Чё по настроению, малыш?

Как дела? Чему учат в школе?

Спорить перестань и будь потише,

Все молчат, а ты на приколе.

Кис-кис — Достало

Подаренный макбук так и поселился на огромной балдахиновой кровати. Не видя смысла каждый раз относить его на стол, Алина просто спала вместе с ним. 

«Ничё так комп, — снисходительно заметила Алина, когда яблочная шайтан-машина загрузила ей третий Симс со всеми дополнениями за две минуты. — Сойдёт».

В технике она разбиралась также хорошо, как во фьерданском языке, уроки которого в Керамзинском интернате без зазрения совести прогуливала. Рабочий стол занимала заставка в кислотно-радужных цветах и с абстрактными узорами, от которых у любого нормального человека начало бы рябить в глазах уже через пять минут. На самом столе было пусто. Кроме Симса, корзины и антивируса, там находилась папка, капсом переименованная в: «НЕ ЛЕЗЬ!!!»

В ней хранились особенно удачные скриншоты из сериалов или мультов, с которыми можно было клепать мемы — и сами мемы, чаще всего неприличные, с волками или переделками милых картиночек с хамоватыми надписями, например: «Аффтар, выпей йаду!» 

А ещё в правом верхнем углу экрана, без названия и с пустым значком, притаился скрытый вордовский документ.

Алина, сидящая на постели в позе креветки, кликнула по нему. Развернулся пустой белый лист — настоящий кошмар для каждого, кто хоть раз в жизни писал курсовую.

«Привет, Мал» — напечатала Алина и сразу же стёрла. Слова были натянуто-непринуждёнными, как будто за последние дни ничего не произошло. Даже Алине с бесспорным талантом отрицать очевидное пришлось признать: всё менялось слишком быстро — и, увы, против её воли.

«Многоуважаемый Мал,

Спешу сообщить, что ты жопа, потому что не пишешь. Нет, ты, конечно, всё равно сюда не достучишься (у меня удалили все странички), но надо же мне на тебя как-то сердиться, раз ты далеко!»

Это звучало уже куда лучше.

По большому счёту, это письмо не имело совершенно никакого смысла. Конечно, Алина не оставляла надежды уломать Женьку как-нибудь отправить его на почту Малу… Правда, после того, что сегодня произошло в библиотеке, надежда была крайне смутной: ей и так перепало от генерала. 

Всю жизнь, начиная с приюта, Алина выговаривалась Малу. От разбитой коленки до сложной домашки или внезапной беспричинной тоски — что бы ни стряслось, Мал всегда был рядом. А теперь, оказавшись впервые в жизни наедине с собой, в чересчур огромной и пустой комнате, Алина потерялась.

Номер-то она помнила наизусть, но Женя предупредила, что звонок отследят. А мысль, что генералу достанется ещё хоть капля чего-то личного, вызывала слепящую ярость. Может, министр и обладал властью, чтобы выдернуть её во Дворец, перекраивать документы и отнимать вещи, но это ещё не значит, что она позволит лезть к себе в душу. 

А с Малом и правда было, что обсудить. Похищение, дрюскели, обрюзгший царь со своими собаками и тайная сила, — её главный секрет — известный теперь человеку, которого Алина предпочла бы не встретить никогда в жизни…

«Если меня не поймёт Мал, не поймёт никто».

***

Честно говоря, Алина с самого утра была не в духе.

— Они не имеют права удерживать меня здесь! — заявила она, едва Сафина переступила порог. — Я вообще, может, ни в какой лицей не пойду, а отправлю письмо куда-нибудь в прокуратуру!

О том, что сама Алина не далее как две недели назад называла служителей порядка мусором, удирая по дворам, она предпочла забыть.

— И тебе доброе утро, — чуть поморщилась Женька. И пояснила: — Ну, попробуй. В ИМОРе уже сутки как лежит официальное письмо с твоей почты. Тема — отчисление по собственному желанию. В связи с переводом в лицей имени Ильи Морозова. Приложены два листа о расторжении договора, подписи в шести местах.

—  Но я же ничего не подписывала?!

Женя уклончиво промолчала.

— У меня в голове не укладывается! Это что за разводилово такое? Ваш генерал случайно квартиры у пенсионеров на досуге не отжимает?

— Если спросишь это у генерала, естественный отбор произойдёт сам собой в отдельно взятых покоях, — ровным тоном ответила портная. — И потом, что-то ты не штурмуешь ворота.

— Можно подумать, мне бы дали уйти, — буркнула Алина. Но буркнула как-то вяло и неубедительно, и Сафина с её чуткостью безошибочно это уловила.

Устало проведя рукой по лицу, портная усадила Алину перед зеркалом и принялась колдовать над волосами.

— Представь, что всё так,  — внушала Женя, перебирая чёрные пряди Алининых волос, — Что удерживают тебя здесь незаконно, что после разбирательства тебя отпустили, и ты вернулась в ИМОР. Думаешь, нападение дрюскелей в двух шагах от Дворцов  — это розыгрыш? 

Красивое лицо портной помрачнело.

— Спроси на досуге у Маши Игнатьевой, сколько фьерданцев нашли в лесу у Тарковского шоссе. После такого я не уверена, отпустят ли меня дальше пригорода на выходных, а ты…

Сафина поёжилась, словно вспомнила что-то очень неприятное.

—  Запомни один раз и до Альцгеймера: пока ты гриш, очень многие будут считать, что твоя жизнь, — это досадное недоразумение. Ошибка природы, если хочешь.

— А я и не гриш. У меня в паспорте...

— А твой паспорт уже отправлен на замену. Забыла?  — Женя пожала ладным плечом и понизила голос. — Весь дворец на ушах стоит, сердцебиты лес прочёсывают, а она в ИМОР собралась!

Алина упрямо насупилась, но больше не возражала. Внутри остался лёгкий осадок, словно она упускала что-то важное, однако Женечка была занята причёской и молчала. Беспокоиться же слишком долго Алина не умела в принципе и вскоре отвлеклась. 

— Сойдёт? — небрежно, но не без скрытого удовлетворения спросила Сафина, закончив.

