— Хочу ли я спрашивать, почему ты встречаешься с предположительным врагом? — Чунмён закатывает глаза: Бэкхён притащил его в лабораторию ради этого? Он не встречался с Исином. Не планировал. От этой мысли ловит то странное чувство, похожее на какой-то необъяснимый страх - влюбленность. Как кисло от этого на языке.

— Мне пять лет?

— Ты...кое-кто с расширенной интуицией не думает, что он человек, а ты с ним спишь?

— Не сплю, просто хожу на свидания без романтического подтекста, — рассказывает Чунмён, на что Бэкхён закатывает глаза, его очередь ощущать раздражение, — просто развеяться, всё равно скоро свалит.

— Не факт, что я его отпущу, — фыркает Бэкхён, а потом жестом зовет за собой к доске. Наверное, поэтому он тут один. И тут. Чтобы поговорить о том, о чем нельзя говорить с кем-то. Бён мягко два раза касается пальцами экрана, заставляя тот зажечься, — тот жук, которого вы привезли, не совсем жук. А может не совсем живой, я не понял.

— Ты его расплавил? — Бэкхён кивает, показывая схематическую характеристику, расписанную белым по черному, кучи дополнительных чертежей, которые и жучка рисуют слишком подробно, — и как?

— Такое себе, тяжеловато.

— Тугоплавкие металлы? — Чунмён в химии разбирался излишне плохо, потому Бэкхён морщит нос, ища более простые слова.

— Скорее...минерал. Похоже на бриллианты.

— Ты уже сам пошутил про дорогие эксперименты? — Бэкхён улыбается, закатывает глаза, как будто это глупо. Он явно уже сам себе про это пошутил. Наверное, даже отлично справился с тем, чтобы поругать себя за эту шутку. Бэкхён иногда был слишком прост. Поэтому сейчас он перелистывает на другую схему.

— Только вот, каких-то приколов моей или просто человеческой крови на нем не было, цвет будто бы просто из ниоткуда взялся, — рассказывает Бэкхён, а потом морщит нос, словно его это раздражает, — зато у себя в крови я нашел примеси похожего состава. Их нет у уно-человека, значит, лекарства, которые Исин ему ставил, никак не связаны с тем, что он вколол мне.

— Наверное, ему оно не требовалось, — Бэкхён пожимает плечами, — думаешь, опасно?

— Не думаю, — Бэкхён задумывается, как будто у него нет сотни точных расчетов. А у него они есть. Стиль его работы требовал отчеты за каждую мелочь, поэтому, даже если он не составил схему вариантов опасности, он ее точно нарисовал на клочке бумаги.

— Это не похоже на далида?

— Совсем нет, — Бён качает головой, — далида больше похожа на самостоятельный живой организм, а эта штука...словно философского камня? Сомневаюсь. Он не имеет никаких исцеляющих свойств. Не восстанавливает ткани, не создает новые, не воскрешает, не лечит заболевания, не разъедает проблему. Я не понимаю. Ни в виде жука, ни в виде плавки.

— Может быть у него не было такой задачи?

— Тогда я не хочу даже думать о нем, — Бэкхён делает то самое лицо, которое он обычно делает, когда они говорят о насекомых. Чунмён фыркает, видя это.

— Не кривись, это же гипотетический жук, а не настоящий, — Чунмён говорит это с неким раздражением, которое режет Бэкхёну уши, он поднимает бровь, смотря на Чунмёна, — что?

— Не разговаривай, как свой батя, пожалуйста, это пиздец.

— Прости, мне же тоже должно было что-то достаться от него, — Бэкхён показательно его дразнит, но Чунмёна это искренне веселит. Он не был похож на отца, как это было с Чондэ: внешность тех двоих была слишком взаимосвязанная, будь то кошачьи глаза, сумасшедшая улыбка, которая ничего не значила. Даже какой-то излишне светлый оттенок глаз был у них общим. Чунмён же на них не был похож.

— У меня каждый раз мурашки по коже, — признается Бэкхён, — он тоже меня дразнил этой херней.

— Потому что человек был херня.

— На самом деле, — Бэкхён неловко отводит взгляд, — он хорошо ко мне относился.

— Чондэ говорил, — Чунмён работал с "Медью", появлялся тут слишком редко, а вот отец решил побыть хорошим родителем и помириться с ними. Чунмёну было не до этого, однако Чондэ почему-то пытался дать ему шанс. С Бэкхёном у него уже тогда были отношения, поэтому иногда он увязывался с Чондэ, чтобы морально поддержать. Отец справлялся плохо с их взаимоотношениями, потому Чондэ окончательно перестал с ним общаться совсем скоро, — наверное, он слишком много кусался, когда узнал, что вы встречаетесь...

— Он говорил, что рад, что Чондэ не будет, как он, потому что у него есть я, — Бэкхён иронично фыркает, словно хотел посмеяться, — к слову, ваша мама справлялась со мной в разы хуже.

— Ей не нравилось, что Чондэ общается с отцом, потому что именно Чондэ заставил ее уйти от него. Немного нечестно, получается. В отличие от нее, да и меня, ты даже знаешь причины многих его действий. Наверное, я бы тоже был зол на ее месте, — Бэкхён прищуривается так, словно собирается возмутиться, но Чунмён это предугадывает, — это не она была взбешена, что он гей, а отчим. Наверное, она его любила.

— Больше чем вас? — Чунмён пожимает плечами: он не мог залезть ей в голову, чтобы узнать, кого она любила больше. Вопрос был не в том, кого из двух детей. А вообще. Любила ли она их? Винила ли она Чондэ? А Чунмёна? А за что? А отца она любила? Чунмён у нее не спросит это больше никогда, — наверное, она считала, что я виноват в том, что случилось с Чондэ. Будь бы она жива, когда я вытащил его, стала бы она относиться ко мне иначе? А ваш отец?

— Думаю, виноватым в этом она считала меня. Но то, что ты сделал с ее и без того проблемным сыном, ее бы явно не порадовало.

— Будто меня это порадовало, — Бэкхён отмахивается, пытается вернуться к тому, чтобы показывать результаты своих экспериментов. Но он просто как-то печально смотрит на доску, а потом молча дважды трогает ее, чтобы та погасла, — я тоже считал тебя виноватым.

— Считал? Неужели я дожил до того, чтобы заслужить прощение? — Бэкхён смотрит на него с каким-то невероятным сожалением, которое могло бы безумно ранить, если бы Чунмён не выработал к тому, что произошло, прекрасный иммунитет.

— Ты и был виноват, да. Но и изменить это нельзя было, так что...глупо винить только тебя, — Бэкхён кусает губы, — это было похоже на невыносимую скорбь, я не мог...не попытаться, а создал монстра. Наверное, это моя эгоистичная часть, поэтому винить тебя не имеет никакого смысла. Тот же Чондэ, наверное, винит в первую очередь меня за такую жизнь.

