Ане так понравился их с Женей новый уговор, новый способ взаимодействовать, что поначалу она совсем выпустила из рук фигуральный поводок. Ей грезилось, что вот начиная от этих объятий в купе и дальше до самого горизонта всё будет сплошь красиво и безоблачно: фамильяр обернётся человеком, каменный мальчик станет живым, совсем как в сказке. И как-то хотелось и дальше нести с собой особую доверительную мягкость, почти нежность, зародившуюся в этой поездке. Поэтому про метод "крикнуть, чтобы показать кто главный", Аня предпочла забыть совсем.

Возможно, зря.

Женя выскользнул из поезда, когда тот ещё только-только останавливался, и обернулся видимым на перроне. Аня заранее подложила ему в карман берилловый локон, чтобы его фокусы с невидимостью не вызвали вопросов ненароком. Женя дождался её на перроне под видом встречающего, помог выгрузить из вагона чемодан – а потом, вместо того, чтобы точно так же помочь и самой Ане сойти на платформу, подхватил её на руки.

Аня оцепенела. С одной стороны, она понимала, что нельзя позволять Жене такого, как минимум – не при маме, которая совершенно точно разозлится при виде такого ужасного своеволия с его стороны. Но с другой стороны, оказаться у Жени в руках было до невыразимого приятно. И Аня доверчиво замерла, вцепившись в крепкие плечи, и подумала: будь что будет. Она пообещала ему свою благосклонность, свою симпатию, почти что свою любовь. Нельзя было так быстро отказаться от своих слов, которым ещё и дня не исполнилось.

– Маме это не понравится, – всё же заметила Аня. И уткнулась кончиком носа Жене в шею – тёплая. И даже биение пульса как будто можно было уловить.

– А тебе? – легко спросил Женя. Так, словно предупреждение его вообще нисколько не насторожило.

– Что – мне? – на миг растерялась Аня.

– Тебе нравится?

Ох, это был нечестный приём и запрещённый вопрос. Аня не нашла в себе сил солгать.

– Нравится, – тихонько призналась она. В Жениных руках ей было до странного спокойно. Как будто она кругом защищена и любима и может неизменно на это рассчитывать – впрочем, наверное, это и было правдой.

Женя едва заметно кивнул. И так и продолжил прижимать Аню к себе, игнорируя любые косые взгляды окружающих, разбивавшиеся об него как о скалу. И точно так же об него разбился гневный окрик пришедшей встречать Аниной мамы – Женя не дрогнул ни единым мускулом. Словно и не услышал. Зато услышала Аня – и виновато втянула голову в плечи.

– Мы уже прекращаем, – торопливо пообещала она, лишь бы только прекратить крик. И попросила Женю: – Поставь, поставь меня, пожалуйста, сейчас.

Женя с неохотой подчинился. По нему было больше похоже, что он хочет закрыть Аню спиной, заслонить собой от любых упрёков и защищать, не чувствуя ни разумности, ни меры. Аня сжала его твёрдую ладонь и настойчиво попросила: – Не надо, не спорь. Я так хочу, я прошу тебя.

Заставить Женю умолкнуть ей удалось, а вот с мамой было не так просто. От неё по дороге домой Ане пришлось принять впечатляющую головомойку – мол, она не умеет обращаться с фамильяром, размывает границы и не стоит ли тогда этого фамильяра вообще развеять, пока Аня не доигралась и не довела дело до беды. Последняя угроза Аню испугала, и сильно. Ей совсем не хотелось остаться без Жени, и даже думать о том, что по её вине с ним могло произойти что-то плохое – а тем более о том, что из-за неё его могли вообще развоплотить, – было невыносимо. Поэтому, конечно же, Аня смиренно пообещала, что исправится и больше ничего подобного фамильяру не позволит. И встрепенувшемуся было Жене велела молчать – ей совсем не нужно было, чтобы он взялся спорить и проболтался о том, что произошло в поезде и об их нежном уговоре.

