Несмело со мной стоит

Ночь, с телом как у змеи.

Стоит, а глаза мои, как листья.

Сомнительная луна, и литерный, как война —

Сплетённые трубы, тёмные мысли.

Леонид Фёдоров — Дом на колёсах

Женя, спешащая из Звёздных покоев, твёрдо решила: никаких жалоб. Да, Алина была неуправляемой, упрямой и совершенно не умела держать язык за зубами в присутствии высокопоставленных лиц, однако сама мысль о том, что с ней сделает генерал, приводила портную в ужас.

Бесконечные коридоры и низкие залы Малого дворца по ночам становились гулкими и полутёмными: генерал не любил электричества и экономил свет. Тускнели старинные росписи на стенах и потолках, смолкали голоса гришей и слуг, тишина окутывала дворец. Женя ёжилась, гадая, сколько привидений поднимается сюда по ночам из пыточных подвалов. Федя упоминал, что они поймали дрюскеля в лесу. Скорее всего, ему уже разорвали сердце, и число местных призраков пополнилось ещё одним.

Миновав широкую пустынную лестницу, ведущую на третий этаж, Сафина вышла в ещё один длинный коридор. На полу стелился ряд полукруглых пятен света, падающих из окон. Ковёр скрадывал звук её шагов.

Если верить слухам, однажды у младшего царского сына завелась дурная привычка. Он затаивался в Вяземском саду, ловил птиц, а затем ломал им крылья. Когда чёрный генерал узнал об этом, он отвёл мальчика за руку прямо в подвалы. Никто не скажет, что именно Дарклинг ему показал, однако маленький наследник с тех пор переменился и птиц оставил в покое. 

«Если уж министр не постеснялся отвести ребёнка в застенки, то уж с Алиной он точно церемониться не станет», — думала Женя.

Всякий раз, когда нужно было встретиться с генералом, Жене приходилось собирать всё своё мужество. «Защитник гришей», — пестрили заголовками нью-земские газеты, которые видели в Дарклинге миротворца. «Равский медведь», — ядовито потешались керчийские над генеральской неуступчивостью. «Палач», — гневно цедили фьерданские. Последние (Женя знала это наверняка) были к истине ближе всего. Только фьерданцы похоронили достаточно сыновей, братьев и отцов, воюя с ним, чтобы не питать никаких иллюзий. 

Наконец показалась двойная чёрная дверь с символом затмения вокруг потёртых ручек. Женя потянула их на себя, шагнула в темноту. Она знала, что коридор, змеящийся вдоль комнат, должен быть пуст. Вместо крючков для пальто возле дверей висели оленьи рога. Едва-едва слышалась музыка. На стенах еле угадывались очертания старинных эзстадских картин. Портная провела пальцем по раме одной из них и почувствовала на коже свалявшийся осадок пыли и скорлупу отошедшей позолоты. Как помощница заведующей хозяйством Малого дворца, Женя осуждающе покачала головой. Горничным хватило бы трёх часов, чтобы привести генеральские покои в порядок.

Пришлось миновать ещё несколько дверей, ведущих в спальню, оружейный зал и ванную, прежде чем Сафина вошла в гостиную и увидела тёплый свет в проеме кабинета. Тесные неуютные комнаты, заставленные старинной потемневшей мебелью, переходили одна в другую. Окна в генеральских комнатах были закрыты плотными шторами. На низком деревянном столике с закрученными ножками покоился проигрыватель с откинутой крышкой. Под иглой крутилась пластинка какой-то старой рок-группы.

Ночь, с телом как у змеи.

Стоит, а глаза мои…

Собравшись с духом, Женя предупредительно постучала по косяку. Стоило портной войти, она столкнулась с генералом взглядом. Одна его рука лежала на рукояти револьвера, а на вторую был надет чёрный, без шнуровки, сапог. Видимо, ещё до стука он услышал шаги или звук дверного щелчка и был готов встретить гостя.