— Он не говорит, но искренне цепляется за нее, — Чунмён не врет: Чондэ никогда не отрицал то, что доволен остаться живым после всего. Конечно, для Бэкхёна он показывал клыки, потому что хвалить было не за что, но хотя бы жить. С тем, как восстановилось его сознание, жаловаться вообще было сложно. Никаких признаний, но это видно со стороны, — завел себе отношения, накидал в корзину интернет-магазина кучу всяких шмоток, вещей для дома. Даже с тобой пытался помириться.

— Мы и не ругались. Наверное, он стал бы таким человеком и без моего вмешательства и кучи экспериментов над ним, — Бэкхён смотрит на Чунмёна, словно пытается найти какой-то повод для вопроса, только вот, находит вопрос в самом Чунмёне. Качает головой, — я не расскажу тебе.

— А если бы сам Чондэ мне однажды рассказал? — причина их разрыва была слишком тривиальной: они просто перестали друг другу подходить. Но это была ложь. Когда они пришли к этому? Тогда, когда Бэкхён рыдал у него в ванной, прося его задушить? Наверное, именно тогда. Что тогда сделал Чондэ, они оба не говорили. Бэкхён в порыве чувств иногда ронял, что это случилось бы в любом случае. Но что это? По контексту казалось, что причина была слишком далекой, вроде "детской травмы", но и их "детские травмы", если не считать отца Кимов, были скрытыми от других.

— Даже если Чондэ попросит меня рассказать тебе, я не расскажу. Знаю все причины, что из них вылилось, так что нет. Если он не сказал это сразу, то не имеет смысла теперь. А знаешь, что имеет смысл?

— И что же?

— То, что происходит сейчас, — улыбается Бэкхён, словно готов произнести напутствующую речь, — я не против, если ты замутишь с Исином, даже если он монстр. Будь осторожней и всё такое, я бы ему жопу не доверил, но почему бы и нет.

— Я не просил совет.

— Ты выглядишь бодрее, — Чунмён не может с этим спорить. По сути, ему стало лучше и по здоровью, и в ментальном вопросе. Будь в последнем главной причиной антидепрессанты, которые изменились, Чунмён всё равно не расстроится этим фактом. Ему просто лучше. По сути, Исин ему нравится, это расслабляет, — не думаю, что ты не повесишься, если в сорок пять будешь выгуливать кота после одиннадцати ночи.

— У меня аллергия, — Бэкхён закатывает глаза, — но всё в порядке. Хотя, за благословение спасибо.

***

Чертовски обаятельный монстр (предположительный) чертовски обаятельно убирает волосы за ухо, как-то слишком кокетливо, что Чунмён не может сдержаться, растягивая уголок губ в улыбку. В улыбку немного угловатую, потому что в одну сторону. Исин улыбается ему в ответ, но скорее вопросительно, потому что такую эмоцию видит впервые. Чунмён не удивится, если он случайно окажется каким-то монстром или экспериментом американских лабораторий, но сейчас он ведет себя так по-человечески. Ощущается ли сам Чунмён таким человеческим? Наверное, он очень старается быть попроще, но не был уверен в этом.

— На вашем лице...иногда такое, что я не понимаю совсем никак, — делится Исин, слегка наклоняясь вперед, чтобы озвучить эту мысль. Чунмён пожимает плечами, расслабляясь немного. У них снова общий ужин, который? Пятый? Пора бы уже понять этого персонажа, как Исин мог не справиться - ученый же.

— У меня не такой большой спектр эмоций, чтобы я мог их описываться достаточно разнообразно и четко. Это что-то вроде радости?

— Похоже на...что же? — Исин честно задумывается, как будто у него есть некий перечень, своя книжечка, где записаны эмоции Чунмёна, — Бэкхён делает нечто подобное, когда Чанёль ведет себя, как начальник. У него это другое, но посыл похожий.

— Не считаю вас начальником, — Чунмён отмахивается, придумывая, чем бы отшутиться, но удивленно моргает, смотря на Исина, — мы же перешли на неформальную речь в прошлый раз?

— А? — они оговаривали это в прошлый раз, потому что это уже звучало глупо. Но, видимо, Исину слишком сложно перестроиться после работы. Чунмён на работе не говорит ни с кем формально, потому что старше его по званию нет никого среди его отдела, а все остальные будто бы в этом не нуждались, — а мы говорим формально?

— Снова, да.

— Это всё работа в Корее, — привычка Исина, которая излишне мила: то, как он трогает пальцами кончик левого уха, правой рукой. Он так смущается? Скорее, врет. Не говорит откровенную ложь, а скорее воспринимает что-то не так, как показывает. Сейчас на его лице смущенная улыбка, как будто ему совсем неловко. Наверное, делая такой жест, он думает совсем о другом.

— Бэкхён не собирается тебя отпускать? — Исин пожимает плечами, — или сам не хочешь уезжать?

— Как будто бы у него есть интересы, чтобы меня задержать, а у меня есть некоторые поводы остаться подольше, — Чунмён бы соврал, если бы сказал, что не подумал про себя. "Повод остаться" был бы любым, но Чунмён на секунду подумал, что это он. И ему на секунду это льстило.

— Что он хочет?

— Понятия не имею, не могу залезть к нему в голову, — Исина это будто бы даже огорчает, — но он тянет некоторые исследования.

— Может быть, у него слишком много работы, что он не может ее сделать сразу? — предполагает Чунмён, на что получает кивок, достаточно уверенный.

— Бэкхён делает всё, словно у него в сутках сорок часов, а не двадцать четыре. Многие работники ведут себя так, словно они выгорают за девять часов работы, пока Бэкхён работает двенадцать. Он фокусирует мысли очень хорошо, как и работу, но дозированно, а дозы маленькие. Тянет и тянет. А самостоятельно мне сделать ничего не дает.

— Хочется домой?

— Не совсем, просто не хочется сидеть на одном месте, — его ленивая улыбка такая милая, он роняет голову на ладонь, почти жмурится, как кошка, — ты же тоже всё время в разной работе, твои поездки и раскопки не требуют сидения на одном месте.

— Мы можем оставаться на одном месте около трех месяцев, — напоминает Чунмён, — в "Купруме" было еще дольше: вся работа сосредоточена в одной точке.

— Я достаточно неусидчивый. В прошлом слишком много насиделся в одном месте, вот и не могу теперь. Даже если и бегаю буквально, но с одним видом работы.

— Раньше Чондэ не мог усидеть на одном месте: если работа не меняла свой вид, он начинал выть. Хотя, — Чунмён задумывается, — разве Бэкхён...не делает тоже самое? Может быть его перекладывание работы тоже связанно с тем, что ему надоедает? Просто, в отличие от тебя, он может ее менять.

— Скорее всего, — Исин кивает, — но он еще и дурной трудоголик.

— А тебе не нравится работать так много?

