В массовой культуре осень почему-то ассоциируется с чем-то безумно грустным, почти депрессивным, что хочется либо плакать, либо удавиться. Чунмён запивает антидепрессанты лимонным соком, не тем концентрированным, а лимон-лайм, почти сладкий, совсем не кислый. Кисло на улице, этого хватает. Льет дождь целыми днями, а если не дождь, то чертов ветер, который лучших ощущений не добавляет. У Чунмёна был законный отпуск, от которого оставалось пять дней отдыха, но его выдергивают на работу слишком неожиданно, не объясняя ничего в деталях. Приходится явиться сначала в свой отдел, где он никого не находит, потому что все археологи были либо заняты где-то в организации, либо на выездах. Чунмён наспех закрепляет допуск в виде браслета на руке, чтобы пройти в основной комплекс.

Организация "Сут" занималась поисками и исследованием различных артефактов, которые не были известны людям до этого времени. Гробницы, закрытые пещеры, различные острова — всё, где может быть спрятано что-то из прошлых цивилизаций. В основном "Сут" имела два подразделения: лаборатория и раскопки. Сама организация располагалась в нескольких странах, работая в сотрудничестве чаще, чем самостоятельно. Как археолог, Чунмён работал именно на местах, выезжая в разные страны, а порой и не в страны, а какие-то непонятные точки. Его особенностью было умение отлично просчитывать, как и где лучше вести действия, с чего начать, почему именно такой вариант, а не этот. Чунмён работал именно практично, посещения сложных мест, поднятие артефактов, тел и прочих неприятностей.

— Там что-то случилось? — Чунмён врывается в кабинет Чанёля совсем беспринципно, потому что его вызвали для экспедиции из отпуска, такое просто так не бывает. Чанёль спокойно поднимает взгляд на него, переводя внимание от обычной работы. Чанёль распределял работу, будь то археологи или лаборанты, всё проходило через него. Он не был боссом большой компании, но те же археологи слушались только его, но те же лаборатории его вообще не слушались. Чунмёну с ним работать нравилось, потому что никто лучше Пака работу не распределял.

— Сразу видно, что ты в отпуске: вокруг все только и делают, что обсуждают происходящее, — улыбается экспедитор, отдает Чунмёну еще и очки, полупрозрачные, немного отливающиеся бензиновыми разводами от местного освещения, — в Нью-Мехико местные искали золото, но нашли гробницу.

— Ой, ну только не это, — стонет Чунмён, надевает очки, прищуриваясь, пару раз моргает, чтобы настроиться, — я же не лезу к мертвым.

— Дело в том, что под гробницей случился обвал, они вызвали специалистов, но те не могут туда заглянуть камерами, — рассказывает Чанёль, что Чунмёна совсем не воодушевляет: работа в слепую стала почти невозможной, как минимум, умирать из-за неизвестности никому не хотелось, — по датчикам там не очень глубоко, но полезть туда без специалиста никто не решается.

— А если там опасно? — недоверчиво уточняет Чунмён, хотя и так понимает, что там будет безумно опасно. Вызывают ли Чунмёна просто так? Нет, только в тех случаях, когда обычным смертным будет страшно. Интересно, когда Чунмён выпал из звания "обычные смертные"?

— Радиации нет, ловушки не обнаружены, — перечисляет экспедитор, — хочу предложить тебе взять чудовище Бэкхёна, он его приручил, там штуковина отлично справляется с задачами что-то искать.

— Этот уно-человек? — удивляется Чунмён, на что получает кивок, — Бэкхён его не разрезал?

— Развлекается с ним, как с питомцем. Его можно было бы использовать в таких вещах, но Бэкхён не дает никому его выводить за пределы уровня. По сути, он прав, ведь артефакты мы из лаборатории не выносим, тем более, живые, но вдруг он захочет сходить с тобой.

— Ты и отправить Бэкхёна?

— Я про уно-человека.

— Никогда бы не подумал, что ты будешь ревновать к чудищу, — смеется Чунмён, немного расслабляясь, — Бэкхён же фанатик.

— Не нравится мне это, — признается Чанёль, совершенно не смущаясь от того, что кто-то поймал его за руку, — это было просто дурацкое предложение.

— Я ради интереса спрошу.

— Так ты поедешь? — уточняет экспедитор, словно боится, что Чунмён может отказаться? А отказы вообще принимались? Чунмён не совсем уверен в этом, но пробовать пока что не собирался. Задача не звучит интересно, но для разминки могла бы и подойти. Тем более, есть повод сходить в лабораторию, в которой он бывает безумно редко. Артефакты не вызывали у него интерес, если они попадали в зону запрета, но уно-человек был всё еще живым, удивительно послушным, хотелось просто проверить, насколько это так. Последняя их встреча была не самой приятной.

— Будто бы у меня есть выбор.

— Выбор есть всегда, Чунмён, — Ким кивает, спорить с этим он не собирался, хотя прекрасно понимал, что у его биографии не будет больше ситуаций, когда функция выбора будет доступна именно ему, — если тебе не понравится то, что там происходит, можешь свернуть всю экспедицию.

— Просто дай мне команду из нормальных людей.

***

В лаборатории "Сут" всегда пахло ничем, что Чунмёна отчасти раздражало, но и позволяло не бояться всего того, что тут может происходить. Организация не забирала себе то, что было изучено человеческом, поэтому в лаборатории хранилось такое, чему названий и примеров еще найдено не было. Вещи и существа не приобретали название "артефакт" просто так, как и не теряли его просто так потом. Артефактами было принято называть всё, что на ставился значок исследования, даже если это был какой-то зубик или металлик, который просто не опознавался изученным. Чунмёну нравилось говорить, что он расхититель гробниц, потому что "Сут", по сути, занималась именно расхищением (а гробниц, не гробниц, дело уже стороннее), пусть и в научных целях.

Лаборатории делались на уровни, имея свой отдельных комплекс. В каждых странах, где "Сут" существовала, спектр работы определялся самостоятельно. В Пусане были невозможны испытания оружий, будь они обычными или с какими-то веществами, потому у них не бывало никаких экстренных ситуаций, связанных с этим. Такое случалось в других местах. Но в очень редких местах в лаборатории было что-то живое в качестве экспериментов. Проводить исследование на человеке "Сут" не могли, этим было кому заниматься, но Пусан отлично справлялся с биологическими существами в живом виде.

