— Рин, мы ведь только что закончили, — усмехнулся Аято в мои губы.

— Кончили, ты хотел сказать, — парень в ответ рассмеялся. — Ты сам виноват, потому что спал слишком долго. Я соскучилась.

Мы не успели ни одеться, ни принять душ. По правде говоря, мы вчера уснули раздетыми и абсолютно вымотанными. Сколько бы мы ни занимались сексом, мне всегда было мало. Чем больше времени мы проводили в постели, тем больше мне хотелось.

А еще жутко хотелось обниматься, прижиматься щекой к теплому лицу, целовать, невзирая на соленые капли, подсыхающие на вспотевшем лбу после предыдущего захода. И, естественно, все эти нежности перетекали в новые прелюдии. Такое происходило все чаще с тех пор, как в моем кармане поселилась вторая связка его ключей, а Синобу даже перестала названивать по вечерам: теперь мое отсутствие дома ночью — в порядке вещей.

Я перекинула ногу через его бедро, прижала к себе ближе. Аято что-то неразборчиво промычал в поцелуй. Мужские руки исследовали мое обнаженное тело, кончиками пальцев перебирали по коже, по всем изгибам: от ягодиц до живота, до ребер, до ключиц… Замерли на скулах, чтобы углубить поцелуй. Я покорно поддавалась любому прикосновению, растворяясь в чувственных ласках.

Наконец, я запустила пальцы в голубоватую шевелюру, прихватила пряди, оттянула. Аято откинул голову, открывая мне доступ к шее — очевидно, я переборщила ночью, судя по густеющим красным пятнам на белоснежной коже. Кончик языка влажно проскользил по горлу, по бьющейся артерии, нащупывая ускоряющийся от возбуждения пульс. Он стал еще быстрее, когда язык обвел ушную раковину и на мгновение проник внутрь. Хриплый стон пронзил низ живота новой волной желания. Обхватив рукой твердый, подрагивающий член, я провела большим пальцем по головке — горячо, вязко, влажно, даже чересчур. Я рвано выдохнула прямо над его ухом и довольно улыбнулась, когда плоть под моей ладонью дернулась вновь.

— Тебе мало, да? Хочешь снова в меня войти?

Короткие ногти вонзились в мою кожу; Аято зажмурился, не в силах справиться с самим собой. Я медленно повела рукой по длине, размазывая тягучую, теплую смазку.

— Хочешь сделать это быстро? Схватить меня за волосы и оттрахать так, чтобы дрожали ноги?

Он закусил губу. Грудь стала вздыматься быстрее, но он терпел.

Я наклонилась вплотную к его уху, зашептала:

— Или мне продолжать? Медленно, поддразнивая, ласкать твой член и останавливаться каждый раз, когда ты захочешь кончить?

Он вскинул бедра, толкнувшись в мою ладонь. Его веки приподнялись, обнажая потемневшую радужку и увеличенные зрачки — он будто под кайфом.

— Ты… сверху, — запинаясь, выговорил он, и я тут же оказалась верхом на его бедрах.

Я и сама была на грани от своих же собственных разговоров — это вышло мне боком. По бедрам потекло, закапало на простыни между чуть разведенных ног Аято. Я опустилась на его член, желая поиспытывать его терпение еще немного. Интересно, как скоро ему сорвет крышу?

Плоть, горячая и влажная, прижалась к моему клитору. Я выдохнула, двигая бедрами и потираясь о нее промежностью — между складками настолько влажно, что даже слышно. Аято стиснул меня крепче, пальцы до боли впились в мою спину. Надеюсь, он не надумает кончить раньше, чем окажется…

Внутри. Мы оба застыли, чтобы прочувствовать этот момент. Мышцы таза непроизвольно сжались, Аято прогнулся до хруста в позвонках, проникая еще глубже. Я запрокинула голову, неспеша поднялась, растягивая удовольствие. Без презерватива все ощущается острее: в какой-то момент мне просто надоело отправлять его в аптеку посреди ночи, потому что мы тратили их так много, что даже с запасом покупать было бессмысленно. Так что теперь я на таблетках, еще и со справкой — Аято настоял на том, чтобы мы оба сдали всевозможные анализы. Раньше я думала, что отношения укрепляют качественное времяпровождение, подарки и объятия, теперь я поняла — ничто не делает это лучше, чем совместные походы по врачам.