— Взять дело, поработать с ним, довести до конца и приступить к новому. Мне нравится такая схема, — Чунмён примерно понимает, о чем речь. Исин вопросительно поднимает бровь, как бы прося реакции, потому Ким кивает. Принято. Исин тянет руку за стаканом с водой, но замирает и удивленно смотрит на Чунмёна, — ты знаешь, что за "проект Резонанс"?

— Колебание от воздействия? — предполагает Чунмён, но Исин пожимает плечами, — где ты это услышал, если не физическое действие?

— Бэкхён сказал Чанёлю, что ему "нужно закрыть "Проект Резонанс", пока живой", мне показалось это интересным, — делится китаец, а Чунмён задумывается. Конечно же он знает, что это такое. Не во всех подробностях проекта, но точно во всех остальных. Чунмён понимающе качает головой, воодушевляя Исина.

— Всё, что делает лаборатория, я не могу знать вообще никак.

— А лицо было такое, словно знаешь.

— Знаю, что не знаю ничего об этом, — смеется Чунмён, — мне ничего не понимаю в их делах, даже если слышал что-то о них. Я мог слышать названия чего-то, а мог слышать суть, но взаимосвязать не смогу, — Исин вздыхает, как будто разочарованный этим открытием, — ты же сам сказал, что у него куча дел, может быть он нашел что-то старое. А может работал с тем стальным жуком, вот и назвал его так.

— Стальным?

— Который мы принесли, — Исин садится удобнее, явно желая что-то спросить. Чунмён не против, даже если это будет двойная игра лжецов, — Бэкхён не с тобой его разбирал?

— Нет, он сказал, что вещь мелкая, ему неудобно будет капаться с кем-то, — Исин мурлычет это с какой-то жалобой в голосе, — он рассказывал, что нашел?

— Не сильно: я не разбираюсь, а Чондэ уже уехал. Так, сказал, что у него много вопросов и мало ответов.

— А где вы его нашли? — Чунмён не знает, какую ложь стоит придумать. А что говорил в тот раз Чондэ? Он не помнил. Сказать что? Что нужно сказать? Они снова пытаются поймать друг друга за руку? Хотя, когда Исин такое пытается провернуть, у него другие эмоции. Неужели он не знает?

— Чондэ что-то говорил, но я не помню, — Исин фыркает, словно разочарован этим, — мне не слишком интересны артефакты.

— Да я уже понял, мистер путешественник.

***

Провожать Исина после таких неправдивых свиданий кажется очень правильным. Из-за того, что они встречаются после работы, домой возвращается каждый из них слишком поздно. Обычно Чунмён старается выбрать места, которые будут достаточно близкими к квартире, которую снимает Исин (Сут для него), чтобы можно было его немного проводить. Да, себе он заказывает такси, но он бы и так его заказывал. Иногда он бывает на машине, но тоже подвозит сначала Исина, а потом уже едет домой. Домой. Ждет ли Исина кто-то дома? Где его дом? Они как раз доходят до точки, где обычно прощаются, Чунмён решает это спросить.

— Слушай, — выдыхает он, — ты возвращаешься обратно...тебя кто-то ждет там?

— Руководство?

— Не в этом плане, — отмахивается Чунмён. Как странно, словно смущается задать вопрос прямо. На что Чунмён надеется, — ты с кем-то встречаешься? Или там...брак, семья?

— Ты же явно копался в моем личном деле, — фыркает Исин, но совсем беззлобно, — никого у меня нет. Почему тебя это интересует?

— Хожу с тобой на свидания, которые просто так называю, а у тебя может кто-то безумно верный.

— Значит, если уж и верный, то я не придаю свиданиям с тобой значения, — резонно, что и не поспоришь. Только вот, а что Чунмён пытался получить? Встречаться он Исину не предложит, а секс без предыдущего пункта его будто бы и устроит, но это не было его какой-то целью, — ты хотел предложить мне встречаться?

— Не хотел, — Исин удивленно вскидывает бровь, слыша такое, — ты тут временно, смысла это не имеет.

— А если бы я остался тут надолго, ты бы предложил? — Чунмён задумывается. Исин ему будто бы торг предлагает, такой дешевый и безвкусный, что остается только купиться. Только вот, Чунмён качает головой, — и почему?

— А должен?

— А будто бы и нет, но тему поднял ты, — улыбается Исин, совсем беззлобно, хотя и скалясь. Чунмён и вправду поднял эту тему сам. Отчасти потому, что думал о том, чтобы и сделать некое такое предложение.

— Мне так не нравится заводить отношения, — признается Чунмён, ощущая себя как-то слишком легко для такого признания, — выгуливать кошку ночью мне тоже не нравится, но пока что более перспективно.

— Кошку?

— Это что-то вроде показателя одиночества, — Исин кивает, решая принять это сравнение, — меня не слишком радует перспектива делить с кем-то быт, а уж тем более эмоции.

— Ты...кто-то вроде асексуала?

— Я кто-то вроде человека в тяжелой депрессии, — Чунмён отлично справлялся с тем, чтобы с этим жить, но делать это таким очевидным получалось случайно. Исин смотрит с каким-то сожалением, словно хочет извиниться за вопрос, но не считает это уместным.

— Не можешь ужиться с людьми из-за вечной апатии?

— Превращаюсь в абьюзера, играющего жертву, — Чунмён неловко отводит взгляд, когда замечает удивление на лице Исина, — это происходит случайно, но постоянное нытье, недовольства и всё такое. Мне не нравится. Людям обычно больно, они выматываются из-за этого, а я потом от расставания с ними.

— И теперь никому не предлагаешь отношения, потому что не хочется проходить круг снова?

— Не предлагаю, потому что хотелось бы уничтожить формальности. Но пока что ни одного, ни второго.

— Отчаянное решение.

***

— Я заберу телефон, — Исин удивленно поднимает голову, чтобы посмотреть на Бэкхёна. Тот усиленно что-то рисует в планшете, даже не смотрит в его сторону, откуда ему вообще знать, что там делается за его спиной. Исин переписывался с Чунмёном, стараясь игнорировать смешные картинки от того, чтобы не улыбаться просто так. Прямо сейчас у него нет никакой работы, потому что:

— У меня перерыв.

— Что-то я не припомню, чтобы в лаборатории менялись правила, — Исин не может сдержаться и закатывает глаза: в лаборатории были запрещены телефоны от слова совсем. Весь уровень был подключен к своей сети, пользоваться интернетом можно было, но не своим личным. Связи тут не было, но и подключиться к беспроводному не было проблемой, если телефон был при себе.

— Что-то я не припомню, чтобы мне за это делали замечания, — Бэкхён всё же оборачивается, прищуривается, что сквозь слегка бликующие очки смотрится слишком агрессивно. Исин разводит руками, — тут wi-fi, пароль достать не стоит труда. К тому же, я не...

— Да я не заставляю, — Бэкхён едва-едва скалится, — только потому что вы гость. Обычные работники бы уже полетели к чертям отсюда.