Всему тому, чем мог заниматься человек с именем Бён Бэкхён, был отведен целый этаж, девятый-подземный, в комплексе последний. На самом деле, он вмещал в себе целых два, имя высоченные потолки, чтобы можно было разгуляться. На Бэкхёна работала целая команда, поэтому сложностей в том, чтобы следить за этим всем, у него не было. Его уровень занимался всеми теми артефактами, которые имели признаки жизни сейчас или в прошлом (окоченелости обычно отдавались "костям", а не "зверинцу", но тут тоже водились порой), поэтому их объекты для изучения порой и дышали, и прыгали. Помимо того, что многие из этих артефактов имели физические тела, некоторые живые находки могли быть и не совсем физическими объектами.

Пройти сюда без особого приглашения или приказа сверху было почти невозможно. Бэкхён не позволял вмешиваться в дела своего "зверинца" настолько, что даже их отчеты не всегда уходили наверх, к руководству, оставаясь в столе, а иногда не существуя вовсе. Попасть сюда - сорвать куш, который никому не снился. Даже Чанёлю, играющему сейчас роль главы "Сут", путь сюда был заказан. А вот теперь у Чунмёна допуск для лифта, чтобы спуститься на их уровень. Имея его, правда, всё равно можно не попасть дальше разводки. Секретарь мягко улыбается Чунмёну, отыскивает нужную ему фигурку на карте этажа сквозь свои очки и отводит к Бэкхёну, неловко просит принять гостя, слегка прищуривается, словно боится получить за такие просьбы.

— Никто из тех, кто ходит в экспедиции, никогда не приходит вовремя, — говорит Бэкхён, стоит Чунмёну зайти к нему в кабинет. Тут достаточно чисто, что в общем-то соответствует лаборатории, никаких растений, зато парочка статуэток на полочках. Бэкхён сидит за столом, закинув на него ноги в светлых носочках, ест что-то из контейнера. Конечно же ему не понравится то, что кто-то ворвался в его пространство: отдыхал Бён редко, так еще и дел у него много было. Видимо, Луна с Нептуном сошлись, раз ему удалось найти себе минутку для еды, а тут вон такой нарушитель, Ким Чунмён.

— Чанёль сказал, что я могу попросить у тебя уно-человека, — прямо говорит Чунмён, не думая о том, что может кому-то не понравиться. Бэкхён смотрит на него с каким-то странным вопросом, а потом понятливо кивает, доедает оставшиеся пару кусочков, показательно спокойно ставит контейнер на стол и поднимается, стаптывая задники обуви, — так ты мне дашь?

— Спроси у него сам, — достаточно спокойно говорит он, натягивает на ноги ботинки, шнурки запихивает внутрь, а не завязывает. Разговаривать с уно-человеком Чунмён не готов. Но с Бэкхёном спорить - тоже. Был ли тот слегка зол? Не слегка.

Ведет Чунмёна по необычным коридорам своих владений, со всеми встречающимися людьми говорит вежливо, приветливо, словно не он их босс. Чунмёну Бэкхён искренне нравится, даже если не отбрасывать его активную строгость, его личность была достаточно внушительной во всех аспектах этого понятия. Первое время работы в "Сут" Чунмён относился к нему излишне предвзято, но уровень работы, которая осуществляется маленьким ученым, был настолько уверительным, что и не поспоришь. Да и общаться с ним было комфортно, Чунмён к нему привык вне работы, потому и на работе стал относиться в разы лучше.

Всё тут светлое, чистое, просторное даже в крошечных местах. Лаборатория имела в себе множество кабинетов, внутри которых тоже было два уровня, прозрачные стекла и множество аппаратуры. Только вот, снаружи ни в один из них заглянуть почти невозможно. Если не разбираться, то можно и потеряться, но Бэкхён прекрасно себя тут ощущает. С Чунмёном он пока что не готов разговаривать, поэтому без пояснений заходит в случайный кабинет, который оказывается камерой хранения, холодной до омерзения. Ким сразу же выходит оттуда, пока Бэкхён расхаживает спокойно и что-то берет. Форма лаборатории была плотной, помогала подстроиться под любую погоду, а тут еще и водолазка, точно не замерзнешь, но и не вспотеешь.

— Чон...ммм? Уно-человек не понимает человеческую речь, — говорит Бён, когда Чунмён вопросительно смотрит на кусок мяса в его руке. Даже не в упаковке, видимо, идти им немного осталось. Размер внушительный, в крупной руке Бэкхёна кажется огромным. Где-то в глубине души Чунмён надеется, что это не человечина.

— Ты дал ему кличку?

— Игра слов, — отмахивается Бэкхён, проходя еще один крошечный коридор, чтобы зайти в нужное место, — надо же как-то разговорить.

Кабинет для этого эксперимента был чуть выше уровня, в котором находился пол на этом этаже, представлял из себя некоторую площадку, где виден был некий полигон, засаженный разными растениями. Бэкхён проводит Кима по этой площадке, позволяя через толстое стекло поглядеть на то, что там происходит. А там, на самом деле, ничего. Песок и камушки, растительность разных размеров, различные вставки в стенах. Только вот в самом углу этой площадки - стеклянный куб, засаженный чем-то тоже. Бэкхён доводит дотуда, указывая внутрь. Чунмён может разглядеть то, что внутри это всё еще часть площадки, с тем же светлым полом, с датчиками.

— Он сник последние пару дней, — говорит Бэкхён, прикладывает чистую руку на сканер, открывая небольшую щель для прохода в стекле, — заходи со мной, но не иди потом.

— Сожрет?

— Не сразу, — язвит Бён, когда они заходят, а куб за ними закрывается. Бэкхён выглядит уверенным, словно он видит чудище, а не находится в таком же непонимании, что и Чунмён. Вероятно, видит. Уверенно идет в угол куба, напоминающий какой-то кокон из листьев и тряпок. Гнездо? Чунмён припоминает нечто такое там, где нашел это существо.

