— Ощущаю себя примерно так же, как при встрече с уно-человеком, — шепчет Чанёль, разуваясь, не так небрежно, как обычно это делает Чунмён. Даже непривычно смотреть, но вопрос в другом. В том, что Чанёль в квартире Чунмёна был раза два, обычно выбирая места более приветливые. Чунмён был слишком плох в уюте. Чондэ был в нем слишком редко. Сейчас, ближе к обеду, даже не пытался просыпаться. Вопросов и рассказов для Чанёля было много, но как-то без Чондэ было не по себе.

— Будто тебя сожрут?

— Будто я могу вызвать проблемы, — усмехается Чанёль, проходит немного вперед, несет в руке папку, пока Чунмён провожает его на кухню. Там можно усесться, разложить всё, что Чанёль принес явно ему.

— Как Бэкхён?

— Странно, — слышать это было не менее странно, но Чунмён просто вопросительно смотрит на Пака, дожидаясь пояснений. Тот усаживается на стул, кладет папку на стол, — Сола решила оставить его под присмотром, вколола пару антибиотиков и уложила спать. Ему не хуже, чем было, он всё еще продолжает поправляться, но реакция странная.

— Не думаю, что кашель кровью считается "поправляться".

— Сола сказала, что просто накопилось во время воспаления, — нехотя поясняет Чанёль, стараясь не морщиться от этого, потому что ему не слишком-то близки все кровавые вопросы, — так резко случиться не должно было, видимо, что-то повлияло.

— Или кто-то, — фыркает Чунмён. На самом деле, он не имеет в виду Чондэ, а Исина, но звучит одинаково. Чанёль удивленно поднимает на него взгляд, словно понимает именно так, как мог бы понять.

— Вряд ли его так стрессует от Чондэ.

— Иногда Чондэ резонирует от стрессов, — смеется Чунмён, немного смущая Чанёль. Знал ли тот, что Чондэ был бывшим с Бэкхёном? Знал. Ревновал ли? Нет. Для него Чондэ не является причиной для переживаний вообще любых. Отчасти, как и многие другие, забывает, что Чондэ вообще жив. Чаще, чем это, он еще может и забывать, что Чондэ больше не человек.

— Разве...резонанс работает с телом?

— Смотря какое тело, — Чунмён вздрагивает от неожиданности, оборачиваясь назад. Чондэ смотрит на них достаточно неприветливо, прищурившись из-за того, что еще не проснулся до конца. Как он давно тут? Чунмён обычно не пугается, когда сталкивается с ним, не слыша перед этим, но сейчас, со спины, как подло. Чанёль его тоже не видел, но вовсе не удивляется присутствию. Оборачивается, смотрит на Чондэ, словно оценивает, а потом едва заметно морщит нос. Чондэ делает примерно это же в ответ, — чего-то в стиле "изнутри поврежденное легкое и гортань" не будет?

— Всё-то ты знаешь? — язвит Чанёль, будто бы перенимая ту защитно-нападенческую позицию Бэкхёна, когда тот пытается общаться с Чондэ. Тот, к слову, просто пожимает плечами, подтягивает трусы пальцами, собираясь уходить. Разговаривать с Чондэ чертовски сложно. Всем. Всегда. Особенно вот с таким. Чондэ скрывается из виду, а потом удивленно заглядывает к ним снова, смотря уже как-то излишне осознанно, — что?

— Я, твою мать, похож на всезнайку? — выдает он, прищуривается на секунду, словно его что-то раздражает, — люди не резонируют. Ставь тут точку. Какую херню ему вкололи?

— Среди нас троих нет ни одного ученого, Чондэ, — напоминает Чанёль, на что Чондэ закатывает глаза, заходит к ним окончательно, берет со стола папку и показательно небрежно в ней капается, позволяя своим глазам стать беспредельно черными, — ты предвзят.

— Я не заметил человека в пункте "китаец-американец, который чуть не убил моего надзирателя", — Чондэ быстро перелистывает записи, бегая по ним взглядом, считывая информацию слишком быстро, ему позволяет собственная необычность, — кстати, говоря про надзирателя, "Медь" дала разрешение на мою свободу, если он закроет проект. На досуге спроси, не против ли он.

— Просьбы у тебя, конечно, пиздец. Ты ведешь себя невменяемо, я бы не стал тебе давать добро.

— Я тебя и не спрашивал, — Чондэ пару раз мотает головой, после чего его глаза становятся обычными, возвращает папку на стол, смотрит на Чанёля достаточно серьезно, — этот китаец запихнул в Бэкхёна нечто, напоминающее далида, но в форме насекомого.

Чунмён как раз перестал работать на "Медь", когда те занялись далида. Это была биологическая субстанция, напоминающая внешне расплавленное серебро, но таковым не являющаяся. Она была запрещена для любого использования в медицинских целях, потому что единственным объектом для ее экспериментов мог быть только человек. А ставить эксперименты над людьми считалось неэтичным. Особенно, если частью экспериментов будет что-то, что охраняется "Медью". Далида вообще не числилась в научном мире чем-то, что на самом деле существует.

— Ты можешь резонировать с металлом далида? — удивляется Чанёль: в сути эксперимента Чондэ он посвящён не был. Многие вещи, которые связаны с ним, были для Пака непонятными. Для Чунмёна, если честно, тоже. Всё, что он понимал, было только поведение и шум в ушах.

— Я не могу резонировать сам с собой, — он закатывает глаза, говоря это, — но суть казалась похожей. Что-то лечебное и разрушающее одновременно.

