Сентябрь наступил как-то слишком быстро. Гарри толком не успел понять, как же так вышло: время, проведённое с Северусом в Мунго, казалось таким близким и одновременно таким далёким, будто его проживал вовсе не он, а кто-то другой, чьи воспоминания Гарри ненароком подглядел в омуте памяти. Не говоря уже о событиях всего прошедшего года, которые он тщательно старался забыть.
И вот, после всего пройденного, после всего пережитого и страшного, Гарри снова сидел за огромным гриффиндорским столом, вполуха слушая очередную песнь Распределяющей Шляпы (всё об одном и том же, но разными словами, хотя в этом году она пела о «храброй Битве и полёгших в бою добрых людях»). Рядом сидели Гермиона и Джинни, но взгляд всё равно по привычке пытался найти Рона. Уйдёт какое-то время на то, чтобы привыкнуть к его отсутствию, но ведь в целом, если закрыть глаза на многие вещи, то всё как будто осталось прежним: первогодки толпились в центре зала, по большей части тихие и немного напуганные, старшекурсники сидели со скучающим видом в ожидании праздничного ужина. Разве что Шляпа изрядно обтрепалась за прошедший год, но всё равно продолжала выглядеть… молодцом? Можно ли назвать так магический артефакт? «Почему нет?» — решил Гарри.
Гарри сидел за столом и смотрел на преподавательский состав. Как странно видеть Северуса в центре, как странно не находить глазами Дамблдора — единственное яркое пятно, выделяющееся на фоне остальных своими странными весёлыми мантиями порой совершенно шокирующих расцветок. Вместо него теперь Северус — чёрный острый силуэт, будто копьё, делящее преподавательский стол на две равные части.
Весь процесс распределения Северус сопровождал ровным, монотонным взглядом. Его тёмные глаза следили за первогодками, вероятно, уже анализируя, кто из детей принесёт много неприятностей, а кто выглядит способным. Иногда эти качества спорили между собой — на оценку таких детей могли уйти недели работы с ними.
После каждого распределения зал трещал аплодисментами, и Гарри смотрел, как Северус, сухо и устало, хлопает вместе со всем педагогическим составом. Когда последняя девочка спрыгнула с табуретки и под сдержанные возгласы когтевранцев побежала к своим, Северус поднялся с кресла. Он медленно прошёл к стойке в центре и поднял вверх правую руку. Последние рудименты радости тут же стихи — настала идеальная тишина.
— Добрый вечер. Рад приветствовать новоприбывших студентов. Минувший май повлёк за собой трагические последствия, которые отразились не только на нас самих, но также и на физическом облике замка. Вы, должно быть, уже обратили внимание на Стену Памяти. Если кто-то из вас не найдёт на ней своего знакомого или родственника, сражавшегося на светлой стороне, прошу сообщить об этом мне или вашему декану. Помимо этого, отстроено несколько новых сооружений, но об этом вам подробно расскажут ваши старосты, собрание для которых состоится сегодня после ужина в моём кабинете. Говоря о деканах, хочу сказать, что курировать Слизерин продолжит профессор Слизнорт.
Северус замолчал, давая время вновь зажечься аплодисментам. Слизнорт встал со своего преподавательского места, задев краем тёмно-синего пиджака пару тарелок и едва не опрокинув стакан. Он покивал и улыбнулся, усаживаясь обратно. Жидкие хлопки стихли.
— Хочу напомнить, что нахождение студентов после отбоя вне своих комнат строго запрещено. Педагогический патруль, вместе с мистером Филчем и старостами, продолжит действовать и в этом году. Променады по Запретному лесу запрещены в любое время суток, если вам дорога ваша жизнь. Да начнётся праздничный ужин.
Гарри фыркнул: последнюю фразу Северус явно сказал с сарказмом. Дамблдор, будь он жив, растянул бы свою речь, сделав её длиннее в два-три раза, но Северус никогда не отличался особой словоохотливостью. Он покинул пьедестал и занял своё место в центре стола. Они с Гарри коротко переглянулись и принялись за ужин.
Как странно смотреть на Северуса и думать, что ещё этим утром они проснулись в одной постели, вместе совершали все утренние процедуры, одевались, стоя у одного и того же зеркала (Гарри лицом к нему, Северус спиной), а теперь снова нужно делать вид, что пусть они уже и не враги друг другу, но и не что-то большее. Северус справится со своей ролью: он взрослый и опытный мужчина, Гарри больше переживал за своё поведение.
Кусок в горло не лез. Как теперь всё будет? Можно ли будет зайти сегодня к Северусу после отбоя или уже нет? Всё же ничто не осталось прежним, и почему-то раньше, на шестом курсе, Гарри не ловил себя на мысли: как странно смотреть на Северуса и при всех держать с ним дистанцию. Скорее всего, из-за того, что тогда они ещё не стёрли до конца границы между друг другом: всё страховались, оставляли транзитные полосы, в которые, при необходимости, можно будет нырнуть. А теперь этих полос нет: Гарри абсолютно открыт для Северуса, и пусть Северус по-прежнему заметно уступает в откровенности, они всё-таки стали гораздо ближе, чем были два года назад.
