Поместье нетронутой холодной крепостью стояло среди себе подобных на площади Верхнего Города. Ничего не изменилось. Всё то же самое: привычный узор заросших лозой и плоховато отдраенных от золы стен, окрашиваемых в золотистый цвет лучами вечернего солнца, доносившиеся откуда-то далеко с моря крики чаек и поднимавшиеся из сталелитейных кварталов Нижнего Города клубы черного едкого дыма.
Хивэл не чувствовала, что вернулась домой.
Стоило ей переступить порог, как тут же рядом материализовалась обеспокоенная служанка. Словно птичка щебетала что-то про уборку, еду и верхнюю одежду. Хрупкая суетливая девушка в своих вечных заботах, после полного бед долгого путешествия казавшихся её гномке-хозяйке чем-то далёким и совершенно не важным.
Полностью игнорируя служанку, не раздеваясь и опираясь на трость, она пошатываясь в немом молчании пересекла коридор, вошла в гостиную и направилась в сторону лестниц. Из столовой доносился сладкий аромат жаренного мяса — ох, неужели на ужин её любимый стейк с кровью? — но теперь он вызывал странную грусть по чему-то будто давно утерянному и, наоборот, полностью отбивал аппетит.
Обман. Кругом был обман.
Каждая ступенька отдавалась нотами боли в ногах, складывавшимися в зловещую беззвучную песенку, которую слышать могла лишь её невольная исполнительница. Инквизитору не с кем было делиться этим концертом. Да и не смогла бы она, даже если бы захотела этого всей своей сутью.
Дверь тихо скрипнула.
Собственная комната показалась ей абсолютно чужой. Какой-то серой и холодной, навевавшей мысли о всех тех случаях, когда Хивэл оказывалась за тюремной решёткой. Будто не здесь было её место, а где-то очень далеко.
Странно немевшими пальцами она отстегнула все сумки. Сняла и бросила плащ на стоявший неподалёку гардероб. Ссутулившись села на кровать и ещё раз окинула взглядом потускневших серых глаз царившее вокруг безмолвие. Отставила трость и закрыла глаза, вслушавшись в тоскливый шелест листьев за окном и казавшиеся далёкими голоса прохожих. А затем, словно в каком-то трансе, расстегнула застёжки на кофте и стащила её, оставшись лишь в заправленной в брюки камизе.
Наконец, шумно вздохнув, откинулась на чистое покрывало и ободранной кистью прикрыла лицо от проникавшего внутрь солнечного света.
— Приехала…
Мысли в голову лезли отвратительные. Не мудрено: почти ничего хорошего в этом её путешествии и не было. Ох, лучше лишний раз не вспоминать, хотя так и просится... Надо бы написать несколько писем, сообщить своим, что она добралась. Намного лучше, чем тонуть в собственном негативе.
Она сама не заметила, как перебралась за стол и уже сидела над пустым листом, держа перо наготове. Рука болела и плохо слушалась — как никак, а сказывался полученный месяца два назад и относительно недавно заживший открытый перелом ключицы.
Но мешало ей не это.
А что писать-то? И, главное, кому?
Может, Кассандре? Хотя, она лишь глаза закатит и фыркнет в своей привычной манере. А в ответном письме завуалированно напишет, что Хив сама во всём виновата. Если оно вообще будет: дел с восстановлением Искателей у Пентагаст сейчас выше крыши.
Гномка задумалась, потеребила висевший на шее кулон с кристаллом. Есть же ещё Дориан и связаться с ним она может в любой момент. Хоть сейчас, верно? А что, хорошая идея. Да и светло ещё, спать он вряд ли отправился.
Но сколько бы она не держала кристалл активированным, сколько бы ни повторяла имя Павуса, тот так и не ответил.
А солнце уже село.
От обиды в горле поднялся ком, а амулет полетел куда-то в сторону кровати. Кадаш развернулась обратно к столу и облокотилась локтём на столешницу, спрятав голову в ладонь. Почему он не отвечает? Вот вам и «я всегда буду на связи, подруга!»
От отчаяния хотелось рыдать.
«Успокойся! Дориан же не единственный твой друг!»
Кому ещё она может написать?
Быку? В прошлом письме он сообщал о миссии своего отряда в каких-то дебрях, так что вряд ли скоро ответит.
Блэкволлу? Инквизитор и так использовала его в этом походе направо и налево, пусть от неё передохнёт чутка. Да и перед отбытием из Ферелдена они уже виделись.
Каллену? То же, что и у Блэкволла. Махал ей с пирса с Ренье на пару.
Лелиане? Ушлая лисица и так всё знает, а ответ от неё будет сочиться лестным язвительством, как и всегда.
Жозефине? По уши в делах с этим своим монтильешным флотом и семейными дрязгами. Только инквизиторского нытья ей не хватало.
Коулу? А он читать и писать-то умеет?
Сэре? Упаси Создатель…
А если Варрику? Не, он же буквально живёт через пару кварталов! Наверняка завтра припрётся сюда с ящиком эля, а значит, они и так обсудят всё на словах.
Вдох. Выдох.
«Напишу всем.»
Вскоре пол вокруг стола наполнился смятыми комьями исписанной отвратнейшим почерком бумаги. Слова не шли, казались сухими и неспособными выразить то, что она чувствует и хочет сказать, а листы ощущались слишком маленькими, недостаточными, чтобы вместить в себя хоть что-то стоящее. И тогда она в гневе на саму себя сминала их и начинала строчить заново.