Далида была интересной для первых экспериментов с ней из-за своего всасывающего свойства: любую болезнь внутри человека она могла впитать в себя, закрепиться в одном месте сгустком, который отлично удалялся из живых тканей. И всё. Было ли это лекарством от любой болезни? Да. Было ли это правдой? Никто не знал. Проверить это не оказалось возможным ни с "Медью", ни с кем-то еще. Был ли кто-то свыше "Меди" в этом вопросе, мало кто знал, но спрашивать не решился бы. Из всех людей, работавших с далида в живых осталось двое (и Чондэ), пусть и погибали они не из-за этой работы, но рассказывать легенды о волшебном металле с каждым годом было меньше кому.

Далида исследовалась Чондэ, являясь засекреченными материалами для "Сут", закрытая и похороненная его подписью. Со стороны "Меди" она была похоронена Бэкхёном. Была ли у них личная причина? Именно она и была, заставила Бэкхёна сбежать из "Меди", разрывая с ними все связи. Заставила и "Сут", и "Медь", и даже семью Чунмёна считать Чондэ мертвым какое-то время. Последняя его экспедиция от лица "Сут" кончилась для него несовместимыми с жизнью травмами. Бэкхён, полный решимости и отчаяния почему-то решил, что сможет использовать далида для его исцеления. Это привело к тому, к чему привело, потому что очень сложно восстанавливать из списков мертвых людей, особенно сложно, когда они являются экспериментами.

Из-за большого содержания нетипичных для мира металлов в далида реакция с кровью создавала резонанс. Название для реакции необычное, но именно оно стало названием для эксперимента над Чондэ. Его эмоциональность (не свойственная для него в прошлой жизни) активировала металл внутри его крови, а он резонировал, словно магнитом, с металлами вокруг. И если теперь от вспышек агрессии или радости хотя бы не корежилось ничего, состоящего из железа, как было раньше, то всё равно отзывалось в металлах внутри людей. Обычные люди, живущие обычным телом, реакцию не чувствовали, но чувствовали те, у кого был хоть какой-то посторонний металл в теле, вроде имплантов, костей или болтов. У Чунмёна это были замены суставов в позвоночнике, из-за чего резонанс отдавался в голову невероятным шумом, порой и головокружительной болью.

Был ли Чондэ опасен для обычных людей из-за своей особенности? Наверное, теперь не должен. Иногда шум в ушах может быть у тех, кто носит наушники прямо сейчас, находясь с ним рядом, но в остальном - нет. Из спокойного рассудительного человека он превратился в пороховую бочку, которая могла взорваться от любого воздействия на нее. Резкий, озлобленный, до безобразия мнимый, диковатый настолько, что не может выйти в магазин. Чунмён был вынужден свыкаться с этим, потому что Бэкхён не оставил ему выбора. Был ли выбор у самого Бэкхёна? Являясь для воспаленного сознания Чондэ первопричиной такого состояния, он притягивал к себе и гнев, и опасность к собственной жизни: Чондэ каждую секунду представлял для него опасность.

Со временем Чондэ будто бы научился договариваться сам с собой, понимать, кем он был раньше, что чувствовал, с кем мог общаться. Ему было немного грустно, что с Бэкхёном они разошлись плохо. Ему было очень жаль, что он больше не работал в закрытых лабораториях. Конечно, он уже несколько лет пытается строить какие-то социальные отношения, они вроде как долгие и постоянные, но вовсе не надежные, но ненадежный тут Чондэ. Чунмёну приходится за ним приглядывать, находить у себя в квартире раз в пару месяцев, несколько дней его отпуска проверять, не убил ли себя его брат (или то, что на него сейчас безумно похоже). Иногда даже замечать, как в Чондэ просыпается тот самый милый ученый, которого он давно не видел. Но чаще через едкость, как сегодня с Чанёлем.

— Вы что-то скрываете, да? — понимает Чанёль, но вопрос задает, смотря на Чунмёна, потому что тому сложнее оставаться невозмутимым, нежели сумасшедшему Чондэ. Чунмён пожимает плечами, не зная, стоит ли про это рассказывать. Далида так далида, он всё равно не разбирался, а Бэкхёна явно огорчит, если он узнает, какая штуковина вызвала у него такую реакцию, — так что?

— Это не мы скрываем, — фыркает Чондэ, уходит, судя по направлению, к себе. Чанёль явно хочет спросить что-то у Чунмёна, но тот просто жестом просит подождать: Чондэ ушел за чем-то. А сам притягивает к себе папку, неторопливо вчитываясь в информацию, найденную специально для его подозреваемости, про Исина. Удивительно, некогда бывшего вовсе не Исином, а сменившего имя пару месяцев назад. Чондэ возвращается уже в футболке, в руке несет коробочку из-под подарка. Жук. Ставит ее ближе к Чанёлю и открывает, показывая насекомое.

— Игрушечный жук? — удивляется Чанёль, но Чондэ фыркает. У жука всё так же красноватые, наполненные кровью, поблескивают от света. Поменял ли он позу, Чунмён не знал, но Чондэ выглядел красноречиво, — не игрушечный?

— Металл похож на далида, но менее тягучий, к тому же, резонирующий. Предполагаю, он может становиться жидким в некоторых ситуациях.

— Где ты его нашел? — спрашивает Чанёль, поднимая взгляд на Чондэ. Даже Чунмён поглядывает на него. Чондэ мягко постукивает по груди пальцами, смотря на Пака с неким вызовом, — да ну?

— Ну да, — Чанёль не кажется сбитым с толку, больше взволнованным, — Бэкхён не видел. Но у меня есть предположение, что он попал в его легкие не просто так, а с неким лекарством. Либо у вас завелся ублюдок, который это сделал до китайца, либо это сделал тот самый китаец.

