Утро воскресенья началось с того, что я проспал до обеда. Такое случалось крайне редко, но за последние несколько дней все в участке были на нервах. Вуды снова вломились к шерифу, устраивая скандал и громя все на своем пути. Целый час они кричали, какие мы плохие, раз ничего не делаем для того, чтобы найти их сына. Как будто это не мы целыми днями проводим поиски в лесу, тратя все свои ресурсы исключительно на это, забывая про остальные дела. Нам с Лео пришлось буквально оттаскивать размахивающую тяжёлой сумкой женщину от кабинета шерифа, а ее муж и вовсе, оказывается, пришел с пистолетом и теперь сидит в изоляторе, доводя бедного Фила до ручки своими разговорами о некомпетентности.

Хорошо, что ребенок вчера остался дома и не видел всего этого. Я пожалел его после того, что случилось в пятницу, и не очень хотел, чтобы он опять морщился на стуле несколько часов подряд. Что ему там делать? Копаться со мной в старых отчётах? Это совсем не та работа, которую он ожидает — он скорее рвется в бой, куда ему ещё слишком рано, да и вообще не нужно. Если бы можно было, я бы так ему и сказал. Запретил бы идти в академию, отправил бы учиться на экономиста или программиста. С математикой у него очень хорошо. Сидел бы в каком-нибудь уютном офисе в полной безопасности, завел бы собаку…

Но это было бы слишком эгоистично с моей стороны. Я не могу просто взять и запретить ему идти к своей цели. Он возненавидит меня, я возненавижу себя, и это будет тоже самое, что было у нас с отцом. Мы с ним уже почти двадцать лет не общаемся, такого со своим ребенком я не допущу.

Интересно, что бы было, пойди я на дизайнера? Возможно, жил бы сейчас где-нибудь в Манхэттене или хотя бы в Квинсе, зарабатывал в два, а то и в три раза больше, чем в участке, и был бы относительно счастлив.

Но тогда я бы не встретил Лили…

Не было бы Джеймса, не было бы той жизни, что у нас сейчас. Даже несмотря на ужасную потерю, которую нам пришлось пережить, я бы не променял всё на счастье в одиночестве. Ни за что бы не отдал этого ребенка.

Кстати о ребенке, что-то он затих.

Я поставил полупустую тарелку с вафлями на стол и медленно поднялся по лестнице. Дверь в его комнату была открыта, и оттуда даже раздавались какие-то звуки. Он что, шепчет? Нет, даже с кем-то разговаривает.

— Ты что делаешь?

Услышав мой вопрос, ребенок резко дернулся, выронив все, что держал в руках. Несколько цветных карандашей, телефон, ручка и блокнот тут же разлетелись по полу. Он сидел на ковре, разложив для мягкости подушки, так что довольно быстро все собрал и запихнул обратно в жёлтую коробку из-под обуви, в которой внезапно нашлась ещё и моя потерянная месяцем ранее рация. А я думал, я ее на празднике города потерял, ну конечно.

— Ничего! — запоздало громко объявил ребенок, наконец заканчивая дёргаться и накрывая коробку крышкой. Я подозрительно прищурился, окидывая ее взглядом, и он быстро положил на крышку ещё и свои руки для лучшей защиты.

— Это там моя рация? — спросил я, скрестив руки на груди для более устрашающего вида. Он нервно сглотнул, неловко ерзая на подушке.

— Нет?

— Ты меня спрашиваешь?

Он отрицательно замотал головой, а затем и вовсе отчаянно взвыл, стоило мне требовательно выставить вперёд руку.

— Джеймс, — строго сказал я, игнорируя его щенячьи глазки.

— Она все равно сломана! — попытался отмазаться он, медленно отодвигая коробку себе за спину.

— Да неужели?

— Правда, — он чуть ли не сел на нее, уже начиная отъезжать от меня по ковру на подушке. — Я пытался починить, но она со мной будто Дарт Вейдер разговаривает.

Я устало вздохнул, все же опуская руку. За что мне все это?

— И что говорит?

Он задумался, забавно поджав губы. Я присел на кровать, стараясь сдержать улыбку. Сейчас нужно быть серьезным, чтобы он понял, что это не шутки.

— Пшпшшшш, — протянул он, глядя прямо мне в глаза и довольно точно копируя интонации того самого Дарта Вейдера. Ну, это уже запрещённый прием.

— Информативно, — кивнул я, все же усмехаясь, на что он неуверенно улыбнулся. — Но это все равно не игрушки.

— Знаю, — обиделся он, но попыток вернуть рацию не предпринял. — Но она мне нужна.

— Зачем?

— Чтобы следить за новостями.

— Ты же сказал, что она не работает?

— Нуу… иногда можно что-то разобрать.

Он отвёл взгляд, стоило мне нахмуриться.

— Если хочешь втайне сбежать в лес, то лучше заранее предупреди, я за ремнем схожу, — как можно более строго сказал я. Это сразу подействовало, ребенок тут же вскинулся, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

— Не хочу я никуда сбегать! — заверил он. — Как ты мог такое подумать?