Вокруг Алининой головы  косичкой тянулся тоненький нежный веночек, местами прихваченный мелкими заколками в виде ромашек. Основная же копна волос была педантично выровнена серебряными ножницами («Я вчера про твои секущиеся кончики забыла! И ты не напомнила!») и теперь красиво ниспадала на Алинины плечи.

— Вау! Очешуительно! — У Алины перехватило дыхание.

Женя тем временем с артистичностью бывалого импресарио распахнула шкаф, и Алина хлопнула себя по щекам.

— Матка босха, новых лапсердаков завезли!

— Нравится? — приподняла бровь Женя.

— Не то слово, — выдохнула Алина. И там было, на что посмотреть.

Вся мировая синева, цвет глубокого океана и самых роскошных сапфиров воплотились в этом гардеробе. А когда Алина провела рукой по пиджаку, то в благоговейном восторге отдёрнула руку.

— Я так думаю, это не вискоза?

— Бери выше! — отчеканила Сафина. — Пиджак «Albione», смесь натуральной шерсти и шелка, мягкий, как пушинка! Ты можешь проходить в нём весь день и не чувствовать его веса. Брюки, кстати, из того же комплекта.

— А это? — Алина вытащила синюю однотонную водолазку с кокетливым минималистичным солнцем под горловиной. Водолазка была одновременно плотной и невесомой, и, пока Алина осмысливала этот странный парадокс, Женька уже вовсю разливалась:

— Самый лучший кашемир, из тонкорунной породы фьерданских овец! Единственное в мире стадо, поставляющее шерсть для царской семьи! Цени это, котик!

С остатками гардероба Алина расправилась быстро. Почти каждая вещь была невероятно дорогой, очень приятной на ощупь и уникальной в своём роде. Нашивки в виде лучей солнца были буквально на всём её верхнем гардеробе, от спортивной формы и пиджака — до парадной и уличной, с особым тщанием расшитых, кефт.

— Между прочим, альпака. Шарф, кстати, тоже, и... Эй, ты что делаешь?

Не слушая её, Алина с резким вжиком молнии раскрыла рюкзак и натянула на топ первую попавшуюся водолазку. Водолазка была дешманская, тыквенного цвета и без рисунков, но это была её собственная водолазка.

Затем Алина так же решительно натянула поверх колготок свои видавшие виды джинсы – выбрав из них наименее замызганные. Шапку она натянула свою, оранжевую, с пришитым к ней зелёными нитками пластиковым скелетом воблы, полностью игнорируя меховую и круглую, цвета чернобурки, которую протягивала ей Женя.

Единственной её слабостью оказалось серое короткое пальто, которое она напялила уже перед самым выходом. Сафина только вздыхала.

— Ты не выглядишь как заклинательница! — был её последний аргумент. Алина, подтверждая это, довольно кивнула.

— Вот и чудненько! — отрезала она. — Потому что я не хочу ею быть.

***

По тропинке, уходившей влево, возле леса обреталась кучка одинаковых ультрасовременных корпусов. После старины Малого дворца и роскоши Большого видеть нормальные дома-коробки, пусть и облицованные коричневым лакшери-кирпичом, было непривычно. Меж ними вились ровные дорожки и рос аккуратно подстриженный пожухлый газон.

— Жилой комплекс «Керчия», не иначе! Внизу должны быть Шестёрочка, аптека и парикмахерская?

— Это общежития для учащихся, — Женечка покосилась чуть осуждающе. — Отдельные корпуса для каждого ордена. Вон те для эфириалов: шквальных, проливных и инферн. Эти для субстанциалов, то есть алкемов и фабрикаторов, а чуть подальше — для корпориалов. Там учились Федя и Ваня, с которыми ты знакома. 

— А вон тот корпус, подальше?

— Для неопределившихся. По некоторым детям сложно понять, в какой орден они попадут. Обо мне, например, думали, что я стану целительницей, — портная чуть сбилась и замолчала.

Окинув взглядом ряды новеньких коричневых пятиэтажек, Алина задала возникший сам собой вопрос:

— Меня переселят туда?

— Нет, зачем? Ты же видела, что на втором этаже твои покои не единственные. Старшие чины гришей живут в Малом дворце. Толкать же тебя в самую гущу подростковых вписок пока не входит в планы его превосходительства.

— А жаль, — хмыкнула Алина и засунула руки в карманы пальто. — Ну, пойдёмте исследовать местную фауну!

Миновав общежития, девушки направились в лицей, раскинувшийся массивом диктаторского ампира. Огромный, в форме полумесяца, портик поддерживал ряд рифленых гранитных колонн. За этим частоколом даже не сразу угадывались двери: три, как в церковном алтаре. Венчал этот парад архитектурного тщеславия строгий мезонин со шпилем. Над портиком ощетинился медными знамёнами герб: волна, олень и птица.  

Для детской школы лицей выглядел как-то слишком давяще. Алине вспомнилась интернатовская экскурсия по Крибирску, куда керамзинских повезли на большом автобусе. Она училась классе в восьмом, и это был первый город-миллионник в её жизни. В центре города там нашлось одно единственное здание (администрации города, вроде бы), построенное в точно таком же стиле, что и морозовский лицей. Женщина-экскурсовод рассказывала им, что такие дома — модные в середине прошлого века мрачные громадины — строили после Великой войны, в 50-х, чтобы показать величие народа-победителя. 

«Лицей имени Ильи Морозова», — красовалась под гербом золотистая, чуть потемневшая от времени надпись. 

— Добро пожаловать в Хогвартс, —  полушутя сказала Сафина. Из здания донеслась трель надрывающегося звонка. — О, большая перемена началась.

И в самом деле: огромные тяжёлые двери со скрипом распахнулись, и на улицу, петляя между колоннами, высыпали дети. У тех, что постарше, лет с пятнадцати, кефты уже были — но все равно многие по привычке сверху накидывали пальто или джинсовку, обвешанную значками. На рукавах школьных кефт Алина успела разглядеть нашивки, повторяющие герб лицея.

