Когда Аня пришла в себя, ей сперва показалось, что вся минувшая ночь, весь долгий и нереалистичный поход за фамильяром был не более чем сном. Но очень быстро выяснилось, что всё произошло вполне себе наяву, и фамильяр у неё теперь был самый что ни на есть настоящий — сидел в изножье кровати, терпеливо ожидая, когда Аня проснётся. Для него где-то нашлись футболка и спортивные штаны по размеру, а кожа посветлела, обрела мягкость и теперь напоминала не камень, а обыкновенную человеческую кожу. Выдавали только руки: кисти остались чёрными, как обгоревшими, и от кистей чернота прожилками поднималась вверх, постепенно растворяясь в районе локтей.

Целый день у Ани ушёл на установление границ. По умолчанию фамильяр полагал, что Аня находится по одну сторону границы, а все остальные — по другую, и переходить эту границу не следует вообще никому. Аня старательно объясняла ему, что вокруг полно замечательных людей, для которых можно и нужно делать исключения, — фамильяр с сомнением косил ясным зелёным глазом, а потом, видимо, полагал, что лучше перестраховаться, чем недостраховаться, и опять гнул своё. Он постоянно думал о чём-то своём, ухитрялся в самых безобидных движениях отыскать повод увидеть угрозу и броситься грудью наперерез, и его мысли постоянно не сходились с тем, что от него хотела Аня.

— Наори на него, — исподтишка подсказала мама. — Напомни ему, что главная ты!

Этот вариант звучал неприятно. Подсказки Аня послушалась, наорала на фамильяра и даже хлестнула его полотенцем — но неубедительно, без искры, без всамделишной злости. Ей было неловко: в конце концов, действия фамильяра ведь продиктованы желанием защитить её. А она — орать.

— Ну вот что мне с тобой делать! Гений, блин! — сказала она, досадуя, что никак не может вколотить в сознание фамильяра простую мысль о том, что надо отделять своих от чужих и для своих делать исключения. И как-то очень быстро брошенное мимоходом «гений» мутировало, трансформировалось в «Евгений», и в итоге фамильяр получил простое и понятное имя «Женя». Аня проделала все эти махинации даже с удовольствием — в самом деле, не обращаться же к нему всё время на «эй, ты», это банально неудобно.

Вот бы и остальные проблемы решались так же просто, как проблема с именем. Но ничего подобного. До глубокой ночи Аня безуспешно пыталась уговорить фамильяра перестать очерчивать вокруг неё неприкосновенную границу. И всё думала, что как-нибудь успеет с этим разобраться, постепенно найдёт подход к упрямцу. А потом увидела, как на ночь Женя невозмутимо намеревается устроиться в изножье её кровати, точно так же, как она обнаружила его утром, и ей впервые стало страшно. А если ночью или рано утром решат зайти сестра или мама? А Аня будет спать и не успеет вмешаться, запретить Жене делать глупости, в которые пока что вырождалась его защита? И что тогда случится? Какие шансы, что это плохо кончится? Нет, с этим нужно было что-то делать.

Аня натянула одеяло до подбородка, пытаясь этим провести лишнюю границу между собой и Женей, и как можно решительнее приказала: — Не надо здесь сидеть. Иди, переночуй где-нибудь другом месте. В гостиной, например.

Женя озабоченно обернулся к ней. У него вдруг лицо словно треснуло, став встревоженным, и он коротко мотнул головой: — Нет. Я должен быть здесь. Охранять тебя.

— Я не хочу, чтобы ты был здесь! — сказала Аня с ещё большим напором. Она заметила, как Женя качнулся, как сделал шаг назад, будто слова Ани понемногу выталкивали его прочь, — и, впервые ощутив, что у неё есть власть над фамильяром, продолжила давить: — Ты так меня защищаешь, что мне страшно! Не хочу узнавать, что ты можешь натворить, думая, что охраняешь. Иди и переночуй в гостиной. Уйди в спящий режим или как это у тебя происходит!.. Я не хочу, чтобы ты охранял меня, пока я тебя не контролирую.

