Аня ждала раскрытия магических сил, сколько себя помнила. Она знала, что её мама — ведьма: это звучало захватывающе и сказочно. У волшебников ведь дети тоже становятся волшебниками? Значит, и Аня тоже могла рассчитывать на свою долю чуда?
Правда, «волшебники» и «ведьмы» — слова как будто не очень близкие. Но Аню это не смущало.
Маму же как будто такие перспективы, наоборот, не устраивали. Это она настояла на том, чтобы отдать Аню на фигурное катание — как будто для того, чтобы занять дочь чем-то другим, чтобы не оставалось ни времени, ни сил на мечты о магии. Аня действительно честно увлеклась новым хобби, постепенно переросшим в призвание, вложилась в него со всей искренностью, стала отдавать ему силы и эмоции. Мечты о магии потускнели — но никуда не ушли. Перед сном, свернувшись в клубок под одеялом, Аня всё так же представляла себя ведьмой, могущественной, роковой и прекрасной. Ей очень нравились эти сладкие фантазии.
Реальность же оказалась куда менее сладостной.
Ане было двенадцать, когда она впервые почувствовала свои силы — вовсе не так, как рисовала себе в долгих фантазиях. Ничего общего с густой и послушной волной могущества это не имело. Больше всего пробуждающаяся сила походила на засевшую в груди иглу. Аню терзало болью; Аня надеялась, что это нужно просто перетерпеть, пока не пройдёт, но лучше ей не становилось. Напротив, боль понемногу росла и ширилась, и игл в груди с течением времени становилось только больше. По-хорошему, наверное, надо было рассказать об всём маме — Аня испугалась это делать. Мама по какой-то причине не хочет видеть свою дочь ведьмой. Она остановит созревание магических сил, высушит их и вырвет с корнем. Она и так, кажется, что-то такое подозревала — Аня догадывалась, что сладковато-горькие отвары, которые для неё периодически готовит мама, вовсе не для укрепления иммунитета. После них иглы в груди слабели, порой даже совсем переставали ощущаться. Но неизменно возвращались и жалили с новой силой; Аня берегла их в себе, почти что лелеяла.
Ане исполнилось пятнадцать, когда терпеть стало больше невозможно. Она бы, может, ещё и держалась на морально-волевых, но не выдержало тело. Аня рухнула в обморок на тренировке и приходила в себя долго, мучительно. Тело горело; Ане казалось, что из неё понемногу выдирают жилы. Аня рыдала, сжавшись в комок от боли, сперва на жёстких скамейках на катке, потом на заднем сиденьи такси и наконец — дома на кушетке. Дома вокруг неё металась мама. Мамины приятные прохладные руки чуть облегчали боль, когда ложились на лоб, но всё же были бессильны её снять.
— Почему ты молчала? — мама почти кричала. Аня смотрела на её разметавшиеся по лбу волосы и ощущала себя жалкой, жалкой и глупой. — Почему ты не сказала мне сразу? Как давно это началось?
— Давно, — обтекаемо призналась Аня и всхлипнула. — Ты бы не разрешила! Ты бы отобрала у меня силы!
— Да, — жёстко согласилась мама. Её руки порхали вокруг Ани, вычерчивали на коже символы, источающие приятную прохладу. — Мы потушили бы эту искру, пока она была слабой! Ты не мучилась бы сейчас!
— Я не хотела её терять! — протестующе заскулила Аня. — Почему ты всегда не хотела, чтобы у меня были силы? Я их не заслуживаю? Что плохого я сделала?
Мама печально покачала головой.
— Ничего плохого. И не должна была! — сказала она с горечью. — А теперь… Это тёмный дар, он тебя испортит. Это гниль, и она в тебе уже растёт.
Аня уткнулась лицом в подушку и зарыдала, предпочитая так оборвать разговор. Мама позволила ей успокоиться, потом напоила её чем-то густым и солоноватым, вызывающим неприятные ассоциации с кровью. К ночи боль наконец затихла и грызла тело уже вяло. Аню охватила приятная прохлада. Ей казалось, она наконец может спокойно уснуть и отдохнуть от этого мучительного дня, но не тут-то было. Мама заставила её подняться с кушетки, укутала Анины плечи плащом и крепко притянула её к себе.
— Закрой глаза, милая, — попросила она ласково.