— Строго и нечестно.

— Нечестно было бы, если бы телефоном пользовался я, — у Бэкхёна и вправду не было никогда при себе телефона. Он бросал его в сумке у себя в кабинете, где переодевался в начале дня, — мы работаем сранные восемь часов, можно взять себя в руки. Они, к слову, справляются.

— В Лос-Аламос нет и половины таких запретов, — Бэкхён пожимает плечами, показывая, что больше спорить не будет, просто возвращается к своей работе. Они заканчивают с саркофагом, точнее, его остатки. Они давно пришли к выводу, что это неполная часть, Бэкхён теперь пытается нарисовать примерный конечный вариант, которого у них не будет. Его действия Исин считывает как раз решение для дальнейшего использования телефона. Чунмён скидывает ему фотографию кошки, которая живет возле его дома, что заставляет Исина улыбнуться.

— Иногда я искренне удивляюсь, откуда эти двое взяли такое нечеловеческое обаяние, — Исин понимает, что Бэкхён говорит про Чунмёна, но как? Смотрит на Бёна вопросительно, но тот даже не пытается глянуть в его сторону, — ладно, Чондэ хотя бы кокетливый, но Чунмён...чем он вас захватил?

— Наверное тем, что я не понимаю, чем именно, — Бэкхён кивает, но Исин находит это странным, — как вы поняли, что я переписываюсь с ним?

— Догадался. Наверное, кидает вам мемы-перевертыши?

— Именно их, — усмехается Исин, получая легкую улыбку в ответ, — он такой предсказуемый?

— Его мало что веселит на самом деле, так что не удивительно.

— Я искренне не понимаю, что значат его эмоции, — вздыхает Исин, решая, что Бэкхён это более чем поймет, — он же явно не улыбается даже, когда кидает смешные картинки.

— Может и улыбается, — Бэкхён всё же смотрит на него, сохраняет рисунок, слегка отставляя планшет, — с ним сложно общаться?

— В переписке — нет. Но в жизни прочитать его лицо почти невозможно. Когда там и появляется что-то читаемое, это похоже на ложь.

— Он говорил вам, почему так?

— Да, — Бэкхён вопросительно наклоняет голову, как бы спрашивая, что именно, — сказал, что у него тяжелая депрессия, но в тот момент это прозвучало, как оправдание.

— Потому что это оправдание, — предполагает Бэкхён, — его депрессия была ниже дна, ему нужна была помощь. Все его эмоции какое-то время были похожи на остатки чего-то, что он уже не помнит. Сейчас он в порядке, если сравнивать с тем, что было. Но из-за того, что он не помнит, как вообще работает нормальная жизнь, находясь в ней, он ведет себя странно.

— Он похож на слишком серьезного человека...

— А оказался излишне ранимым? — Исин кивает, — наверное, дело в том, что он совсем не камень. С тем кошмаром, который устроил им отец, он едва бы справился. Чондэ из тех, кого можно пережевать с костями и выплюнуть, а он потом пойдет сражаться дальше. Чунмён же будет долго терпеть, не латать раны, медленно и медленно гаснуть. Вот и получается, что он слишком ранимый, а дерьма так много, что и не стерпеть больше.

— Они оба нечитаемые, если честно.

— Они оба чертовски обаятельные, — Бэкхён говорит это с беззлобной усмешкой, на что Исин не может не улыбнуться, — Чондэ, если честно, достаточно понятный. Все его эмоции прямые: злость — злость, радость — радость. Он даже когда влюблен, выглядит так, как в мультиках влюбленные персонажи, потому что он влюблен. Разве он не показался вам недоверчивым?

— Он искренне меня подозревал во всем, — Бэкхён разводит руками, как бы показывая, что именно об этом он и говорил. Чондэ не скрывал своего подозрения, его лицо и действия это выражали.

— В нем всё понятно, кроме улыбки, как у отца, там просто непонятная хрень. А у Чунмёна...я его понимаю, потому что он был с нами долгое время близок, но иногда теряюсь. Глаза черные, совсем пустые. Но такой привлекательный. У меня нет разгадки на эту загадку. Если бы я встретил их в другой последовательности, Чунмён был бы моим кумиром.

— Я встретил их в том самом порядке, поэтому Чунмён мой кумир, — Исин четко понимает, что Бэкхён их будто бы сводит. Наверное, на него можно положиться. Бэкхён ученый, разбирается во всем в этом мире, должно быть, Исин и Чунмён ему понятны.

— Считаю это гениальным: быть настолько привлекательными, чтобы расположить к себе даже монстров, — Исин вопросительно вскидывает бровь, что заставляет Бэкхёна посмеяться, — никто из тех чудовищ, которые мы исследовали, не были агрессивными к этим двоим. Вон, Чондэ вообще ведет себя так, словно может бегло говорить с уно-человеком.

— Ксеноглоссия?

— О, они рассказали вам эту байку? — Исин пожимает плечами, потому что совсем не уверен, что это байка. Бэкхён лениво откидывается на спинку стула, — ксеноглоссия же...паранормальное явление.

— Чунмён сказал, что это просто для названия, на самом деле строится по другому.

— Ага, — Бэкхён задумывается, как сформулировать это в понятном виде, — это похоже на расширенную интуицию. У американцев есть исследование, связанное с математическим сознанием.

— Когда голова человека работает сильнее, словно независимый компьютер, нежели тело? Считаете, что ксеноглоссия работает по этому принципу? — Бэкхён пожимает плечами, потому что точно в этом не уверен, — "Автономное сознание" чаще всего относится к травмам: человек, находясь в коме, может быть в сознании, сниженном до рефлекторного. Ксеноглоссия же предполагает неосознанное знан...а?

— Ага, — Бэкхён выглядит немного воодушевленным, словно ему не с кем было такое обсудить, — ставить эксперименты над другим ученым было бы слишком опасно, особенно, если он теперь из "Купрума", но наши общие выводы схожие. Ксеноглоссия людей с математическим складом ума похожа на вычисление компьютера: система языка считывается как система знаков, которые легко понимаются. Говорить, обычно, такие люди на этих языках не могут, но отлично понимают. Не напоминает вас?

— Нет, — Исин отвечает на это достаточно спокойно, но Бэкхён ведет себя так, словно пытается его поймать за руку, — я просто со временем вникаю в контекст языка, а не его систему. Я не знаю, что именно вы говорите на корейском, но понимаю, о чем, если вижу ваши лица и жесты.

— Тоже похоже на паранормальный навык.

— Все люди немного паранормальные.

***

— Говоря про кошек, — Исин начинает говорить про это слишком спонтанно, когда ничего не предвещает такого разговора, что Чунмён даже неловко замирает, смотрят на него. Вместо ужина сегодня прогулка, немного зябко, но не так, чтобы отказываться от такого, — давай встречаться?