– Заговоришь, когда я разрешу, – велела она тихо, но твёрдо. И вцепилась в Женину ладонь так, что пальцы побелели. Женя вопросительно покосился на неё, но послушно промолчал. И так и молчал всю дорогу, а после Аня и вовсе попросила его обернуться невидимым. Чтобы мама поменьше натыкалась на него взглядом, чтобы было меньше поводов снова начать спорить... в общем, это как будто казалось удачным решением со всех сторон. Женя тут же исчез из глаз – но никуда не ушёл и даже как будто не отодвинулся ни на шаг. Аня словно бы чувствовала это кожей, и от этого труднообъяснимого чувства ей делалось очень горячо, и она даже оправдывалась перед мамой неуверенно, рассеянно, не всегда до конца понимая, о чём она говорила и на что отвечала.

Ей нужно было всего лишь несколько внятных минут уединения с Женей, чтобы всё с ним проговорить, дать ему понять, что она не отказывается от того, что говорила в поезде и по-прежнему хочет Женю выбрать и быть к нему ближе. Но никто ей этих минут так и не давал, у Ани даже в ванную не получалось улизнуть так, чтобы рискнуть затеять этот сложный разговор. Ей вынужденно пришлось тянуть до самой ночи. Только там наконец появилось достаточно пространства и времени, свободного от посторонних глаз и ушей.

Где-то час или даже полтора Аня лежала под одеялом без сна, украдкой читала какие попало форумы с телефона, лишь бы себя занять, и ждала, когда все успокоятся и уснут. Наконец квартира вроде бы затихла. Аня осторожно, чтобы не заскрипеть матрацем, села на кровати, и еле слышно позвала: – Женя?

У неё была твёрдая уверенность, что и этого едва произнесённого имени хватит. И так оно и вышло. Стоило лишь тихонько окликнуть – и чуть слышно скрипнула кровать, и Женя оказался рядом. Его взгляд даже в темноте ощущался очень горячим, почти болезненно раскалённым. Ощупью Аня обхватила Женю за шею и потянула к себе, и крепко прижалась к нему.

– Прости, – шепнула она. – Я была ужасной трусихой сегодня, да? Я тебя обидела?

Женя промолчал. Его молчание больно резануло, и Аня крепче вцепилась в него, дрожа и чувствуя, как подступает паника.

– Только не молчи. Скажи мне хоть что-нибудь, пожалуйста, – отчаянно попросила она. Женя легонько шевельнулся в её руках. И это его крохотное движение вдруг отозвалось облегчением, показалось Ане знаком согласия.

– Всё в порядке, – сказал Женя, и его одеревеневшие интонации вновь заставили насторожиться. – Я твой инструмент, и ты пользуешься мной так, как считаешь нужным. Сегодня было так. Я понимаю. Значит, так требовалось.

Опять двадцать пять.

– Мы с тобой о чём говорили в поезде? – напомнила Аня.

Женя немедленно напрягся.

– Ты разрешила мне быть к тебе ближе, – скованно сказал он. – Но сегодня весь день ты вела себя так, будто поняла, что это плохое решение, и передумала. Я так себя и вёл. Замолчал и исчез, когда ты велела. Разве что-то было не так? Ты недовольна? Ты сердишься?

Аня погладила его по волосам, стараясь успокоить всколыхнувшуюся в фамильяре тревогу.

– Я не передумала, – горячо сказала она и чмокнула Женю в щёку. Женя крупно вздрогнул – очень знакомо, как и вчера в поезде, так, будто Аня его не поцеловала, а ударила кинжалом.

– Я не понимаю, – сказал он вдруг почти жалобно. Почему-то самым трагичным в этой ситуации казалось то, что объяснить было проще простого, концепцию притворства фамильяр наверняка бы понял. Аня уже набрала воздуха в грудь чтобы сказать всё это, как вдруг ей почудилось, будто она слышит в коридоре скрип отворяющейся двери и шаги.