— В данном случае китайцем он не является, — напоминает Чунмён, дочитывая чужое досье. Чондэ разводит руками и на всякий случай закрывает коробку, — у нас нет ни одного доказательства.

— Как ни одного опровержения.

Чанёль задумчиво смотрит на Чондэ, не зная, как реагировать на его слова. В "Сут", пусть он и имел власть, но основным решением не обладал, поэтому выкинуть иностранца за "просто предположение" он не мог. Тем более, у "зверинца" был свои планы на него. Особенное "тем более" заключалось в том, что Бэкхён еще не здоров. А Чжан Исин был тут именно для этого с самого начала. Если это не затянется, то будто бы и нет смысла в этом всем капаться, а у Чондэ просто легкая мания без работы, в желании освободиться от приглядок "Меди". Ему будто бы не скучно, дел-то невпроворот, но некоторое внимание "Сут" он всё же уделил. Чанёлю это внимание не по душе.

— На самом деле, — вздыхает Чондэ, — можете вообще меня не слушать, но я бы всё равно попробовал проверить и эту железку, и китайца.

— Заглядывай в лабораторию, — фыркает Чанёль, удивляя Чондэ таким заявлением. Как будто тому не был открыт проход на любой из уровне? Был, — может Бэкхён познакомит тебя со своей зверушкой.

— Думаю, он будет излишне не рад моему присутствию там.

— Да. Но кто-то же должен тебя проверить, чтобы не страдать от "Меди", — Чондэ закатывает глаза, показывает ему средний палец и собирается уходить, — ты такой ведомый.

— Я быстро устаю от социальных связей.

***

— Иногда я в ахуях с того, как ваш батя постарался, — выдыхает Бэкхён, даже убирает рукой очки на голову с лица. Чондэ весело ему улыбается, держа свои в руке, потому что ему совсем неудобно в них находиться.

— Тем, что вовремя сдох? — язвит он, на что Чунмён толкает его в бок, на секунду думая о том, как же этому бывшему-ученому идет этот весь важный халатик на плечах.

— Это тоже, — Бён морщит нос, жестом зовет их за собой, — как от такого куска говна получились такие вы? Удивительно, как на подбор, будто искусственный интеллект.

— Отчасти, — усмехается Чондэ, потому что ему это даже льстит. Отчасти. Чунмёну отчасти тоже. Отец не был кем-то, кого хотелось бы вспоминать вообще, но у него и вправду получились эти двое: умные, способные, красивые. Чунмён мягко постукивает пальцем по своим очкам, надетым на лице, чтобы привлечь внимание Чондэ к этой вещи. Тот прищуривается, но очки надевает: они его будут раздражать, но не дадут резонировать ни с чем в этом уровне.

Чондэ выглядит тут непривычным и привычным одновременно. Таким чужим, но правильным. Мог ли работник "Меди" зайти в любую лабораторию мира? Говорят, мог. Обычно они это не проворачивали, но на примере того же "Сут" и белого допуска было понятно, что властью они не обделены. Мог ли работник "Сут" оказаться вообще близко с "Медью"? Такого случиться не могло. Бывших работников "Сут" они тоже не жаловали (Чондэ был случайностью), поэтому, связавшись с лабораториями больших имен, ты точно никогда не встретишься с реальностью "Меди".

— Я работаю с Чжаном, Чанёль сказал мне, что вы притащите артефакт, так что будет он капаться, — рассказывает Бэкхён, пропуская их в нужный сектор. Но Чондэ сталкивается с ним на входе, будто бы пытается поймать за руку, но не ловит.

— Ты уверен в нем?

— Нет. Но пока что я не готов работать с чем-то еще, кроме ошметков чудища из Лос-Аламос.

— А как же уно-человек? — вспоминает Чунмён, на что Бэкхён едва-едва улыбается, как-то по родительски, — ты им тоже не занимаешься?

— Он что-то вроде моей обязанности, а не работы, — уверяет он, доводит их до стола досмотра, мягко жестом подзывает Исина, который всё это время сидел с планшетом. Американец подходит к ним, едва кивает, смотрит на гостей, а Бэкхён переключает язык, — это Исин, пока что мы работаем вместе. А это...

— Мы знакомы, — улыбается Исин, смотрит как-то непонятно, словно ему не очень радостно, что он оказался с ними двумя. Или с Чондэ конкретно. Это самое "конкретно" немного скалится, но тут же осекается, расслабляясь.

— Заочно, — он говорит это на корейском (специально), виновато хмыкает и отмахивается, меняя язык общения, — я раньше работал на этом уровне, на месте Бэкхёна, поэтому я не военный.

— А я и не говор...Вы рассказали? — возмущение Исина в сторону Чунмёна кажется достаточно выразительным, будто киношно привлекательным. Чунмён качает головой: Чондэ не знает о том, о чем там они говорили с Исином. Бэкхён смотрит на их напряжение, оглядывается на Чондэ, но тот строит ему глазки, словно вообще не понимает, что происходит.

— Вы подумали, — фыркает Чондэ, но Бэкхён хватает его за локоть ногтями, чтобы больно было. Чондэ морщится, пытается вырваться, но Бён указывает другой рукой на коробку в руках Чунмёна.

— Хули пришли-то? — спрашивает он на корейском, а Чунмён ставит посылку на стол, как раз под английский Бэкхёна, — обычно от вас хорошего в моем "зверинце" нет.

