…тьма вокруг разрывается клочьями звезд – разорванных на части, на мелкие куски, жестоко и бесчеловечно. Ошметки Историй крутятся вокруг, кричат в предсмертной агонии, и лишь тем, что оказываются по счастливой случайности близко к нему, удаётся вцепиться в его сущность, впитаться в неё, сохранив те крохи, что от них остались. Он может лишь наблюдать, как осколки его любимых сказаний рассыпаются звездной пылью.

Ему больно.

Больно, больно, больно – и это не та боль, что испытываешь даже при самых жестоких побоях или ранах, когда из тебя вырывают куски плоти на живую. Это не та боль, возникающая при душевных муках и страданиях. Нет, вовсе нет.

Само его естество, сама его сущность распадается лоскутками, и он чувствует, чувствует…

Он исчезает.

Словно падающая звезда, он врезается в земную твердь, задыхаясь от давления чуждого ему мироздания. Защищавшие его Истории – искалеченные, израненные – рассыпаются вокруг, будто лепестки, истончаются мерцающей пылью, кричащими и плачущими отголосками басен иных времен. Он тянется к ним изломанными руками, наполовину растворяющимися прямо в воздухе, исходящими золотой крошкой, но дрожащие пальцы ловят лишь пустой воздух.

Он плачет.

Плачет древнейшим золотом, плачет священной кровью Созвездий, оскверненной кровью Внешних Богов.

Всё, чем он дорожил, всё, чем он жил – пропадает, уходит в небытие…

Джинву задыхается.

Он цепляется дрожащей рукой за грудь, где сходит с ума черное сердце, болезненно заходится в бешеном ритме сердце человеческое, но молодой Монарх не в силах отвести глаз от того, что ему открывается прямо в это мгновение.

Ким Докча рассказывает. Его губы шевелятся, пока он поглаживает кончиками пальцев корешки тихо подрагивающих книг на полке, но с тонких губ не срывается ни звука. Вместо этого – всё это прямо вот здесь, перед глазами Джинву, в красках, ужасающих, чудовищных подробностях.

История.

[ЗОЛОТАЯ ИСТОРИЯ «ВОСКРЕСШАЯ ЗВЕЗДА» ПРОДОЛЖАЕТ СВОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ]

Губы Докчи всё так же безмолвно шевелятся.

Джинву смотрит.

…он пытается приподняться, и это сложно, это действительно сложно – он обессилен, он рассыпается, и возможно, это последние его мгновения. Не так уж и плохо. Его потрескавшиеся и сочащиеся золотом губы изгибаются в подобии усмешки, и это самое большее, на что он способен сейчас.

Смеяться.

Смеяться над самим собой, над итогом собственного существования.

Отвергнутый родным мирозданием, вышвырнутый прочь из треклятой темницы усилием Четвертой Стены – последняя милость старого друга, единственного, кто был с ним до конца, кто стоял на его стороне, пока были силы это делать.

Единственного, кто хочет его спасти.

Он кое-как садится, глядя мутными глазами в небеса иной плоскости реальности. Здесь нет звездных просторов, нет темноты безжизненного космоса или безмятежной лазури. Небо чуждого мира – оно пурпурное, словно гладь аметиста, и мерцает точно так же, как и этот драгоценный камень на свету.

- Красиво… -

Его истинный голос трещит, нарушая шум и гам вокруг, и неожиданно – что-то откликается, что-то реагирует на его слова. Что-то шевелится в стороне, и он наконец решает посмотреть, что вокруг него…

Джинву дёргается. Его глаза неверяще раскрываются шире.

…поле битвы.

Нет.

Это следы зверской бойни.

Он осматривается, медленно – его шея не двигается быстрее, он просто не способен на это.

Тела вокруг него не принадлежат людям: чудовища, гуманоиды, существа в серебряных доспехах, чей блеск померк от крови, своей и врага. Копья, торчащие их безжизненных трупов, обломанные клинки и разбитые щиты… запах крови с трудом пробивается к нему, он слишком сильно пропитан собственной кровью, что золотым мерцанием смешивается с темной жидкостью, в которую он упал.