— Сафина, — раздражённо бросил Дарклинг. Убрав руку с револьвера, он подобрал щётку. — Вы опоздали на пять минут. 

Он сидел на низком табурете, одетый в свободную, закатанную до локтей косоворотку. Широкое запястье левой руки перехватывали чёрные с серебром механические часы. Пол под его ногами был застелен старыми газетами: Зоя приносила их пачками, едва выходили свежие номера. На газетах стоял медный таз с мутной водой, лежали две щётки и сухая тряпка, вся в пятнах от гуталина. Чуть поодаль стоял уже начищенный сапог. Его голенище блестело от каминного огня.

— Прошу прощения.

В полутемном кабинете терялись очертания тесно прижавшейся друг к другу мебели. Тёплый свет плясал на корешках книг, бросал блики на дверцы шкафов, выхватывал угол массивного рабочего стола с кипой бумаг. Узоры на резной спинке кресла под бликами камина казались зловещими.

Лицо генерала, сидевшего к камину боком, было освещено лишь наполовину. Тени очерчивали на нем морщины, делая Дарклинга старше лет на десять, и всё же портная заметила, что генерал чуть подровнял бороду, а воздух в кабинете пах морозным одеколоном, перебивающим даже маслянистый запах гуталина. 

Женя подняла брови. На её памяти Дарклинг нечасто что-то менял в своей внешности. 

Сцепив руки, она ждала, что Дарклинг заговорит о дерзостях Алины в библиотеке. «Никаких жалоб», — напомнила себе портная. Даже если после этого разговора её отправят соседствовать с призраками из пыточных подвалов. Женя это переживёт, она была в передрягах и похуже, а вот Алина… Её наивную, по-детски беззаботную душу хотелось сохранить от кошмаров обоих дворцов. 

Генерал медленно скрёб щёткой каблук надетого на руку сапога. Затем, к удивлению портной, недовольно произнёс:

— У Георгия Ахматова друзья в Торговом Совете, его раз пять видели в керчийских борделях в компании шлюх, а вы позволяете его сыну отираться возле Алины Старковой.   

Женя проморгалась. Про подковёрные игрища Совета министров она мало что знала. Самыми большими знатоками того, кто с кем спит, были Федя Каминский и царевич Василий. Некоторые вещи знала Зоя: обязывала должность заместительницы. Про Лёшу Ахматова – что в лицее, что в Малом – знали только, что он готовился к службе в целительском корпусе и таскался за Сафиной последние два года. 

— Ваше Превосходительство полагает, что он шпион? — попыталась угадать портная. 

Это звучало чересчур даже по меркам такого параноика, как Дарклинг. Возможно, поэтому в ответ он лишь поморщился:

— Я полагаю, что он идиот, а это гораздо хуже.

В камине щёлкнуло обугленное полено. Вздохнув, Дарклинг поставил сапог на газету, поднялся с табурета и снял с резного крючка кочергу. 

— Из всех своих людей, которых я мог бы приставить к Заклинательнице, я выбрал вас. — Генерал подтянул рукава, наклонился и поворошил поленья в камине, разбрызгивая красноватые искры. Затем выпрямился, вытер ладонью взмокшее от жара лицо и бросил на портную взгляд. —  Если вы подведёте меня, я верну вас в Большой дворец. И мне плевать, что с вами будет. Вам это понятно?   

«Как будто до этого вам не было плевать», — подумала Женя, но промолчала. Страх снова оказаться во власти царя был в ней куда сильнее гордости. 

Повесив кочергу обратно, Дарклинг присел на табурет, опустил руку в сапог, поднял и принялся натирать его промасленной тряпкой. Не поднимая головы, он отдал распоряжение:

— Отрапортуйте гражданке Старковой, чтоб утром была во дворе.

***

Пламя, охватившее монастырскую церковь, вырывалось из окон, поднималось по почерневшим бревенчатым стенам. Горел, горел Остафьевский монастырь.