Она не просто чувствовала — видела, как её слова подчиняют Женю, как шаг за шагом отталкивают его прочь, какую силу имеет её «уйди». И думала, что сейчас выгонит его в гостиную, там он наконец задумается над своим поведением, а с завтрашнего утра дела более-менее пойдут на лад.

План Ани совсем не предполагал, что Женя рухнет на колени посреди её комнаты и практически вцепится в ковёр.

— Мне нельзя уходить, — глухо сказал он. Его голос дрогнул так, словно Женя был не мешаниной из камня и крови, наскоро слепленной воедино магией, а кем-то очень-очень живым и чувствующим. — Во мне нет смысла, если я не могу тебя защищать. Позволь мне остаться.

Аня помотала головой.

— Нет, — сказала она твёрже прежнего, всё так же чувствуя слабину и не прекращая на неё давить. — Нет, нельзя. Ты меня пугаешь своим рвением. Я не хочу.

Она ждала, что эти слова поставят в споре точку. Но Женя пригнулся к ковру ещё ниже, словно то ли сопротивлялся давлению, то ли сгибался в поклоне.

— Что мне сделать, чтобы ты позволила мне остаться? — спросил он откровенно и прямо. И Аня воспрянула духом: вот это уже было очень похоже на победу.

— Если сюда вдруг решит зайти моя мама, ты её не тронешь! — выпалила она. И, увидев, как Женя покорно кивает, заспешила дополнить и уточнить: — Или сестра. Или папа. Или кто угодно другой из моей семьи. И вообще! Пока на меня напрямую не нападают — бросаться на защиту не надо. Не домысливай себе лишнего. — Она чуть поколебалась, прикидывая, хватит ли этих ограничений, чтобы фамильяр не натворил бед, и настойчиво уточнила: — Обещаешь?

— Клянусь, — горячо ответил фамильяр. Его всё ещё клонило к полу, словно он сопротивлялся выталкивающей его прочь силе, и Аня разрешила:

— Ладно. Если клянёшься, тогда оставайся.

Первое время ей всё-таки было неловко. Казалось странным и неуютным устраиваться под одеялом, когда рядом, на расстоянии вытянутой руки сидел посторонний парень — Аня знала, что с этим мерилом к нему подходить некорректно, что он, по сути, и не человек вовсе, но ничего с собой поделать не могла: фамильяр выглядел абсолютно как человек, и мозг обманывался раз за разом. Потом усталость понемногу взяла своё, и Аня всё-таки уснула, обнимая подушку.

Посреди ночи её разбудил звон стекла. Аня рывком села, пытаясь спросонья в темноте разглядеть, что случилось. Она успела увидеть, как от разбитого окна к ней метнулась нечёткая тень, как навстречу ей от кровати взвилась вторая, и взвизгнула, испуганно и наивно пытаясь спрятаться под одеялом. В темноте что-то заверещало, заскулило, потом влажно схрупало — и затихло. Аня почувствовала прикосновение к колену поверх одеяла, вскрикнула и лягнула наугад в темноту. Прикосновение исчезло; затем возникло снова возле лодыжки.

— Не бойся, — уверенно сказал возле её колен ставший уже знакомым голос. — Это всего лишь я. Я не дам тебя в обиду.

Аня выдохнула с облегчением. И прикосновения немедленно перестали казаться жуткими: теперь стало понятно, что это всего-навсего ладонь Жени, которая то ласково и безобидно кралась к колену поверх одеяла, то, отпрянув, возвращалась к щиколотке.

— Что это было? — спросила Аня, ёжась. — Оно ведь… взяло и высадило стекло? — Из разбитого окна в комнату заползал холодный воздух, и Аня понемногу начинала отчётливо мёрзнуть. — Ты можешь починить? Мне холодно.

— Могу, — незатейливо согласился Женя. — Но это не имеет большого смысла. Его разобьют снова. Это проглоты. Низшие энерговампиры. Где один, там наверняка бродит ещё штук десять. Наверняка учуяли твою порванную ауру, как акулы — кровь, и надеются теперь выпить тебя. Можно починить окно, но долго оно не простоит — или я могу согреть тебя. — С последними словами он качнулся вперёд, подбираясь ближе, и теперь его голос звучал на уровне Аниных бёдер.