Пожалуй, объяснение было безопаснее отложить.

– Спрячься, – шёпотом велела Аня вместо всех заготовленных слов и разжала руки, отпуская Женю. А сама немедленно опрокинулась обратно на подушку и как можно качественнее притворилась спящей. Слух её не подвёл: вскоре дверь в её комнату скрипнула и приотворилась. У Ани немедленно зачесалось примерно всё сразу, но она старательно терпела, чтобы ничем не выдать, что она ещё не спит. Минуты тянулись бесконечно. Наконец дверь качнулась снова – но, вопреки Аниным надеждам, не закрылась, а только открылась шире. И мама зашла в комнату и села на край кровати.

– Где твой фамильяр? – спросила она, тронув Аню за плечо.

От этого вопроса Аня мигом вспыхнула, почувствовав себя рассекреченной, и только надеялась, что в темноте этого не видно.

– Не знаю. Здесь где-то, охраняет, – пробормотала она, стараясь звучать правдоподобно сонной. – А что?

– Думаю, – неопределённо сказала мама. – Может, лучше держать его подальше от тебя? Чтобы чего не вышло? Он же теряет границы. Переночуешь со мной.

Аня как раз сама и толкала фамильяра попирать границы, и мамины рассуждения ей очень, очень не понравились.

– Что ты! Зачем такие сложности, – торопливо возразила она. – Он ничего не сделает без моего позволения, ты же знаешь. Я и не позволю. Я ему велела молчать, не показываться на глаза и не подходить. Пусть охраняет меня невидимо и тихо. – Вообще-то, последнее было враньём. Но знать об этом маме было совсем не обязательно.

Ещё с минуту мама колебалась, потом всё же кивнула.

– Ладно, – согласилась она. – Но если этот опять что-то учудит – гони его прочь и бегом ко мне, хорошо? Обещаешь?

Аня как можно более честным голосом пообещала. И после того, как мама ушла, ещё какое-то время лежала неподвижно и тихо, прислушиваясь к движению за дверью. Наконец ей показалось, что продолжить разговор уже будет безопасным. Аня выпростала из-под одеяла одну руку и чуть слышно, практически одними губами позвала: – Женя, иди ко мне.

Она боялась, что фамильяр не отзовётся вообще. Что примет её слова, адресованные маме – невидимо, молча, не подходить, – за приказ и решит послушаться. Но после небольшой паузы, наполненной пугающей тишиной, кровать всё же чуть слышно скрипнула снова, и Женя проявился на одеяле.

– Я не понимаю, – повторил он. Его голос скрипел, хрипел и клокотал так, словно Женя захлёбывался каменной крошкой, и Аня подумала, что она, похоже, совсем его запутала, что он уже окончательно растерялся. – Ты говоришь – уйди. Потом возражаешь – подойди. Затем приказываешь – скройся. А потом снова зовёшь – вернись. Я всё сделаю, конечно, я создан для того, чтобы делать то, что ты мне приказываешь. Но... прости, я так совсем перестаю понимать, как ты ко мне относишься и чего от меня ждёшь. Если ты хотела приблизить меня к тебе, то зачем прогоняешь? А если уже передумала, зачем снова даёшь приблизиться?

– Я сейчас всё объясню, – терпеливо пообещала Аня. И потянула Женю к себе за жёсткую ладонь: – Ложись сюда, я хочу, чтобы ты лёг рядом, мне так будет удобнее.

Женя послушно вытянулся возле неё на боку. Аня затащила его голову к себе на подушку и устроила ладонь у него на щеке, стараясь как можно полнее дать ему понять, что она по-прежнему подпускает его очень близко.

– Я прогоняю тебя только для вида, – объяснила она. – Разве ты не слышал сегодня? Мама считает, что я с тобой не справляюсь, она думает, не развеять ли тебя. Я не хочу, чтобы тебя развеяли. Вообще не хочу, чтобы с тобой случилась что-то плохое из-за меня.