Огонь, взмывший по деревянной крыше, взялся за шатёр, облизал алыми языками подножие купола. В чёрное беззвёздное небо валил густой, выжигающий глаза дым. От страшного жара трескались стёкла, брызгали снопы искр. 

Кони ржали и вставали на дыбы.

— Жги! Жги! Жги! — выли опричники, как дикие звери, бросали факелы к пристройкам в охватившем их бесновании.

Вскоре занялись хлев, баня и трапезная. В воздухе стояли крики, вздувалась и лопалась краска на иконах, плавилась старинная позолота. Ветер порывами разносил огонь, что щедро сеяли вокруг царские черноризцы — со смехом проходясь саблями по спинам убегавших монахов.

Горела надвратная церковь, горела изба настоятеля, горели братские избы и подножие звонницы. 

Монахи метались по двору, хватаясь за вилы и колуны. Отчаянно, в последний раз, бил в колокола обессилевший звонарь, стоявший на вершине горящей колокольни. 

— Нешто совсем Бога позабыл, Сашенька?  —  Дрогнувший голос настоятеля силился перекричать вой опричников, бой колоколов и рёв огня.

— Нет больше инока твоего, — нечеловеческим голосом прохрипел воевода Морозов. Он удерживал в одной руке поводья, а в другой сжимал саблю, усмиряя пятками вороного коня. Крыша церкви с чудовищным треском рухнула, конь попятился назад, и в чёрных, полных слёз глазах Морозова отразился взметнувшийся в ночное небо огонь. — Лютый зверь домой воротился. 

Тяжёлой рукой молодой опричник поднял саблю над головой настоятеля. Где-то за рекой заголосили петухи.

***

«Если я подарю ей свои часы, это будет достаточно доходчивым намёком?»

Гравий хрустел под сапогами черного генерала, ходящего взад-вперед по внутреннему двору Малого дворца и то и дело бросающего раздражённые взгляды на каменное крыльцо. Одетые в чёрную форму опричники у дверей на всякий случай стояли по стойке смирно. Холодный осенний ветер трепал полы застегнутого, опоясанного ремнём кожаного плаща, проходился по воротнику из волчьего меха. 

Широкая площадь, укрытая тенью Малого дворца, была окружена ровно остриженными кустами и голыми деревьями. Пожухлый газон за ночь покрылся белёсым инеем, кругом стоял туман. Утреннюю тишину нарушал лишь скрип генеральского плаща и шорох метел, которыми садовники сгоняли осенние листья. 

Наконец двери скрипнули и тяжело распахнулись.

— Явление Санкты народу! — язвительно произнёс генерал. — Вы время видели?

— Видела,  — Старкова зевала и промаргивалась, спускаясь по ступеням. —  Зачем вставать в такую рань? Лишение сна — это пытка вообще-то.

Дарклинг взглянул на неё с долей невесёлой снисходительности, как на человека, который понятия не имеет, о чём говорит.

Лет двадцать назад ныне покойный фьерданский генерал и его приятель Брум, заполучившие Дарклинга во время обмена пленными, подвешивали его к потолку цепями, чтоб он не мог уснуть. А когда его всё-таки начинало рубить, обливали ледяной водой, заставляя проснуться. С тех пор каждый приступ затяжной бессонницы Дарклинг сравнивал с этими чудными днями в гостях у коллег: голова тяжёлая, тело ломит от усталости, но что-то насильно держит в состоянии возбуждения, похожего на нервный кокаиновый приход.

Сегодня, например, Дарклингу снился крайне паршивый и чертовски подробный сон. Генерал просыпался, пил воду, ходил отлить, падал на постель и засыпал заново, а сон всё преследовал его, как будто чья-то невидимая рука держала за шиворот и заставляла смотреть.

— Кто рано встает, тому Бог подаёт, — отмахнулся Дарклинг. И не без ехидства напомнил: — Если бы вы пореже хамили мне в присутствии моих подчинённых, мне бы не пришлось вести вас на улицу, чтобы поговорить.