∞ † ∞
После собрания старост и деканов факультетов Северус остался в кабинете совершенно один. День выдался не из лёгких, но они с Гарри не зря так усиленно работали весь август: к учебному году школа полностью готова. Расписания выданы, и уже завтра первой парой у седьмого курса защита от тёмных искусств. Есть ли Гарри смысл посещать эти пары? В любом случае ему придётся.
Только оставшись в одиночестве Северус понял, что всё это время практически не дышал от боли: втягивал воздух крохотными поверхностными глотками и сидел в напряжении. Ноги ныли беспощадно, будто опущенные в кипящий свинец, тяжёлые и откликающиеся на каждое крохотное движение геометрическими цветными вспышками перед глазами. Сердце прыгало в груди как сумасшедшее, хотелось взять его рукой и сжать покрепче, чтобы успокоить бешеный ритм. Это снова произошло, как происходило несколько раз за неделю с тех пор, как Северус покинул больницу.
Все те разы с приступами Северус переживал на сильном обезболивающем, потому что рядом почти всегда находился Гарри, и ему вовсе не обязательно знать, что всё обстоит несколько хуже, чем он себе представляет. Пусть продолжает и дальше жить надеждой, пока у них ещё есть на это время. Теперь же, когда Гарри рядом нет, Северус чувствует облегчение (ему не нужно срочно искать зелье, не нужно сдерживать свою боль и прилагать титанические усилия, чтобы делать вид, будто всё хорошо) и одновременно стыд за эти чувства, потому что в то время, как Гарри доверился ему полностью в каждом аспекте своей жизни, он до сих пор продолжает скрывать от него многие (очень важные) моменты.
Каждый приступ сопровождают примерно одни и те же ощущения: вся жизненная сила медленно стекает вниз, скапливается в стопах и выше, преобразовываясь в боль. Слабость, давящая на плечи и спину, в эти моменты является меньшим из зол. Северус тянется ко внутреннему карману мантии, где теперь постоянно носит небольшой флакон с нужным зельем. Он откупоривает его и делает один маленький глоток, после которого проходит три мучительно долгих минуты наедине с гремящей в крови болью, перед тем, как приятное онемение охватывает всё его тело, начиная постепенно снимать все симптомы. Онемение маскирует эти тончайшие шипы в ногах, они всё ещё там, но ощущаются более приглушённо, позволяют делать нормальные глубокие вдохи и более-менее уверенные шаги. Позволяют разжать побелевшие пальцы, сведённые судорогой.
Вчера Гарри наконец задал вопрос, который рано или поздно (и Северус это знал) должен был прозвучать, но Северус предпочёл замять его, пообещав подумать, а думать было не над чем: что он мог дать молодому Гарри? Он, разваливающийся на атомы от боли несколько раз в неделю, почти каждый день пребывающий в состоянии лёгкой слабости, когда начинает слегка кружиться голова и падать давление? Разве он не хотел того же? Не хотел стать кем-то совершенно особенным для Гарри ещё и в постели? Но его собственный опыт в сексе едва ли перевешивал опыт Гарри, и признаться в этом не только себе, но и, главным образом, самому Гарри, оказалось стыдно и совсем не легко.
Боль постепенно стихала, с каждой вечной минутой волны её становились всё меньше и реже, ум прояснялся.
Гарри не из тех людей, кто может высмеять или поставить нарочно в неловкое положение. И если он хочет этого, то Северус должен ему это дать хотя бы из-за всеобъемлющего чувства любви. А если повезёт и выдастся несколько дней без приступов и слабости, то это станет настоящим знаком, призывающим к действию.
∞ † ∞
Северус ещё раз осмотрел старый потрёпанный шкаф с боггартом, стоящий в середине классной комнаты. До следующей пары оставалось полчаса, и он как раз успевал отлевитировать все парты к боковым стенам, чтобы они не мешали в процессе отработки заклинания. Встав спиной к двери, Северус по одной начал перемещать парты, начиная с правого ряда.
В дверь постучали и тут же, не дождавшись ответа, скользнули внутрь. Северус повернул голову и увидел у входа в класс Гарри. Он осмотрел классную комнату и улыбнулся:
— Доброе утро, Северус.
— Что-то случилось?
— Нет, просто выдалась свободная минутка, и я решил забежать к тебе. Давай помогу с партами.
Гарри встал рядом с Северусом, взяв на себя левый ряд. Первая парта тут же поднялась в воздух и осторожно опустилась у самой стены, и всё это в полной тишине.
— Невербальная магия, мистер Поттер? Похвально, — Северус позволил себе короткую улыбку. Именно он в своё время научил Гарри азам этой магии, заставляя совершенствоваться.
— Ну, знаете, у меня был лучший преподаватель, профессор, — Гарри улыбнулся в ответ.