— Исин? — тот будто бы произносит нечто похожее на "мур?", что Чунмёна могло бы позабавить, но не в этой ситуации, — разве я не сказал тебе, что не хочу строить отношения?

— Не думаю, что мы можем говорить про "отношения" и "встречаться" в тех смыслах, которые используют обычные влюбленные парочки, — рассуждает Исин, играючи делает задумчивое лицо, — ты излишне обворожительный, было бы глупо не купиться на это.

— Ты меня подкупаешь?

— Скорее всего, — предполагает Исин, — мы разъедемся скоро, а ведем себя, как подростки, у которых еще целая жизнь впереди.

— Бэкхён предложил тебе меня задобрить?

— Едва ли, — Чунмён не слишком проницательный, но чужой почерк ему тут ясен слишком четко. И то, что Исин врет - тоже, — обычное легкое предложение. Ощущение, что мы пробыли тут достаточно долго, чтобы засчитать свидания свиданиями.

— Какой же ты.., — Чунмён раздраженно вздыхает, на секунду даже пытается отвернуться, чтобы потерпеть это недовольство. Но берет себя в руки, смотрит на Исина, думая, какую же колкость ему стоит использовать, чтобы избавиться от этого китайца, — ты еще поцелуй меня, как плата за первое свидание.

— Да хоть за каждое, — Исин фыркает с той самой ноткой сарказма, которая ему обычно не присуща, и как-то слишком быстро оказывается слишком близко с Чунмёном, мягко пальцами приподнимает его голову за подбородок, чтобы поцеловать.

Как глупо. Чунмён не ощущает себя смущенным, но то самое странное чувство внутри снова появляется. Это похоже на влюбленность, но Чунмён совсем не уверен, что вообще ее когда-то испытывал. Изнутри — мурашки, будь это ощущение мягких губ Исина, или его холодные пальцы на его коже. На самом деле, Чунмёна это даже не смущает, Исин опускает руку, которую он немного неловко ловит своей, сжимая где-то на предплечье, почти у локтя, чтобы далеко не ушел. Хотя, скорее для того, чтобы куда-то деть руки (волнение? Едва ли?). Отвечать на его поцелуй так приятно, что Чунмён на секунду даже жмурится.

— Что еще? — спрашивает Исин, отстраняясь, как будто ему перестает хватать дыхания, не меньше. А может быть шумная улица не способствует тому, чтобы долго целоваться на людях.

— Не могу сказать, что я был против, раз сам случайно заикнулся, — Чунмён возмущенно выдыхает носом, но отводит взгляд, ощущая смущение теперь в полной мере. Всё еще сжимает чужую руку, Исин не забирает, словно так и нужно. Не нужно. И его снисходительная улыбка тут тоже не нужна, — глупый.

— Вроде ученый.

— Значит, я, — Чунмён разжимает руку, опускает, невольно делает шаг назад, но Исин теперь ловит его, за пальцы пальцами, слишком мило.

— Ну давай не убегать.

— Я не убегаю, пытаюсь дышать.

— Мы уже сказали миллион слов, явно давно дышишь, — самое обидное, что не дышит. Нужно перевести дыхание, потому что ощущение начинает быть похожим на паническую атаку. Чунмён не уверен, что это ощущается именно так. Смотрит на Исина с некой мольбой, которую тот достаточно правильно считывает, разжимает пальцы. Чунмён поворачивается к нему спиной, закрывает лицо руками, откидывая голову назад. Что произошло? Что происходит?

Чунмёну не свойственно так волноваться. Чунмёну в последнее время слишком мало что свойственно. После Лос-Аламоса слишком многое изменилось в жизни, как будто бы все непонятные вещи решили сойтись в один момент в одном месте. В одном Чжан Исине. Он же точно не человек. Какая глупая затея. Чунмёну стоит убежать, но почему-то по-детски так интересно. Он трет глаза, втягивает воздух, задерживает дыхание на несколько секунд, а потом выдыхает и поворачивается к Исину.

— Что ты хочешь?

— Будто бы...ничего? — Исин пожимает плечами, на что получает прищур, хитрый и слишком недовольный, что виновато улыбается, — да так, оговорочку, что можно целоваться?

— Допустим, можно, — Исин шутливо ему протягивает руку, но Чунмён качает головой, отказываясь играть в эти игры. Если Исин и окажется каким-то монстром, то Чунмён, наверное, даже не пожалеет. Ему любопытно, но почему-то еще и чертовски лестно.

***

Позвать Исина к себе не кажется слишком странной идеей, хотя бы потому, что он дружелюбно гладит кошку, что живет рядом с его домом. Бедолага ночует в подъездах, ее кормят местные старушки, но никто не забирает к себе. Наверное, всем даже привычней, если она будет тут. Чунмён не смог бы ее забрать себе, хотя бы потому, что у него аллергия. Да и его работа едва ли была бы рада заведи бы он себе ответственность. Чанёль ему уже подбил новую экспедицию, снова уезжать на долгие сроки, он даже немного соскучился. За это долгое время дома всё стало слишком привычным, даже Исин, который тут совсем кажется вычурным, не бросается в глаза. Такой родной будто?

— Вы давно дружите с Кёнсу? — Исин это спрашивает уже через какое-то время, после ужина, пока Чунмён лениво пытается дочитать план экспедиции, который ему безумно вовремя скинул Чанёль. Это всегда требовало быстрого ответа, потому пришлось оставить гостя шастать по квартире.

— Я не дружу с ним, — отмахивается Чунмён, смотрит на Исина, который вопросительно разглядывает фотографии, приклеенные на мудборд самим Чондэ, наверное, еще пару лет назад, — они были друзьями с Чондэ. Все вокруг были друзьями Чондэ, я просто случайно появился в этой компании.

— Друзья со школы? — Чунмён кивает, прекрасно осознавая, что Исин смотрит на него. На фотографии они в школьной форме, наверное, чертовски другие. Не слишком они и поменялись, если честно, — по твоим словам иногда кажется, что весь мир крутится вокруг твоего брата.

— А я завидую и сам себя загоняю в депрессию, — Чунмён говорит это без сарказма, с тем самым тоном согласия, который бы не подразумевал никакой шутки. Исин не отвечает, что заставляет на него посмотреть, — что?

— Правда?

— Депрессия работает не так, — он снисходительно улыбается, но Исин едва-едва качает головой, показывая, что не понимает этого, — накопительный эффект: весь мир крутился так, что я не заметил, как перестал вообще что-то чувствовать. Не знаю, какая-та одна причина или все подряд. Какое-то время назад я даже позволял себе думать, что я в этом не виноват, скидывать это на всех. Тогда можно было - легче дышалось, но теперь приходится разбираться, если становится плохо.

— Что такого сделал ваш отец?