То ли генералу удалось достучаться до её совести, то ли она наконец осознала, что у слов бывают последствия, – но, возможно, впервые в жизни Старкова прикусила язычок. Начавшийся со скверных воспоминаний день показался Дарклингу чуточку сноснее.

— Ваша кефта ещё не готова? — Генерал оглядел девицу с ног до головы. 

Как и вчера, она была одета в серое пальто, потёртые джинсы и глупую оранжевую шапку с игрушечным рыбьим скелетом. Упрямство, с которым она отвергала всё, что ей полагалось по праву, могло бы восхитить даже фьерданских идеалистов. 

Заметив его выжидающий взгляд, она отвела глаза в сторону и как-то невнятно буркнула:

— Нет, не готова.

«В эту игру могут играть двое», — подумал генерал и, припомнив вчерашние проповеди от Санкты, пожал плечами:

— Ну раз такое дело, придётся казнить весь пошивочный цех… 

Заклинательница вздрогнула и медленно подняла голову, не веря в услышанное. Она смотрела на Дарклинга ошеломлённым взглядом, будто ждала, что он вот-вот объявит сказанное шуткой. Это стоило ему больших усилий, но генерал продолжал держать самый серьезный вид. 

— Что, блять?! 

— Не выражайтесь, — спокойно попросил он. 

Старкова замерла, постепенно краснея от гнева. Дарклинг не улыбался, однако чувствовал, как его лицо становится подозрительно довольным.

— Вы! — яростно ахнула она, не веря тому, как легко её оказалось провести. — А ещё делаете вид, типа взрослый… Я чуть инфаркт не словила. Очень смешно!

— Не менее забавно, чем ваши попытки меня надуть. Помните, что я говорил вам? Лицейские щенки – и те мозги канифолят лучше, чем вы. 

Несносная девица, не глядя на него, фыркнула. Жестом он пригласил её прогуляться вверх по площади, до садовой дорожки, ведущей в парк, и, сложив руки за спину, неспешно зашагал сам.

— Ну так и почему вы не в кефте?

— Вы сказали, мол, вы будете записаны во Вторую армию, как только мне её выдадут, — нехотя ответила Старкова.

— И вы решили избежать этой участи. — Дарклинг возвёл очи горе. — Оригинально.

Постепенно отдаляясь от дворца, они пересекли площадь и вышли на дорожку. Кожаный плащ генерала поскрипывал при ходьбе. Холодное осеннее солнце медленно разгоняло утренний сумрак. Над обнажёнными кронами садовых деревьев виднелся шпиль лицея. Ведущий к нему поворот охраняли  бронзовые статуи святых — одна из них изображала могучего плечистого бородатого кузнеца, руки которого были обмотаны тяжёлыми цепями. Другая фигура изображала облачённого в кольчугу воина с ниспадающим до постамента меховым плащом. На плече воина сидел ястреб, а чело его было увенчано шапкой Мономаха.

Дарклинг взглянул на обоих, как человек, знающий тайну, известную ему одному. По дороге он говорил:

— Вы можете ни разу в жизни не надеть кефту или переселиться жить в пещеру, куда не проникает ни один луч солнечного света, но не перестанете быть Заклинательницей Солнца. 

Конечно, Дарклинг лукавил. Он бы не позволил Старковой и шагу из дворца ступить. Для начала, первый же встречный сделает из неё живое оружие против него и его людей, а во-вторых… Девчонка была бессмертна, и этот пункт волновал Дарклинга куда больше, чем он сам того хотел.

Ничего не подозревающая Старкова, шагающая чуть поодаль,  отмахивалась:

— Все говорят, что я Заклинательница Солнца, но никто толком не объясняет, что это значит. Даже само слово «Заклинательница» дурацкое, как не знаю что. Будто я должна стоять на вершине холма и бить в бубен.