Резкое движение парня вырвало меня из размышлений: терпение все-таки дало трещину. Я вскрикнула, стиснула зубы, заскребла ногтями по простыням. Это было предупреждение: Аято хотел, чтобы я двигалась быстрее, иначе — будет несдержанно и грубо. Я покорилась. Толчки ускорились. Мои надсадные, прерывистые стоны становились все громче, путались с его хриплыми выдохами. С каждым новым движением наши лица приближались, пока в конце концов губы не сомкнулись в очередном поцелуе, кусачем и нетерпеливом: мы сталкивались зубами, прикусывали языки и кожу, соскальзывали ниже, на подбородок, оставляя мокрые следы на лице…

Сильные руки обхватили меня за ягодицы; Аято принялся вбиваться резкими рывками, в таком бешеном темпе, что я с трудом успевала делать вдохи. Он наконец обрел голос: низкие, гортанные стоны, похожие на рычание, вырывались из его груди, однако я все равно их заглушала — возбужденными выкриками, всхлипами, которые едва ли не превращались в настоящее хныканье.

Он напрягся всем телом, а я чувствовала, как в ногах зарождается мелкая дрожь. Когда он нашел мою ладонь, наши пальцы сплелись, сцепились так сильно, что стало больно. Понадобилось еще несколько толчков, чтобы он излился внутрь, замедлился… Затем выскользнул полностью и, перевернув меня на спину, погрузился в меня пальцами. Все внутри захлюпало, когда он зашевелил ими, кружа большим по намокшему клитору; его самого трясло после оргазма, однако он изо всех сил держался — до тех пор, пока и я тоже не кончу.

Я непроизвольно сжалась, кусая свою же руку — кончать несколько раз подряд всегда приятно настолько, что болезненно. Все внизу до сих пор слишком чувствительное. Место пальца вдруг занял язык, и от мыслей о том, что Аято сейчас буквально слизывает с меня собственную сперму, по телу прошла мощная судорога. Я зажала его голову бедрами, пронзительно крича. Он же не останавливался еще несколько секунд, доводя меня до исступления, пока я не принялась яростно отпинывать его.

В конечном счете, он застыл между моих колен, ласково массируя пальцами одеревеневшие мышцы, и ждал, когда я приду в чувство, и как только мое тело хоть немного расслабилось, он навис сверху и увлек меня в ласковый, горьковато-соленый поцелуй. В ушах все еще шумело, хотя комната теперь казалась необычайно тихой, будто кто-то наконец выключил оглушительную музыку, от которой голова раскалывалась на части. Ноги все еще подрагивали, мышцы внизу живота неконтролируемо сокращались, но нежные, аккуратные прикосновения окончательно усмиряли напряжение.

— Теперь ты довольна? — с трудом отдышавшись, поинтересовался Аято, а я нашла в себе силы только на беспомощный кивок.

Сегодня — очередной вечер гонок. У нас не так много времени на то, чтобы полностью прийти в себя и собраться. Я по-прежнему его талисман, стало быть, как всегда, должна выглядеть безупречно. И чувствовать себя — тоже. Мы уже много раз катались вместе, и с каждым новым заездом я все больше привыкала к своей роли. Теперь я больше так не терялась, стоило Аято надавить на газ, как это было впервые. Но все-таки волнение никогда не отпускало до конца, так что мне понадобится время, чтобы подготовиться еще и морально.

— Я пойду в душ, хорошо? — он коротко поцеловал меня в губы и выпутался из объятий, чтобы вылезти из постели. — Ты тоже сильно не залеживайся. Нам нужно быть там через пару часов.

Сегодня Аято тоже волнуется чуть сильнее, чем обычно: одной из его конкуренток снова будет Яэ Мико.

***

Аято надавил на газ сразу же, как воздух прорезал свисток. Ремень уже привычно впивался в грудь, а руки, как всегда, покоились на бардачке. Приятное чувство расплескавшегося в крови адреналина от нарастающей скорости охватило вновь; я проводила взглядом зрителей у стартовой линии и тут же принялась следить за конкурентами. Автомобиль Яэ Мико выделялся не только цветом, но и безумными маневрами — она не сильно торопилась на старте, только любила повыделываться. Один из гонщиков держался прямо за нами, остальные — на уровне Яэ. Пока все было спокойно, так что я позволила себе целиком отдаться восторгу.

— Наслаждаешься? — с улыбкой в голосе спросил Аято, и вместо ответа я запрокинула голову, подставляясь под ветерок, струящийся из приоткрытого окна.

Вопреки волнению, которое наполняло меня еще утром, сейчас я вдруг почувствовала себя абсолютно безмятежно — тревоги сменились предчувствием хорошего. По обыкновению я бросила взгляд на зеркало заднего вида: один из автомобилей подгонял.