Женя покачал головой. Даже в темноте ночной комнаты Аня заметила, как горят его глаза – так, словно он настраивался на настоящий бой.

– Никто не может меня развеять, – уверенно сказал он. – Я же здесь не просто так околачиваюсь. У меня есть задача. Я не могу никуда уйти, пока не выполню её. Магия не позволит мне. Это всё равно что контракт: не я его подписывал, не мне его и расторгать, и уж тем более – не кому-то постороннему.

Аня навострила уши, когда он заговорил про "задачу". Это вдруг отозвалось в ней, вошло в резонанс с тем, что ей рассказывала Лиза о её фамильяре. Если эта "задача" ясна – что ж, значит, по ней можно понять, какой срок жизни Жене отвела пресловутая магия и как её обхитрить. Поэтому, конечно, здесь Аня только что не подпрыгнула, готовая вся обратиться в слух и впитывать каждую деталь.

– Расскажи мне больше о своей задаче, – попросила она. – В чём она заключается? Что ты должен делать?

– Помогать тебе, – ответил Женя сразу же, но так расплывчато, что Ане даже стало немного обидно. И следующее его уточнение дела не прояснило: – Защищать тебя.

– Всегда-всегда? – попыталась вызнать Аня. Если так, то... что ж, можно будет не беспокоиться, если Женин "контракт" бессрочный.

Но Женя нахмурился и покачал головой.

– Нет, это... не совсем так, – медленно возразил он – а у Ани сердце испуганно затрепыхалось от его "нет". – Мне сложно описать точно. Есть граница. Что-то вроде "до момента, когда я стану тебе больше не нужен", но не совсем так. В любом случае, я чувствую, что сейчас я даже не близко. Не переживай.

Но не переживать теперь, конечно, Аня уже не могла.

– Следи за собой, пожалуйста, – попросила она в тревоге. – Говори мне, когда почувствуешь, что ты "близко", ладно? Я не хочу тебя потерять. Даже если в твоей "задаче" уже не будет смысла. Не хочу. Я к тебе привязалась.

– Я слежу, – просто ответил Женя. Почему-то Ане очень понравилось, как прозвучала эта простота. Да и вообще, глупо было скрывать: в целом всё, что говорил и делал Женя, постепенно кружило ей голову. Наверняка дело было в зашкаливающей готовности фамильяра подчиняться, наложившейся на человеческий облик. Аня пыталась повторять себе что-то про камень, про "ненастоящего мальчика" – вот прямо сейчас попыталась, но это ничему не помогло. Женина щека под её ладонью ощущалась очень живой и настоящей. И глаза его – Аня непостижимым образом чувствовала это даже в темноте – смотрели очень внимательно, с готовностью ловить даже не каждое слово, а каждое движение губ. Фамильяра остро хотелось пожалеть за то, на какую неизбежную преданность он обречён даже не по своему выбору, и одновременно с этим так же остро хотелось что-то дать ему взамен, чем-то вознаградить. Этими желаниями Аню довольно предсказуемо затягивало как в омут – но пока она не думала, что в этом есть что-то плохое.

– Послушай меня, услышь меня, пожалуйста, пойми, – горячо зашептала она, и Женя едва заметно придвинулся к ней, готовый внимать. – Я не хочу ссориться с мамой. И не хочу рисковать тобой и проверять, может ли с тобой что-то случиться. Поэтому давай, пожалуйста, договоримся. Когда рядом с нами есть кто-то третий, я буду держать тебя поодаль. Буду вести себя так, словно ты для меня ничего особенного не значишь. Для вида. Понимаешь? Но ты помни, что всё, что я сказала тебе в поезде, – правда. Я тебя выбрала. Чтобы любить. Поэтому когда мы вдвоём, тебе можно... ну, не то чтобы всё, но очень многое. Ты спроси, не стесняйся, я разрешу, скорее всего. А вот на людях давай, пожалуйста, не будем.