«Мда, отделение Гринписа на выгуле!» — Разбираться в гришовской геральдике Алине хотелось ещё меньше, чем в пиджаках фирмы «Бла-бла-бла». Постояв немного в тени лицея и послушав школьный галдёж, Алина и Женя отправились дальше. Вернее, отправилась Женя, а Алина просто побрела следом, с любопытством глядя по сторонам.

На детях помладше, как она заметила, кефт и вовсе не было. Они носились по двору, играя в догонялки, в самых обычных куртках и пайтах, без вышивок и уж тем более орденских знаков.

— А ты как хотела? Право носить кефту нужно заслужить. Должен пройти экзамен, твою силу должны видеть и утвердить по меньшей мере два свидетеля, — после чего ты под фанфары, в назначенный день, получаешь свою первую кефту. Это большой праздник в конце мая.

— А разве тест проходят не до поступления? — удивилась Алина, — Мне казалось, что из-за тестов детей и привозят в такие школы.

— Тесты выявляют скрытые или недостаточно сильные способности. Может быть так, что человек, дай бог, способен царапину затянуть, но поскольку он всё равно гриш, его определяют в школу. К концу выпуска, глядишь, открытые переломы лечит. Раньше таких пропускали, но после изобретения тестов находят. Да и сейчас родители сами приводят детей, едва заметят что-то необычное. Сама понимаешь, почему. 

Иногда девушкам попадались и взрослые гриши примерно Алининого возраста — те были полностью в форме и, судя по всему, следили за местным беспорядком, удерживая его в рамках дозволенного. Некоторые из них поворачивали голову в сторону Жени, разглядывая её кефту.  

— Старосты, — продолжала Сафина с видом бывалого экскурсовода, сдержанно игнорируя взгляды. — Их обычно набирают из тринадцати- и четырнадцатиклассников.

Алина удивлённо оглянулась. Старосты, всё ещё бросая на них взгляды, перешёптывались между собой и стреляли у двух здоровенных инферн сигареты. Портная пояснила:

—  В школах, вроде морозовской, дети учатся на три класса дольше. В нашем лицее последние три класса заменяют гришам среднее профессиональное образование и заодно армейскую подготовку. 

Это объясняло, почему некоторые из «детей» выглядели как здоровые холеные лбы. Такие никогда не отправятся работать в доставку или таскать коробки на складе. Конечно, генерал что-то там говорил про службу в армии, но верилось с трудом, что все эти тепличные мальчики и девочки снизойдут до столь грязных и низменных вещей. 

— Широкопрофильные специалисты распила бюджета, — буркнула Алина и нарочито зевнула.

Жене промолчала. Только когда они оставили лицей позади, Алина заметила, что усыпанная гравием тропинка ведёт в редкий перелесок, за которым угадывались очертания стадиона, похожего на футбольный. Издалека можно было услышать визг свистка и командные крики. Над стадионом то и дело взмывали и сразу же рассеивались огненные вихри. 

— Учебные полигоны, — прокомментировала Женя. — Их у нас два: большой и малый. На малом обычно инферны и шквальные тренируются. У тебя там с понедельника тоже тренировки начнутся, так что особо не радуйся.

Алина от души понадеялась, что в местных журналах по технике безопасности расписываются не ради галочки, потому что соваться в этот колизей без огнетушителя категорически не хотелось. 

На вторую тропинку, кривую и узкую, Сафина даже не взглянула: та терялась в густом, не слишком ухоженном лесопарке.

— Вот эта тропка ведёт вокруг озера, по ней раньше кросс в четверти на ГТО гоняли. Нормальная, в принципе, только сходить с неё нельзя. Каждый год юные парочки пытаются местную рощицу исследовать… Однажды какой-то идиот насмерть замёрз. Министр был крайне недоволен. В общем, там теперь на каждом участке дежурят, чтоб с тропы не сходили. Кого мелкого увидят — исключают на месте.

— А кросс?

— Кросс теперь на большом полигоне, а погулять и возле общежитий можно. Сами виноваты, — безжалостно отрезала Женька, — либо голову на плечах надо иметь, либо потом не ныть, что на уроки и с уроков только под присмотром старост.

— Нам туда можно?

— Туда всем можно, — отмахнулась Женька, — с первой кефты, когда башка дозреет. Пойдём, я тебе озеро покажу. Живописное! У нас там художники и проливные весь берег облюбовали.

***

Под тенистым деревом, на лавочке, откуда до воды было метров тридцать, сидела и, глядя на озеро, рисовала в небольшом скетчбуке девочка в очках. Очки были большие, на пол-лица, и глаза девочки за этими очками тоже казались неестественно-огромными, как у стрекозы.

Сама же девочка была маленькая, хрупкая, с тонкой шеей — можно обхватить двумя пальцами. Как на таком цветочном стебле держалась голова — непонятно. На голове — два тонюсеньких светлых хвостика в детских резиночках, как у хиппи.

На пальцах — перчатки-половинки. На плечах вместо кефты — плотный кардиган ручной вязки поверх водолазки и алый платок с хохломскими узорами. Словом, незнакомка выглядела самым что ни на есть настоящим аутсайдером. 

От воды доносились визги и непечатная лексика: какой-то проливной облил водой толпу прогуливающихся школьниц. Высоко над головой покачивались, задевая друг друга голыми кронами, верхушки деревьев. Сквозь черные ветви виднелось осенне-серое небо.

Алина попросила Женю подождать пару минут на тропинке и направилась к девочке.

— Привет! Как тебя зовут? — неловко сказала Алина, подходя ближе. Девочка вопросительно повернула к ней бледную шею. На шее, на чёрном шнурованном чокере вызывающе звякнули две открывашки от энергетика на манер смертных жетонов. На вид этому одуванчику было лет четырнадцать.

— Надя, — голосок у тоненькой девочки был соответствующий, полупрозрачный, точно у оракула. Она мучительно покраснела, словно сама возможность разговора была для неё в новинку. — А ты новенькая? Я не видела тебя здесь.

Её взгляд с долей любопытства скользнул по зелёному рыбьему скелету, пришитому к шапке Алины. 