Терпеливо, как несмышлёному ребенку, Дарклинг обяснил:

— Лет пятьсот назад появились легенды о приходе Святой, а люди стали называть её Заклинательницей, потому что до этого знали о Заклинателях Теней. Иногда этим словом обозначают эфириалов, но в учебниках Малой Науки оно считается устаревшим термином. Называть же так всех гришей не стоит: природа сил, например, у субстанциалов совершенно иная.

— А Заклинатели теней били в бубен, стоя на холме? — перебила его Старкова. Дарклинг же в который раз подумал, что проклятые большевики, отменившие порку в школах, ничего не смыслили в оздоровительных и профилактических мерах воспитания. Наличие розги значительно упростило бы учебный процесс.

— Нет, — раздражённо бросил он. 

— Играли на дудочке? — Она обернулась и поиграла пальцами возле рта, как на дудке. — Ну типа как заклинатели змей?

— Да что вы так к слову привязались? — непонимающе нахмурился генерал. — Так принято называть редких эфириалов, если вы слушали, Старкова.

— А вы не любите задаваться вопросами, да? — Старкова вернула ему недавнюю язвительность. 

— Не люблю, — отрезал генерал. — В армии такое не принято.

— Оно и видно, — хмыкнула наглая девица, пнув лежащий на дороге камешек.

С широкой дорожки кривой линией уходила усыпанная листьями тропинка. Серый и бесприютный осенний лес обступил их. Вскоре меж деревьев, впереди, показалась темная изба с закрытыми ставнями.  Дарклинг задержал взгляд на её покосившемся крыльце, чувствуя, как удушье ночного кошмара снова охватывает его.

— Здесь живёт Багра Ильинична, у которой вы будете учиться, — севшим голосом произнес он. — Из всех учителей лицея она единственная знает, кто вы такая.

Усилием воли он отвернулся и решительно шагнул прочь, перекатывая привкус горечи на языке. Всякий раз, стоило ему приблизиться к обиталищу матери, его охватывало смятение. Столько лет живут бок о бок, а он всё никак не наберется смелости ступить на ее порог!

Едва возникшее благодушие испарилось, как не бывало. Неверной рукой генерал нащупал в кармане плаща портсигар. На серебряной крышке был выгравирован волк — священный фьерданский зверь — и полустёртая надпись:

«Дан Хаген 1937».

Офицерский – дешевые сигареты в таких не носят. Однако Дарклинг начал курить ещё сто лет назад, когда сигареты поставляли солдатам ящиками, вместе со спиртом, и с тех пор так и не приучил себя к элитному табаку.

Щелкнула откидная крышка зажигалки, чиркнуло ребристое колесико. Дарклинг закурил и еще пару секунд глядел рассеянным взглядом на пламя. 

— Что вообще нужно от Заклинательницы, если все со мной так носятся? — подала излишне звонкий голос Старкова.

Вообще-то список обязанностей солнечной Санкты разнился от места к месту. Эзстадцы считали, что Заклинательница должна победить черного дьявола, а в деревушках Западной Равки говорили, будто после ее явления из мира исчезнет падеж скота и смерть младенцев. Даже у его деда, если верить слухам, было свое пророчество на ее счет, однако точное его содержание так и осталось для генерала тайной. 

Дарклинг не стал нагружать Старкову этими теологическими тонкостями и перешел сразу к главному: 

— От вас ждут, что вы уничтожите Каньон. Ну знаете, такая большая некрасивая черная залу… — Дарклинг прочистил горло и отвернулся, чтобы ветер не донес до девушки сигаретный дым, — штука посреди равской карты. 

Шутки Заклинательница не оценила. Скрестив руки на груди, она без капли веселья произнесла:

— Очень смешно. Каньон тянется на две тысячи триста… пятьдесят пять километров от фьерданской тайги. Пересекает крибирскую равнину, и хуярит, простите, до сиркузойских холмов. В самом широком месте от одного берега до другого — пять сотен километров. Его общая площадь способна покрыть все керчийские острова и еще останется на малый эзстадский.