Он светится посреди ужасающего месива прошедшей схватки, в которой нет победителей.

Последний проблеск света в этом царстве мертвых.

Ох, нет… Нет.

Не последний.

И он встречается взглядом с тем, кто еще способен дышать…

[ЗОЛОТАЯ ИСТОРИЯ «ВОСКРЕСШАЯ ЗВЕЗДА» ТРЕПЕЩЕТ В БЛАГОГОВЕНИИ]

Джинву закусывает внутреннюю сторону щеки. В его голове, где-то в затылочной части, нехорошо колет, словно что-то пытается пробиться наружу, но он практически не обращает внимания на эту боль.

Он смотрит, неотрывно.

…последний из тех, кто сражался, последний выживший на этом поле мертвецов – поднимает на него глаза, два осколка сияющего солнца. На последнем издыхании, этот выживший сломан, сломлен, точно так же, как и тот, на кого он смотрит. Некогда прекрасные белые крылья обмякли, пропитаны кровью, и ему кажется ироничным то, что они вдвоем словно отражают друг друга – он, окруженный тьмой и золотой пылью истончающихся Историй, и это создание, чей внутренний свет медленно гаснет, поглощаемый тьмой небытия.

Это… странным образом успокаивает.

Он всматривается в «лицо» существа, чье внимание полностью принадлежит ему. Белые спутанные волосы обрамляют то ли шлем, то ли маску, что местами потрескалась, осыпалась, и он способен увидеть бронзовую кожу и усталые глаза, неуловимо напоминающие ему выражением его собственные. Золото в тех еще мерцает, отражает блики от его умирающих Историй, и это завораживает.

Участник неведомой битвы еще жив. Его сердце пока что бьётся, грудь вздымается.

И, возможно, это шанс? Шанс сделать напоследок хоть что-то?

Мысль возникает в его затуманенном рассудке, и он улыбается, чувствуя прилив воодушевления. Мерцающие гало сказаний вокруг него становятся чуть ярче, заходятся блеском Млечного Пути – последние вспышки умирающих звезд, что вот-вот погаснут.

Он клонится вперед и протягивает тяжело вдохнувшему существу руку, с кончиков пальцев которой поднимаются сияющие рассветным золотом слова на неведомом тут языке.

Его губы изгибаются в мягкой улыбке, обещающей, что всё будет хорошо…

Боль в затылке становится почти что нестерпимой. Джинву закусывает внутреннюю сторону щеки сильнее.

Он видит, как израненный Правитель невольно подаётся навстречу чужаку, невзирая на пронзённое вражескими копьями тело. Как расширяются золотистые глаза – в недоверии, в шоке, в…

Сун Джинву чувствует, как его слегка трясёт.

Но он продолжает смотреть.

…чужой взгляд жжёт, и он готов поклясться, что никто и никогда не смотрел на него так. Поэтому он старается игнорировать это непонятное чувство, растущее внутри. Пытается игнорировать выражение глаз крылатого воина.

- Бери… -

Остатки его Историй тянутся к созданию этого мира, касаются мягко и бережно, заставляя того вздрогнуть. Он улыбается чуть шире, чувствуя, как изо рта продолжает идти сияющая золотом кровь.

- Бери, ну же… -

Если он может спасти это существо, он не пожалеет остатков своих сказаний. Не страшно, если он исчезнет. Он привычен к этому – исчезать вновь и вновь.

Но его Истории, то, что от них осталось – будут жить в этом существе, будут давать ему силы и поддерживать его. Его детища будут существовать – в новой форме, в иной плоскости мироздания.

Это тоже – жизнь, пусть и другого плана.

Поэтому он отдает всё без колебаний. Отдает всего себя, свою сущность, слабо, но настойчиво вливая ту по крупице в израненное умирающее крылатое создание…

- …Я ощутил это в тот миг.

Джинву прикрывает глаза. У него жуткое ощущение, что его в его затылок вбивают гвоздь: неспешными ударами молотка, в каждым разом всё глубже.