— Алина, — она протянула руку и крепко пожала худую ладошку. — Только вчера приехала. У меня с десятого числа индивидуальное обучение.

— Понимаю, — вздохнула девочка, доставая ингалятор и судорожно вдыхая. — У меня всего пять человек в классе. Нет, не из-за этого.

На сей раз у Наденьки покраснели даже уши, а голос понизился до еле слышного шёпота. Она убрала ингалятор в пёструю тряпичную сумку, причем замок расстегнуть пыталась раза три. С худых колен едва не сполз скетчбук, но Алина успела его подхватить.

Мелькнул карандашный рисунок плакучей ивы, нависающей над водой. 

— Спасибо, — прошептала Надя, поспешно закрывая скетчбук и оставив карандаш вместо закладки. — У меня на тесте… Ну, не совсем по-обычному получилось.

Алина, соглашаясь, кивнула. У таких хрупких одуванчиков вообще редко что-то бывает «по-обычному».

— А ты кто по этому… эм-м…  по ордену? — уточнила она. Большие стрекозиные глаза заморгали.

— Меня записали шквальной, — прошептал одуванчик, кутаясь в алый платок, — но… с отклонениями. Устаревшая система распределения не способна учитывать индивидуальные особенности каждого гриша. Все эти ордена — вообще токсик кринж.

Она поправила очки пальцем и с важным видом, стараясь говорить чуть громче, произнесла:

— Привилегированность одного социального класса только расслаивает общество, усиливая ксенофобские настроения и шовинизм! Если придерживаться теории…

— А что за отклонения? — перебила её Алина, и тут же быстро добавила:  — Извини!

Самой Алине было круто фиолетово, какие перья носят богатые попугаи. Кефты отличались для неё исключительно цветом. Задев пальцем дырку на протёртом джинсовом колене, она присела рядом и внимательно посмотрела на Надю. 

Казалось, девочке просто некому было выговориться, и в разговоре слова выскакивали из нее, точно мячики.

— Мне... плакать нельзя, — трагично сказала Наденька, — совсем.

Алина недоумённо приподняла брови. Холодные пальчики в перчатках-половинках сжали ее тёплую ладошку.

— У меня была учительница по истории, — продолжала девочка дрожащим голосом, — я её боялась и… Ей… не очень нравилось, что я тихо говорю. Она… начала спрашивать, почему я… такая. И слова говорила… всякие.

Наденьке вдруг стало не хватать воздуха, а глаза у нее увлажнились. Алина же внезапно почувствовала, словно её внутренности схватили стальным крюком и сейчас на этом крюке и подвесят.

С каждым вздохом девочки-одуванчика крюк дёргался всё безжалостнее. Девочка вдруг ойкнула и, поспешно успокаиваясь, начала дышать ровно.

Страшный крюк внутри Алины постепенно отпускало.

— И с ней, — виновато сказала Наденька, вытирая фасеточные глаза и глядя в траву, — случилось нехорошо. А через неделю меня привезли сюда.

— А… защиты от этого нет никакой? — уточнила Алина.

Цветочек на тонком стебельке печально закачался. Внутренности Алины снова начали опасно скручиваться.

— Слушай, я тоже вроде как не вписываюсь. Так что... Давай дружить? Будем вместе считать гришей кринжем, — быстро выпалила Алина, чтобы сказать хоть что-нибудь отвлекающее. К её изумлению, одуванчик тут же просиял и улыбнулся.

Улыбка была робкая, словно до этого у Наденьки поводов для радости было маловато, и потому она так и не научилась улыбаться как следует. 

И они остались сидеть на скамейке, болтая обо всякой всячине. Алина рассказывала про Керамзин, переезд в Ос-Альту и ИМОР, а Наденька говорила про брата Адрика и каникулы у бабушки где-то в Раевости, километров за триста от столицы. А ещё похвасталась, что привезла оттуда целый пакет гусиных перьев, но пока не придумала, что из них сделает.  

Проливные на озере продолжали валять дурака.

— Кто посмотрел, тот гей! — крикнул гриш с синим ирокезом и в куртке надписью «Sex Pistols» на всю спину. Он сложил пальцы, и в воздух поднялся фонтан брызг, сияющих солнечными бликами. Вскоре с берега стала видна небольшая полупрозрачная радуга. 

— Пацаны, ложись! Облучают!

— Ложитесь друг под друга! — крикнула появившаяся на тропинке девчонка-инферн лет восемнадцати.  

Рядом с ней загыгыкал парень, похожий на неё один к одному, только чуть повыше. В зубах у него была сигарета, которую он зажигал щелчком пальцев. Оба были белобрысые, розовощёкие и крепко сложенные. Кажется, это у них старосты стреляли сигареты возле школы, припомнила Алина.

Она уже думала, что инферны пойдут к озеру, однако те, бросив проливному с ирокезом ещё пару слов, развернулись к ним, подошли к скамейке и одинаковым жестом скрестили руки на груди. Под расстёгнутой синей кефтой, расшитой красными узорами, у парня красовалась надпись «Пивозавр», у девушки под носом поблёскивало кольцо. 

Алина вскочила со скамейки, на всякий случай загораживая Наденьку.

— Вам чего надо?

— Скамейку.

— Она занята.

— Мы видим.

— Ну так и топайте отседа.

Инферн подавился сигаретным дымом не то от смеха, не то от возмущения.

— Очень смело грубить тем, с кем не сможешь справиться, — девушка ухмыльнулась, но взгляд льдисто-голубых глаз казался одобрительным. — И глупо. 

Признавать это было досадно, однако в словах инферны была своя доля правды. Она была выше Алины на голову и шире в плечах. Растрёпанная коса небрежно свёрнута под резинкой на затылке. Широкая челюсть и волевой подбородок делали её похожей на фьерданскую валькирию. В отличие от своего брата, кефту она носила застёгнутой, позволяя себе открытый воротник. И шея под этим воротником была такая, что об неё можно было бы согнуть гриф от штанги.   

Говоря проще, Алина не управилась бы ни с одним из этих сервантов.