— Тебе понравится, — обещает Чондэ, открывает коробку и поворачивает к Бэкхёну. Тот воодушевлено заглядывает, смотрит внутрь, но сразу же меняется в лице, поднимает взгляд на Чондэ. Тот слишком хитро смотрит на Бёна, — ну как?

— Жук?

— Не простой, — уверяет Чондэ, достает пальцами жука, показывая его ученым, но Бэкхён сразу же отклоняется, пока Исин вопросительно разглядывает. Жук в металле блестит и переливается, отливая красным на крыльях.

— Он из металла? — уточняет Исин, получает пожимание плечами от Чондэ, — сплав? Медь? Хотя, цвет не такой...

— Вы нашли коллекционку и решили помучить меня? — шепчет Бэкхён, прячась за Чунмёном, но Чондэ качает головой, — он был живой?

— Он был живой, махал крыльями. Иногда дергается всё еще. По ощущениям прям железка, — уверяет Чондэ, Исин надевает перчатку, осторожно трогает артефакт, но сразу же убирает руку, не зная, что делать.

— Где вы его взяли? — уточняет он, видимо, не находя никаких намеков во внешнем виде. Чондэ смотрит на него так, словно собирается бросить нечто "это ты мне расскажи", но промаргивается, подбирая слова.

— В теле человека, — Бэкхён закатывает глаза, будто бы показательно, но ему просто нужно поймать свое омерзение, за которым он разворачивается и уходит подальше от них. Исин вопросительно на него смотрит, удивляясь такому поведению.

— Мертвого? — вопрос был бы сомнительный, если бы жук был им известный. А они все его видят впервые, даже бедный Бэкхён, который упирается рукой в стену и наклоняется вперед, всё равно бы уточнил это же.

— Живого, — Чондэ говорит это чуть тише, — болеющего, но живого. Эта штука как бы из него вылетела, что даже не поняли, как так...

— Блять? — Бэкхён оборачивается, смотрит слишком пораженно на него, но Чондэ тяжело вздыхает и кивает ему. Если бы Бэкхён мог расплакаться, он бы выбрал этот вариант, но его защитная реакция дает другую реакцию, — меня сейчас вырвет.

— Тебя пожалеть? — на корейском спрашивает Чондэ, но Бэкхён быстро качает головой, жмурится и снова отворачивается, теперь присаживаясь на корточки. Чондэ улыбается Исину, убирает жука в коробку, но не закрывает, — можете посмотреть.

— Он не переносит насекомых, — тихо говорит Исину Чунмён, объясняя чужую реакцию. Исин кивает, закрывает коробку, не решаясь пока что ничего делать. Чондэ садится рядом с Бэкхёном, мягко гладит его по плечу, пока тот крепко зажимает рот и жмурится, стараясь это пережить. Всё он прекрасно понял.

— Чондэ знает, как его успокаивать? — осторожно спрашивает Исин, на что Чунмён кивает, оглядывается на тех двоих, надеясь, что Чондэ быстро управится.

— Рассказывает сказки.

— Мне нужно самому его разобрать, да? — шепчет Бэкхён, трет глаза, словно от слез, надеясь, что Чондэ скажет ему совсем другое решение, — это не далида?

— Я бы не нашел. А тебе бы не понравилось, — так же тихо рассказывает Чондэ, смотрит куда-угодно, но не на Бэкхёна, который поворачивается к нему, — тебе будет кому отдать?

— Сам бы попробовал, всё же со мной связано. Но с ним? — они оба оглядываются на Чунмёна с Исином, словно в чем-то их подозревают. А они подозревают, что таить, — тебе он не по душе.

— Ну, я и не работаю с ним.

— Чондэ? — Бэкхён возвращает ему взгляд, мягко тянет за рукав, чтобы посмотрел в ответ. Чондэ нехотя смотрит, дожидаясь, чтобы от него и без слов получили любой ответ нужный, но не тут-то было, — я с тобой всегда советуюсь единожды.

— Ну да, когда не советуешься, дерьмо получается, — язвит Чондэ, на что Бэкхён вздыхает и поднимается, убирает волосы рукой назад, поправляет очки и смотрит достаточно серьезно. Чондэ снисходительно улыбается и поднимается за ним, — розы цветут на золе, Бэкхён.

— Отлично, — Бэкхён показательно щелкает пальцами перед своим лицом, меняясь в эмоциях легко и быстро, становясь достаточно равнодушным, как и нужно ученому, поворачивается к Исину и идет обратно, — заберем эту штуковину, но разберемся чуть позже: пока что планом первой значимости является Лос-Аламос.

— Мне нравится этот настрой, — усмехается Исин, видя изменения в чужом настроении, — но гости же тут явно не просто так.

— Этот, — Бэкхён указывает на Чунмёна, — просто расхаживает со всеми гостями. А Чондэ я обещал показать уно-человека, а потом нам нужно сделать пару наших бумажных дел друг с другом, но это быстро. Вы нас отпустите немного прогуляться?

— Как будто я могу держать начальство, — Исин говорит совершенно беззлобно, будто бы больше ради шутки, а не самого факта. Бэкхён кокетливо ему улыбается и тянет Чондэ за рукав халата за собой, чтобы увести в нужное место. Он оттаял? Чунмён обязательно спросит у него между делом. А пока что смотрит на Исина, виновато улыбаясь.

— Оставлю вас с работой.

— Конечно.

***

Чунмён некоторое время проводит в холле ожидания, раскладывая пасьянс в телефоне, потому что связи тут не предвидится. Чондэ говорил примерное время, которое Бэкхён может потратить на то, чтобы восстановить его в правах, но там же еще добавился пункт с уно-человеком: активный Чондэ может взяться развлекаться с чужим питомцем. Устает ли Чунмён за это недолгое время в лаборатории? Безумно. Ему не слишком нравится то, как давят стены на сознание, поэтому ему всегда тяжело тут быть, тем более, с таким шумом, какой создается от взаимодействия тех двоих. Они даже если молчат, всё равно создают слишком много шума, находясь рядом. Напряженные и негативные, так раздражали, если честно.