Аня послушалась. Пол покачнулся под ногами, словно в шторм, и голова закружилась, и горло сдавило тошнотой. Аня крепче уцепилась за маму, почти повисла на ней и упорно заставляла себя дышать, пока тошнота не прошла.
Когда Аня наконец решилась приоткрыть глаза, она была уже не дома. Она стояла в каком-то сводчатом коридоре, убегающем далеко в темноту. И из этой темноты навстречу ей шагнула высокая женщина в лиловом платье. Аня постаралась не думать о том, что рыжие волосы женщины похожи на змей. Это неприятное сравнение. Если ведьмы и вправду умеют читать мысли, женщине это не понравится.
— Ну отчего же? По-моему, сравнение отличное. Очень эффектное, — бойко сообщила женщина. Аня вспыхнула смущённым румянцем и на всякий случай глупо уткнулась лбом маме в плечо. Едва ли это защитит от чтения мыслей — но вдруг?
Она услышала, как напористо говорит мама:
— Моей дочери нужен фамильяр, Аделаида Францевна.
И услышала в ответ хихиканье, похожее на дребезжание проволоки:
— И наверняка ведь не простой? Случай-то запущенный? Что ж, пойдём, девочка. Будет тебе фамильяр.
Аня неуверенно оглянулась на маму. Увидела, как та ободряюще кивнула, и двинулась вперёд. Мама шагнула было за ней — рыжая женщина коротко ткнула указательным пальцем, и шаг замер, так толком и не начавшись.
— Только девочка, — жёстко сказала Аделаида Францевна. — Это ведь должен быть только её фамильяр, верно? Вот только ей с ним и разбираться. Вы ждите. В чужую магию не лезьте. Хуже будет.
Ане в этом «хуже будет» почудилась смутная угроза; отгоняя сомнения, она качнула головой, и поспешно сказала: — Я иду! Одна иду!
— Умница, — сказала Аделаида Францевна почти ласково. И поманила за собой, во мрак сводчатого коридора. Аня на миг оглянулась на маму, набираясь смелости, улыбнулась ей, стараясь, чтобы губы не дрожали, и пошла следом.
За спиной со скрипом сомкнулись невидимые ранее створки тяжёлых дверей. Аня вздрогнула, но подавила желание броситься назад.
— Смелая? Это хорошо, — одобрила Аделаида Францевна. Она поглядывала на Аню в целом доброжелательно, но всё косила глазом ей на грудь, словно пыталась посмотреть прямо за рёбра, и от этого Ане было откровенно неуютно. — А случай-то и правда тяжёлый. Сила твоя больше тебя, всю тебя исколола изнутри. Аура как решето — да что там! от решета толку больше! Будет твоя магия утекать, а на неё будут слетаться падальщики. Останутся от тебя только рожки да ножки, если ничего не сделать.
Звучало всё это откровенно угнетающе. Аня набралась смелости и спросила: — А что можно сделать? Как-то зашить ауру? Тогда зачем фамильяр?
— «Зашить ауру»? Я тебе не швея, — усмехнулась Аделаида Францевна. — Да и не найдёшь ты такой швеи в нашем мире. Аура сама себя зашьёт, да только дело это долгое. Ты в это время уязвимая будешь, да ещё и не обученная ничему. Не обученная ведь? — Она как-то по-особому зорко взглянула в лицо, и Аня со стыдом опустила глаза. — Вот то-то и оно! Для того и дадим тебе фамильяра. Ты его слепишь себе сама, из своих же собственных сил. Он возьмёт их, как сосуд, и будет хранить для тебя, пока твоя аура не затянется. Будет уметь всё, что тебе потребуется, потому что самой его сутью станет всезнающая магия. Будет послушен тебе, как рука или нога. И будет тебя защищать — это, пожалуй, для тебя сейчас самое главное.
Аня кивнула, делая вид, что поняла, хотя на самом деле поняла смутно. И осторожно уточнила: — А как я его… слеплю? Я же ничего не умею?
— А вот для этого, милочка, тебе и нужна я! — назидательно сказала Аделаида Францевна. И распахнула перед Аней дверь, выводя её в узкую галерею. По обеим сторонам галереи тянулись стены — неровные, рубленые, словно проход был небрежно вытесан в скале, и все усыпанные разноцветные крупными камнями. У Ани разбежались глаза, Аделаида Францевна же усмехнулась её растерянности.
— Выбирай, — веско сказала она. — Камень, который станет основой твоего фамильяра, позволит вылепить его тело. Руками просто так не хватай! Выбирай один. Передумать нельзя. Ну?