Аня интуитивно почувствовала, что второй вариант самого фамильяра привлекает куда больше. Она заколебалась было — стоит ли подпускать так близко существо, которое она ещё не до конца научилась контролировать, — но холод и угроза со стороны непонятных проглотов перевесили. С осторожностью Аня кивнула: — Ладно. Давай так. Согрей меня.

Фамильяр с готовностью скользнул выше. Обнял Аню прямо поверх одеяла, тесно прильнул к ней, и Аня почувствовала, как от его тела начал исходить приятный, согревающий жар. Бегло она подумала, что её маме такая близость к фамильяру не понравилась бы. Более того, самой Ане ещё днём такая мысль бы не понравилась — а теперь она уютно растворялась в руках Жени, в окутывающем её тепле и чувстве защищённости, и даже находила это приятным.

— Так хорошо? Или нужно жарче? — ровно уточнил Женя. Аня мотнула головой и прижалась к нему теснее.

— У тебя что, есть регулятор температуры, как у батареи? — удивлённо пробормотала она. — Нет, жарче не надо. Так хорошо. Вот только если эти, как ты сказал, проглоты залетят через окно…

— Тогда первым они найдут меня. И это будут уже их проблемы, — пообещал Женя. И, кажется, погладил Аню по волосам — она была не уверена в том, что ощутила, проваливаясь в сон.

Несколько раз за ночь она просыпалась — ей казалось, что Женя то ли уходит, то ли беспокойно ворочается. Каждый раз Аня обеспокоенно отрывала голову от подушки, слышала над ухом тихое спи-спи, всё хорошо, и послушно снова закрывала глаза. Окончательно проснулась она уже утром, от маминого громкого удивлённого возгласа. Женя по-прежнему лежал рядом, обнимая Аню, ощущался всё таким же жарким и как будто совершенно не планировал уходить. Даже когда мама рассерженно ухватила его то ли за ухо, то ли вовсе за волосы — он рассерженно зашипел на кошачий манер, но не шелохнулся.

— Мам, не надо! — поспешила вмешаться Аня. И, с удовольствием испытывая свою новую власть, сказала уже фамильяру: — С добрым утром. Теперь можешь меня отпустить. Греть больше не надо.

Жаркие руки тут же разомкнулись, и Женя послушно отстранился. Аня села, подтянув к себе колени под одеялом, оглядела комнату. Первым делом её взгляд нашарил разбитое окно, с торчащими вкривь и вкось осколками стекла, с какими-то висящими чёрными лохмами, словно осталась зацепившаяся ткань. Потом Аня соскользнула взглядом на пол и испуганно содрогнулась: оказывается, следы ночного нападения разбитым окном не ограничивались. Оказывается, ей не почудилось, что Женя будто бы уходил: за ночь он свернул шею почти дюжине жутковатых существ и накидал трупики друг на друга, сгрудив их на ковре. Видимо, это и были проглоты, похожие на летучих мышей, только вместо клыков — омерзительный беззубый, безгубый рот-присоска. Аня содрогнулась, представив, как этот мерзкий рот прилип бы к её шее, если бы её было некому защитить; она перевела благодарный взгляд на Женю — и он снова напомнил ей кота. Сидел в ногах, смотрел нетерпеливо, словно ожидал похвалы за славную охоту. Не в силах отделаться от этого внезапного образа, Аня потянулась к фамильяру, неловко потрепала его по голове. Мягкие волосы заскользили между пальцев; Женя ткнулся макушкой ей в ладонь, и на миг почудилось, что он вот-вот замурлычет.

— Кажется, мы наконец подружились! — радостно похвасталась Аня маме. И снова взъерошила фамильяру волосы: — А ты молодец! Только убери это всё, пожалуйста, как-нибудь, ладно? Не хочу филиал морга у себя в комнате.