— Она что? Приняла нас за школьных хулиганов? — хихикнул инферн, тыча в их сторону сигаретой, зажатой меж пальцев здоровенного кулака. Кефта распахнулась, и надпись «Пивозавр» на его футболке стала заметна ещё отчётливее. — Типа она Питер Паркер, а я Флеш Томпсон?

— Типа они Винкс, а мы Трикс, — девушка казалась куда спокойнее, но было заметно, как она изнутри прикусывает щёку. 

— Возмутительно! — воскликнул инферн. Голос у него был куда грубей и ниже, чем у сестры. Пожалуй, он звучал бы даже внушительно, если бы не порол полную чушь. — Нас же не трое! Мы скорее твикс.

— Или два опоссума из Ледникового периода, — Алина недоверчиво переводила взгляд с одного близнеца на другого.

— Точняк! Короче, ты ошиблась с литературным тропом. Мы не школьные хулиганы, а комик релифы. И вообще, это малость заносчиво — считать себя главной героиней.

— Меня ею назначили. Махнёмся не глядя?

— Из Аполлона в хлипкую мелочь? Ну уж нет. Я слишком яркая личность для таких метаморфоз! Кстати, рыбка огонь, — пивозавр, сложив пальцы пистолетом, пальнул в Алинину шапку. — Пам!

Из кончиков его пальцев вырвались маленькие язычки пламени, колышущиеся на ветру как огонёк наклонённой свечи. Алина очень хотела выглядеть ни капли не впечатлённой, тем более что мордоворот-инферн и без того был о себе слишком высокого мнения, но ничего не могла с собой поделать.

Алина невольно отскочила.

— Убери свой дракарис, —  буркнула она, сердясь, что этот недоумок её напугал. — Спалишь ещё.

— Всё в порядке, — Наденька осторожно взяла её за руку. — Они правда обычно здесь сидят. Смотрят за берегом на перемене. 

— Схавала? — вредно бросил инферн и эффектно сдул пламя с кончиков пальцев, как с дула пистолета. 

Всего на миг, но Алина почувствовала внутри себя крошечный огонёк, манящий своей силой, и услышала… нет, не отчётливую мысль, а лишь её далёкий приглушённый отголосок. В голове стало блаженно пусто, только звенело в ушах — как тогда в лесу, когда Дарклинг схватил её за руку. 

Её рука неосознанно сдавила ладошку Нади.

Из странной отрешённости её вырвал голос Женьки: та ахнула, и Алина быстро обернулась. Портная глядела на близнецов, и вид её излучал абсолютное недоверие к тому, что видели глаза.  

— Боже правый, вы что, старосты?

— С этого года и до конца своих дней! — инферн отсалютовал двумя пальцами от виска.

— Учебных, — поправила его сестра, посерьёзнев. — Как раз после лета назначили, за хорошую практику. 

— Вы год назад сожгли шторы в литературном классе! 

— Не мы, а он. Мы с Пашкой всё-таки разные люди, — инферна смотрела на Женю в упор, и на этот раз в её взгляде было куда меньше тепла. — Кстати, Лёша тебе привет передавал.

— Раз пятнадцать, — встрял вышеупомянутый Пашка, делая затяжку. 

—  Всё верит в звезду пленительного счастья.

— Это он зря, — серьёзно сказала Женька.

— Совершенно верно. Ему нужно готовиться к последней практике, а у него голова забита Святые не ведают чем, — строгим тоном заметила староста. 

Женька как-то замялась и замолчала. Инферн за спиной у сестры, почему-то опустив голову, затушил бычок о большой палец. Похоже, он предпочитал лишний раз не спорить с сестрой. Староста же, наконец, обратила внимание на Наденьку. 

— Ты чего здесь сидишь-то? Ты ж обычно на дереве рисуешь.

— Там проливные…

— Ясно. Так, Паштет, пора гнать весь этот озёрный бойсбэнд в школу, звонок скоро. И бычок выкинь.  

Надя тоже заторопилась.

— Мне пора, — сказала она, запихнув скетчбук с карандашом в сумку. Затем подняла голову, взглянула на Алину своими большими глазами. — Здорово было познакомиться.

— Я ещё немного с вами пройдусь, — пообещала ей Алина и сжала тоненькую ручку.

Они двинулись прочь от скамейки. Под ногами зашуршал гравий, усыпанный сырыми листьями. Павел, оставшийся позади, собирал дурачившихся гришей, то и дело покрикивая на них басом. Его сестра шла рядом, деловито засунув большие пальцы рук под пояс кефты. В спину, от воды, дул ветер, заставив Алину поднять воротник пальто. 

— Меня Полиной зовут, а пивозавра, как ты уже поняла, Пашей. В каком ты классе? 

— Не знаю пока. Я тут два дня всего лишь, — честно сказала Алина.

Полина задумчиво кивнула.

— Хорошо, что ты заступилась за Надю. Знаешь, у нас… Не как в сериалах про нью-земскую школу. Тут подсирают не плохие мальчонки и дрянные девчонки, а благовоспитанные выходцы из хороших семей. 

— Типа вас?

— Верно, — как и в прошлый раз, Полина ни капли не оскорбилась. — Однако мы инферны, а инферны слишком вспыльчивые, чтобы творить пакости за спиной.

Полина подождала, пока Женька и Наденька отойдут чуть дальше, а затем наклонилась к Алине и негромко произнесла:

— А вот насчёт подруг из Малого дворца я бы не была бы так уверена.

Алина нахмурилась и ничего не ответила.

***

«Библиотечно-информационный центр Малого Дворца», — прочла Алина гордую надпись над большой двустворчатой дверью библиотеки.

Когда на улице закрапал мерзкий осенний дождь и поднялся промозглый ветер, Женечка с Алиной, стуча зубами, побежали обратно в Малый дворец. Опричники у дверей, ни сказав ни слова, открыли им двери.

— Жесть какая — в такую собачью погодку на улице стоять! — заметила Алина, потирая руки. Её голосок пронёсся эхом по старинным коридорам. Изнутри Малый дворец походил на терем не меньше, чем снаружи. Всё от пола до низких потолков было изукрашено старинными росписями, похожими на узоры кефты. 