«После пятницы я уже не знаю, что и думать», — хотел сказать я, но вовремя понял, что это будет слишком жестоко. Он ведь не со зла все делает. Просто хобби у него такое — добавлять мне седых волос.

— Если не собираешься, то зачем тебе подслушивать чужие разговоры? — спросил я, устало опуская локти на колени. — Сначала украл рацию, теперь подслушиваешь. Это ты так готовишься к должности защитника правопорядка?

— Мне нужно знать, что вы ничего не нашли, — как-то слишком тихо пробормотал он, играясь с краем подушки. — Это успокаивает.

Он выглядел расстроенным. Неужели действительно так сильно переживает за одноклассника? Насколько я знаю, этот Фрэнк парочку раз участвовал в тех издевательствах, которые мой ребенок почему-то упорно терпел, не подавая вида.

— Все будет хорошо, — зачем-то сказал я, на что он лишь молча кивнул, все ещё не отпуская подушку. — С кем ты разговаривал?

Он снова поджал губы. Так, ясно, опять где-то напакостничал.

— Сам с собой, — ответил он, все ещё не глядя на меня, но прежде, чем я успел бы что-то сказать, добавил. — Ну, в смысле… с диктофоном. Так детективы делают.

Я лишь удивлённо моргнул. Хотя чему удивляться? С чего бы ему ещё следить за стремным Биллом и прыгать в машину к несчастному мистеру Райвалу? Конечно же, он ведёт свое расследование.

— И как успехи? — вместо очередных упрёков решил спросить я. Если сейчас начать его пилить, он ни за что не признается, но если я разберусь, то смогу хотя бы его защитить.

— Не очень, — вздохнул он и, к моему удивлению, открыл коробку, доставая оттуда блокнот с рыбкой на обложке. — Пока что мало зацепок.

Я принял протянутый им блокнот, поражаясь такому доверию. Что это с ним? Может, совсем отчаялся?

На первой же странице красовалась вырезанная из газеты фотография Фрэнка Вуда и подпись «пропал 21 марта 2019 года».

Я засмотрелся на его лицо, поражаясь тому, каким юным он выглядит. Они ведь одного возраста с Джеймсом - и это самое страшное. Представить не могу, что бы со мной стало, если бы пропал мой ребенок. Когда он написал мне, что его похитил убийца… черт, я ведь чуть с ума не сошел: наорал на всех, кого встретил по пути, чуть не врезался в какой-то минивэн, пренебрегая правилами дорожного движения. Никому бы не пожелал испытать это чувство. Даже осознание того, что все хорошо, далось слишком уж тяжело — меня будто все эмоции разом покинули, повел себя, как мудак какой-то, даже не обнял сына, когда только увидел. Он, наверное, испугался и не понимал, почему я так закрылся. Он ведь и так пережил потрясение, думал, что его убить могут, возможно, даже смирился с этим, а я… Надо было его сначала успокоить, выслушать нормально, а не так, как в машине, напоить горячим шоколадом, а потом уже разбираться с его безрассудством.

— Пап, ты в порядке?

Я дернулся, понимая, что слишком долго залипал в одну точку. Ребенок уже сидел на кровати рядом со мной и смотрел на меня с беспокойством.

— Да, все хорошо, — сказал я, наконец переворачивая страницу. Здесь уже был целый список фактов, написанных разноцветными карандашами: «ушел в два», «все вещи дома», «телефон нашли на дороге на следующий день», «никто ничего не видел». Снизу был приклеен кусочек карты с несколькими красными точками и подписями к ним. Всё то же самое, что знали и мы, ничего нового.

— Я ещё не всех соседей опросил, — сказал ребенок, переворачивая ещё одну страницу, на которой был огромный список имён: какие-то из них уже были вычеркнуты. — Некоторые не хотят мне ничего говорить, некоторые живут слишком далеко, и я ещё до них не доехал. Как думаешь, миссис Амбер согласится ответить на пару вопросов?

— Не думаю, — честно ответил я, переворачивая ещё несколько страниц, забитых все тем же списком. Дальше следовали какие-то выписки, видимо, из интервью с соседями. Я лишь бегло прочёл их, убеждаясь, что никто действительно ничего не знает, а затем резко остановился на развороте с кривыми портретами двух людей.

Первым из них был стремный Билл. Ребенок пририсовал ему пугающий огонь в глазах и дьявольские рожки. Это было бы забавно, не будь заголовком страницы надпись «ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ».

Под самим портретом был написан адрес, дата рождения со знаком тильды — я еле сдержал смешок от того, что ребенок накинул старику ещё двести лет жизни — и, конечно же, завершали всё список фактов, который в основном состоял из нелестных прилагательных, и процент ненависти к Фрэнку, который именно у стремного Билла перевалил даже за сотню.