— Чунмён? — Ким вздрагивает, оглядываясь, чтобы понять, что звал его Исин. Чунмён похлопывает по месту на диванчике рядом с собой, на что американец кивает очень осторожно, присаживается рядом, — Бэкхён вызывает головную боль, а тут их два.

— Согласен, — смеется Чунмён, — так говорят абсолютно все. Кто-то вообще говорил вам, что отлично срабатывается с Бэкхёном?

— Врач с другого уровня? — Исин не слишком вдавался в личности каждого из работников, — но он поделился, что работает с Бэкхёном не дольше пару часов с одним артефактом. В основном работники меня предупреждали, что будет сложно.

— Не нравится?

— Нравится, но неожиданно, — Исин как-то странно улыбается и неловко пальцами убирает волосы спереди, хотя те и не выпадали вовсе, — Чондэ очень агрессивно ко мне настроен. Я не удивлен, но это человек с белым пропуском...

— Он тут больше не появится, — уверяет Чунмён, оглядывается, словно этот самый Чондэ мог бы их подслушать, — его отдел обожает с ним работать, он просто тяжело сходится с Бэкхёном, хотя у них идентичные взгляды на всю науку в целом.

— Взгляды на науку Бэкхёна я пока что не понял, — Чунмён разводит руками, ведь штука это сложная, просто так в ней не разберешься: Чунмён предпочитал это делать слишком нетрезвым, чтобы не болела потом голова. Смотрит назад еще раз, замечая довольно вышагивающего Чондэ.

— Взгляды на науку уже освободились, предлагаю вернуться к нашим работам и помучаться от головной боли, — Исин усмехается, оглядывается тоже, поднимается с места. А потом как-то смущенно (отчасти перепугано) и взволнованно смотрит на Чунмёна, будто бы даже рукой его хочет задеть, но неловко поджимает пальцы, — чего?

— Бэкхён как-то раз сказал, что вы свободны по вечерам, если находитесь в городе. Не составите мне компанию...ну? Куда-нибудь?

— Вам наскучила лаборатория? — Исин кивает, одними губами говорят четкое "очень", что не может не улыбнуть Чунмёна. Чондэ мог бы уже добежать до них, но показательно медленные шаги делает, отвлекаясь на телефон, — у вас есть место, которое вы хотели бы увидеть?

— Работники говорили про какую-то смотровую площадку, но не уверен...

— Телефон, — Чунмён протягивает руку, прося чужой телефон. Исин вопросительно смотрит на него, а потом неловко выуживает из кармана нужную вещь, снимая блокировку. Ебучий китайский. Но Чунмён по иконкам находит нужное в китайской версии родного глазу интерфейса, вводит свой номер и делает вызов, сразу же сбрасывая, — мой номер. Будете свободны, можете написать, а там уже разберемся.

— Спасибо, — сконфуженно шепчет Исин, словно сначала даже не на английском, забирая свой телефон. Смотрит на цифры пару секунд, а потом осторожно берется переименовать.

— Сожрет тебя, — бросает на корейском Чондэ, вставая между ними, поднимает очки на волосы и смотрит на Исина, меняя язык, — Бэкхён морщит носик на работу сегодня, если успеете застать его за ленивостью, успеете слинять домой раньше ночи.

— Он слишком давно отдает ленью на всё, что связано с новым артефактом, — Исин не может сдержаться, закатывает глаза, говоря это, но совсем беззлобно, — пройдусь кружочек, чтобы хоть какая-та часть ответственности в нем начала работать и в эту сторону.

— Ученые, — фыркает Чондэ, мягко тянет на себя Чунмёна, заставляя встать, — нечего нам тут быть, пусть стараются пчелки в "зверинце".

***

На удивление, Бэкхён и вправду дает Чондэ разрешение работать в "Меди" обычным работником, а не экспериментом. Чунмён какое-то время назад позволял себе думать о том, что тот уволится в первую же секунду свободы, но теперь таких мыслей у него нет. Потому что их нет и у Чондэ. Ему нравится работать в "Меди", в их кругу и спокойствии, которого он не найдет ни в одной работе мира. Поэтому он весь вечер крутится по дому, а потом уезжает к своему любовнику, улыбаясь той самой влюбленной улыбкой. У Чунмёна чешется сказать ему об этом, но, пусть сам разбирается со своими странными эмоциями.

Ночью Чунмён переписывается с Исином пару часов, обсуждая парочку мест, куда можно было бы сходить, чтобы не совсем быть туристом, но и не что-то излишне аутентичное. Шутливо пару раз пишут на своих родных языках, благо есть переводчики, всё общение похоже на какой-то странный флирт. Почему Чунмён? Почему иностранец выбрал Чунмёна? Искренне интересно, но непонятно. Сам Чунмён выбирал ли Исина? Это было неким личным экспериментом, который он обязательно обсудил бы с Бэкхёном. Был ли сам он экспериментом Исина? Есть некоторые предположения, явно же не каждый подозреваемый в чужеземности будет звать его на свидание. Свидание? Чунмён не знает.