— Поверь мне, опричников жалеть не стоит, — полушёпотом ответила Женя, скидывая верхнюю кефту. 

Вообще-то Женя хотела отвести её на второй этаж, в помпадурную, однако Алина заупрямилась. В библиотеку ей хотелось заскочить ещё в первый день, когда её повели к царю, а в выходной и сам бог велел. 

— Тут пропуск нужен, видишь? — Женя указала на считыватель электронных карт возле библиотечных дверей. — Твой ещё не готов. Пойдём.

— Мой тоже вполне подойдет, — послышался за их спинами звонкий голос. Девушки обернулись и увидели, как к ним подходил незнакомый молодой гриш в красной кефте, по виду чуть старше Алины. — Привет, Жень!

«Сердцебит?» — Алина попыталась припомнить, как выглядели кефты двух амбалов, которые ехали с ней на заднем сидении. 

— Алексей Ахматов, — представила его Женька, неловко прочистив горло. — Поэт, чемпион, медик. Учится на целителя.

«Не угадала», — с легкой досадой подумала Алина и протянула целителю руку.

— Здрасьте. Алина.

— Недавно здесь? — спросил он. 

Из принципа Алина засунула руки в карманы: местные, похоже, взяли за правило тыкать ей тем, что она не отсюда. 

— А так заметно? 

— Пластиковая рыбка вас выдаёт. 

Алексей улыбнулся, и Алина капельку оттаяла. Как все гриши, использующие свою силу на полную катушку, он был прекрасен и знал это. В томных чертах его лица было что-то роковое, что вместе с подкрученными усиками делало его похожим на Печорина. Тёмно-серые алёшины глаза трогательно сочетались с капризным женским ротиком и каштановыми вихрами.

Достав из кармана пластиковую карту на шнурке, Алексей провёл ею по считывателю. Тот запищал, а затем послышался щелчок замка. Целитель распахнул двери и приглашающе повёл рукой:

— Дамы вперёд.

— Только на пять минут! — строго сказала Женька, пряча взгляд от Ахматова. Обернулась к Алине: — Пальто сними и шапку. У входа вон вешалка есть.

Алина хмыкнула, подумав про себя, что белая кефта портной интересовала целителя куда больше пластиковых рыбок.

Внутри их ждал ещё один турникет и пустующая стойка библиотекаря с табличкой «Обед». Информационный центр оказался просторным, с зелёной драпировкой по стенам. До самого потолка тянулись ярусы тёмного дерева, а высокий потолок украшала трёхчастная композиция из росписей, как в храме. Солнце в затмении окружали семь беломраморных фигурок: по одной на орден.

Посреди широкого главного зала в два ряда стояли компьютерные столы с черными мониторами. В закутках же, у полок, располагались кресла и письменные столы: поменьше, с резными ножками и зелёными абажурами на лампах.

— Этой библиотеке больше трёхсот лет, — вполголоса прокомментировала Женька. — Некоторые отделы целиком отведены под архивы, а местные фолианты переводятся и издаются на пяти языках: для научных центров Литславы, Нью-Зема, Шухана и Галлатии. Это крупнейший центр Малой Науки в Равке! Ну, в архивы, сама понимаешь, пускают не всех.

— Но иногда в основной зал приходят старшеклассники, чтобы в тишине поделать отчёты по практикам, — подхватил Ахматов. 

Алина с пониманием кивнула. Учёба есть учёба, даже если школа старейшая в стране, и рефераты надо сдавать не по черчению, а по какой-нибудь защите от тёмных генералов.

— А что учат медики-гриши? Я имею в виду, руки-ноги-то у всех одинаковые. 

— Зависит от профиля, как и у врачей-отказников. В Морозовском учат полевой медицине. А полевой целитель должен уметь делать всё, в чрезвычайных ситуациях и с холодной головой. 

«Да за право находиться здесь гриши платят жизнями, Родину защищают на фьерданской границе!» — вспомнились Алине слова генерала. 

— Но в прифронтовой госпиталь я только в следующем году поеду, — Ахматов говорил об этом таким обыденным тоном, будто речь шла о поездке в лагерь. — Если, конечно, отпустят.

— А что, всех учеников потом отправляют во Фьерду? — поинтересовалась Алина, ловя пробежавший по спине холодок. Перспектива отъехать в ледяную тайгу, есть из котелка и рыть окопы её нисколько не радовала. Хуже того — совсем некстати вспомнилось, что у гришей военную службу проходили все, независимо от пола.

— Тебя-то уж точно не должны никуда отправить, — ответила Женя, будто уловив Алинину тревогу.

— Ты уверена?

— Я так думаю, — в голосе портной Алине почудилась доля сомнения. 

Звучало как-то не слишком обнадеживающе. Зато Ахматов подозрительно встрепенулся. Видимо, путь каждого гриша, решившего избрать статскую, а не военную долю, вызывал в нём живой интерес.

 — А кто вы по ордену?

— Эфириалка, — мгновенно ответила за неё Женя, прежде чем Алина успела открыть рот.  

Уже через час беседа стала настолько свойской, словно они знали друг друга всю жизнь, а пять минут растянулись на полтора часа. Кефты, пальто и шапка с рыбкой были благополучно забыты на вешалке у дверей, а тишина и мягкие диванчики располагали болтать обо всём на свете. Алексея окружили по обе руки «цветником» Женька и Алина.

Выяснилось, что Алексей нынче проходил практику во дворцовом медпункте, и что изначально его хотели отправить в Керчию, учиться на юриста.

— Мой отец считает, что тратить время на Малую науку, которую в половине стран мира даже наукой не считают, бессмысленно, — вздохнул Лёша, задумчиво покручивая ус.

— А кто твой отец? — без задней мысли спросила Алина.

— Министр здравоохранения.

Алина резко почувствовала себя совершенно чужой. Ахматов же посмотрел на неё извиняющимся взглядом, будто и сам сожалел о родстве со своим отцом. В затянувшейся неловкой тишине Женя хлопнула в ладоши:

— Лёш, почитаешь нам стихи? Давно что-то не выбиралась на литературные вечера в вашем кружке. А у тебя, помнится, хорошо выходило.