— Солнышко, — промурлыкала я. Аято кивнул:

— Вижу.

Он затормозил, и второй гонщик, как водится, стал набирать скорость, намереваясь нас обогнать. Я молча, с улыбкой наблюдала за выверенными движениями парня, а когда вновь обернулась к окну, встретилась глазами с водителем обгоняющей машины. Что-то в его выражении мне не понравилось.

— Аято, — инстинктивно позвала я, и в следующее мгновение за какие-то доли секунды произошло сразу несколько вещей.

Второй гонщик резво вывернул руль, подрезая нас. Я вскрикнула, однако Аято отреагировал молниеносно и в свою очередь увел руль влево, практически съезжая на обочину. Наш автомобиль завихлял, обдирая шины об асфальт с противным визгом.

Все затихло. Аято вернул управление. Мы оба молчали с четверть минуты, когда же осознание произошедшего рухнуло на меня всей своей массой, я завопила во всю глотку:

— Какого черта? Он что, совсем мозгами отъехал?!

Аято не отозвался. Его холодный, безэмоциональный взгляд неподвижно устремился вперед, и только руки на руле дрожали так крупно, что даже крепкая хватка не могла этого скрыть.

Мы пересекли финишную на секунды раньше, чем Яэ, однако радость от победы показалась тусклой и неясной. Не удостоив своих поклонников даже взглядом, она поспешила к другим организаторам, чтобы перекинуться с ними парой слов. Через ограду по какой-то причине никого не пускали — видимо, присутствующим придется дождаться, когда Яэ закончит разговор.

Аято отвлек меня прикосновением к ладони. Его пальцы по-прежнему подрагивали, но в целом он, кажется, уже в норме. Я одарила его короткой улыбкой. Крикливый народ не давал расслабиться в полной мере, я все еще была на взводе, и такое обилие звуков продолжало выводить из себя. Я не хотела ни думать, ни тем более говорить о том, что могло произойти, если бы реакция Аято оказалась хоть чуточку медленнее.

Из общего тона голосов особенно выбивались женские визги, и большинство из них выкрикивало имя Аято. Сегодня это раздражало как никогда. Опершись на бампер, я разглядывала людей, беснующихся за оградой: многие негодовали, потому что их не пускали к гонщикам, многие пытались привлечь к себе внимание. Одна фигура в первом ряду выделялась больше других — хотя бы потому, что смотрела она на меня, невзирая на то, что над головой у нее поднят плакат с именем моего парня. Ее декольте было открыто гораздо сильнее, чем того требовали правила приличия даже на нелегальных гонках. Взгляд ее был полон превосходства и пренебрежения. Одарив меня мерзкой ухмылкой, она вместе с остальными повернулась к Аято и принялась скандировать его имя, перемежая грязными намеками и вульгарными стонами. Когда она посмотрела на меня во второй раз, расстегнув еще одну пуговицу на рубашке, перед глазами неожиданно вспыхнуло, потемнело. На дрожащих от ярости ногах я направилась к ней с искренним и неподдельным желанием убить.

Однако на полпути меня перехватили чьи-то руки и развернули, привлекая в объятия.

— Куда, по-твоему, ты идешь, малышка? — поинтересовался Аято.

Я совершенно взбесилась. Пыхтя от злости, я выпуталась из его хватки, но он вновь удержал меня — на этот раз за предплечье.

— Дай угадаю: ты хочешь расцарапать ей лицо за то, что она со мной заигрывает?

— Заигрывает?! — взревела я. — Да она готова прямо сейчас встать на колени перед твоей ширинкой, если только ты подойдешь достаточно близко.

Аято пожал плечами.

— И что?

Это застигло меня врасплох. Я открыла рот, но вместо претензий с губ сорвался только возмущенный выдох.

— Тебе это нравится, да? — мой тон вдруг похолодел, окутывая льдом все тело. — Нравится слушать от кучи незнакомых девушек, в каких позах они тебя хотят?

— Рин, — он покачал головой, — если ты ревнуешь, можешь ударить меня. По крайней мере, я тебе не отвечу, и уж точно не приведу толпу подруг, чтобы покалечить тебя.

После нашей встречи я сказала Синобу, что Аято — не такой, как все остальные завсегдатаи элитных ресторанов. «Он не из их круга» — так там было, кажется?

— Я была не права, — случайно вырвалось у меня вслух, — все-таки мы очень разные.

Я решила уйти до того, как обида с хрустом переломила мое нутро пополам. Аято окликнул меня ровно в тот момент, когда Яэ повернулась и попросила пропустить зрителей за ограждение.