Перед тем, как отправить на это "не_свидание", Чунмён всё же обсуждает парочку мелочей о своем спутнике с Чондэ. Тот говорит о том, что Исин понимает корейский, просит выведать этот вопрос в полной мере. Чунмён считает, что не вспомнит об этом вообще ни разу за вечер. Но в начале вечера он забывает любое ебучее английское слово. Исин вне лаборатории и усталости кажется необычайно красивым: убранные назад волосы, проколотое ухо, строгая одежда по фигуре. На улице холодно, он в пальто, светлом, контрастным с одеждой под ним. Красив, ничего не скажешь.

— Чай, кофе, пиво? — спрашивает Чунмён, в мыслях продолжает чем-то в стиле "секс?", но сам себя одергивает. Исин задумывается, будто эти все предложения ему интересны. Может быть и интересны, Чунмён проверить не может, но лицо китайца обычно выражало искреннюю незаинтересованность вообще хоть чем-то.

— Можно найти чай на вынос? — удивляется Исин, на что Чунмён разводит руками, указывая назад, где как раз была кофейня. Исин смотрит на то, куда он указывает.

— Это Корея, тут нет того, чего нельзя найти на вынос. Сахар вы не едите, но почему не кофе?

— Он горький. Чай можно и травяной выпить, — улыбается Исин, — алкоголь пока что точно отменяется.

— Пока что?

— Вообще, — Исин ловит чужую усмешку достаточно ловко, видит и по лицу, и по контексту слов. Он не пьет алкоголь. Будто бы Чунмён это уже знал, но почему-то не уверен, что слышал вслух, — можете не предлагать больше.

— Это список вежливости, — мурлычет Чунмён, — на улице холодно, а работа не добавляет вам выносливости: берем чай и легкая прогулка.

Исин как-то нехотя соглашается, но других планов не озвучивает. Он их и не озвучивал ночью, пока они выбирали себе путь развлечения. Они вообще способны развлекаться? Чунмён не уверен насчет себя. Исин действительно выбирает какой-то фруктовый чай, немного осторожно, и заказ делает. Он почти что не говорит, пока они не выходят на улицу снова. Корейский вызывает у него явные трудности, но он более чем его понимает. Никаких дополнительных вопросов он в кофейне не задавал. Смотрит на Чунмёна, будто вообще забыл, кто с ним находится, а потом едва-едва улыбается.

— Что вы взяли?

— Латте с шоколадом, — Чунмён задумывается, а потом невольно улыбается в ответ, — если честно, сладкое я очень люблю, даже как-то неловко.

— Меня не смущает, — уверяет Исин, — находиться в пьяных компаниях, на самом деле, бесит, но со сладким это не проблема.

— Какое сладкое на вкус? — спрашивает Чунмён, Исин задумывается, словно этот вопрос слишком сложный. А может быть и сложный. Чунмён не уверен, что знает, какая на вкус клубника, ему было би сложно описать.

— Как иголки, — звучит так, будто бы он сам задает вопрос, но он скорее не совсем уверен, — не пробовал иголки, но всё же.

— Как аллергия?

— Возможно, — он не ищет слова, просто не хочет продолжать обсуждение. Чунмён пьет кофе через трубочку, уводя его в нужный район, чтобы было и красиво, и спокойнее. Исин поглядывает по сторонам, но будто не на достопримечательности (которых тут и нет), а на людей.

— Корея не доставляет вам удовольствия?

— Не то чтобы удовольствия, но находиться тут тяжелее. Это похоже на клетку, если честно.

— Разве не вся Азия такая? — менталитет востока был в чем-то схожим, будь то принцип обучения, взаимоотношений, работы и выгоды. Они всегда были направлены на соперничество и дичайшую гонку. Кому, как не китайцу, знать это лучше всех? Исин удивленно моргает, будто он и не из Азии всё это время был, — не надо говорить, что в Китае такого нет.

— А я потому и не в Китае.

— Но разве...

— Не разве, — перебивает Исин, — мне не близок ни корейский юмор, ни мотивация к работе, ни что-то еще. Бэкхён накладывает мысль на мысль, это раздражает чуть-чуть меньше всей остальной прокорейской работы, но суть остается такой же излишне корейской, как всё вокруг.

— Вы понимаете язык, — вспоминает Чунмён, чем вроде как сбивает Исина, но не сильно. Тот задумывается, понимает ли он вообще что-то, слегка наклоняет голову набок, когда Чунмён останавливается посреди пути.

— Понимаю. Но совсем не понимаю, как говорить. Стоит мне открыть рот, чтобы произнести хотя бы слово, так сразу же всё теряется и забывается, — он говорит это без какого-либо сожаления, потому что его не сильно прельщало разговаривать с корейцами, — Чондэ же тоже понимает китайский, но не говорит?

— Он не понимает, — поправляет Чунмён, чем удивляет Исина. Тот точно видел, что Чондэ понимает китайский. Когда? Возможно, он успел себя проявить, пока был в лаборатории с Бэкхёном, но это должны быть такие мелочи, — обычно в такое не верят, но это нечто, похожее на ксеноглоссию.

— Но ее же не существует, — Чунмён пожимает плечами: ксеноглоссия считалась навыком из мистики, где человек знает языки, которые никогда не учил. Ким не помнит точной формулировки, случалось ли такое с людьми, пережившими смерть в любом ее виде, или было чем-то вроде встречи с дьяволом. У Чондэ не было ксеноглоссии как таковой, но для ученых такое обозначение было явно понятнее, чем любые сложные объяснения простыми словами. Исин, вот, прекрасно понимает, о чем речь, — разве он не ученый: давно доказано, что это не больше, чем паранормалика.

— В паранормалике разве это не считается чем-то...приобретённым?

— Что-то вроде последствий клинической смерти или встречи с ней, да. Поэтому ее и не существует, зачастую люди просто забывают о том, что учили какой-то язык или общались с носителями, поэтому и знают.