Целитель-лицеист встрепенулся и просиял, будто только этого и ждал. Он подкрутил усы, устроился поудобнее на диванчике между девчонками. Лицо его с высоким лбом вдруг побледнело, и оттого приобрело выражение совершенно возвышенное и поэтическое. Он прикрыл глаза и, найдя что-то в памяти, приготовился декламировать.

— Да, это юг, — вдохновенно прошептал Ахматов, и все затаили дыхание.

Ты видишь, там, в чадрах идут с упрямым мулом,

И яркость этих глаз, и смуглость этих щёк?

Читал он недурно. Даже, пожалуй, хорошо, хотя и несколько манерно. 

«Впрочем, — подумала Алина, — его печоринская мордаха обязывает». 

Где-то далеко, за их спинами и рядами шкафов, хлопнула дверь. Послышались голоса. Женечка и Алексей в тот же миг вскочили и переглянулись с тревогой на лицах.

— Надо уходить, — негромко сказал он. На сей раз бледность его лица не имела ничего общего с байроновским романтизмом.

Голоса приближались, и среди них Алина, к своей досаде, чётко различила хрипловатый баритон Дарклинга. Женя потянула её за руку прочь, но уходить Алине совершенно не хотелось. 

— Библиотека большая, не попрутся же они именно сюда, — отмахнулась она, а затем взглянула на длинный ряд книжных полок и воскликнула: — О! Идея!

Не успела Женя возразить, как Алина потянула её за огромный книжный шкаф. Алексей дёрнулся в сторону выхода, но голоса послышались ещё ближе, и целитель, поминая Святых, метнулся следом за девушками. Все трое, молча прижавшись к книжным полкам, затаились и принялись ждать, молясь, чтобы генерала не потащило в их сторону.  

К сожалению, сегодня удача была не на их стороне. К голосам прибавились шаги и скрип генеральских сапог. 

— Зеник пропала? — неверяще понизив голос, спросил кто-то. 

Алине ясно припомнилось её путешествие из общежития в Малый. Голос вопрошающего принадлежал амбалу-сердцебиту по имени Иван. 

— Да, — послышался негромкий хрипловатый ответ Дарклинга, привычно рубивший короткие и мрачные слова. — Она не выходила на связь больше месяца. Отправил приказ пару дней назад, а в ответ — тишина.

— О, Святые! — в отличие от Дарклинга с Гейбелем, третий участник разговора не скрывал ни боли, ни потрясения. Им, вне всяких сомнений, был Каминский. 

«Сейчас они пройдут мимо, — Алина скрестила пальцы и зажмурилась. — Вот пусть прям щас они возьмут и пройдут…» 

То ли надо было серьёзнее относиться к дыханию маткой, то ли чаще ходить в церковь, но высшие силы явно отказывались слушать. Вместо того чтоб уйти, генерал остановился перед тем же шкафом, за которым спрятались Женька, Лёша и Алина, и принялся перебирать корешки, бормоча себе что-то под нос.

— Она же была в Западной Равке, — зло произнес голос Каминского. — Златан там что, в потолок плюёт? Или чистит фамильную саблю, думая о Колчаке?

— Значит, вы отправили Зою за ней? — Гейбель оставался собранным.

— Не совсем, Вань… М-м, вот она… — послышался шорох переплёта о переплёт. — За Ниной поедешь ты, Каминский. В отличие от Зои — инкогнито. Узнай, где Зеник, и привези обратно, если она жива. 

Перелистав несколько страниц, Дарклинг захлопнул книгу и отошёл от шкафа. Вся притихшая за шкафом троица выдохнула. Генерал, тем временем, подвинул клавиатуру одного из компьютеров и присел на столешницу.

— Чтобы вернуть лучших, я вынужден посылать лучших, —  с досадой  произнес он. — Выглядит как чёртова западня. Кто-то явно хочет, чтобы я лишился самых сильных своих людей.

— Ну... Ваня-то останется с вами. А ещё у вас теперь Заклинательница. Если керчийцы и фьерданцы не научились делать палантиры, про этот козырь им знать неоткуда.  

Послышался невесёлый смешок:

— Это не козырь, а шило в мешке! Отпустить нельзя, держать здесь тоже небезопасно. Прежде чем она станет приносить пользу, а не проблемы, пройдёт чёрт знает сколько времени. 

«Вот кальмар! — задыхаясь от возмущения, подумала Алина. — Сам меня выдернул, сам все доки переписал, а теперь еще и плюётся. Видите ли, пользы от меня никакой!»

В мысленном рейтинге самых стрёмных людей в её жизни министр за два дня успел прорваться в тройку лидеров. Впереди него шли только вонючий алкаш, который подкатывал к ней на смене в кафешке, керамзинская подружка-кидала и царь-батюшка. Едва не позабыв об осторожности, она потянулась к углу, чтобы выглянуть из-за шкафа и посмотреть на генерала, но её вовремя удержали в четыре руки.  

— И всё-таки она у вас, а не, скажем, у шуханцев или фьерданцев…  

— Тихо! — перебил его Иван, вдруг насторожившись, — Здесь кто-то есть.

Алина закрыла рот ладошкой, чтобы её не выдало дыхание, но опоздала. Женя и Ахматов переглянулись с одинаково обречёнными лицами. Не было слышно ни звука шагов, ни шороха одежды. В одну секунду из-за угла бесшумно, как суллийский наёмник, выплыл Каминский, сложив пальцы в боевом жесте. Их взгляды столкнулись: напуганный — Алины и удивлённый — Фёдора. Затем он нашёл глазами Женю и Ахматова.

Не говоря ни слова, он шагнул к ним.

— Брысь отсюда, — произнес он одними губами, развернулся и хотел было уйти, однако перед ним вырос Иван. Каминский закусил щеку и взглянул на него, молча упрашивая на этот раз попуститься. Однако Гейбель был непреклонен. Смерив несчастную компанию строгим взглядом, он проигнорировал Каминского и сурово скомандовал: 

— На выход. 