Женя промолчал как-то очень красноречиво, так, что сразу стало ясно, что он послушается. И в самом деле, пока Аня была в ванной, тушки убитых проглотов куда-то делись. Аня предпочла не уточнять, куда именно: ей казалось, это тот случай, когда лишних знаний лучше избегать.

Женя пытался всё время держаться рядом, не отставая от Ани ни на шаг. В отдельных случаях приходилось приказывать ему держать дистанцию — например, из ванной Аня его стабильно выгоняла, чтобы он не лез в личное пространство совсем уж нагло. Но если ещё вчера это было неприятно, сегодня Аня уже думала, что к этому можно привыкнуть.

Когда она стала собираться на тренировку, Женя занервничал. Ходил вокруг сумки так, словно намеревался в неё забраться, пытливо и встревоженно заглядывал Ане в лицо. И наконец спросил прямо: — Ты уходишь? Я могу пойти с тобой?

С первым вопросом всё было очевидно; выбирая ответ на второй, Аня зависла. С одной стороны, фамильяру на тренировке делать очевидно нечего. С другой же стороны, фамильяр вроде для того и нужен, чтобы охранять её круглосуточно, в любое время и в любом месте. И мама наверняка это и имела в виду, когда отвела Аню за фамильяром: что ей нужна постоянная охрана. Аня так ничего и не выбрала, и в итоге расплывчато сказала: — Я на тренировку. А тебя же со мной не пустят. Ты ведь на катке и в группе… ну, никто. И в таком виде ещё. Босой. — Чёрт, надо будет ему хоть обувь найти. И вообще привести его в порядок, а то одежду как будто достали если не из мусорки, то уж точно откуда-нибудь с антресолей.

— Я могу пройти незамеченным. Меня не увидит никто, кроме тебя, — горячо сказал Женя. — И босоногости моей тоже. Не уходи без меня.

Осторожничая, Аня взяла с него штук десять клятв оставаться невидимым, и примерно столько же — не бросаться на окружающих без очевидной угрозы, и только после этого согласилась: — Хорошо. Тогда можешь пойти со мной.

Женя соскользнул в дымку невидимости, едва переступив порог квартиры. По дороге Ане изредка удавалось выцепить его взглядом, для прочих же он оставался незамеченным. На катке Женя уже скрывался менее старательно: сидел на бортике, подвернув под себя ноги, неотрывно следил за Аней взглядом. Но, судя по тому, что никто не вопил, не пытался выяснить, что за посторонний парень пробрался на каток и в целом никак не реагировал, для остальных Женя по-прежнему оставался невидимкой. Изредка он ненадолго пропадал, потом снова вырисовывался на бортике и продолжал внимательно смотреть. Постепенно Аня успокоилась, привыкла к его цепкому взгляду и окончательно сосредоточилась на отработке прыжков.

Саша подъехала к ней в перерыве. Коротко ткнула кулаком в бок, посмотрела холодно, обиженно.

— Колдуешь? — спросила она.

— Вроде того, — осторожно и размыто согласилась Аня, не уверенная, что сейчас не получит за это признание по шее.

Драться Саша не стала. Только рвано взмахнула руками, как подстреленная птица.

— Все-то кругом колдуют! Одна я как бревно бездарное! — вскрикнула она. И бросилась к другому краю катка. Аня за ней не пошла: её не покидало подозрение, что если сейчас сунуться к Саше, можно запросто получить, например, локтём в зубы. А там Женя примет это за нападение, полезет защищать, и вообще непонятно, чем это всё в итоге кончится. Поэтому перерыв Аня предпочла провести с Алёной. Алёна колдовала уже пару лет как, и фамильяр у неё был более привычной формы, в виде огромного пушистого кота.

— С магией поначалу ужасно сложно, — охотно делилась Алёна. — Представь, что тебе вместо ног пришили руки, а вместо рук — ноги, да ещё и поменяли местами право и лево! И в таком виде заставляют кататься на коньках! Когда ты вообще не понимаешь, на что способно твоё тело и чего от него хотеть, чтобы оно хоть как-то слушалось. Вот какие-то такие примерно ощущения. Потом понемногу разбираешься, и становится проще, но поначалу — ад и тёмный лес. — Она вдруг кинула взгляд Ане за спину, и осеклась, и разом обеспокоилась: — Кай, не смей! Назад! Фу, кому сказала!