— И тем не менее, это не значит, что ты можешь прогуливать пары. Я знаю твоё расписание, Гарри, хотя бы потому, что был одним из тех, кто составлял и утверждал его.
Гарри постарался сделать виноватый вид (получилось у него не ахти) и, продолжая левитировать парты, произнёс:
— Ладно, ты прав, я не могу прогуливать пары, но я честно отпросился у профессора Стебль и занесу ей эссе на неделе. Мне кажется, нам с Гермионой в принципе нет смысла ходить на некоторые из этих предметов.
— Ну, что касается мисс Грейнджер, то вполне вероятно так оно и есть, — Северус усмехнулся. — И тем не менее она продолжает посещать все занятия, тебе же до её уровня знаний ещё далеко. Не думай, что кто-то из экзаменационной комиссии сделает поблажку только потому, что ты национальный герой и всеобщий любимец.
— Ну спасибо, сэр, — Гарри фыркнул. Он понимал, что Северус абсолютно прав, но после всего произошедшего у него никак не получалось вновь заставить себя сидеть за партами с пергаментными свитками, макать перо в чернильницу (хотя, признаться, тысячу раз предпочёл бы тетради и шариковые ручки, но почему-то, как и все, продолжал мучиться и отдавать дань бесполезной традиции) и слушать профессоров.
Войти обратно в учебную колею не получалось, и все преподаватели (кроме, конечно, Северуса) уже ничего от него не требовали, так некстати спуская ему с рук все вольности и небольшие прегрешения. Даже строгая и справедливая Макгонагалл теплела и прощала ему неявку, потому что Гарри уже давно продемонстрировал свои практические умения, и во многом первые две недели учёбы свелись к тому, что бо́льшую часть времени приходилось учиться в библиотеке, обнимаясь с книгами и пергаментами.
Часто Гарри засиживался с домашним заданием в кабинете у Северуса, и в такие моменты тишина нарушалась только шорохом страниц и скрипом пера, выводящего на бумаге буквы.
— Мне всё это тяжело даётся, — вдруг сознаётся Гарри. — Не потому, что я разленился, или не хочу учиться. Я ведь понимаю, что мне в конце года сдавать экзамены, что это серьёзно, и после школы я всё ещё хочу поступить в аврорскую академию, но у меня голова совсем другим забита, понимаешь? — Гарри левитирует последнюю парту и поворачивается лицом к Северусу, который, закончив с партами, решил сдвинуть шкаф с боггартом чуть ближе к центру.
— Я понимаю, Гарри. Но тебе нужно собраться и закончить этот год. Я не могу контролировать твоё посещение, ты уже взрослый, чтобы ходить за тобой по пятам, как я делал это на первом курсе. Но не накапливай хвостов, не создавай себе лишних проблем. Если хочешь, я помогу составить для тебя учебный органайзер, но это не значит, что я разрешаю тебе, как остальные профессора, пропускать занятия.
— Гермиона уже составила мне органайзер, — смеётся Гарри. — И ты бы его видел: по её мнению, я должен проводить в библиотеке каждый день не менее пяти часов!
— Весьма неплохое предложение, — хмыкает Северус. — Может, хоть так ты станешь умнее.
Гарри смотрит на своего (больше чем) профессора и улыбается. Его тянет вперёд, оставить на этих тонких губах поцелуй, но из-за тяжёлых, наглухо закрытых дверей уже разносится гул ученических голосов, и он понимает, что им нельзя рисковать. Вместо этого Гарри предлагает Северусу помощь в проведении урока, и тот соглашается.
Третий курс и боггарт, Гриффиндор-Слизерин, всё это как будто возвращает Гарри на пять лет назад, когда на месте Северуса стоял тогда ещё живой Люпин, и ученики с восторгом ловили каждое его слово. Теперь же, когда звенит колокол и в класс вливается бурный поток студентов, Гарри ясно видит, что многие из студентов посматривают на Северуса с опаской. Даже слизеринцы, лояльность к которым Северус сохранил и после того, как оставил пост декана, глядели на своего преподавателя с уважением и каким-то затаённым страхом.
Поэтому, когда многие гриффиндорцы увидели в классе Гарри и начали возбуждённо перешёптываться, Гарри понял: не имеет значения, какую дисциплину преподаёт Северус: дети, по большому счёту, всё равно будут его сторониться, потому что для них профессор Снейп — самый требовательный и жёсткий преподаватель, самый придирчивый и, что уж там, жуткий человек. Это осознание вызывает улыбку.
Гарри смотрит, как изящно и плавно кисть Северуса с зажатой в ней палочкой рассекает воздух, как она взметается вверх и замирает на самом пике, застряв кончиком в плотном воздухе. Он видит, как тонкие губы чётко и ровно произносят заклинание, как студенты, будто мышата, загипнотизированные питоном, повторяют за ним все действия столько раз, пока результат не покажется Северусу удовлетворительным.
А после Северус выстраивает ребят в очередь и отпирает ящик, зорко следя за тем, чтобы самому не оказаться перед боггартом.