— Чондэ...обладает расширенной интуицией: не понимает языки, которые никогда не учил, но понимает, о чем в них говорится. Ему не составит труда понять любую языковую систему, даже если это цифры или другие цивилизации. Он хорошо воспринимает это на слух, по интонациям, но читать не может. Только цифровые и символьные, но там скорее из-за того, что он их может прочитать математически. Это не приобретённое, он всегда мог так делать. А работа в лабораториях только улучшила его интуицию.

— Все в "Купруме" обладают нечеловеческими способностями? — усмехается Исин, но Чунмён его усмешку не понимает. Как много людей знает про "Медь"? По сути, организация не была чем-то закрытым, что делало бы вид, что не существует, но Исин точно понимает, что там не водятся обычные люди.

— Не знаю, — Чунмён не врет, потому что он не знал никого, кто был бы особенным. Но и каждый из тех, с кем он успел поработать, обычным не был. Исин ему не верит, едва заметно кивает, принимая правила игры.

— До Кёнсу называет вас с Бэкхёном "тридцатки", показывая, что вы не простые работники "Сут". Но медь — двадцать девятая, а значит, вы выбыли из "Купрума", изменив свой номер. Бэкхён отличается от всех ученых "Сут", насчет археологов не уверен, чтобы предъявить это вам.

— У меня нет особых навыков, поэтому я и не в "Купруме", а тут.

— Вы умеете рассчитывать вероятности, видя ситуацию, — вспоминает Исин, — не каждый человек умеет. А вот у Чондэ белый допуск, но он не работник "Сут", похожий на военного, значит, подходит только "Купрум". Вы тесно связаны.

— Капаете?

— Удивляюсь, — Исин смотрит на то, что Чунмён указывает на небо, показывая темные облака, — желтое небо?

— Города делают нас маленькими, — вздыхает Чунмён, — работа в "Купруме" наделяет невероятной силой. Если ты не умеешь что-то полезного делать, то выпадаешь из их системы. Бэкхён — таракан. Он лезет везде, всем мешает, всё узнает. Такие нравятся Америке, а кто, если не "Сут" может это использовать. "Купрум" не работает с выскочками. Чем способнее человек, тем тише он должен быть, оказавшись там.

— Вам нравилось там работать?

— Да, — Чунмён смотрит на него, слегка прищуриваясь, — но я планировал рыться с гробницах, а не убивать чудовищ. В моей семье случилось несчастье, в это же время я получил серьезную травму. Получилось, что виновником всех моих бед стал именно "Купрум", мне пришлось распрощаться с ними, чтобы не повеситься случайно. Здесь — скучно. Но безопасно.

— Разве они могут...

— Могут, — перебивает Чунмён, примерно представляя вопрос. Но Исин недовольно смотрит на него, даже руки складывает на груди недовольно. Чунмён замечает, как тот едва-едва морщит нос, потому улыбается ему, — я понял вопрос.

— Почему тогда они допустили работника "Сут" к себе?

— Потому что это был обмен: Бэкхён и Чондэ вели смежные эксперименты, поэтому они просто поменялись местами. Бэкхён теперь не вызывает у "Купрума" проблем, а кто-то такой умный под крылом более серьезной силы.

— Почему Чондэ отдал артефакт "Сут"?

— Он не отдавал артефакт "Сут", — усмехается Чунмён, смотря на Исина тем самым "это ты мне скажи", потому что его подозрения, пусть и в меньшей мере, но такие же мерзкие. Он видит вопрос в чужом взгляде и пожимает плечами, — он отдал его Бэкхёну. А пока что это самостоятельная инстанция. Если ему будет казаться, что об этом никто не должен узнать, то он вас и не допустит к этому артефакту.

— Он боится насекомых, едва ли станет проверять его один.

— Думаю, он уже это сделал, — Чунмён и вправду более чем уверен, что Бэкхён уже разобрался со своим артефактом и решил, как же поступить дальше. Под именем Бён Бэкхёна слишком много закрытых проектов, о которых никто никогда не узнает, даже если видел их первоначальный материал. Чунмён не слишком понимал, как работают стоковые фразочки между Чондэ и Бэкхёном, но розы, растущие в пепле, всегда призывали к тихому действию, которое нельзя никому показывать, — мы будем обсуждать работу?

— Будто бы между нами пока что не было общих тем для разговора, кроме нее, — улыбается Исин, немного смущенно, чем должен был, — вы слишком старательно обходите многие вопросы, как будто они государственный секрет.

— Аналогично сокрытию ядерных испытаний со стороны Лос-Аламос: мы могли там умереть, пока кто-то покрывал свою задницу. Но все теперь будем об этом молчать.

— Не всегда понимаю, как они работают, если это тупая головная боль.

— Вы работаете на них, — напоминает Чунмён, видит, как Исин морщит нос, явно не желая это обсуждать. Чунмён это и имел в виду. Обсуждать Чондэ и Бэкхёна было нельзя еще и из-за закрытого эксперимента над людьми, а оно явно может появиться в чужих мыслях, если давать намеки. Но и без них Чунмён бы предпочел не говорить ни о чем, что знает о лаборатории, о экспедициях, — вам не нравится ни одна страна, в которой вы работали? Может быть наука — не ваше?

— Может быть и не мое, — вздыхает китаец, — но работать в ней мне нравится. Было бы можно не работать при этом с людьми, было бы чуть-чуть веселее.

— Но вам нравится взаимодействовать с людьми.