— Вы полны сюрпризов, — ответил генерал, снова взглянув на Старкову, но на этот раз удивлённо.

— Я на картографа училась так-то. География была в списке экзаменов для поступления. Между прочим, я сдала её на 90 баллов и без всяких репетиторов! И, чесслово, вообще не представляю, как можно убрать Тенистый, блин, Каньон! Встать и фонарики ладошками поделать? Солнечных зайчиков попускать? Миссия невыполнима, блин.

На чуть побледневшем лице Заклинательницы генералу показалась тень глубинного страха — то ли вспомнила что, то ли воображение разыгралось.

Как ни странно, Дарклинг полностью разделял её скепсис. На своём веку он слышал много идей, одна другой нелепее, как уничтожить Тенистый Каньон. 

Сначала находились фанатики, которые верили, что если пройти сквозь долину теней крестным ходом с молитвой, то тьма рассеется по воле Господа. Стоит ли говорить, что, как только эти блаженные толпы входили в Каньон, то исчезли там навсегда? Затем люди думали, что можно войти в Каньон с пушками, предлагали распылить хлор, чтобы убить всех волькр. Когда изобрели танки, казалось, что вот оно, решение: въехать на бронированных чудищах и передавить гусеницами все, что шевелится. Стоило открыть мирный атом, как посыпались предложения послать несколько бомбардировщиков и сбросить в Каньон десятки ядерных бомб. 

В прошлом веке проекты сыпались один за другим. Для фабрикаторов уничтожение Каньона стало чем-то вроде изобретения вечного двигателя. Мы же построили транскрибирскую магистраль и пустили через Каньон бронированные поезда, так что нам этот теневой закуток не помеха. Давайте, рабочие, соберемся и засыплем теневую стену землёй, чтобы вырастить на ее месте горы!

Ничто из перечисленного не было технически невозможным, но Дарклинг все равно не разделял этого энтузиазма: во-первых, он был уверен, что Каньон может быть полезен, как всякая в хозяйстве вещь, если найти ей должное применение. А во-вторых, все эти безумные проекты стоили в перспективе таких же безумных денег при результате, который никто не мог гарантировать.

За всю историю грёбаного мира был лишь один до недавних пор гипотетический человек, способный в перспективе справиться с Каньоном. Не забросать волькр бомбами или перетравить хлором. Эта ожившая легенда откровенно не понимала (и не желала понимать) собственную значимость. И ему, видит дьявол, предстояло тащить её за шкирку, как брыкающуюся уличную кошку.

— Для начала научитесь пользоваться своей силой, — Дарклинг выдохнул последнюю струю дыма, покручивая в руках тлеющий окурок. — По этой части у вас будет целых два инструктора, один лучше другого. Избушку Багры Ильиничны вы уже видели. С ней самой познакомитесь завтра.

— А второй кто?

— Я, — просто ответил генерал и, заметив выражение лица Старковой, добавил: — Только не падайте в обморок от счастья. 

По её глазам было видно всё, что она об этом думает, и цензурного в этих мыслях было мало. 

— Опции отказаться, как обычно, мне не предоставят, — нарочито шумно вздохнула девчонка.

— Нет. 

Несмотря на долю иронии в его тоне, Дарклинг был честен настолько, насколько мог себе позволить. 

Старкова в шапке с рыбкой, угрюмо кивнув, присела на примятую пожухлую траву, усыпанную влажными опавшими листьями, и подняла один листок. Кленовый, ярко–красный. Она вертела его в пальцах, и оттого он стал походить на огонек. Вдруг генерал, впервые за всё их знакомство, отчетливо осознал, насколько она в сущности своей ребёнок. Откинув полы кожаного плаща, он присел рядом и посмотрел в ее потускневшее лицо. 

