уши, щеки и носы. Зацепившись взглядом за проходящие мимо темные людские фигуры, Арсений зачем-то смотрит им вслед.

— Ничего не могу обещать, но, — негромко начинает он, отдавая себе отчет о том, что свое согласие на участие в сией попахивающей дерьмом, очевидно провальной процессии он дал еще тогда, когда впервые увидел глупого торчка на террасе захудалой пивнушки, — я попробую что-нибудь сделать. Может, получится до него достучаться.

Сидящий под боком мужик ощутимо подбирается, всматривается в его профиль с крохотным огоньком в глазах, отчего Арсению становится совсем уж не по себе.

— Просто держи его подальше от дури. Если он хотя бы неделю не будет колоться, это уже победа. И если вдруг что — сразу звони мне.

Попов досчитывает до пяти и рвано выдыхает, когда мелкая дрожь в солнечном сплетении постепенно сходит на нет.

— Еще указания будут, босс?

— Тьфу на тебя, — с напускным недовольством отмахивается Бык, на что Арсений выдавливает кривую ухмылку — она слетает с его лица с очередным особенно отрезвляющим порывом ветра.

— Буду держать в курсе, — давно потухший окурок отскакивает на грязный асфальт небольшой парковки, и тонированное стекло поднимается до упора. — А теперь, может, уже разъедемся? Он слишком долго сидит там один.

— Сомневаюсь, что он именно сидит, — невесело хмыкает Игорь.

— Я тоже. Надо было его привязать, что ли, но я спешил, а он и так выглядел ужасно измученным, — с едкими нотками парирует Арс под аккомпанемент утробного рыка заведенного мотора. Бык обезоруженно вскидывается на месте.

— Ладно, понял, вылезаю. Езжай скорее, — и, прежде чем захлопнуть за собой увесистую дверь, кидает в салон отрывистое и быстрое:

— И позвони мне!

×××

Дорога домой, как и весь предыдущий день, протекает нестабильно: паскудные перепады температуры дают о себе знать тонким слоем льда на асфальте и жуткой мигренью, которую хочется запить крепким односолодовым и, для большего эффекта, забить белой дорожкой. Когда поток машин становится значительно меньше и в пределах двухсот метров виднеется знакомый до коликов поворот — сто метров прямо, бесхозный кирпичный домишко, серое одноэтажное здание, переулок между ними и пыльно-темно-серая железная дверь в самом конце здания, одинокая, неприметно-броская, уводящая прямо, направо и вниз, к скромно обставленным апартаментам, до которых никому и никогда не было дела — в конце концов, они лишь только трахались: беспорядочно, долго, с пеной у рта, не зная имен, а иногда, при желании клиента, даже не видя лиц, — он вовремя одергивает себя от мысли сбросить скорость и вывернуть руль. Он мог подождать, мог контролировать ситуацию, контролировать себя. Он мог — собственными усилиями и без влияния подавителей, антидепрессантов и даже выпивки, хотя отсутствие последнего с каждой минутой волновало его все сильнее.

Сжав и без того напряженную челюсть, немигающим взглядом Арсений смотрит вперед, предвкушая наверняка поджидающий его разгром и последующие несколько часов уборки — сегодня или завтра, неважно, лишь бы хватило запасов алкоголя и пилюль — если до этого дойдет, — однажды задвинутых им в самый дальний угол шкафчика.

У ворот цвета жженой умбры, переминаясь в ярком свете подъехавшего внедорожника, жмется худощавая фигура в затертой кожанке, старой и, кажется, единственной багряно-красной толстовке, холодных кроссовках и синих джинсах с выпачканными коленями. Арсений глушит мотор, гасит фары и с нескрываемой толикой отвращения — к нему, к себе, и ко всему, что их когда-либо связывало — на уставшем лице следит за скованными движениями парня, приближающегося к пассажирской двери.

Молча забравшись в теплый салон, Дима шморгает раскрасневшимся носом, выглядывающим из-под мокрого капюшона. Проходит почти целая минута, и парень, слегка отогревшись, усаживается боком, глазеет пронизывающе и молчит до тех пор, пока голова Арсения не поворачивается на несколько градусов вправо.

— Ты забыл, — констатирует Дима, не тратя времени на очевидные вопросы и не менее очевидные ответы.

Бесстрастный блеск голубых глаз скользит от подбородка к шее и тут же взмывает к переносице; расслабленное лицо, даже подернутое пеленой усталости, смотрится неотразимо и, ровно как и взгляд, вполне могло бы вызвать целую бурю эмоций у прежнего Димы, в свое время не способного совладать даже с собственным дыханием, если мужчина оказывался слишком близко и, в особенности, без лишних глаз и ушей. Довольно скоро невинные жесты сменились чем-то более однозначным, в конечном итоге получившим собственную цену и обратившимся в почти безграничное, но оплачиваемое удовольствие. В какой-то момент из непутевого торгаша Дима превратился в добротную альтернативу злополучным гормонам, вшивым борделям и иногда даже собственному кулаку; он был удобным и не просил денег, только дурь — поначалу в любых имеющихся количествах, но совсем скоро парнишка вошел во вкус и просил, требовал больше, строго в назначенный срок и ни минутой позже. Количество и объем доз — ворованных Арсением из поставок папы-Пани — медленно, но верно возрастал параллельно зависимости парня от наркотиков, и Арсения — от более чем регулярного сексуального удовлетворения, что повлекло за собой необратимую цепь последствий. И прямо сейчас они, ухватившись за последнее расхлябанное кольцо, беспомощно болтались над зияющей пропастью.

— У нас все в силе, Арс?

— У меня почти ничего нет.

Дима, незаметно придвинувшись, чуть кивает в полутьму и унизительно ожидаемо накрывает ладонью его бедро всего в нескольких сантиметрах от затвердевающего члена. Его на удивление спокойный голос режет слух и установившуюся в округе полуночную тишину.

— Один минет. Уравняешь?

Приложив некоторые усилия для столь естественного действия, Арс сглатывает слюну, сокрушенно опускает веки и позорно хрипит:

— Да.