Бэкхён присаживается на корточки, чистой рукой слегка убирает листья, чтобы мог вглядеться внутрь. Чунмён искренне задерживает дыхание, когда тонкая когтистая лапа медленно вытягивается из-под листвы. Ручонка. Лапы этого чудища чертовски похожи на человеческие руки, только более тонкие, с более подвижными суставами, когтистые. Бэкхён совершенно спокойно подает мясо, а уно-человек его забирает. Бэкхён отсчитывает какое-то время, а потом вздыхает, вызывая шевеления в листве.

— Как у тебя дела? — чудище издает звук, похожий на птичий, а потом лениво пытается выбраться к человеку.

— Он же не понимает человеческую речь?

— Он понимает частоту моего голоса, — Бэкхён говорит это немного не тем тоном, которым разговаривал с уно-человеком, который сейчас высовывает голову, мягко укладывая подбородок на выставленную ладонь Бэкхёна. Как кошка или собака. Только вот, мордашка у него...как у человека, — не уверен, что дословно, но реагирует на некоторые голосовые импульсы так, словно знает каждое слово.

— Ты его приручил, — понимает Чунмён, приглядываясь. Чудище подросло за это время, теперь выглядит не как человеческий ребенок с мутациями, а старший подросток. С мутациями? Чунмён не уверен.

У твари совсем человеческие черты лица, будь то вообще голова, нос, глаза и даже рот. Только вот, его по-кошачьи раскосые глаза ярко-зеленые на весь свой спектр, без зрачков. А по скулам идут некоторые полосы, играющие подобие жабр, но на самом деле позволяющие ему раскрыть пасть достаточно широко. Сейчас не видно, пока уно-человек с наслаждением прикрывает глаза и улыбается, но во рту этого существа куча клыков. В глаза бросается то, что уши у него не человеческие, а чуть выше, как локаторы, ищущие источники звука. Вот он прижимает их к голове, приоткрывая глаза и смотря на Бэкхёна.

— Я проделал огромную работу, чтобы это сделать, — достаточно строго произносит Бэкхён, — а теперь мой самый необычный артефакт не выбирается из укромного места.

— Что-то случилось? — осторожно спрашивает Чунмён, слегка понижая голос, отчего пропускает пару слов шепотом. Бэкхён кивает чуть раньше, чем его питомец дергает ухом и поворачивает голову в сторону Чунмёна. Его зеленые глаза раскрываются широко, окрашиваясь в пугающую синеву, — он..?

— Заткнись, — достаточно увесисто говорит Бэкхён, а потом меняет тон голоса для чудовища и пальцем постукивает себе по шее пару раз, — это друг.

Уно-человек возвращает взгляд ему, смотрит выжидающе, дергает своими ушами, а потом выползает из гнезда, делая это на четвереньках. Бэкхён смотрит на него уверенно, даже когда тот слегка заваливает его на спину, мягко придерживая рукой за грудь. Пару раз сжимает когтистые пальцы, постукивает по чужому телу, а потом поворачивается к Чунмёну. Бён не будет ничего делать? Его спокойное лицо говорит именно об этом. Предположительно, чудище должно подорваться и добежать до Чунмёна на своих задних лапах, как человек, в пару секунд. Он будто бы собирается это сделать, но делает рывок, с которого должен был подняться, и сразу же падает.

— Чего? — вырывается у Чунмёна, но Бэкхён его не ругает за слова. Уно-человек издает еще пару птичьих звуков, неловко пытаясь подняться своими тонкими ручонками, но не получается, падает на живот снова. Бэкхён мягко садится на корточки рядом с ним, поглаживает по голове, по тому меху, напоминающему волосы, — что с ним?

— Мне кажется, он умирает, — признается Бэкхён своим обычным тоном, но смотрит на свое чудище с волнением, — я бы не дал его вам, даже если бы он был здоров, но он совсем не здоров.

— И это не лечится?

— Я не каждый день работаю с такими, — напоминает Бэкхён, что сопровождается тихим вздохом и скулежом от уно-человека, — если ты найдешь мне еще одного, то я еще подумаю, помогать ли вам. А так, у меня нет ни лекарства, ни конца этого эксперимента.

— Если найду такого, позволишь этому умереть?

— Попробую понять, чем его состояние отличается от здорового, может быть можно будет создать лекарство? Такое себе. Я заморочился, вон, оазис ему сделал, а теперь в панике.

— По тебе не скажешь, — язвит Чунмён, чудище снова поднимает на него голову и оголяет клыки. Бэкхён шутливо его похлопывает по спине, мягко толкает, позволяя свернуться калачиком, — не хочешь его угнетать?

— Думаю, он и так понимает, даже лучше меня, что с ним происходит. Сказать, правда не может, поэтому у нас сложности.

— Чанёль ревнует, — Бэкхён кивает, улыбаясь как-то влюбленно, когда слышит это.

— Поэтому мы никогда не заведем котят.

— Котята хотя бы не имеют человеческих телес. Ты, вон, его в костюмчик надел, — на чудище и вправду костюм, вроде свободных шорт и футболки с рукавами до локтей. Уно-человек не выглядит так, словно ему неудобно, наоборот, более чем нравится.

— Он...повторяет мои повадки? — делится Бэкхён, на что чудище поглядывает на него. Бён указывает ему на гнездо, мягко сжимает и разжимает пальцы левой руки в кулак. Тот лениво уползает, но не забирается внутрь полностью, так, закидывает одну ногу и руку внутрь, всем остальным телом повисает снаружи. Забавно. Всё же животное.

— Думаешь, твои?

— Отчасти, — отмахивается он, — у людей нет шерсти в таком количестве, как у них, поэтому он подстроился, теперь шерсти нет и у него. Они же и так не живут голышом в своей среде, а тут еще и некомфортно ему. Мы планировали дать ему привычную ветошь, но он отказался, выклянчивал у нас нашу одежду. В силу его тела мы не стали ему давать точно такую же одежду, но взяли этот же материал.

— Его устроило? — Бэкхён указывает на уно-человека, который поглядывает на них. Замечает указание и тихо свиристит, — он подрос за этот год.

— Восемь месяцев, — поправляет Бэкхён, — я почитал чужие исследования, выше ста восьмидесяти на ногах без хвоста они не вырастают. Он чуть ниже меня, давно не замеряли. Эта процедура, к слову, ему не нравится даже на примерах.

