— Я хочу, чтобы ты отказался от темы своей научной работы, — говорит ему Кавех при следующей встрече.

Аль-Хайтам испытующе смотрит на него несколько секунд, но тот ничем не показывает, что шутит.

— Это мелочно даже для вас. Моя работа не содержит критических ошибок.

Кавех выглядит несколько обескураженным, а потом вдруг взрывается обидой.

— Да нет же! То есть ты меня, конечно, и правда раздражаешь, но я никогда не опущусь до того, чтобы специально завалить чью-то работу, за кого ты меня держишь! — он складывает руки на груди и бубнит уже чуть менее яростно: — У меня нет претензий к твоей нынешней работе кроме того, что она скучная и банальная, и ее мог бы написать любой рядовой студент. Кому-то с твоими мозгами нужно что-то вроде этого.

Он тычет пальцем в стопку бумаг, которые аль-Хайтам принес ему десятью минутами ранее, и, может быть, это все-таки шутка?

— Это всего лишь аргументы в пользу теории, что ученого Насира Судра не существовало, — напоминает аль-Хайтам тоном, которым обычно разговаривают с душевно-больными. Кавех даже не замечает.

— Да, и это хорошие аргументы! С ними у тебя практически все готово. Ты можешь выстроить на их основе отличную базу, научная комиссия просто лопнет от злости! — эмоции на его лице меняются как калейдоскоп — только что он раздражался, но теперь выглядит таким воодушевленным и гордым, будто бы сам все придумал.

— Я не хочу вступать в конфликты.

— После того, как ты устроил тот безобразный донос, я тебе не верю, — ну вот, он снова обижается. А ведь аль-Хайтам надеялся, эта тема между ними закрыта. — Они и правда будут в ярости, но только потому, что большинство из них просто не способны выдать свежую идею. А ты — способен. Не зарывай в себе этот талант.

Кавех смотрит на него долго, непривычно серьезно и впервые за все время кажется старше.

Самую чуточку.

Аль-Хайтам хмурится, не найдя, что возразить, и уголки губ у Кавеха трогает улыбка.

— Хотя бы подумай над этим, ладно?

После обеда они встречаются с Сайно в столовой, и тот даже не припоминает аль-Хайтаму его безобразную шутку.

— Тигнари посоветовал быть к тебе снисходительней, — бесцветно поясняет он, набирая что-то в акаше. Под капюшоном толстовки его лица почти не видно. — Все-таки это у тебя впервые.

Аль-Хайтам вопросительно выгибает бровь.

— Что?

— Что? — удивленно переспрашивает Сайно, и это не иначе как план отыграться. Аль-Хайтам прикрывает глаза ладонью.

— Он посоветовал сменить мне тему работы, — вместо того, чтобы продолжать этот бессмысленный спор, говорит он, — потому что это то, чем ему нужно срочно с кем-то поделиться, иначе он, черт возьми, не выдержит и вернется в этот проклятый кабинет снова выяснять отношения.

Сайно кивает и отправляет в рот кусок пастилы.

— Возможно, он не так уж и не прав.

— Кто в здравом уме меняет тему за два месяца до конца года? Комиссия ни за что не разрешит этого сделать.

— Уже разрешила, — Сайно хмыкает, на его обычно безэмоциональном лице смотрится это устрашающе, в глазах мелькает зловещий мстительный огонек. Аль-Хайтам сжимает пальцами переносицу так сильно, что под закрытыми веками начинают плясать пятна. — Час назад профессор устроил на кафедре небольшой скандал, и ему уступили.

— Какого черта.

— Профессор Фарузан встала на его сторону.

День превращается в бесконечный сюрреалистический спектакль. Аль-Хайтам смотрит на Сайно так долго и пристально, будто ждет, что тот сейчас расколется и скажет, что все это он только что придумал. Не худшая из его шуток в конце концов.

Сайно молчит, и аль-Хайтам все-таки переспрашивает.