— Был нашим отцом, — Чунмён опускает телефон, решая, что разберется со всем этим потом, потому что Исин явно от него не отстанет, — если я косячил, получал Чондэ. Если я страдал, получал Чондэ. Если Чондэ косячил, получал Чондэ. Если он страдал, то всё равно получал он же. А я за всем этим наблюдал и думал, что виноват. Отец всегда на нем срывался, даже если повода не было. Я наблюдал за тем, как всеми обожаемый Чондэ сияет в школе и на улице, но не разговаривает даже со мной в комнате дома. Наверное, у него была такая тактика безопасности, ведь чем меньше слов, тем меньше проблем.

— Неужели мама не защищала вас? — Чунмён пожимает плечами: он правда не знает, как так вообще сложилось. Почему она не ушла сразу? Почему она не замечала? Она не замечала и самого Чунмёна, дело было не в старшем ребенке, а в ней самой. Когда Чунмён говорил ей примерно тоже, что хотел сказать Чондэ, она всегда делала вид, что это что-то незначительное.

— Я не понимаю ничего в ее действиях. Она не была на нашей стороне ни в начале, ни в то время, как отец стал пить. Тогда еще не было наркотиков, но уже появились проблемы с выпивкой. Он однажды явился на мое школьное мероприятие невменяемым. Это кончилось отвратительно и в тот день, и продолжилось потом, когда меня стали травить из-за него. Чондэ тоже иногда прилетало нечто похожее, но он либо дрался сразу же, либо брал своей привлекательностью. Отвратительный навык заговаривать зубы.

— Ты же тоже так умеешь, — Исин невольно улыбается, прекрасно понимая, как именно выглядит этот навык. И не поспоришь. Чунмён и вправду так умеет. Только вот:

— Я тогда...не понимал, как этим пользоваться, ходил мышкой, чтобы не привлекать внимание. Это стало работать, когда мы сменили школу, но до этого пришлось пожить в аду.

— Вы сменили школу, потому что ушли от отца?

— Сбежали, — Чунмён устало трет глаза пальцами, надавливая, чтобы прогнать то самое чувство раздражения, которое этот человек вызывает, — отца уволили за пьянство, он тратил деньги, которые зарабатывала одна мама, покупал наркотики, алкоголь. Он почти не бил меня, но всё время вставлял едкие замечания. Нельзя было вообще ничего, даже болеть. Он сломал Чондэ руку, а тот пару дней просто делал вид, что всё в порядке. Из-за того, что лечение стоило денег, отец снова его избил. Круг был мерзким. Я пытался его защищать, получали мы оба, а потом еще и от Чондэ доставалось недовольство, что я вмешался.

— Его ксеноглоссия же не больше, чем защитный механизм, чтобы не думать, — Чунмён кивает, хотя точно не уверен, — его сознание автоматически замещается, чтобы не чувствовать боль.

— Ну, разговаривать с ним никогда не имело смысла после избиений, так что я тоже допускал такую мысль. Когда он не уверен, что что-то не принесет ему боль, он начинает как-то обостренно думать, как будто понимает всё на свете, а мир видит через монитор. Мне бы пригодилось.

— В таком сознании можно и застрять.

— Знаю, — Чунмён переводит дыхание, — ему, видимо, это тоже всегда было понятно. Он работал по ночам, а потом с утра до позднего вечера оставался в школе и куче секций, чтобы не появляться дома. Иногда я ложился спать, а его еще не было. Отец нашел его деньги и забрал, устроив разборки. Я тогда пытался заступиться за него, но кончилось всё как-то сомнительно. А ночью Чондэ меня разбудил и заставил собирать сумки. Он заставил нас с мамой уйти. Мы оставались у семьи Кёнсу дома, пока эти двое не заработали достаточно, чтобы снять квартиру и развестись с отцом. Он иногда пытался появляться в нашей жизни, пришлось поменять школу, район проживания, маме работу. Я его и не видел, если честно, после того. Так, мельком, попытками поговорить, не больше.

— Бэкхён говорил...что знает вашего отца...

— Они с Чондэ.., — Чунмён задумывается, как это вообще озвучивать, — отец как-то добрался до Чондэ, а у того был слишком сильный конфликт с семьей, обостренный донельзя, что он решил назло всем дать ему шанс. Они как раз тогда были в одном кругу взаимодействий с Бэкхёном, вот тот пару раз и видел отца. Мы оба не слишком много о нем запомнили, кроме его безумной схожести с Чондэ. Я тоже делал много вещей, как это делал отец, но их визуальное сходство просто невероятно.

— Вы с ним сейчас явно ближе, чем были тогда.

— Мы с ним только и остались друг у друга, — Чунмён отправляет Чанёлю согласие с планом, хотя не дочитал до конца, — я стараюсь не думать про то, что было, а Чондэ и так не думает. У нас больше общего, чем разного, вот и получается неплохо.

— Ваше обаяние работает друг на друга?

— О боже, — Чунмён смеется, слыша такой вопрос. Ему самому всегда казалось, что никакого обаяния и не было. Не только у него, потому что он в себя не верит, но и у Чондэ. Наверное, дело в том, что они были (и есть) достаточно умными, разговоры на разные темы были возможны в любом случае. Чунмён может говорить с Исином про работу, путешествия и языки, может говорить про людей, потому что Исину интересна эта тема. Чунмён на самом деле говорить про работу, как и про семью, не любил. Просто легко подстраивался под других, — я в него не верю. Между нами что-то вроде любви и заботы, поэтому никакого смысла в этом обаянии нет. Можем не разговаривать, а обаяние работает, если мы открываем рот.

— Мне даже завидно, — Исин говорит это так честно, что Чунмён бы поделился этим. Не получится, но будто бы даже приятно. Ему искренне лестно, когда Исин как-то выделяет его, говоря, что он в чем-то лучше, в чем-то особенный, — неплохо, наверное, когда у тебя есть тот, кому можно довериться.

— Иногда я представлял, как же хорошо было бы жить, если бы я был одним ребенком, — признается Чунмён, но сразу же отнекивается, — только там и семья была бы совсем другая.

— Меня это не радовало: всё внимание слишком сильно сосредоточенно на тебе, как будто от твоего будущего зависит судьба человечества, — на последнем он как-то скептически хмыкает, словно его и вправду это не радует. Отчасти, смешит. Только вот, Чунмён почему-то отчетливо помнит, что Исин не единственный ребенок в семье. Смотрит на Исина, но решает не задавать этот вопрос, — любой вариант семьи всегда имеет мысль, где мы другие.

— Особенно, когда другой вариант кажется безумно счастливым и правильным.

***

Исин остается у Чунмёна на три ночи, не меньше. Они вроде как доходят с Бэкхёном до последних отчетов, стоит отпустить иностранца, но он будто и сам не против остаться. После второй ночи Чондэ пишет Чунмёну, что искренне удивится, если братишка вскружит голову монстру, который ему сам расскажет про свои гадкие планы. Чунмён искренне посылает его куда подальше, но смотрит на Исина, который тихо сипит, отправляя посреди ночи в ванную. Чунмён жмурится и через силу заставляет себя подняться. Глупый вывод, но он перестанет подозревать Исина вообще в чем-то, если окажется неправ. Но встречается с тем на выходе, смотрит на мокрые волосы и переводит дыхание.