Голос Эшборна, призрачный и подрагивающий, звучит в его сознании, и он не сразу понимает, что это – отголоски чужой памяти.

Ким Докча ошибался.

Эшборн сохранил воспоминания о том дне: о дне, когда после ожесточенной битвы, в ходе которой он должен был погибнуть, перед его глазами упала звезда чужого мира. Сохранил так глубоко, словно не желал ни с кем и никогда делиться этим сокровищем.

Джинву почти ненавидит его в этот момент – момент, когда шепот его предшественника накладывается на то, что происходит перед его глазами:

- Это было что-то, чего я никогда доселе не испытывал за всё своё существование. Что-то, что было за гранью моего понимания.

…он пытается убедить крылатого воина улыбкой, что не причинит ему вреда своими действиями. Что всё как раз наоборот: его Истории поддержат, помогут, будут опорой и лучшими союзниками. Он сдерживает кровавый кашель, и многочисленные гало из слов обеспокоенно кружат вокруг него.

Существо этого мира дёргается, будто навстречу ему, и золотые глаза обеспокоенно расширяются. Их взгляд прикован к нему, и странное чувство, что возникло ранее, становится более четким.

Почему…

Джинву дрожит. Господи боже, он дрожит.

- То, как он улыбался мне. Да, эта улыбка… Словно он примет меня, что бы я ни сделал; словно для него не имеет значения, если я убивал и мои руки по локоть в крови; словно он не видит, что я проиграл, что мой меч сломан, а крылья обрезаны чужими ударами. Эта улыбка, во имя Света, эта улыбка…

...почему он так смотрит на него?..

- В тот миг я впервые пожелал чего-то так сильно.

…так, будто он – весь его мир?..

- Я желал, чтобы он улыбался так только мне.

Это было то самое мгновение. Тот пресловутый Рубикон, который Эшборн пересёк, осознав своё первое эгоистичное желание.

Именно тогда, подстёгнутый этим почти что темным желанием, Эшборн пробудил сокрытые в нем по желанию Абсолютного Существа силы.

И Джинву видит, как его предшественника окутывает тьма, вырвавшаяся изнутри. Как белые доспехи окрашиваются черным, а золото обращается в пурпур.

И как вереницы Историй, соединяющие Эшборна и Ким Докчу, на секунду обращаются фиолетовыми письменами и тянутся назад, впитываясь в изломанное тело мужчины, заставляя его прерывисто вдохнуть и распахнуть глаза в шоке.

Охотник сжимает кулаки, глядя на то, как Теневой Монарх, во всем своем мерцающем мраком великолепии, подходит к ошарашенному чужаку иной мировой плоскости и встает перед ним на одно колено – не отводя от него взгляд теперь уже фиолетовых глаз. Как протягивает ему руку, закованную в латную перчатку, сплетённую из маны. Как всё поле боя окутывает чужая мощь, пробуждая Тени павших как соратников, так и врагов Эшборна, в их ужасающей лояльности новому повелителю.

Ким Докча, чей мерцающий образ показывается Историей, недоверчиво вздрагивает, слыша полные чудовищной нежности слова:

- Мой звездный свет…

Он всматривается в фиолетовые глаза, ласково сощурившиеся в прорезях забрала, несколько секунд прежде, чем осторожно вложить слабые, подрагивающие пальцы в чужую ладонь.

[ЗОЛОТАЯ ИСТОРИЯ «ВОСКРЕСШАЯ ЗВЕЗДА» ЗАКОНЧИЛА СВОЁ ПОВЕСТВОВАНИЕ]

Картина перед его глазами меркнет, рассыпаясь всполохами. Вокруг них – вновь бесконечные стеллажи, полные книг, украшенных позолотой. Ким Докча стоит около одного из них, продолжая касаться корешков одного фолианта за другим.

Словно это действие его успокаивает.

Сун Джинву неслышно делает один шаг к мужчине в белом плаще, затем другой. Боль в голове постепенно утихает, как и почти что болезненная буря эмоций, вызванная просмотром этой древней Истории.

Он сравнивает.

Сравнивает изломанного, разбитого человека из сказания с тем, кто стоит перед ним.