Женя издал горлом странный звук, смущённый и растерянный одновременно.

– Я не вполне понимаю, – признался он в который уже раз за сегодняшний вечер. – Я ведь твой. И никому не обязан подчиняться, кроме тебя. И развоплотить меня никто не может, пока я тебе нужен. Так чего ты боишься?

– Боюсь, – расплывчато сказала Аня, не готовая вот прямо сейчас обсуждать, как она не выдержит ссор с мамой. – Давай об этом в другой раз, ладно?

– Ладно, – покладисто согласился Женя. И после небольшой паузы спросил: – Получается, раз сейчас мы вдвоём... могу я тебя обнять?

У Ани внутри что-то запело от этого вопроса. Он услышал. Понял. Чудесно.

– Конечно! – горячо сказала она. – Конечно, хоть до утра! Ты придвигайся ближе, я сейчас подвинусь, – и она заёрзала было, чтобы сместиться, чтобы обоим было удобно, но ничего толком не успела. Потому что каменные ладони легли ей на спину очень быстро после первого же "конечно", и Женя сам потянул Аню ближе, и в итоге Аня попросту уткнулась ему в грудь. Смутившись, она согласилась: – Ладно. Так тоже можно, так годится, – и осторожно зашарила руками по Жениным плечам, ища, где бы лучше их остановить.

– Неудобно? – уточнил Женя немедленно и чутко.

– Нет, нормально, – возразила Аня. И, не найдя ничего лучшего, обхватила Женю за шею. – Всё в порядке. Мне отлично.

– Ты добрая, – прямо сказал Женя. И так же прямо добавил: – Ты скажи, как надоем, и я уйду.

Аня бы промолчала, даже если бы ей и правда было неудобно. Ей казалось важным сейчас дать подтверждение своим словам, подольше оставаться к Жене поближе, позволить ему сполна почувствовать, что она действительно его выбрала и отказываться не собирается. Но никакого неудобства она не чувствовала. Женя обнимал её очень аккуратно, даже деликатно. И всё так же его близость ощущалась живой и тёплой, и Ане даже казалось, что порой ей удаётся уловить и почувствовать Женино сердцебиение. Сердце у него ведь было, она знала это наверняка и хорошо помнила трогательный золотистый цветок, который сама для него выбрала. И в моменты, когда Ане чудилось, что она чувствует биение этого сердца, нежного и сильного одновременно, ей становилось особенно хорошо, и рук размыкать не хотелось, и она позволяла себе честно шептать мне нравится, мне с тобой хорошо, ты чудесный, пока не сползла в сон, так и пригревшись в этих бережных объятиях.

Она опасалась, что с Женей будут проблемы, что не получится контролировать его так, как хочется, так, как ей надо, что он запутается в ставших вдруг дозволенными чувствах и наделает ошибок. Но быстро выяснилось, что всё вообще не так. Что это самой Ане надо контролировать себя и избегать ошибок.

Утром она проснулась в своей постели одна и спросонья не поняла, ни в какой момент Женя её оставил, ни хотя бы куда он делся. Но вскоре Аня заметила открытую дверь в спальню и сообразила: ах, вот оно что. Видимо, в какой-то момент её зашла проверить мама. И, судя по тому, что не начала будить со скандалом, Женя успел вовремя сориентироваться и исчезнуть из глаз. На всякий случай Аня выждала утро, прежде чем делать поспешные выводы – но так и не дождалась ни одной претензии, ни одного упрёка, и всё же заключила, что их маленькая ночёвка в обнимку действительно осталась незамеченной. Хорошо. Замечательно. Просто отлично. На тренировку Аня отправилась в приподнятом настроении. Ей не хватало только возможности крепко обнять Женю и сказать ему, какой он молодец, как чудесно всё делает и как пусть и дальше продолжает в том же духе. Присутствие фамильяра незримо ощущалось где-то рядом, как лёгкая дрожь волнения на коже, но он себя ничем не выдавал и, кажется, даже не приближался. Что ж, ладно, она сама сказала ему так и делать. Аня с трепетом ждала момента уединения – наверняка такой выпадет днём, пусть даже маленький, всего на пару фраз.