— Некоторые, как мы с вами, рождаются без права выбора, — негромко произнес он. — У нас есть сила, и за ней следуют люди, которые верят в нас. Это большая ответственность, и выносить её тяжело, однако таков наш долг. Мы не имеем права отказаться, потому что иначе на нашей совести будут тысячи жизней, которых мы не спасли, тысячи людей, утративших надежду. Будут рабы, будут узники, запертые в лабораториях, будут торговцы органами, будут дрюскели, готовые вырезать всех — от детей до стариков — просто за то, что они гриши. 

Старкова молча кивнула, разглядывая лист. Дарклинг вздохнул и, испытав на миг чувство, смутно похожее на сожаление, протянул ей руку:

— Если это вас утешит, вы не будете одиноки. 

— Да ну? — неожиданно и зло вскинулась она. — Среди гришей, которые смотрят на меня, как на чужачку? С уникальной суперсилой, которую никто даже понять не сможет, в том числе я сама?  Чудачка-сиротка из Керамзина в лакшери-хате с царями и сыновьями министров, как в грёбаном телешоу?

— Не сквернословьте, — снова поморщился генерал, и возникшее было сочувствие испарилось, как не бывало. — Поверьте, Старкова, я понимаю, что вы чувствуете.

— Нет, не понимаете, — отрезала она.

В ее взгляде ясно читалось, что Дарклинга она причисляет к той же категории, что и всех обеспеченных, оторванных от реальности богатеев в мире, и это вызвало в нём злость. Протянутая им ладонь превратилась в кулак.

— Послушайте, я не вылез из матери с манифестом, дворцом и личной армией, — произнес он, высекая каждое слово, как искру из камня. — И я от всей души желаю вам никогда не узнать того, через что я прошёл, чтобы осознать всё то, что говорю вам сейчас. Хотите считать себя трагически непонятой личностью в чужом обществе — ваше право. Но откройте глаза, Алина Старкова, когда в следующий раз посетите лицей. Возможно, вы обнаружите, что Заклинателей Теней там тоже не особенно много.

Некоторое время они оба сверлили друг друга упрямыми взглядами. Затем Старкова нехотя отвела глаза и подняла с травы еще несколько кленовых листьев. 

 — Почему вас так мало?

— Плохо размножаемся.

Старкова фыркнула носом, и витавшая в воздухе взаимная неприязнь поутихла. Дарклинг тоже подхватил с земли лист и покрутил в руке, пытаясь понять, зачем они ей понадобились. Подул ветер, раскачивая кроны деревьев над их головами. 

Глядя на то, как девчонка ползает, роясь в траве и собирая листья, Дарклинг пытался представить, что будет делать. Не в следующие несколько часов, где у него по расписанию закрытие конференции, и не в ближайшие дни, в которые ему нужно будет прийти с Литславой к окончательным взаимным договорённостям. Его вопрос не имел ничего общего с вереницей рабочих графиков, таблиц и отчётов.

Сотни лет прошли с тех пор, как один монастырский мальчишка верил в то, что Заклинательница Солнца предназначена ему самим Богом. Думал об этом юный дурак Сашка Морозов, этой мыслью был фанатично болен жестокий пан Воронецкий, а сейчас это ставило в тупик генерала Дарклинга. Уставшего, постаревшего и не желающего ничего, кроме покоя, человека, в душе которого не осталось места для коринфских мудростей апостола Павла — ни веры, ни надежды, ни любви.

Но об этих отголосках давно угасших бурь Старкова не подозревала. 

— Погодите, ща! Я мигом!

Пока генерал размышлял о бренном, она облазила все кусты, изгваздала колени, расцарапала руки  ветками, но с блестящими глазами собрала букет из огромных, ярких кленовых листьев — последних в этом году. Чёрт знает почему, но этот нелепый вид заставил Дарклинга вырваться из трясины размышлений и даже чуть повеселеть.

«Морда в листьях, в жопе ветка — так работает разведка».

— В баню собрались? — поинтересовался генерал, поднимаясь на ноги.