- Почему ты был в таком состоянии?

Его голос звучит тихо, почти что болезненно. Почти что.

Джинву хорошо контролирует себя.

Ким Докча чуть оборачивается к нему. Темные глаза равнодушно скользят по его лицу, на миг щурятся. Джинву чувствует короткую вспышку недовольства, когда хозяин Библиотеки вновь обращает всё свое внимание на книги перед собой.

- Это не имеет значения.

- Имеет! - Охотник отвечает более резко, чем хотел. Он заставляет себя медленно выдохнуть, повторяет уже мягче: - Имеет, - пальцы мужчины бережно сжимают локоть Докчи, и Джинву чувствует, как тот слабо вздрагивает. – Почему?

Ким Докча молчит. Но он не вырывается – и это хорошо, это очень хорошо.

…пусть Джинву и не покидает странное ощущение, что всё это лишь затишье перед бурей.

- Твоя История упомянула, что ты был отвергнут своим же мирозданием…

Джинву сжимает локоть Докчи чуть крепче, стоит ему почувствовать, как тот напрягся.

- И что ты находился в какой-то «темнице»…

- Тебя это не касается.

- Касается, - Сун Джинву тянет Докчу, вынуждая того развернуться к себе лицом. Мужчина смотрит на него мрачно, исподлобья. – Меня это касается, Ким Докча. Если это имеет отношение к тебе-…

- И по какой же причине это должно тебя касаться, Сун Джинву?

Молодой Монарх вздрагивает. Губы «человека» перед ним медленно растягиваются в кривой улыбке – и она пропитана жестокостью, сочится смертельным ядом. Джинву знает: его ответ сейчас совершенно не важен. Что бы он ни сказал, его слова вывернут наизнанку, исковеркают, придав им противоположное значение.

Поэтому он молчит, неотрывно всматриваясь в угрюмое лицо существа перед собой.

Но это не мешает ему думать.

По какой причине это должно его касаться? Он мог бы извернуться, о, несомненно – но Джинву не хочет этого делать. Он знает: лгать этому созданию сейчас смерти подобно, пусть даже ему, как Теневому Монарху, больше не страшно что-то подобное.

Однако проблема в том, что и соврать ему он не сможет.

Сун Джинву медленно и протяжно выдыхает, не разрывая зрительного контакта с Ким Докчей. Улыбка того становится всё более злобной.

Охотник сжимает его локоть крепче.

- Почему же ты молчишь, многоуважаемый Теневой Монарх? – слова мужчины в белом плаще жалят хлеще разъяренных пчёл. – Ты не из тех, кто теряется от одного вопроса. Мне ли не знать.

О, это верно. Ким Докча знает, даже слишком хорошо, и Джинву с готовностью принимает этот факт. В конце концов, мужчина следовал за ним повсюду в прошлом, оставаясь невидимым и незамеченным.

Вот почему его слова сейчас имеют куда больший смысл, чем он вкладывал в них изначально.

Сун Джинву смотрит на хозяина Библиотеки. Секунду, тридцать секунд, минуту, две минуты, три… Молча и пристально, словно выжигая это мрачно-насмешливое выражение на чужом лице в своей памяти. Он чувствует тепло чужого тела даже сквозь плотную ткань плаща, держит локоть Докчи крепко.

По какой причине его это должно касаться?..

Ответ формируется в голове Джинву, бьется в одинаковом ритме с обоими его сердцами, горит на кончике языка.

Он молчит, глядя на Ким Докчу.

И в какой-то момент темные глаза хозяина Библиотеки раскрываются шире. Его рот приоткрывается, губы подрагивают – он делает шаг назад, пытаясь вырваться из хватки Джинву, но молодой Монарх ступает следом, продолжая сжимать его локоть.

Он чувствует – стоит отпустить, и этот мужчина сбежит. Сбежит, скроется в глубинах лабиринта из стеллажей, и даже своевременно подсаженные в сумрак этого измерения Тени муравьиной армии Беру не смогут его отыскать.

- Пусти…. Пусти меня!..