Она очевидно давила, и успокоиться это не помогало. Аня заметалась. Шагнула сперва к одном камню, потом к другому, окончательно потерялась в пляшущих вокруг неё цветах и в итоге, ухватившись за крупный обломок тускло блестящего чёрного камня, выворотила его из стены, едва не ободрав ладони.
Аделаида Францевна вскинула брови с отчётливым удивлением.
— Антрацит? Не самый красивый камень, — задумчиво сказала она. — Но надёжный. Для защитника подойдёт неплохо. Да зачем ты мне его суёшь? В руках держи! Можешь даже на него подышать, если хочешь. Хотя толку от этого не будет, магия не от искусственного дыхания заводится. Это так, сентиментальный жест, если тебе так будет проще.
Ане так было проще. Она поднесла камень к лицу и нежно дохнула на прохладную поверхность. Ей казалось, так получится заранее расположить к себе фамильяра, наделить его частичкой мягкого тепла. Пусть даже опытная ведьма и говорит, что толку не будет.
Распахнулась ещё одна дверь, и Аню как волной окатило влажным воздухом. Перед ней простиралась утопающая в зелени оранжерея. В густой зелени яркими огнями дрожали цветы, от них рябило в глазах, и опять было легче лёгкого растеряться, встав перед выбором — Аня уже чувствовала, что сейчас его снова придётся делать.
— Возьми любой цветок, — скомандовала Аделаида Францевна. — Правила ты помнишь. Помнишь ведь? Праздно руками не хватай, выбирай один. Он станет сердцем, которым твой фамильяр к тебе привяжется. Да думай скорее! Оранжерея же! Хрупкие цветы, нечего здесь лишний раз шастать.
Огромные розы, пионы и астры смотрели на Аню укоризненно. Аня так и не решилась их трогать — ей казалось это нескромным. Она проскользнула среди густых клубов зелени и выудила из листвы небольшой рыжевато-жёлтый цветок на тонкой ножке. Из него, наверное, получится неплохое сердце, будет гореть в толще чёрного камня яркой тёплой искрой.
— Это космея, — сказала у неё за спиной зоркая Аделаида Францевна. — Дурацкий цветок, как по мне… Ладно, может и впишется. Пойдём! Теперь только слепить это всё осталось.
Аня зашагала за ней, прижимая к груди свои находки. В ней запоздало заворочался вдруг показавшийся очень важным вопрос: — А зачем вы это делаете? Какая здесь ваша выгода? Вы ведь не можете делать это бесплатно, верно?
Аделаида Францевна обернулась на миг и снова кольнула Аню взглядом в центр груди.
— Это пока не твоя печаль. Свою плату я получу, — отозвалась она. — Скажем так: однажды тётушка Аделаида Францевна заглянет к тебе и напомнит, что когда-то оказала тебе услугу и что не худо было бы сделать для неё что-нибудь в ответ. Ну всё. Тебе сюда. — Она указала на очередную выросшую перед ними дверь, а потом наклонилась и схватила Аню за плечо. Её голос упал до шёпота: — Запоминай. Камень положишь сразу под лезвие, цветок бросишь на дно бассейна. И потом возьмёшься за лезвие рукой так, чтобы порезаться, и попросишь помощи. Хорошенько порезаться, поняла? Не жалей крови для своего фамильяра! Из одной-двух капель ничего не получится. Дальше магия всё сделает сама. Запомнила? Ну, иди! — она нетерпеливо подтолкнула Аню в спину. И Аня, стараясь не дрожать и не слишком думать о крови, прошла в открывшуюся дверь.
То, что она увидела в тесной комнате, было больше всего похоже на небольшой фонтан. Только в его навершии, там, откуда должна бить вода, виднелось острое узкое лезвие. Аня поёжилась, подумав о том, что ей предстоит этим лезвием резать себе руку, но всё же заставила себя взяться за дело. Цветок она бросила на дно бассейна — одинокая космея смотрелась там потерянно и жалко. Камень лёг в выемку под лезвием так чётко, словно его в пещере специально обтёсывали под нужную форму в ожидании этого часа. Похоже, всё было специально устроено так, чтобы на него кровь потекла в первую очередь. Аня вздохнула и взялась ладонью за лезвие.
— Помоги мне! Пожалуйста! — попросила она в темноту. И быстро, не позволяя себе передумать, сжала пальцы.