— Кстати про хвост, он где? — Чунмён вспоминает про него только сейчас, когда Бэкхён напоминает, а он и не видит его. Шорты широкие, но хвост из-под них не торчит.

— Он обвивает его по ноге, потому что у нас хвостов нет. Если капается в песках, то может выставить, но обычно нет. Не знаю, насколько ему это комфортно, но обычно он не делает вещи, которые ему не нравятся, — перечисляет Бэкхён, поднимается и отряхивает слабую пыль с колен, — пытался есть без своей огромной пасти, но у него не получилось. Чтобы не раздражать, при чем я больше не ем в лаборатории.

— А ты любитель перед ним делать свои человеческие штучки, — смеется Чунмён, получая на это тихий свист от чудовища, которое поглядывает на него, видимо, считывает его интонацию враждебно. Бэкхён на него оборачивается, делает какой-то необычный жест рукой, а потом идет к выходу.

— В какой-то период времени мы вели с ним эксперименты друг над другом, так что успели наглядеться, — рассказывает он, выпуская Чунмёна из куба, выходит сам, — мы с ним выяснили, что интонационно "друг" означает что-то, чему можно доверять. Вот я ему "друг", он мне "друг". Я называл для него Чанёля другом, он видел, что Чанёль может меня обнять, пытался выкинуть такое.

— Испугался?

— Чуть не сдох, — признается Бэкхён, неловко усмехаясь, — иногда он передразнивает мою походку, бесит ужасно, но пойдет.

— Удивительно, как такое чудовище может быть похожим на человека и так сильно от него отличаться.

— Есть теория, что они могут полностью принять человеческий вид, но понимать речь все равно не будут, — Бэкхён берет свои очки, похожие на то, что сейчас на Чунмёне, только с немного другими душками, — если бы всё было хоть немного понятнее, я бы уже натаскал его, мог бы отправлять с вами и с собой, и без себя. А пока что мы можем выполнять только примитивные команды в песочке.

— В своей среде...у них же есть какая-та цивилизация, там чуть ли не торговля и всё такое, — вспоминает Чунмён. Это было не очень давно, вылазка после этого была только одна, но всё такое смутное. Бэкхён слегка прищуривается, словно пытается вникнуть в его слова. У уно-человека всегда есть своя цивилизация, потому они и относятся к чему-то, подобному людям.

— Да. Но вне ее они теряют некоторые навыки, в рамках человеческой цивилизации я должен был создать новые, но я врач, а не учитель.

— Я не обещаю, что что-то узнаю, но спасибо, что поделился.

— Удачи, — улыбается Бэкхён. Наверное, ему искренне было бы приятно, если бы кто-то притащил ему лекарство или второго подопытного, но сейчас он на это не надеется. Чунмён про себя отмечает, что Бэкхён не выглядит спокойным в сложившейся ситуации, а еще и чертовски уставшим кажется. Надо бы спросить у Чанёля, всё ли нормально у лаборатории этого уровня, потому что Бэкхён никогда не расскажет. И где-то в душе Чунмён надеется, что не привезет ему новую работу.

***

Слишком жарко оказывается в том месте, куда они приезжают. И тут разгар жары, дома тоже было тошно и жарко, но там хотя бы имелась некоторая влажность, вызванная дождями и надвигающимся холодом. А тут — духота. Чунмён зажмуривается, выбираясь из джипа, потому что эта самая духота, словно ветром, обволакивает его. Форма плотная, серого цвета, на нее солнце не будет цепляться, но всё равно слишком нехорошо. Все вокруг разговаривают на английском, пока пытаются рассказать приблизительный план, а песок с остервенением набирается в ботинки Чунмёна. Огороженная территория, куча техники и специалистов. Почему они ждали их? Едва ли у "Сут" были какие-то особенные пешки на доске, которых не было у Лос-Аламоса.

— И тебя припахали? — удивляется Чунмён, видя здесь Кёнсу. Сам он вылетел немного позже, чем вся команда, поэтому не до конца знал, кого именно для него подобрал Чанёль. Кёнсу лениво улыбается ему, щурится от света, словно давно не был на улице.

Вообще, работники лаборатории бывали с ними в экспедициях немногим реже, чем хотелось бы. До Кёнсу обычно оставался в лаборатории, выбираясь из нее после экспедиций, чтобы залатать почти любые их раны, кроме ментальных. Был ли в прошлом этот человек врачом? Чунмён не знал, а спросить как-то не приходилось к слову. Кёнсу не был каким-то начальником уровня, вроде Бэкхёна, но и рядовым служащим его назвать нельзя было. Он работал далеко не в "зверинце", встречаясь с металлами, с которых нужно было кисточками смахивать пыль. Но делало ли это Кёнсу менее насмотренным в артефактах и медицине? Нет. А его внушительность помогала чувствовать себя чуть-чуть увереннее в экспедициях. Вот как сейчас.

— Решили, что будет полезнее, если тут буду я, а не какие-нибудь Джонни.

— И чем вам, азиатам, не угодили Джонни? — вмешивается местный работник. "Сут" безумно долго работала в сотрудничестве с Америкой (если не эта самая Америка их организовала), поэтому они всегда были вместе, если оказывались на территории друг друга. А они оказывались. Сейчас американец самым наглым образом слышал их разговор, потому что они оба не успели переключиться на другой язык. Дурачье. Кёнсу смотрит на него настолько снисходительно, что даже не кажется, что это он облажался.

— Потому что некоторые ваши лекарства считаются наркотиками в нашей стране, — защищается Кёнсу, — мне проще будет провести раненного археолога домой, если я буду знать, что он безопасен, нежели если он будет под наркотой.

— Неужели были прецеденты? — усмехается американец, но До просто фыркает и уходит: дел у него слишком много под этим открытым солнцем. Чунмён улыбается коллеге и сбегает за Кёнсу, надеясь, что они разберутся тут быстренько.