Неизвестно, сколько прошло часов, когда запас пергамента закончился, а чернил осталось совсем на донышке.
Она замерла над последним оставшимся листом.
Правая рука практически полностью онемела. Спина и глаза болели. Голова словно металлом налилась.
Вот-вот должна была грянуть глубокая ночь.
«Я больше так не могу.»
Сама не заметила, как вывела эти слова ровно посередине крупными и ещё более кривыми, чем обычно, буквами. Перо в руках дрогнуло, и чёрные кляксы скверными разводами пожрали конец предложения.
А вслед им появилось ещё несколько пятен. Не от чернил.
В глазах помутнело. Она одним движением смела со стола всё, кроме удачно оказавшегося вне досягаемости подсвечника, и резко поднялась, опрокинув стул. Бросила взгляд на пол и с беззвучным садизмом принялась в ярости давить ногами смятые комья бумажек.
Слова не значат ничего! Никогда не значили!
Дверь тихо скрипнула, приоткрывшись, и в узеньком проёме показались перепуганные глаза служанки.
— П-простите! — испуганно пискнула она, заставив Хивэл остановить буйство и повернуть голову в её сторону, — М-ми… миледи, у вас всё х-хоро…
— Писала письма, не заметила, как задремала, — она старалась говорить спокойно, да только охрипший сдавленный голос выдавал Инквизитора с головой, но гномке было всё равно, — сползла, упала на пол.
— Вы… д-давили бумагу. Очень г-гневно давили.
— Да из-за тени от свечки дурацкой показалось, что жирного паука увидела. Вот и психанула.
— Ох, простите, я сейчас же всё уберу!
— Не нужно. Я сама, — Кадаш поставила стул на место и принялась активно переносить упавшие вещи с пола обратно на стол.
— Но…
— Ты хорошо поработала, присматривая за поместьем, пока меня не было, Сифа, — она как бы невзначай пнула один из валявшихся комков и попыталась улыбнуться, но вышло криво. — Так что заслужила отдых. Выспись сегодня.
Сифа посмотрела на неё с каким-то сочувствующим укором. Было ли дело в том, что прибывшая после долго отсутствия хозяйка пропустила старательно приготовленный ужин? Или в чём-то другом?
— Иди спать, я уберу, — Инквизитор старалась звучать как можно теплее, но что-то заставило её речь дрогнуть.
«Не уходи.»
Служанка послушно закрыла дверь. В коридоре раздались удалявшиеся шаги.
«Вернись!»
Молча собрав бумажки в корзину для мусора, Хив поставила ту под стол. Посмотрела на реденькие брызги чернил на ковре и тяжело выдохнула.
«Похожи на кровь.»
Погасив свечу, Кадаш стащила с себя почти всю одежду и, оставшись в одних трусах, с головой забралась под одеяло, оказавшись наедине с воцарившейся вокруг мёртвой тишиной. От свежей постели до тошнотворного приятно пахло чем-то вкусным, но она не могла понять, чем именно. Голова была тяжёлой, мозг словно давил на глаза, из-за чего те болели, будто по ним ударил яркий свет. Хив закрыла их, отправляя сознание куда-то в глубины разума. Источник Скорби безмятежно спал. Внутренний гнев тоже. И Инквизитор попыталась последовать их примеру.
Не получилось. Собственные мысли не давали заснуть, гудя в голове, словно разбуженный осиный улей.
Мысли о том, что ею игрались, исписывали своим мнением и в итоге, получив желаемое, просто смяли да выкинули в мусорную корзину.
Мысли о том, что отныне и навек она заперта в невидимой клетке, откуда ничего не сможет сделать с нависшей над миром угрозой.
Мысли о том, что она как сегодняшний ужин: окровавленный кусок мяса, который оставили в одиночестве на столе — сушиться, остывать и терять вкус.
Мысли о том, что надо с этим всем что-то делать, но в действительности Кадаш не знала, что именно.
Её громкая песня давно отзвучала и теперь была лишь жалким эхом самой себя.
Не сразу до гномки дошло, что она ногтями до крови разодрала обожённое Якорем левое плечо.
Она резко села и потянулась к спрятанной под подушкой снятой ранее камизе. Лучше пусть кровью пропитается одежда, которую и так будут днём стирать, чем чистенькое постельное. Убедившись, что всё надежно закрыто, Хив собиралась уже лечь обратно, но в тот момент её взгляд ткнулся в лежавший совсем рядом на полу амулет для связи с Дорианом.
Надо попробовать ещё раз.
Из кристалла полился слабый свет. И она безразлично смотрела на него ощущаемо раскрасневшимися глазами. Без цели. Без ожидания ответа. Просто так. Словно утративший способность летать мотылёк.
— А? Это ты там, Хив? — неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем раздалась знакомая и крайне заспанная мужская речь. — У тебя что-то случилось или ты просто соскучилась по моему, — он явно зевнул, — бархатистому голосу?
Странное чувство тоски изнутри тошнотой надавило на грудную клетку и заставило поджать замерзшие нывшие больные ноги под одновременно душным и в то же время совсем не гревшим одеялом. Ей вдруг начало казаться, что кровать стала несоразмерно огромной и жёсткой, а свет из кристалла слишком слепившим.
— Не, ничего, я… я просто…
И Хивэл сдалась и тихо заплакала, вцепившись в ярко сиявший амулет, словно в том был весь смысл её жизни.