— Все в полном порядке, — поясняла она кому-то привычно приторным тоном, — мальчик просто участвовал с нами впервые и очень хотел выиграть эти деньги. Такое бывает.

Настоящая причина, вероятно, крылась не в этом, просто успокоить присутствующих — долг Яэ как организаторши. Откуда-то из толпы до меня долетело слово «босодзоку», однако вникать в распри с мотогонщиками у меня не было абсолютно никакого желания. Я знала, что они любят вставлять палки в колеса буквально всем вокруг — наслышана от Итто и банды, которые чинят им мотоциклы. Но какое для меня это имеет значение? Я здесь лишняя. Я везде лишняя. Я даже не знаю, где мне по-настоящему место.

Поклонники мгновенно облепили победившего гонщика со всех сторон, не давая ему выбраться. А я вдруг почувствовала на щеках слезы и ускорила шаг, чтобы никому не попадаться на глаза в таком состоянии.

Не знаю, что со мной случилось сегодня, но, по всей видимости, я решила выплакать все за годы. В какой-то момент я даже перестала понимать, почему именно рыдаю. Оголенные плечи окутывало холодом — я успела пожалеть сотню раз, что оставила куртку в машине у Аято. Обманчивое майское тепло довольно скоро сменилось прохладой — как только на улице стемнело окончательно.

Ведомая каким-то внутренним инстинктом, я пришла туда, где не была уже давным-давно, и только подняв голову, поняла, почему: перед глазами распростерлось богатое, пышное имение. Когда-то мы и правда бывали здесь с Синобу — заглядывать во дворы богачей было для нас истинным развлечением. Прогуливаясь по элитным районам, мы ребячливо спорили, кому какой дом достанется, притворялись их хозяйками и грозно отчитывали воображаемую прислугу.

Имение Камисато стояло чуть особняком — нетрудно догадаться, что здесь живет исключительно состоятельная семья. Дом обнесен глухим забором, и заглянуть внутрь казалось непосильной задачей, особенно для обделенных ростом детей. Однако сейчас ворота во двор были открыты и, подгоняемая любопытством, я подобралась поближе.

Посреди двора расположилась веранда, вокруг нее — небольшой пруд и садик. Я вдруг представила себе, как маленький Аято ходил по этому двору, как он ругался со своими родителями и пытался сбежать, но вездесущая прислуга тут же возвращала его домой, предварительно обругав. Ненароком вспомнилось, как я до появления в своей жизни Синобу неслась по родному гетто, стараясь не попасться на глаза соседским хулиганам, и пряталась за мусорными баками, чтобы побыть вдали от матери, которая в очередной раз привела к нам в дом кучу незнакомых людей и уснула вместе с ними прямо на полу. Вот такой он — контраст между нами. И никто в этом не виноват. Просто так вышло.

— Да, отец, я поняла.

Я отпрянула, прячась за деревом, и пригляделась: во дворе стояла девочка с голубовато-белыми волосами, подвязанными лентой в высокий хвост. Она разговаривала с кем-то, но собеседника я не видела — лишь по ее словам было понятно, что это Камисато-старший. Сердце отчего-то гулко застучало в груди. Аято почти не распространялся о своей семье, и только сестра удостоилась чего-то большего, чем пары сухих слов. Хоть он и не имел отношения к бизнесу, иногда он все-таки контактировал с родителями — исключительно ради нее. Он не раз признавался, что лишь ее существование удерживает от того, чтобы пропасть из их жизней окончательно.

Я никогда не видела ее даже на фотографиях, оттого удивилась, насколько поразительным было их сходство: я словно видела перед собой ее брата на несколько лет младше. Аяка выглядела не старше четырнадцати, но ее серьезное, строгое выражение лица заставляло думать, будто ей на порядок больше. Вскинув подбородок, она в упор смотрела на отца, и ни одна мышца на ее лице не дрожала, хотя он говорил с ней на повышенных тонах. Слов было не разобрать. Я сделала шаг вперед, чтобы прислушаться; Аяка тут же обернулась ко мне: вероятно, заметила шевеление боковым зрением.

Я замерла. Ее ледяной взгляд и застывшее выражение на лице пробежались по телу мурашками, но, встретившись со мной глазами, она вдруг тепло улыбнулась. От ее серьезности не осталось ни следа: теперь на меня смотрела беззаботная девочка-подросток, живая и резвая. Не сдержавшись, я улыбнулась ей в ответ, и кожу на щеках стянуло от высохших слез.