В принципе, лаборатории Лос-Аламос не вызывали у Чунмёна приятных чувств. Каждый раз, когда они встречались с ними, американцы разворачивали свои лагери с огромными палатками, привлекая к себе неимоверное количество внимания. Их техника имела смысл, но в большей своей мере была тоже излишне вычурной и огромной, в чем они в основном не нуждались для исследований. Может быть тут, в месте, где потребуется глубокий спуск, это и было хорошо, но Чунмён не уверен. В Азии вся работа выполнялась достаточно закрыто, кропотливо и тихо. Тут — грохот и шум. Ким искренне раздражается от лишних разговоров вокруг него, тиканья разных датчиков и приблуд. Нужно сосредоточиться, но получается плохо.

Данные в переводе, которые ему отправил Чанёль, рассказывали о том, что по датчикам там нечто, напоминающее саркофаг. Найти там живую тварь Чунмён физически не хочет, но общие показания говорят о том, что там не больше, чем обычные золотишки и останки. Приходится проходить с кучей маленьких датчиков, установить их в разных местах вокруг обвала, чтобы понять, насколько это всё опасно. Американцы злятся, что их изучения не ставят ни во что, тратят время на новый круг поисков, но иначе не получается. Помимо того, что у команды Чунмёна другая форма, еще и очки, сделанные "Сут", чтобы можно было сохранять информацию, выделяются они достаточно сильно, зато можно легко найти нужного тебе игрока.

Световой день проходит почему-то безумно быстро, Чунмён начинает щуриться слишком неожиданно даже для самого себя. Работники зажигают питание, чтобы всё вокруг гробницы и доступных им внутренностей было освещено. Спина болит неимоверно, от самой поясницы до головы, вместе с висками и переносицей. Чунмён снимает очки и садится на песок, притягивает колени к груди, чтобы уткнуться в них лицом и попытаться перевести дыхание. Надо свернуться до завтра. В голове четкая мысль, что нужно в полумраке попытаться осветить обвал и подснять, но озвучить он не успел, а теперь искренне не хочет.

— Мистер "мигрени от жопы" снова не успел отдохнуть? — смеется Кёнсу, падает рядом с ним, укладывая на шею что-то мягкое и холодное, словно пакет со льдом. Чунмён нескромно стонет, получая хоть какое-то успокоение, — тридцатка, как успехи?

— Надо лезть вниз, звучит абсолютно небезопасно, но они притащили даже химзащиту, стоит попытаться.

— Завтра? — достаточно весело уточняет Кёнсу, машет кому-то (Чунмён не может поднять головы, чтобы проверить, кому именно) и мнет плечо Чунмёна.

— Я не смогу даже форму натянуть, это ад.

— Отпуск тебе не пошел на пользу, — к ним подходит Чонин, присаживается на корточки напротив Чунмёна, мягко гладит его пару раз по голове, — не полезем сегодня?

— Не думаю, — выдыхает Чунмён, всё же поднимая на него голову. Чонин занимался именно той работой, которая требовала поползать по горам и пещерам, полный альпинистских навыков, он был тут незаменим, — может дрон?

— Я выяснил, что техника там отключается, только глубинные радары работают, — рассказывает Чонин, — радиация не найдена, но я не верю в это. Проба воздуха нормальная, почвы тоже. Почему отключается камера? Мне кажется, там какой-то газ или ловушка, которая ловит это всё. Мы можем там сдохнуть.

— А можем и нет.

Вообще, слышать от Чонина переживания было чем-то родным настолько же, насколько и необычным: ему хватало тревожности и соучастия ко всему, что он делал. Будучи специалистом своего дела, он всё равно умудрялся накручивать, пусть и не показывал это открыто. Ким Чонин был отличным скалолазом, который в "Сут" значился археологом, но обычно выполнял безумно опасные операции. Сейчас, к слову, тоже опасную. Чунмён не знал, кем был Чонин по образованию, но у него будто нос был настроен на всяческие примеси химии в воздухе и почве, он даже находил это там, где не всегда срабатывали датчики. Обычно Чонин замечает такие вещи еще до спусков или подъемов куда-то, ему не всегда нужны для этого датчики. Его интуиция (или это можно было назвать нюхом?) была невероятной.

— Скептицизм — обычно твоя сторона, — Чунмён бы поспорил с Кёнсу, потому что старался считать себя реалистом, но обычно он готовился к худшему. Готовился ли сейчас? Более чем, но почему-то было так спокойно. Знал ли он точно, что там безопасно? Едва ли, но точно был уверен, что, случись там что-то, ему будет так плевать.

— Хангули, — зовет один из американских археологов, подходя к ним ближе, — вы собрались весь день пробездельничать и теперь никуда не пойти?

— Можете сами залезть, — язвит Чонин, даже не стараясь говорить понятнее, чем излишний акцент, — у нас так-то отпуск, можем вообще собраться и уехать. А ваши исследования за неделю дали меньше результатов, чем наши за день.

— Грунт, например, вы не исследовали, — защищается американец, на что парни скептически его оглядывают, — и что не так?

— Мы смотрим на то, что может быть внутри. А там нет ничего, что нас не убьет, — говорит Чунмён, смотрит на нетипичного для себя человека и вспоминает одно безумство, которое уже отбросил на задний план, — а вы же...работали с уно-человеком?

— Разве исследование того сумасшедшего с вашей стороны не более продуктивные?

— Я немного о другом...у вас случайно нет живой особи?

— Ебанулись? — Чонин спрашивает это на корейском вместе с английским идентичным вопросом американца. Чунмён неловко улыбается, отмахивается от Чонина, а тому кивает, — их нельзя разводить.

— Это больше для социализации.

— Живых у нас нет, а достать теперь нельзя, как и вам, — Чунмён кивает, — разве "Рай" не законсервировали?

— Не вдавался в подробности, — признается Ким, — а может быть у вас найдется что-то из утвари.

— Этого дерьма навалом. Я сделаю запрос на вывоз чего-то попроще для границ.

— Буду рад, — улыбается Чунмён, понимая, что расположил к себе кого-то колкого, — мы спустимся завтра, всё необходимое готово, но лучше делать это при солнечном свете.