Аня даже не сразу поняла, что случилось. Обернувшись, первым делом она уткнулась взглядом в Женину спину. И только потом услышала шипение и догадалась опустить глаза. Внизу сердился Алёнин кот — хлестал себя хвостом по бокам и всё пытался подобраться к Аниным ногам, но снова и снова натыкался на Женю.

— Пошёл вон! — сказал ему Женя коротко и хлёстко. Кот зашипел на него яростнее прежнего, прижимая уши. Ане показалось, что Женя вот-вот попросту пнёт кота, и она поспешила вмешаться.

— Не смей! — прикрикнула она, точно так же, как рядом ругалась Алёна. И схватила Женю за запястье, потянула в сторону. Алёна тем временем подхватила своего кота под пузо, оттащила прочь, клеймя «неслухом» и «наглой мордой», и в итоге сцепиться фамильярам всё-таки не удалось. Хотя у Ани и осталось впечатление, что они очень хотели.

— Прости! — виновато сказала Алёна, наглаживая кота так яростно, что было непонятно, она его успокаивает или шкуру с него спустить пытается. — Я не уследила. Осторожнее с фамильярами! Особенно с чужими! Они вообще все жуткие вампирюги, а у тебя ещё контур ауры совсем не запечатан, тебя вампирить проще простого. Если твой фамильяр что-то выпьет, это ещё полбеды, он по команде обратно отдаст. А вот из чужого обратно уже не выжмешь. Так что извини ещё раз за Кая. Хорошо, что твой фамильяр вмешался. Кстати, почему его не видно? Кто у тебя?

— У меня паршивец! — хмуро ответила Аня и ещё раз дёрнула Женю за запястье, оттаскивая подальше, на всякий случай. Взволнованный спич Алёны ещё не отложился у неё в голове — зато прекрасно отпечаталась поза Жени, в которой так и читался назревающий пинок по кошачьим рёбрам. Пинок Аня ни при каком раскладе не была готова допустить. — Я попросила его никому не показываться. Ну, на всякий случай. Чтобы вопросов не было.

— Экзотика у него, что ли, какая-то вместо формы? — с пониманием уточнила Алёна. И кивнула: — Тогда это правильно, ты молодец. Тогда на первых порах пусть и правда не высовывается, чтобы тебя лишний раз не дёргали.

— Ты не представляешь себе, какая у меня экзотика, — пробормотала Аня. И задумалась над тем, насколько редки фамильяры в форме человека. Судя по тому, как реагировала тогда Аделаида Францевна, всё-таки они, наверное, редкие. Всё-таки, видимо, обычно ограничиваются формой небольших животных, как у Алёны. — А ты что… назвала кота Каем?

— А как ещё? Не Васькой же, — хихикнула Алёна. Аня смущённо улыбнулась в ответ. Возможно, ей тоже стоило назвать фамильяра каким-нибудь громким именем. Теодором, например. Но не переименовывать же теперь. Или всё же…? Аня с сомнением покосилась сначала на Алёниного кота, потом на Женю.

— Мяу! — с вызовом сказал Женя. Аня засмеялась. И подумала, что всё-таки её всё устраивает. Ничего менять не надо.