В первый миг у неё почему-то ничего не получилось. Удивлённая Аня сильнее стиснула лезвие в руке — и её вдруг ожгло болью до самой кости. Аня вскрикнула. Кровь потекла на камень густой струёй — и вместе с ней из тела как будто вытекало что-то ещё, горячее, колкое, важное. От вида собственной крови Аню замутило; она тоненько заскулила, но не отступила и не разжала пальцев. В голове у неё сидело резкое «не жалей крови!» — Аня понятия не имела, как далеко простирается это «не жалей», но на всякий случай держалась, пока у неё не подогнулись колени. Голова кружилась, дышать было нечем, по телу разливалась ватная слабость. Аня осела на пол, судорожно хватая ртом воздух.
Прямо перед ней в фонтане кипела и вспенивалась её собственная кровь. Её как будто становилось больше с каждой секундой, хотя за лезвие Аня уже не держалась. Камень потрескался и раскрошился под её кипящим напором, и космея потонула в кроваво-чёрной каше. С замиранием сердца Аня смотрела, как в фонтане соткалась, выпив бассейн до дна, досуха, и шагнула к ней высокая обнажённая человеческая фигура.
— Как мне помочь тебе?
Голос — хриплый, скрежещущий, словно голосовые связки так и остались каменными — метнулся под низким потолком комнаты, так быстро, что Аня даже не поняла вопроса. Она сидела на полу, баюкала раненую руку, заливая кровью плащ, и смутно ощущала, что, кажется, до фатальной потери крови ей уже не так далеко.
— Что?
Фигура опустилась рядом на колени. Теперь Аня близко смотрела в вытесанное из чёрного камня лицо с потёками крови на щеках и на лбу, в горящие во впадинах глазниц зелёные глаза. Смотрела, и до неё медленно-медленно доходило: это?.. её фамильяр?..
— Ты звала меня на помощь, — терпеливо повторил скрежещущий голос. — Как мне помочь тебе?
В первый миг Аня едва не уронила потерянное «не знаю» — мозг не думал, мозг тонул в ватной слабости. С усилием Аня перевела взгляд на свою раненую ладонь и с усилием выдавила: — Моя рука… Ты умеешь лечить?
Её так и не хватило на то, чтобы отдать чёткую команду, но этого и не потребовалось. Фамильяр взял её за запястье с мягкостью, неожиданной для каменных пальцев. Поднёс израненную ладонь к лицу, провёл по порезам горячим языком, словно прижигал их. Глубокие порезы послушно затянулись с лёгким покалыванием, о них остались напоминать только алые разводы на коже и на плаще да охватывающая тело безвольная слабость.
Зелёные глаза напротив продолжали смотреть внимательно.
— Как я могу помочь тебе?
Аня мимоходом отметила, что голос начал звучать мягче, словно кровь смягчила каменные связки. Она прикинула, сможет ли идти сама — колени ощущались расхлябанными, как желе, — и неловко попросила: — Унеси меня отсюда. Мне нужно вернуться к маме.
Фамильяр поднял её на руки с лёгкостью. Аня обхватила его за шею — кожа под ладонями ощущалась шершавой и твёрдой. Каменной. Аню слегка покачивало на руках фамильяра в такт его пружинистым шагам, это почему-то убаюкивало, и тело согревало странное ощущение защищённости.
Она ещё не успела отключиться, когда по полутёмным коридорам фамильяр вынес её обратно, к обсуждающим что-то маме и Аделаиде Францевне. Мама взглянула удивлённо; у Аделаиды Францевны брови вздёрнулись едва ли не к линии волос.
— Ну и дела! Сколько же крови ты в него ввалила, дурочка? — она укоризненно качнула рыжими кудрями и сделала шаг навстречу, желая разглядеть поближе. Фамильяр немедленно подался назад и крепче прижал к себе Аню. В его теле вдруг ощутилось напряжение, словно он был готов в любой момент броситься в бой. Слабеющей ладонью Аня погладила его по голове, безошибочно чувствуя, что выкованное из камня и магии существо её послушает.
— Не надо, — тихо попросила она. — Пойдём отсюда. Мам, объясни ему! — Её всё вернее утягивало в забытьё. Обессиленно привалившись к своему фамильяру, она ещё успела почувствовать, как теплеет и смягчается под её лбом каменная кожа, перед тем, как окончательно сползти в глухую темноту.