***

Видимо, спина решает намекнуть на то, что в конце пути их будет ждать какой-то кошмар, сковывая неизмеримой болью, стоит Чунмёну наклониться, чтобы пропихнуть ногу в снаряжение. Хочется завыть и упасть на колени, но сил хватает только на то, чтобы присесть на корточки и попытаться отдышаться. Такого не должно случаться утром, тем более, после лекарств, выпитых перед сном, но что-то дает сбой. Травма была настолько старой, что Чунмён уже перестал считать, как давно это было. Сломанные кости не давали жить в плохую погоду, но такая боль обычно создавалась за счет железок, заменяющих некоторые осколки в позвоночнике, что мешало работе время от времени. Иногда, потому что случалось такое редко.

На самом деле, многие вещи в работе на "Сут" встречались в его жизни редко: он сюда и пришел, чтобы без особенностей. Было ли что-то особенного в этом задании? Чунмёну искренне казалось, что нет, но его спутники были чертовски озадаченными, будто бы не встречались с таким никогда. Наверное, Чунмён просто действительно больше видел в прошлом. Чонин нервно трет нос ногтями, потому что очки не держатся достаточно крепко, чтобы спрыгивать в них в неизвестность. Какие-то знаки? Никто из них не суеверный, но Чунмён глотает невыносимую боль и поднимается, застегивая крепление на поясе.

— Варианты есть? — спрашивает парень, идущий с ними. Забавно, чертовы ублюдки даже среди американцев выбрали азиата, чтобы выполнять грязную работенку. Чунмён нервно застегивает повыше кофту защиты, не зная, что ответить. И сил отвечать у него нет, чтобы не стонать от остатков приступа, утихающего слишком медленно.

— Я думаю, там газ, — спокойно говорит Чонин, не находя в этом ничего опасного. Не внося в это ничего опасного, потому что к таким потрясениям он был давно-давно готов. Чунмён тоже склонялся к версии, что там газ, который либо убьет их, либо вспыхнет от их действий и убьет их.

— Но ведь найдено следов чего-то опасного не было, — напоминает их компаньон, на что Чонин разводит руками.

— Что-то же заставляет технику выходить из строя, — он показательно надевает респиратор, натягивая сверху балаклаву, чтобы закрыть лицо и шею вместе. Чунмён делает примерно это же, закрепляет очки, понимая, что же так раздражало Чонина всё это время, — а еще, они старательно молчат, отговариваясь золотом, но тут явно были ядерки пару дней назад.

— Тоже так думаю.

Химическая форма в их работе перестала выглядеть, как скафандр, пару лет назад, отчего и спускаться стало легче, и делать какие-то замеры. Плотная, состоящая из материала, напоминающего водолазный костюм, она помогала просто не умереть от различных влияний. Конечно, заберись они в ядерный реактор, то сгорели бы, но обещанная прочность гарантировала им выжить в краю волны ядерного взрыва (но не не сгореть), что являлось тем еще показателем. Насколько помогал бы респиратор, Чунмён не думал, но другой вид очков, отличный от того, что они носят для экспедиций отдельно, тут тоже прилагался с целью безопасности.

Они спускаются на тросовом креплении в обвал, где солнечный свет исчезает практически сразу. Искусственное справляется плохо, но хотя бы немного можно вглядеться. Еще при спуске видно, что внизу песок, вероятно, не самый устойчивый, но пока что кажется безопасным. Чунмён слышит, как тихо шуршит трос, что не может вселять уверенности. Ноги касаются земли, не проваливаются даже, но вместе с тем темнота становится внушительной настолько, что очки переключаются на повышенную яркость. Неприятно. Чунмён решает проверить крепление троса и понимает, что это был за шум. Металл превращается в труху.

— Куда идем? — спрашивает Чонин, прищуривается, пытаясь найти более понятное расположение того, что было отмечено артефактом. Чунмён отцепляет трос, включая связь с верхом через наушник.

— Подготовьте новые тросы, но не спускайте, — говорит он, слыша принятие просьбы, — потом объясню.

— Что случилось? — спрашивает американец, на что Чунмён просто сжимает трос, показывая, как тот разваливается от его действия, — вот почему камеры не работ...

— Может наверх? — шутливо плачет Чонин, но сам идет вперед. Сканер срабатывает ровно до стен, отчего общая картина помещения становится понятной — крошечная гробница, узкая, со ступеньками книзу, но сейчас всё в песке, отчего и не заметишь этого. Чонин аккуратно топает в паре мест ногой, чтобы проверить мягкость, где-то даже трогает песок перчатками, но не находит ничего странного. Чунмён спускается к точке, похожей на пьедестал для саркофага.

— Стекло? — удивляется Чунмён, когда трогает рукой поверхность того, что закрывает саркофаг. Чонин проскальзывает поближе, чтобы проверить, что тут такое. Стекло плотное, скорее даже слюда, возможно, некогда было прозрачным, отдается слишком глухим звуком, потому что плотное, — разобьем?

— Вариантов мало, — соглашается Чонин, мягко постукивает пальцами по очкам, проверяя, чем бы таким им разбить стекло. Вариантов не много, но времени еще меньше, если металлы тут крошатся. Чонин указывает на левую сторону зала, показывая, что стоит уйти туда, а сам нажимает на наушник, — я видел наверху "шар пустыни", скиньте его на точку.

— Ты спятил? — спрашивает американец, — они же будут делать это вслепую.

— Зачем? — раздается с того конца, Чонин поднимает наверх голову, только сейчас замечая, как же они глубоко. Чунмён смотрит туда же, не представляя, как они будут убегать. Почему-то варианта, где подъем будет не в спешке, он не рассматривал. Если металл портится, думать долго не придется. "Шар пустыни" был камнем, обработанным до состояния тяжелого шара, который почти ничем не разбивался, от своего цвета казался состоящим из песка, поэтому "пустыни".

— Нам нужно разбить глазурь.

— Если внутри живое существо? Или что-то хрупкое?

— Нужно справа, там самая тонкая часть, но чтобы с замахом на точку, — на том конце еще немного возмущаются, но появляются какие-то проблески света, копошения. Они же прижимаются к левой стене, чтобы на них не попало, закрываются, когда в наушниках раздается просьба быть внимательными.