Остаток тренировки прошёл без неожиданностей. Женя всё так же маячил на бортике, изредка пропадал, а потом возвращался слегка встрёпанным. Как будто бегал куда-то с кем-то драться. Аня время от времени косилась на него и всё думала — слова Алёны наконец добрались до её сознания и теперь не шли из головы. Неужели её фамильяр мог ей навредить? Женя успел за этот недолгий срок показаться ей надёжным и заботливым. Стоило ли понимать, что это всё показное, только самый верхний слой? Что на самом деле от фамильяра стоило ожидать подвоха? Что необходимо было постоянно его жёстко контролировать? Эти мысли Ане не нравились. Она бы хотела видеть в Жене друга, доверять ему, а не бояться возможных подлостей. Этот вопрос тревожил и сбивал Аню. Его следовало решить, и по возможности быстро. Но выяснять отношения с фамильяром прямо на катке, посреди тренировки, прилюдно было глупым, потом в такси по дороге домой — тоже, а дома, при маме, которая расспрашивала, как прошёл день, и чутко осматривала, — как-то неловко. И в итоге время для разговора Ане удалось выкроить только глубоко вечером, уже почти ночью.

Сначала, впрочем, она решила менее сложную проблему.

— Как думаешь, проглоты сегодня прилетят снова? — спросила Аня, рассматривая окно, которое за день починили и вставили стекло. Было бы обидно, если бы его за ночь разбили снова. Так никаких стёкол не напастись будет.

Женя пожал плечами.

— Не знаю, — откровенно сказал он. — Вообще, могут и прилететь. У меня прогноза, к сожалению, нет.

Аня вздохнула.

— Тогда открой окно, — решила она. — И иди сюда. Будем по старой схеме. Вчера она вроде неплохо работала.

— Снова доверяешь мне себя? — уточнил Женя. Ане показалось, что он послушался почти с восторгом — распахнул окно, а в следующий миг уже возник возле Ани, такой раскалённый, что даже глаза пылали.

— Почему бы нет. Ты отлично справляешься, — смущённо пробормотала Аня, отводя взгляд. Дождалась, пока Женя обнимет её, укутывая согревающим жаром, уютно вкрутилась макушкой ему под подбородок и только тогда решилась наконец спросить: — Слушай, а то, что рассказала Алёна… ну, про то, что фамильяры пьют чужую энергию. Это правда? Ты тоже так можешь?

Она сразу же почувствовала, что этот вопрос Женю встревожил. Его жар заметался, становясь то сильнее, то слабее. Аня терпеливо ждала, и наконец Женя нехотя ответил: — Да. Могу. — Его голос вдруг неприятно скрежетнул, словно опять начали каменеть голосовые связки. Ане не понравился этот звук. Ей вообще начало казаться, что она зря затеяла разговор на эту тему и попросту мучает Женю. Но надо было не затягивать и закончить, раз уж начала, и Аня задала второй важный вопрос:

— А ты уже так делал? Со мной? С моей энергией? — Ей пришло в голову, что она подпускает Женю очень-очень близко, и зачастую не контролирует его в такие моменты, и мало ли что могло…

В следующий миг жаром её обожгло, как вспышкой негодования.

— Нет! — почти яростно отрезал Женя. И тихо, мрачно добавил: — Я кровь от крови твоей. И не могу тебя предать. Тогда во мне не будет смысла.

— Не сердись на меня, — попросила Аня и, выпутав руку из-под одеяла, погладила Женю по плечу. — Я не хотела тебя обидеть.

— Я не обиделся, — сказал Женя. — Не могу на тебя обижаться. Я создан не для этого.

— Пойми, пожалуйста, — настойчиво продолжила Аня. — Меня растили как человека без дара. Я же ничего не знаю! Ни в чём не разбираюсь! Мне сейчас что угодно наговорить можно, а я и поверю! Вот, Алёна наговорила… и я решила, что лучше переспросить у тебя. Чтобы не сомневаться в тебе, — добавила она тихо-тихо. Ещё на миг мелькнула мысль, что, может быть, она зря выбирает так доверять фамильяру и безоглядно полагаться на его отчаянные слова. А потом согревающий жар выровнялся, и заботливые руки обняли чуть крепче, и Аня расслабилась, отбрасывая сомнения. Женя ещё шептал ей, что не даст её в обиду, что никому не позволит посягать на её энергию, что сделает для неё всё, что угодно, — Аня счастливо улыбалась, позволяя горячему шёпоту себя убаюкать.

Хоть с фамильяром-человеком находить общий язык и сложно — пожалуй, ей всё-таки повезло.