Второй портрет был менее красочный. Это был мужчина, который переехал сюда два года назад и поселился на отшибе. Узнал я его только по серьге в ухе и бейсболке. Насколько я знаю, он чудовищный социопат и любит пострелять в уток в лесу, пугая живущую относительно близко к нему мисс Маргарет. Признаться, если бы я вел расследование хоть какого-нибудь убийства, я бы тоже подозревал этого парня. В нем были собраны все отрицательные качества, которые только могут найтись у человека, начиная от агрессии к окружающим и заканчивая наплевательским отношением буквально ко всему на свете. Почему-то ребенок ещё не вписал под этим портретом ничего, кроме адреса, пятидесяти процентов ненависти к Фрэнку и… «продажа наркотических средств несовершеннолетним»?

— И как ты вот это узнал, позволь спросить? — обманчиво дружелюбным голосом спросил я, тыкая прямо в сомнительную надпись.

Ребенок тут же замялся, глядя на меня то ли неуверенно, то ли и вовсе с беспокойством.

— В туалете подслушал, — выпалил он, закусив щеку. — Какие-то парни из старших классов обсуждали его и называли чокнутым, но в то же время нахваливали его травку. Я бы его вообще не внёс в список, если бы не они.

Я задержал на нем взгляд, желая проверить, врёт он или нет. Вроде, не врал. Оставалось только надеяться, что он сам не пойдет это проверять в интересах расследования.

— Ладно, — все же отстал от него я, снова опуская взгляд на страницы блокнота. — Его кстати Колин зовут, а не просто Чокнутый.

Ребенок протянул пораженное «о» и взял в руки карандаш, дописывая такую важную информацию.

— Значит, у тебя двое подозреваемых? — спросил я, когда он закончил.

— Трое. Я внёс мистера Райвала, ну, просто потому что он вел себя подозрительно, и мне нужно было задокументировать такое событие… А ещё я его нарисовать очень хотел. Похоже получилось?

Он перевернул страницу, на которой красовался такой же мультяшный портрет мистера Райвала в соломенной шляпе. Внизу были только положительные качества и простое упоминание наличия у мужчины ножа, а процент ненависти к Фрэнку был равен четырем.

— Похоже, — ответил я, потрепав ребенка по волосам. Он, как всегда, скривился, притворно обиженно фыркнув. — Почему именно четыре процента?

— Фрэнк был не подарком, так что даже такие добрые люди, как мистер Райвал, у которых общий процент ненависти стремится к нулю, могут его ненавидеть.

В этот момент сломанная рация издала какой-то предсмертный хрип. Мы оба перевели взгляд на коробку, но больше ничего не произошло.

— Она часто так делает, — объяснил ребенок. — Я её просто не выключил.

Я кивнул, возвращаясь к блокноту. Стоит ли отобрать у него рацию? Может, пусть себе слушает? Вряд ли он все же решит отправиться в лес, я же уже его предостерёг. Хотя вдруг ещё что-то выдумает? Наверное, лучше забрать, но позже. Сначала ещё поговорим.

— И что ты собираешься со всем этим делать? — спросил я, закрывая блокнот, в котором больше ничего не было. Ребенок неуверенно пожал плечами.

— Просто думать.

— А дальше?

— Ну…

— Ты же понимаешь, что даже если… нет, не так — <i>тем более</i>, если это окажется похищением, а не простым побегом, ты не будешь в это влезать. Даже сейчас, когда ещё ничего не известно, я уже много раз говорил тебе прекратить эти игры. Тебе мало того, что уже случилось из-за твоего бурного воображения?

— Это не мое воображение, не мог Фрэнк просто сбежать!

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю.

Он снова обиделся, понурив голову и даже слегка отворачиваясь от меня. Почему наши разговоры обязательно превращаются в ссору? Что со мной не так? Что с ним не так?

— У тебя скоро начнутся контрольные по всем предметам, сосредоточься лучше на учебе, — стараясь смягчить голос, сказал я. — Завтра можешь снова прийти ко мне, я буду дежурить возле школы. Лео обещал принести пончики.

Он лишь кивнул, даже не поворачиваясь ко мне. Рация снова что-то прошипела, так что я решил, что это знак.

— Нет, оставь! — взмолился ребенок, пытаясь выхватить отобранную игрушку. Я еле увернулся, выставляя руку вперёд, чтобы он не напрыгнул на меня слишком сильно. Рация же опять зашипела, в этот раз намного громче.

<i>«Повшшряю, мы нашшшш -ло. Предшшшльно Фрэшшш -уд».

</i>

Я удивлённо посмотрел на устройство в руке, что сделал и ребенок. Мужской голос затих, но тут же сменился на женский, и стало совсем непонятно, что происходит.

— Они что-то сказали про Фрэнка? — спросил Джеймс, и я наконец отмер, переводя взгляд уже на него. — Пап?

— Сейчас.

Бросив сломанную рацию на кровать, я быстро направился в свою комнату. Рабочая рация лежала на комоде, и я торопливо включил ее, попадая на середину объявления.

<i>«… возвращаться в участок. Судмедэксперты прибудут через полчаса. Повторяю, убрать гражданских с места преступления…»</i>

— Его нашли?

Я резко обернулся. Ребенок стоял в дверном проёме, глядя на меня с надеждой. Он наверняка всё слышал, но почему-то все равно надеялся, что я скажу ему, что это какая-то шутка.

— Нашли…