Шар падает с такой силой, что осколки разлетаются в разные стороны слишком далеко. Грохот слишком бьющий, приходится зажаться, чтобы не ощущать себя болезненно. Песок поднимается слишком высоко, вместе с пылью, что покрывала слюду, чуть ли не стеной вставая перед археологами. Приходится подождать, пока всё это немного уляжется, что вообще не играет на руку им вообще. Слишком долго. Чунмён прекрасно знает, что у них что-то не так, стоит выбраться отсюда, а не ждать. Но и уйти без результата тоже нельзя. Чунмён осторожно идет вперед, подходя к саркофагу. Темно. Только сейчас он осознает, что они всё время были с фонариками, но те едва ли освещали им пространство.

Осколки плотные, словно глыбы льда в холодных морях, для которых нужны ледоколы, но не самые крепкие, если их с таким скрежетом разломил небольшой вес с высоты. Внутри что-то точно находится, просвечивая едва заметным светом. Американец бросает тихое "похоже на фосфор", что вообще не звучит больше, чем догадка по цвету и форме. Что-то мягкое и склизкое, переливающееся, как северное сияние. В горле какой-то странный ком страха, который хочется выплевать, а не проглотить, но Чунмён осторожно присаживается, пытаясь вглядеться. В ушах как-то излишне знакомо шумит. Писк, напоминающий то ли ультразвук, то ли скрежет металлов. Чунмён тянет руку ближе, почти касаясь образовавшейся выбоины, но Чонин ловит его за плечо и оттаскивает.

— Поднимайте нас! — рычит он в связь, тянет за собой Чунмёна подальше от места, пока американец послушно идет чуть впереди. Чунмён неловко поднимается, чтобы его не волокли, вырывается, идя рядом. Тросы как раз оказываются в том же месте, где они были.

— Что за спешка? — недоумевает Чунмён, но спазм в горле дается невероятной болью, заставляет схватить рукой за шею, чтобы это проглотить. Чонин испуганно смотрит на него, вручает трос, пока сам занимается своим.

— Мы либо отравимся, либо взорвемся, когда в дыре окажется достаточно кислорода, — строго говорит он, проверяет, чтобы оба его компаньона были готовы к подъему, а после чего отдает просьбу на быстрое поднятие. Чертовски болезненная процессия обычно, но сейчас не то состояние, чтобы возмущаться.

Только вот, тянуть их начинают в тот же момент, как Чунмён видит ярко-белую вспышку где-то сбоку, словно камера. Камера тут не работает. А вспышка, идущая со стороны точки, значила слишком мало хорошего. Резкий рывок отдается болью вместе с тем, как сильно обжигает взрыв. Скрежет металла в ушах будто бы теперь не в ушах, а вокруг них. Где-то в глубине души Чунмён думает о том, что вставит Чанёлю по самое не хочу, когда вернется. И четко осознает, что такая сила может сделать обвал еще сильнее, а потому никому из них не светит выбраться.

***

— А теперь мне вариант скажи, где я не тащу два тела в самолет, — голос Кёнсу кажется излишне тяжелым, потому что он устал и не может даже ругаться. Чунмён слышал начало разговора, но совсем его не понял, потому попытался додумать и прослушал его продолжение. Увезти их домой, пока они без сознания? Примерно такая идея, только вот Кёнсу и остаткам команды совсем неподъемная.

— Я встаю, — только и может выдать Чунмён, жмурясь и поворачиваясь набок. Как же всё болит. Всё? Ничего. Тело вообще не ощущает никакую боль, хотя четко ощущает усталость, складки на постели и даже пластырь на руке. Ким удивленно открывает глаза, щурясь от яркого света, но не больше. Кёнсу обеспокоенно подбегает к нему, мягко поворачивает обратно на спину, трогает лицо, проверяя, тот ли вообще голос слышал, — да жив я, жив.

— Ахренеть, — роняет До, — я уже не думал, что ты придешь в себя.

— Да ну? — у Кёнсу на щеке царапина, вероятно, не единичная на его теле из новых, что не может не удручать. Но они в здании, всё цивильно и опрятно, явно не место обвала, — что случилось?

— С вами?

— Вообще.

— Всё обвалилось, словно взрыв, пришлось собирать и технику, и людей из обломов, а там и вы с отравлением, — перечисляет он, — ты не приходил в себя три дня, мы уже всех отправили домой, только вот втроем остались.

— Кто третий?

— Чонин, — фыркает Кёнсу, словно нахождение здесь Чонина его не радует, — только вчера пришел в себя, а уже бегает со своей сломанной рукой, как будто здоров. Задрал меня. Сказал, что не уедет, потому что не может бросить тебя тут.

— И я не бросил, между прочим, — Чонин тут оказывается из ниоткуда, что отчасти радует. Его сломанная рука такая вычурная в специальном гипсе, что смешит немного. Он присаживается на край постели и смотрит на Чунмёна, который трет лицо руками, — как ты, бедолага?

— Мне досталось больше, чем тебе?

— Ты был чуть ниже, — напоминает Чонин, — тем более, вы оба были ближе к артефакту, когда мы разбили его, вот на тебе и сказалось отравление.

Обычно Чонин отвечает за переживания за людей. Осторожничает, всех оберегает и безумно беспокоится. Он был слишком тревожным сам по себе, хотя Чунмён искренне думает, что он в горящей тревожности, которая убивает его спокойствие вовсе. Если бы он заметил это позже, они бы точно не выжили. Чунмён, к слову, ощущает себя прекрасно здоровым после взрыва газа. Как только чуткий носик Чонина не заметил это заранее? Он явно притянет Лос-Аламос за сокрытия ядерных испытаний поблизости.

— Нас не завалило хоть?

— Не, я руку сломал от рывка, — он кажется воодушевленным, словно его вообще не заботит то, что он выпадет из работы на долгое время, — зато ты целенький.

— Сотряс для нас конечно "целенький", — фыркает Кёнсу, а Чунмён только сейчас понимает, что же болит. Общее состояние тошноты, потому что его явно ударило не самым легким видом.

— А где...артефакт?

— Они должны были отправить трансфер к нам сегодня утром, не уточнял, — бросает Чонин, — почему-то им кажется, что это работа для Бэкхёна. Но Чанёль его сюда не пустил, вот и отправляют. Все отчеты за нас сделали, но, думаю, Бэкхёну было бы лучше, если бы мы поделились.