Ким Докча рвётся прочь, выворачивая самому себе руку, и Джинву ощущает это - исходящий от него волнами, становящийся всё сильнее…

- Отцепись!..

Книги на бесчисленных стеллажах злобно рычат, шелестят страницами, щелкают золотыми уголками, будто зубами. И впрямь – как псы на привязи, и будь они способны на это, то уже бы вцепились в Сун Джинву. В глубинах лабиринта Библиотеки слышится движение чего-то массивного, и Джинву готов поклясться, что может различить некие голоса, но его внимание полностью уделено меняющемуся выражению чужого лица.

- Ты не понимаешь человеческой речи?!..

Теневой Монарх делает лишь шаг ближе. И теперь – о, теперь он уверен.

Это страх.

Ким Докча боится.

Осознание заставляет Джинву ослабить хватку, и этого мгновения Докче хватает, чтобы вырваться. Он врезается спиной в полки, тяжело дыша: Сун Джинву взволнованно дёргается в его сторону, но замирает, услышав:

- Не смей!

Хозяин Библиотеки глядит на него исподлобья. Всё пространство вокруг тоже словно идёт рябью, откликаясь на его состояние. Краем глаза Джинву даже подмечает, как от некоторых полок начинает исходить блёкло-золотистое сияние, уже знакомое ему по Истории «Воскресшая Звезда».

- Тебе здесь не место… Не место… - Ким Докча бегло облизывает губы, выпрямляется, держась за стеллаж. – Уходи.

Джинву хмурится. Ему не нравятся – ни состояние Докчи, ни причины этого самого состояния, ни то, что он сейчас услышал. Это звучит как ультиматум. Жесткий и не терпящий пререканий.

Это неприятно напоминает его четвертый визит в это место, но всё же, всё же… кардинально от него отличается.

Тогда Джинву разозлил хозяина Библиотеки, осознанно и – чего уж тут – сильно. Он специально шагнул за грань позволенного. Но сейчас…

Сейчас всё иначе, и Джинву чувствует это.

- Ким Докча… - он невольно понижает тон голоса, не уверенный, что именно хочет донести до этого непредсказуемого существа.

Накрывшая его с головой волна чужой маны, невообразимой по ощущениям, заставляет Охотника задохнуться. Докча поднимает на него взгляд практически черных глаз, и это неправильно, неправильно, неправиль-…

- Убирайся! –

Истинный голос создания из иного мироздания вынуждает Теневого Монарха пошатнуться, утратив твердость в ногах. Он делает несколько шагов назад, не в силах отвести взгляда от мужчины в плаще, который сейчас кажется столь же сильным, сколько и слабым.

Он дрожит.

Джинву видит это – Ким Докча дрожит.

И он пытается приблизиться, несмотря на чужое давление, на непривычную слабость, на выражение чистейшего, какого-то животного ужаса на столь дорогом лице…

- ГОСПОДИ БОЖЕ, ПРОСТО ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!..

…только, чтобы оказаться вышвырнутым в реальность, очутиться посреди собственной спальни.

Отсутствие уже привычных чужих эманаций ощущается куда ярче недавнего давления. Джинву садится на край постели, поддаваясь навалившейся на него беспомощности. Он смотрит на свои руки, которые еле приметно подрагивают.

Он не мог ошибиться, не мог ослышаться.

…в последнем крике Докчи звучали слёзы.

Мужчина закрывает глаза, проводит ослабшими руками по лицу. Он чувствует на задворках сознания волнение своих Теней, их беспокойство, и ему требуется некоторое усилие, чтобы успокоить их.

Было бы хорошо, сработай это и на нём тоже.

Он даст ему немного времени. Да, это звучит хорошо. Это отличный план, верно. Ким Докче просто нужно немного остыть – это всё из-за погружения в ту треклятую Историю, он уверен.

Джинву медленно выдыхает.

- В следующий раз, - еле слышно тянет он. – В следующий раз, да…

Он придет туда снова, и они поговорят нормально. Несомненно.

…когда Сун Джинву пытается пройти в Библиотеку в шестой раз, его встречает барьер.