— Пока они не делают вид, что понимают что-то лучше меня. Вы, к слову, иногда такое проворачиваете, — Исин в шутку пародирует взгляд Чунмёна, как раз тот самый, который спрашивал у него про происхождение жука. Чуть-чуть его меняет, но сразу же сбивает, потому что, — этот вообще пугающий.

— Возможно, потому что кто-то и правду понимает что-то лучше вас? — Чунмён не может скрыть улыбки после попытки их с Чондэ передразнить. Показательно. Немного забавно. Исин отмахивается, выпивая чай до конца, чтобы выкинуть стаканчик.

— Возможно. Но и я порой знаю что-то лучше других, однако не кичусь этим.

— Не все такие тактичные.

— Поэтому люди и вызывают сложности.

***

Наверное, в Исине было что-то безумно привлекательное, но Чунмён усиленно пытался найти хотя бы одну вескую причину, почему ему так кажется. Наверное, всё же кажется. Но во всем этом "кажется" Исин безумно умилительно вчитывается в корейское меню ресторана, а потом просит Чунмёна запомнить, чтобы заказ самому не пришлось делать. Корейский вызывал у него сложности, но некая заинтересованность не позволяла ему так легко сдаться. Все его выборы корейской кухни были типичными для иностранцев, что Чунмёна вовсе не удивляло. Он испытывал легкое раздражение от того, как невкусно отдает кофе, по ощущением, собственными безвкусными антидепрессантами.

— Вы кажетесь озадаченным, — Исин смотрит на него, мягко ставит локоть на стол, чтобы опереться головой, — что-то случилось?

— Едва ли, — Чунмён качает головой, — слишком много сплю.

— У вас сотрясение, было бы странно, если бы вы мало спали, — улыбается Исин, словно уверяя в том, что всё в порядке. Чунмён бы согласился, — вы еще не возвращаетесь к работе?

— Послезавтра новая экспедиция, я туда не попадаю, поэтому побуду еще дома, до следующей.

— Возможно, к вашей следующей экспедиции я уже уеду, — Чунмён уже слышал нечто подобное, поэтому оно может иметь место быть. Кивает, принимая это к сведению. Хочет что-то спросить, но официант приносит заказ, говорит им пару любезностей, отвлекая от основного разговора. Чунмён смотрит на еду, замечая аутентичные китайские иероглифы на краях чашечки.

— Что значит ваше имя? — спрашивает Ким, поднимая на Исина взгляд. Тот пару раз моргает, а потом как-то странно пожимает плечами, — вы не знаете?

— Просто звучит красиво. Но если мы можем говорить про пиньинь, то что-то в стиле "сокровенное искусство", там много интерпритаций.

— Вы не похожи на человека искусства, — улыбается Чунмён, слыша такое заявление. Тем более, он в курсе, что это не настоящее имя (настоящее, но не первоначальное), — почему вдруг такой выбор?

— Не спрашивал, — Исин хмыкает, достаточно мягко, но будто бы незаинтересованно, берет кусочек из общей тарелки, — неужели вы донимали свою матушку, почему вдруг "хлопок"?

— Потому что Чондэ — камень, — парирует Чунмён, — ей понравилась идея, что мы будем полными противоположностями. Но не вышло, а может к лучшему — не слишком мне нравится перспектива быть мягче брата.

— Он старше? — Чунмён кивает, — не скажешь. И неужели получилось так, что "камень" мягче "хлопка"?

— Не сравню: всё мое школьное время Чондэ вытягивал семью из ада, делая вид, что он в порядке. Но в более взрослой жизни его было легко сбить с толку, он опускал руки, а мне приходилось за него что-то решать. Не думаю что мама была бы довольна хотя бы одним из нас.

— Не спрашивали у нее?

— Она...мертва? — Исин удивленно смотрит на него, в потом как-то тушуется, ища подходящие слова, — не надо извиняться.

— Просто я...неужели вы совсем одни?

— Отчим звонит мне по праздникам, иногда и для того, чтобы вспомнить маму. Порой просит помочь с чем-то тяжелым, но в основном молчит, — Чунмён на последнем закатывает глаза, потому что не может сдержать странного чувства от этого. Отец его раздражал чуть-чуть больше, но от него хотя бы ждать не стоило ничего, а отчим будто бы и пытался быть родственником, но делал это отвратительно.

— Его родители...аа? — Исин вопросительно смотрит на него, как будто забыл язык, на котором они говорили. Чунмён усмехается, слегка наклоняя голову, но Исин говорит пару слов на китайском, словно ему нужно разогнаться, — родители иногда названивают, но ведут себя странно, будто мы чужие друг другу люди. Иногда у меня ощущение, что я не знаю, кто эти люди.

— Поддерживаете с ними связь?

— Вынужден, — вздыхает Исин, показывая некоторое разочарование, — пусть думают, что всё нормально, лишь бы не докучали.

— Вы поссорились?

— Не знаю, — Чунмён вопросительно выгибает бровь, смотря на него, на что Исин неловко смеется, отводя взгляд, — не помню, чтобы между нами был конфликт, но разговаривать с ними тяжело. Они предпочитают говорить про деньги, словно зависимы от всякой ерунды.

— Наш отец был из тех, кого интересовали только деньги и его веселые зависимости, — вспоминает Чунмён, — так что я понимаю искренне желание больше не общаться с такими людьми.

— Мне будто бы легче от этого, — Исин неловко чешет нос ногтями, едва заметно улыбается, словно ему и вправду приятно было услышать поддержку, — не ожидал, что буду рассказывать это человеку...из другого мира...

— Обычно именно так и случается: из своего мира никто не поймет.

— Наверное, поэтому меня радует другой мир.