— А теперь обратно, — шепчет он, мягко хватает Исина за футболку и запихивает назад. Холодная вода осторожны скатывается по волосам, мочит ткань у шеи и плеч, — рассказывай, что ты такое.

— Что? — Исин недоумевает, но Чунмён мягко толкает его, заставляя усесться на бортик ванны, — что происходит?

— Давай мы не будем делать вид, что я тебя не поймал, — просит Чунмён, держит его за плечо, чтобы не поднялся. Вот так быть чуть сверху было будто бы безопасней, — я работал с этим больше десяти лет, ты правда думаешь, что поверю в то, что ты человек?

— Да с чего ты взял? — Исин будто бы заводится, но Чунмен все еще более внушительный, чем он. Может быть, тот не собирался ему сопротивляться? Это больше похоже на правду, но пока что пробовать он не будет.

— Когда тело не подходит монстру, он ощущает дикую жажду и жар, ты можешь волосы посреди ночи, потому что лимит терпения исчерпан. Если тебя окунуть в горячую воду, ты начнешь пищать.

— Да ты...издеваешься? — Чунмен смотрит на него так, словно предлагает проверить, на что Исин почти скалится. Его тело не меняется никаким образом. Его черноватые вены под бледной кожей всегда были такими, как и темные глаза. В отличие от того же Чондэ, его тело отлично справлялось с ситуацией, — почему ты вдруг решил попытаться узнать это сейчас? То есть, всё это время тебя не смущало, что я только и делаю, что пью и грызу лед, а тут заметил?

— За руку не ловил.

— Ты и сейчас не пойм.., — Чунмен ловит его за волосы и тянет в крану, чтобы включить горячую воду. Исин тихо сипит, вцепляясь руками в бортик ванны, чтобы оттолкнуться. Он бы просто брыкался, если бы Чунмен просто пугал, но пары капель горячей воды хватает, чтобы он силой дернулся, заставляя под пальцами хрустеть покрытие, — отпусти.

— Мы раскрываем карты?

— Ведешь себя, как свой отец? — отгрызается Исин, стоит Чунмену его отпустить, падает на колени, опирается лбом в бортик и руками трогает голову. Чунмен фыркает, отходит немного.

— Не сработает, я не чувствую, — он даже не врет, такие фразы даже не действуют на него. Слишком давно.

— Ты не боишься, что я могу оказаться монстром и убить тебя?

— Еще не убил, значит, это не какое-то особенное тело. Или твоя способность не дает тебе возможности убивать людей по щелчку пальцев.

— Потому что я и есть человек, — Чунмен закатывает глаза, уставая играть в эти игры.

— Даже если ты человек, то с какими-то особенностями. Добавки?

— Это Чондэ человек с особенностями, — Чунмен не поспорит с этим, но с Чондэ всё понятно, а вот с этим - нет. Исин смотрит на него, разворачивается так, чтобы сесть на попу и откинуться спиной на ванну, — ах да, я же не подхожу под характеристики того, что в нем есть, а значит, монстр я другой.

— Это не твое тело?

— Что-то вроде того, — Исин сам себе кивает, — самое подходящее, чтобы быть моим, но не мое. Физически я давно мертв.

— Можешь переселять душу?

— Сознание, душ не существует, — он еще и исправляет, какой дерзкий, — могу вот, в тебя вселиться.

— Не можешь.

— Как ты можешь быть так уверен в том, что я могу, а что нет?

— Беру тебя на понт, а ты каждый раз ведешься, — Чунмен говорит это на корейском, потому что не совсем знает, как эта фраза звучала бы на английском. Исин пару раз удивленно моргает, а потом как-то устало улыбается, откидывая голову назад.

— Думаешь, я всесильный?

— Ты сам говорил, что понимаешь. Как это работает? — Исин смотрит на него достаточно строго, словно пытается осадить, но, видимо, совсем сдается.

— Дело в теле, в котором я нахожусь. Языки я понимаю, но если тело никогда на них не говорило, то и я не смогу его заставить. Я не добавляю ему навыков, которых у него не было.

— Но почему ты говоришь, что ты человек?

— В том месте, откуда я, это считалось обычным человеком. У меня нет никаких особых навыков, частей тела и прочего. Просто наш народ...умел переселять сознание. Это не реинкарнация, а именно осознанное переселение.

— Как ты переместился именно в этого человека? — спрашивает Чунмён, стараясь быть настойчивым, но ему будто бы уже немного не хватает этой самой настойчивости. Ночная усталость всё же имеет место быть.

— Скорее, почему именно в этом месте, — Исин жмурится, словно ему нужно это вспомнить, — вы откапали гробницу, она была перенесена сюда кем-то, а из-за того, что это было волнение для тела, сознание нашло, куда пристроиться. Это тело было третьим, пока что меня устраивает.

— Перенесенная гробница? Откуда?

— Это...то, что вы называете Шангри-ла, — предполагает Исин, смотря на Чунмёна так, словно советуется. Азиатская культура была Исину ближе хотя бы потому, что место локально должно было располагаться именно там. Только вот, Шангри-ла выдуманный город (если не страна, Чунмён не уверен).

— Ее не существует, а прототип, взятый за основу сказки, найден не был.

— Или найден "Купрумом" не был?

— Не знаю, — Исин прищуривается, не веря ему, — я занимался Тибетом, всё остальное мне было недоступно.

— Значит, это мог найти кто-то другой, просто не поделившись с кем-то свыше, вроде "Купрума", — предполагает Исин, — но одно я знаю точно: от первоисточника нашедших я избавился. Случайно, потому что он был первым, кого я зацепил.

— Те, чье тело ты забирал...потом умирают?

— Я замещаю их сознание, но проблема в том, что оно не возвращается, когда его покидаю я. Частичные воспоминания мне доступны, но не в полной мере. Навыки, к слову, остаются за телом, — он шутливо хрустит пальцами, показывая, что некоторые навыки у этого тела именно простые, — сюда я перебрался совсем недавно.

— Смена имени...

— Его инициатива, — Исин кажется слишком невинным в этот момент, что искренне пугает, как у него получается быть таким хитрым, — он бесился с того, что его слишком многое связывает с семьей, я подкинул идею через прошлый вариант. К слову, пришлось приложить много усилий, чтобы продвинуть эту голову по карьерной лестнице. Мальчишка и сам был умный, но делал бы он это слишком долго.

— Тебе не было его жаль?

— Я присмотрел Улая не сразу, сначала был другой вариант, — Чунмён прищуривается, слыша это, — но мальчонка стал слишком активно лезть, работать с теми проектами, которые на мне лежали. Получилось славно. Семья у него, правда, кусок дерьма, приходится делать вид, что я с ними, чтобы они не заметили подмену сразу.