— Не-а. Венок сделаю, или гербарий. — Она встала следом, отряхивая колени. — Не придумала ещё.

Повинуясь странному порыву, Дарклинг протянул руку и, пока она не видела, снял с её шапки веточку.  

— Понятно, — с оттенком ехидства ответил он, отбрасывая веточку. — Надеюсь, хотя бы щебёнку вы оставите на дороге, а то она денег стоит.

— Вы ужасно скучный человек. — Старкова выпрямилась, одёрнула пальто и посмотрела на него с видом врача, ставящего диагноз. — Неужели вы никогда ничего не собирали? Ну не знаю там, фотки плачущих детей? 

На миг генерал ощутил искушение рассказать ей про то, что имеет привычку собирать трофеи с тел убитых им врагов, но, поразмыслив, решил, что Алина Старкова слишком… нормальна для этого знания. Как она там говорила? Нельзя бить людей? Думает ли она о том, что фьерданцы, которые рвались порешить её в лесу несколько дней назад, мертвы? Глядя в её необремененное заботами лицо, Дарклинг откровенно в этом сомневался.

«Видит Бог, молодость — это лучшее украшение, — философски подумал Дарклинг. — Для всего, кроме извилин».

Пока его тревожило всё — от погоды до того, что фьерданская канцлерша ела на завтрак, — Алине Старковой, кажется, вовсе было чуждо понятие тревоги.

— Кое-что у меня действительно есть, — он встретил её взгляд, и уголок его губ дернулся сам собой. — Но о таких вещах с юной девицей говорить не положено. Иначе она будет плохо спать по ночам и не сможет делать уроки. 

Всю обратную дорогу Старкова не умолкала. Вероятно, чтобы поговорить, ей и собеседник был не нужен. Говорила она про то, что нужно высушить листья и где-то раздобыть альбом. Или всё-таки лучше сделать венок? На Хэллоуин?

— Боюсь, он не доживет до Дня всех Святых, — скептически заметил Дарклинг, прерывая этот полёт мыслей. — Рассыплется. 

Старкова покосилась на него слегка удивлённо. Похоже, она была уверена, что генерал её не слушает. Или просто не привыкла к тому, чтобы её словам придавали значение.

Постепенно усыпанная листьями тропа снова превратилась в ухоженную широкую дорожку. Увидев за поворотом  скамейку, Заклинательница устремилась к ней, прижимая к себе листья. Дарклинг недовольно глянул на наручные часы: прогулка слегка затягивалась.

— Можно было и выбросить. Не обязательно организовывать выставку.

—  Для вас это просто мусор, —  вздохнула Алина, раскладывая листья на скамейке, — а я никогда не видела такие огромные, только на картинках. У вас замечательный лес, господин генерал. 

К удивлению Дарклинга, в этом обращении было только одно сплошное почтение и ни капли дерзости. Однако что-то, раньше неуловимо-открытое, на сей раз спряталось в юной Святой, когда она сосредоточенно, но как бы сквозь него, посмотрела на министра. Он стоял напротив скамейки, выпрямившись и убрав руки за спину.

— Жаль. Ну тогда я сплету себе венок, глупый и непрактичный. Он засохнет через пару дней. Но пока я его плету, я буду счастлива, а потом, хоть и ненадолго, у меня будет этот венок. 

Она на минуту замолчала, но тут же нахально фыркнула:

— Лучше уж любоваться рассыпающимся венком, чем, имея все на свете, ходить с кислой миной.

Дарклинг издал резкий лающий смешок, пробежавший эхом по пустынной холодной улице. 

— Поговорим, когда вам будет столько же лет, сколько мне сейчас.

Подул ветер. На гравиевую дорожку, окружённую облетевшими кустами и пожухлыми газонами, падал первый в этом году снег. Он оседал и тут же таял на чёрном меховом воротнике генерала, на оранжевой шапке Заклинательницы, на примятой инеем траве. В руках у Алины Старковой горел красно-жёлтый костёр кленовых листьев.