— Та профессор Фарузан, у которой даже я сдавал зачет дважды?

При словах «даже я» Сайно, не скрываясь, кривит презрительную физиономию.

— Ага. Но профессор Кавех ее любимчик, так что, считай, благодаря ему ты получил ее кредит доверия.

Аль-Хайтам старается выиграть время, чтобы все обдумать, так что вертит в руках стакан воды и медленно отпивает. Но срывающиеся с его губ слова все равно получаются глупыми и необдуманными:

— Возможно, он просто ее обворожил.

— О, значит, ты считаешь его обворожительным, — Сайно делает вид, что поправляет несуществующие очки, и что-то вбивает в акашу. — Очень интересно.

Где-то в этот момент аль-Хайтам понимает, что не добьется не только простого сочувствия, но и в принципе хоть какого-то достойного его внимания. Он вздыхает.

— Ты разговариваешь с Тигнари прямо сейчас?

— Разумеется. Мы делаем на вас ставки.

— И ты, само собой, не дашь мне узнать, в чем они заключаются.

Сайно кидает на него мимолетный снисходительный взгляд, закидывает в рот еще кусок пастилы и снова утыкается в акашу. Аль-Хайтам вдруг думает, что он выглядит непривычно расслабленным. Возможно, издевательства над ним и правда приносят удовольствие.

— Само собой, нет. Кто я такой, чтобы вмешиваться в естественный ход вещей. Ведь тогда это будет уже искусственный бег.

Над столом повисает тишина. Аль-Хайтам выдерживает продолжительную паузу и прочищает горло.

— Пожалуйста, скажи, что это не была шутка.

Сайно молча показывает ему средний палец.

Аль-Хайтам откладывает разговор до следующей пары и ему, на удивление, везет — когда он приходит в аудиторию, Кавех уже сидит за столом и что-то пишет. Обычно он всегда опаздывает, и возможность поговорить с ним до начала занятий выпадает примерно никогда.

— Вы же говорили, что дадите мне время подумать, а сами уже поменяли тему на кафедре, — аль-Хайтам пользуется тем, что тот слишком задумался, и нависает угрожающей тенью.

Кавех подскакивает как на пружинках, испуг на его лице сменяется гневом как в калейдоскопе, и на это, кажется, можно смотреть вечно.

— Кто учил вас так подкрадываться, студент аль-Хайтам! — он бездумно запускает пальцы в волосы, стараясь понизить голос, — в аудитории уже собираются люди, и он явно старается не привлекать внимания. Выглядит он страннее обычного, будто небрежнее. Аль-Хайтам подмечает детали как-то бездумно: мятый ворот рубашки, почти смывшиеся следы угля на пальцах — и это что, карандаш у него в пучке волос вместе с заколками? Кавех длинно выдыхает и складывает руки на груди, будто защищаясь: — Это очевидно лучшая для тебя тема, и ты не настолько глуп, чтобы этого не понимать.

— И теперь вы хотите, чтобы я написал целую работу за два месяца.

— Для нормальных людей, может, и звучит абсурдно, но я видел, что ты сдал законченный черновик профессору Сухрабу через три недели после начала занятий, — Кавех закусывает губы и вдруг выуживает что-то из бумаг со своего стола. — Вот, держи.

Аль-Хайтам несколько секунд изучает список перед собой.

— Это учебный план занятий. И кстати, у вас приложен перевод имени Хоруса в неправильном его толковании.

— Черт, это не твое, — Кавех вырывает лист у него из рук, торопливо вручает другой, и раздраженно щурится. Он много суетится и от его хаотичных движений немного рябит в глазах. — И о чем ты вообще говоришь? У имени Хоруса несколько трактований, это тебе любой школьник скажет.