Жене, Алине и Алексею ничего не оставалось, кроме как выйти из-за шкафа с виновато опущенными головами и предстать перед судом чёрного генерала. Тот успел встать со стола. Краем глаза Алина заметила, что его пальцы тоже были сложены в боевом жесте. На миг в голове мелькнула мысль, заставившая её поежиться: «А вдруг он сейчас распилит нас всех, как дрюскеля в лесу?»

Распиливать их, кажется, не собирались. Во всяком случае, не сразу. Перво-наперво послышался долгий, полный вселенского терпения, вздох, а затем в библиотеке наступила звенящая тишина.

Подняв голову, Алина хотела украдкой взглянуть на министра, но не вышло: пришлось задирать подбородок. Именно в тот момент она отчётливо осознала, насколько министр выше неё ростом. И что глаза у него какого-то не совсем человеческого чёрного цвета. Возникало абсурдное ощущение, будто Дарклинг сразу возник в этом мире, отпочковавшись от какой-нибудь чёрной дыры, в плотной чёрной кефте и блестящих кожаных сапогах. 

В одной руке Дарклинг держал книгу. «Заклинатели: мифы и правда. Что думает о редких эфириалах современная наука», — успела прочитать Алина на обороте. Автором был указан некий Костюк Д.Э.

— Ёп!.. Драсьте, — она нервно улыбнулась и помахала генералу рукой. 

— Почему я не удивлён? — риторически вопросил он обманчиво-спокойным голосом. 

— Ой, да я ещё в прошлый раз хотела забежать, — Алина пустилась в объяснения. — Ну, когда только приехала. Мы ещё шли к царю и проходили мимо…

— Э-это была моя инициатива, господин генерал, — перебила её Женечка, и голосок у неё почему-то дрожал. 

Алина оглянулась на неё и увидела, что Женя опустила голову, нервно сцепив побелевшие руки. Ахматов выглядел немногим лучше: пришибленный, как мотылёк, которого в полете сбили свёрнутой газеткой. Он смотрел на носки начищенных генеральских сапог, и весь его поэтический лоск испарился.

— Не знал, что вы способны на инициативы, Сафина, — холодно осадил Дарклинг, и прекрасное Женечкино лицо совсем угасло. Затем въедливый генеральский взгляд начал препарировать несчастного поэта. — Вы до сих пор здесь? Мне казалось, вашей семье туманная Керчия куда милей немытой родины.

Целитель даже рта раскрыть не посмел. 

— Вы впустили в библиотеку человека без пропуска, Ахматов. Уже успели провести экскурсию по секретным архивам? Может, в следующий раз не будете стесняться, пройдёте сразу в мой кабинет? А оттуда — настрочите отчет в Керчию, в Торговый Совет. 

«Несправедливо!» — гневно подумала Алина. Лёша не показывал им никаких архивов и к тому же ничего дурного не говорил про Вторую армию. А Женечка и вовсе отговаривала её идти в библиотеку. 

Почувствовав генеральский взгляд на себе, Алина сложила руки на груди и с вызовом отвернулась. Дарклинг оглядел её с ног до головы, задерживаясь на потёртых рваных джинсах и дешманской кофте из магазина «Ос-Альтская ярмарка». «Ц-ц-ц, выглядите, как деревенщина, Кларисса», — казалось, сейчас прокомментирует он. 

«Ну простите, товарищ генерал, не всем же быть буржуями, присосавшимися к госбюджету! Должны быть в мире и честные люди».

— И наконец, вы, — заключил генерал, убрав руки за спину. — Наглядное свидетельство того, почему отменять порку розгами в школах было ошибкой. 

— Бить людей нельзя, вы в курсе? — огрызнулась Алина.

— Впервые слышу. Господь говорил Иезекиилю: поражайте; пусть не жалеет око ваше, и не щадите; старика, юношу и девицу, и младенца. Вам стоило бы подучить Писание, если надеетесь впечатлить меня проповедями. 

— А вы! Вы!.. — Алина, закипая, искала слова, способные задеть. Генерал вежливо наклонил голову, изображая внимание, чем разозлил ее окончательно. — Дофига о себе думаете для человека, способного лаять только на подчинённых!

Генерал шумно втянул воздух в грудь. Взгляд его сделался предупреждающим, вот только её уже было не остановить. 

— Чёт при царе вы не такой смелый были, — продолжила она, — Стояли там, ручки по швам.

Иван с негодующим выражением лица шагнул в её сторону, однако генерал поднял руку и Гейбель остановился. Стоящий рядом с ним Каминский, глядя на Алину, покачал головой с сожалеющим видом свидетеля чьей-то мучительной и неизбежной смерти. Все присутствующие понимали: сказанное было чересчур для единственной в мире живой святой. 

На миг на лице генерала мелькнуло странное выражение. Губы его дернулись. Побелев от гнева, он шагнул к Алине и медленно наклонился так, чтобы смотреть ей в глаза.

— Осторожней, Старкова, — тихо произнёс он подрагивающим от ярости голосом. Его взгляд был пуст и холоден, как бесконечная полярная ночь на севере Фьерды, но обжёг не хуже раскалённого металла. — Я к вам пока снисходителен. Однако принимать моё терпение за слабость — это большая ошибка. Страх Господень научает мудрости, помните об этом. А теперь — все вон. 

Троицу дважды уговаривать не пришлось. Женя, Алина и Лёша понуро заторопились к вешалкам, в неловкой тишине разбирая одежду. Уже за турникетом их нагнал голос генерала:

— Да будет вам известно, Старкова, что царь является командующим обеих армий. А в армии испокон веков принято, что младшие по званию подчиняются беспрекословно.

Алина вспыхнула.

«Сам стелись перед кем хочешь, морда прокурорская!»

Как и много раз до этого, ей следовало промолчать. Однако, уже положив руку на медную дверную ручку, она обернулась и мстительно бросила:

— Вовсе не обязательно передо мной оправдываться, господин генерал, — и тотчас юркнула за дверь.