— Они, к слову, так и не нашли, что за состав портил металл, — и Кёнсу, и Чонин кажутся этим озадаченными, но у Чунмёна есть какое-то странное воспоминание, которое его беспокоит. Делиться им он не решается, просто пожимает плечами, не зная, как на это реагировать.

— Ты не заметил газ сразу? — уточняет Чунмён, находя этот момент немного удивительным. Чонин морщит нос, недовольно будто бы даже пытается отмахнуться, но сломанная рука ему не помогает в этом.

— У меня нет датчиков в глазах, — ворчит он, — тем более, он появился после того, как мы разбили стекло. Не уверен, что он был внутри, возможно, лежал на песке, но раньше нашелся бы...мы бы не выбрались.

— Немного счастлив, что выбрались, — усмехается Чунмён, хотя на самом деле не врет. Пусть ему и не было боязно умереть, сейчас он ощущал некоторое облегчение. Чонин горделиво улыбается ему на такое замечание.

— Приходи в себя, нам надо домой.

— Сегодня?

— Завтра, но утром, так что постарайся.

***

Проблемой оказывается то, что Бэкхён не мог приехать не потому, что Чанёль его не пустил, а потому, что не мог. Пак рассказывает о том, что ручное чудище Бэкхёна укусило кормящую его руку. Звучит забавно, но в конечном итоге ужасно. Уно-человек не считался опасным для людей, когда дело доходило до обычного взаимодействия в обычном состоянии. Только вот, чудище было больным, а Бэкхён пытался его лечить, за что и получил. Были ли их болезни опасны для людей, они точно не знали, но тяжелое состояние Бёна явно говорило об этом. Как Чанёль не застрелил уно-человека, Чунмён искренне не понимал. Тот между делом поделился тем, что пообещал это Бэкхёну, но не может такого допустить. Его личные вопросы никак не должны были касаться вопросов работы "Сут". А уно-человек был работой. К тому же, привезенной им не просто так.

Чунмёну потребовалось много убедительности, чтобы выпросить разрешение сходить к чудищу (к Бэкхёну его бы точно не пустили). В трансфере передают и игрушку, украденную в цивилизации уно-людей, Чунмён забирает ее и идет в нужную секцию. На самом деле, он ни на что не рассчитывает, но находит чудище не в гнезде, а на полу рядом со стеклом. Входить в куб Ким и не планировал, а тут вот как сложилось. Чунмён садится на пол, чтобы было хоть немного удобнее общаться. Уно-человек смотрит на него, жмурится и едва-едва выгибается в спине, на которой лежит, потому что сил у него не очень много. Чудище явно умирает, угасая на глазах. Как же он умудрился зацепить еще и Бэкхёна.

— Бедолага, — выдыхает Чунмён, ждет, чтобы уно-человек закрепил взгляд на нем, прикладывает два пальца к шее и мягко постукивает. Тот раскрывает глаза, пытается подняться, смотря обеспокоенным взглядом. Чунмён показывает жестами сон, что того не воодушевляет, он что-то показывает Чунмёну в ответ, но значения ему неизвестно. Чунмён переставляет игрушку из-за спины вперед, ставя перед стеклом. Уно-человек удивленно что-то мурчит, это видно по его шее, пододвигается и постукивает когтями по стеклу, словно играя. Жмурится, скукоживаясь в клубочек, потому что ему и плохо, и радостно немного.

Ким оставляет уно-человека одного, выходя из этой секции. Его ждет Кёнсу. Не то чтобы он был в курсе, что Чунмён будет тут, но, видимо, каким-то чудом узнал это и решил встретить. Он выглядит не менее озадаченным, чем сам Чунмён. Мягко берет за рукав и тянет за собой, чтобы уйти подальше, петлять по коридорам, но без какого-то значения. Кёнсу в одежде, в которой его можно встретить чаще, чем в тех образах, в которых он бывает в экспедициях, смотрится на нем она слишком профессионально, как будто он ученый, а не врач. А он и не врач. Очки лаборатории у него на макушке, что смотрится достаточно аутентично, в темных волосах пушистых даже мило. Кёнсу милым не был вообще никогда.

— Чанёль тебе рассказал? — спрашивает Кёнсу, останавливаясь в достаточно укромном углу. Наверное, кури бы он, он бы закурил. Чунмён кивает, — у меня даже нет ставки, кто из них первый умрет.

— Неужели всё так плохо?

— Это, знаешь...простыть, обмазать соплями гвоздь, а потом воткнуть его в ногу, — звучит, как загадка, которую Чунмён не понимает то ли в силу того, что не близок со всем этим, то ли сотрясение выбило ему все логические цепочки, — Бэкхён болел, а продолжал работать. Уно-человек не переносит некоторые наши болезни, видимо, подцепил от Бэкхёна и стал страдать.

— А Бэкхёна заразил его же болезнью?

— Это как...ну? Заражение крови, если простым языком, — Кёнсу трет нос пальцами, не скрывая своего раздражения, — из-за того, что носитель заражения не что-то понятное нам, обычные антибиотики не справятся. Круг замкнулся, как я понял.

— Из-за своего же косяка он может потерять и эксперимент, и себя...

— Он потеряет, — поправляет Кёнсу, не звуча убедительно, — Чанёль сказал, что у американцев есть специалист, который может подобрать лекарство. Его отправили сюда, должен будет прийти завтра, но я не думаю, что это вообще к чему-то приведет.

— Как так можно? — возмущенно выдыхает Чунмён, — быть таким умным, а прийти к этому?

— Дело не в том, что это глупость, а в том, что он слишком любит работу, вот и всё, — Кёнсу как-то беззлобно скалится, улыбается Чунмёну, — твои кости тоже часть твоей любви к работе. Надеюсь, всё будет хорошо.

— Должны ли мы в этой ситуации надеяться на Америку? — Чунмён не испытывал никаких неприязней к иностранцам, но и вот так слепо надеяться ему казалось глупым. Тем более, сам Чунмён уже сталкивался с тем, что Бён может "воскрешать" людей. Кёнсу хмурится, а потом как-то слишком легко отмахивается и даже улыбается.

— Бэкхён, конечно, ваша тридцатка, но всё еще не всесильный. Если тебе будет скучно, можешь предложить ставить ставки.

— Да пошел ты, скептик.