— Поэтому ты забыл про брата, — напоминает Чунмён, на что Исин удивленно моргает, не понимая, о каком брате вообще может быть речь, — у Чжан Улая есть старший брат, помимо того, что был еще и младший. Ты мне сказал про единственного ребенка в семье. Ты был им в прошлой жизни?

— Да.

— Это что-то вроде королевской семьи?

— Нет, просто "знатный род", перехороненный в собственной гробнице, раз ты заметил этот факт. Там я был единственным ребенком, который ничего семье не принес.

— Зачем ты здесь? — спрашивает Чунмён, но Исин пожимает плечами, как будто ответа у него нет. Есть, он просто не понимает вопрос до конца, — ты забрался в чужое тело, остался тут и живешь социальную жизнь. Зачем?

— Чтобы жить? — причина, конечно, веская, но в нее бы Чунмён никогда не поверил. Исин неловко смеется, — не все мумии вдруг становятся злодеями. Появился шанс пожить, почему бы не воспользоваться? Да, неприятно, что кто-то из-за этого умер, но, чем дальше я буду от остатков тела, тем будет проще, пришлось искать все варианты. Мне нравится быть обычным человеком.

— Ты справляешь плоховато.

— Как ты понял, что я не простой человек? — Чунмён всё еще ему не верит, но точно знает, что не заставит его сдаваться тому же Бэкхёну на препарирование, — неужели я такой странный?

— Я думал, что ты дурак, помешанный на всезнайкином образе, — признается Чунмён, — но понял, что ты что-то другое, когда вы встретились с Чондэ.

— Так давно? Но почему ты не сделал ничего?

— Потому что...у Бэкхёна с Чондэ есть набор тупых фраз, которые они используют, чтобы показать, как сильно им не понравится работа. И есть что-то в стиле "лимоны — всегда лимоны". То есть, будь бы ты человеком, а я бы всегда тебя подозревал, то огорчился бы, не найдя в тебе монстра. А не думай я, что ты монстр, а ты бы оказался монстром, я бы разочаровался в своей насмотренности. Исход был бы всегда кислым.

— Просто решил меня считать чем-то, что не понимаешь?

— Просто Чжан Исином, — предлагает Чунмён, но Исин как-то устало усмеется, как будто на самом деле огорчен, — что не так?

— Помимо того, что ты меня поймал? — Чунмён пожимает плечами, — тяжело быть человеком, чтобы специалисты тебя им считали. Но удивительно, что меня поймал Чондэ еще в самом начале. От него рябит перед глазами.

— Обычно пищит в голове.

— В голове?

— Монстры и люди с железками в теле его ощущают писком в голове, как ультразвук. Рябит перед глазами — твой прикол, — Исин прищуривается, ища, что ему в этом всем не нравится. Чунмёну конкретно в этой ситуации вообще ничего не нравится.

— То есть, мы не скрываем, что Чондэ не человек?

— Он человек, — исправляет Чунмён, но Исин не верит ему, — но с особенностями, которые появились из ничего.

— Умеет видеть монстров из-за своей "ксеноглоссии"?

— Умеет видеть монстров, потому что работает с ними.

— Давай пойдем от обратного: если я монстр, то Чондэ тоже. Но я монстр из-за того, что моя цивилизация умела переселять сознание. Я не умею это делать автономно, у меня есть некоторые атрибуты для этого, которые, к сожалению, приходится сохранять каждый раз. Чондэ переключает сознание, корежит металл, потому что что?

— Потому что у него тоже есть атрибут, который ему помогает это сделать.

— Далида? — Чунмён кивает, чем Исина искренне удивляет, — разве...ее можно использовать руками людей?

— Или в людях?

— Но...далида считается самостоятельным организмом, использование ее на людях не считается чем-то этичным. Это было для усиления? Или для исцеления?

— Последнее.

— Ты говорил, что чуть не потерял его, значит, это оно? — Чунмён кивает, — Бэкхён попробовал исцелить его с помощью далида, а теперь она живет с ним обычной жизнью?

— Вроде того, — Исин ему не верит, потому Чунмён вспоминает про одну очень маленькую деталь, — у тебя же тоже есть некая железка...

— Тот жук? — Исин получает кивок, после чего устало стонет, — это не мое. Точнее, не мой атрибут. Я никак не связан с этим. Улай занимался этим, как особым видом лекарства от всякой херни, кроме рака и вича. Работает по принципу сорбента, оно не должно быть ничем, кроме маленьких гранул, которые потом выберутся из тела вместе с недугом. Они опробовали его со всеми видами болезни, кроме заражения крови в таком виде. Бэкхён был просто подопытным. Почему оно пошло таким способом...резонанс — то, что делает далида Чондэ?

— А?

— Далида наполнена металлами, а значит, она может с ними резонировать, — Чунмён будто бы собирается согласиться, но решает, что Исину стоит сделать свои выводы, — этот жук просто стал результатом того, что Чондэ был рядом. Его форма - то, что придумал Чондэ, а не Бэкхён. Получается, что Бэкхён боится насекомых, форма была странной, ее она приняла тогда, когда взял его в руки.

— О, стоит сказать Бэкхёну, что он чуть не умер уже потом, — язвит Чунмён, потому что лучше не становится. Вопрос вроде как находит ответ: Чондэ видел недавно таких жуков, а, приняв это за что-то, что может напугать Бэкхёна, он просто создал резонанс.

— Если мы с тобой сейчас откинем тот факт, что я предположительный монстр...

— Мы не откинем этот вариант.

— Что ты собираешься делать? — Исин решается на это не для того, чтобы убежать. Ему будто бы просто надоело тут сидеть на полу. Только вот, выглядит он немного жалко, Чунмёну почти его жаль. Но не настолько, чтобы вот так легко отпустить.

— Помучаю тебя немного, а потом сдам Бэкхёну.

— Это же ложь, — Исин понимает это без каких-то уточняющих вопросов, даже не пытается дождаться каких-то опровержений. Прямо сейчас он выглядит спокойно, — тебе не интересно отдавать меня Бэкхёну.

— Но и оставаться с тобой — тоже. Что будет, если я тебя удержу силой?

— Ничего особенного? — Исин предполагает, потому что никогда не пробовал, — тело со временем износится. Без атрибутов я могу находиться безумно долго, а в теле с ними - еще дольше. Остаться тут — глупо, но в принципе возможно.

— Износ тела равняется смерти? — Исин кивает, — и если ты будешь далеко от атрибутов, то ты просто умрешь в нем?

— Да. Второго шанса не будет.

— Тогда не имеет никакого смысла оставлять тебя тут. Даже если мне интересно или немного обидно.

— А если бы я не сопротивлялся и не рассказывал тебе о своем грустном желании просто пожить?

— А ты бы сопротивлялся?