На этот раз он отдает ему листок, испещренный все тем же размашистым почерком, аль-Хайтам быстро пробегает по нему взглядом. Все эти теснящиеся строки — это список рекомендаций, литературы, источников, бесконечных примечаний и советов, и даже знать не хочется, когда Кавех успел все это найти и написать.

Все еще сбитый с толку, аль-Хайтам не поднимает взгляда, когда отвечает.

— В музее Порт-Ормоса выставили кусок недавно найденного произведения, где трактование приобретает единственное значение.

— Ерунда, — он не видит, но слышит, что Кавех упирается чисто из принципа. Несколько секунд назад аль-Хайтам хотел сказать что-то вроде благодарности, но когда его слова так легкомысленно ставят под сомнение, он начинает — совсем немного — упрямиться.

— Мне казалось, вы не специализируетесь на языках.

— Это не значит, что нужно смотреть на меня свысока в этих вопросах!

— Тогда давайте проверим, — предложение вырывается раньше, чем аль-Хайтам успевает остановиться и подумать, а потом отступать становится слишком поздно. — Выставка все еще работает.

Кавех смотрит на него сердито, под глазами собираются усталые морщинки, и он должен отказаться, наверняка откажется.

— Ладно, — ворчит он. — Но если я прав, ты никогда больше не будешь комментировать ничего на моих парах.

— Значит, мне тоже придется подумать о наказании для вас, когда вы убедитесь в моей правоте.

Рядом раздается смешок, и аль-Хайтам замирает, почти примерзает ногами к полу. Он внезапно, до леденящего ужаса резко вспоминает, что в аудитории они не одни.

— Вот это я тебе завидую, — Дехья нагоняет их с Сайно в коридоре, когда пара заканчивается, и все разбредаются кто куда. Налетает, таранит плечом, не стесняясь физического контакта. Сайно делает два шага в сторону, чтобы не попасть под раздачу. — Прилюдно пригласить на свидание профессора, по которому вздыхает половина студентов, не знала, что ты настолько отчаянный.

— Это не свидание, — возражает аль-Хайтам, возможно, чуть громче, чем следовало.

— Заканчивайте флиртовать прямо на парах, и никто не будет думать, что это свидание, — бормочет Сайно, аль-Хайтам оборачивается к нему и в голове у него только: «И ты, Брут».

Хотя этот самый «Брут» первый в очереди, чтобы воткнуть ему нож под ребра.

— Мы не флиртуем, — он надеется, что голос у него звучит достаточно твердо и внушительно, чтобы ему поверили.

Дехья задумчиво вздыхает.

— Эх, а я ведь тоже была влюблена в него, когда ходила на подготовительные курсы. Он тогда как раз заканчивал последний курс, и я его видела едва ли пару раз, но он как был красавчиком, так и остался.

Аль-Хайтам косится на нее недоверчиво.

— Ужасный у тебя вкус.

— Это уж точно, — Дехья даже не спорит. — Я ведь и в тебя была влюблена.

Он позорно запинается на ровном месте и смотрит почему-то на Сайно, и в глазах у него наверняка паника и мольба о помощи. Что, черт возьми, это должно значить? Дехья его заминку будто бы даже не замечает.

— Ага, на первом курсе. У тебя, конечно, тогда еще не было всех этих мускулов, но все равно ты был такой высокий и хорошо одетый, и я подумала: «Вау, наверно, он классный». А потом ты открыл рот. Самая быстро закончившаяся влюбленность в моей жизни.

Сайно маскирует смех за кашлем, аль-Хайтам ужасно хочет провалиться сквозь землю. К счастью, Дехья замечает кого-то в конце коридора и исчезает также быстро, как и появилась.

— Ты ведь не напишешь об этом Тигнари? — он ненавидит, как в его голос предательски прокрадывается надежда, потому что нет, он не готов, Тигнари сживет его со свету, Сайно об этом знает. И Сайно — последняя сволочь на этой планете, никогда не даст ему шанса.

— Ни за что. Такое я должен рассказать ему лично.