Ей действительно выпал такой момент – вернее, она скорее сама создала его, пока нарочито копалась в раздевалке. На минуточку ей действительно удалось остаться одной. И Аня поспешила сразу же этой минуточкой воспользоваться. Осторожным шёпотом она позвала: – Женя? Ты здесь? – и Женя и впрямь сразу же возник рядом с Аней на скамейке.

– Конечно, я здесь. Разве я могу тебя оставить? – ответил он так же шёпотом, сдержанно, но вместе с тем очень горячо. Аня потянулась к нему и крепко-крепко обняла.

– Ты молодец, ты просто умница, ты всё-всё замечательно делаешь, – торопливо сказала она. – Продолжай так же, у тебя чудесно получается, я тебе очень благодарно. Ты умница, умница, – и от полноты чувств она даже чмокнула Женю в плечо.

Под её безыскусным поцелуем Женя крупно вздрогнул.

– Конечно, – сказал он хрипло, и его голос снова растерянно скрежетнул камнем. – Конечно, я всё сделаю, я тебя не подведу.

Аня обняла его ещё крепче перед тем, как всё же отпустить. Ей настойчиво казалось важным и нужным отладить модель их с Женей общения, чтобы работало без сбоев, без осечек. Без подозрений на людях и без стеснения наедине, чтобы как часы. И ведь получалось! В первый день всё как будто прошло вообще идеально. Женя дисциплинированно держался рядом и в то же время чуть поодаль, сохранял между ними дистанцию – как раз такую, как прилично фамильяру и его хозяйке, такую, чтобы их никто ни в чём не заподозрил. В то же время он в любой миг был готов оказаться ближе по первому же слову. Собственно, он и оказывался, как только Аня звала, пусть даже самым тихим шёпотом, и стоило больших усилий сдержаться, не дёргать его в любой удобный и неудобный момент, не рисковать их тайной. В первый день она героически сдержалась. И всё-таки вечером – уже даже ночью – позволила себе всё и снова подпустила Женю вплотную. И, опять засыпая рядом с ним, подумала, что дальше обязательно будет проще. Первый день всегда ведь самый тяжёлый.

Возможно, Аня слишком смелела, чувствуя безнаказанность и проистекающую из неё вседозволенность, и иногда подзывала Женю к себе чаще, чем было разумным, принимала к нему больше, чем могла себе позволить, – но какая разница, если ей всё сходило с рук? Если за её нездоровое влечение к фамильяру ей никто ничего так и не сказал, никто её ни разу не упрекнул?

Да и насчёт "нездорового" – это выдумали. Сама Аня ничем нездоровым это не считала. Женя живой и горячий, у него есть сердце и чувства – чего же ещё надо?

С нетерпением Аня ждала начала сезона, и не только потому, что соревнования – это всегда был особый сорт адреналина. Она была уверена, что Лиза не будет к ней так строга, что её надзор окажется не столь беспощадным. Что под её взглядом можно будет вести себя смелее, ощутить больше свободы, не прятаться так сильно.

Хотя Лиза, конечно, осталась недовольна, когда встретилась с Аней на первом международном старте сезона и увидела, как Аня бесконтрольно поощряет своего фамильяра.

– Зря ты это всё-таки, – хмуро сказала она.

Аня напряглась.

– Ты... расскажешь? – тревожно спросила она, едва успев в последний момент проглотить более жёсткие и нехорошие слова, всякое в духе "ты меня выдашь".

Лиза качнула головой.

– Зачем? Ты уже достаточно взрослая девочка, – возразила она. – Предупредить я тебя предупредила. Если хочешь набить эту шишку – ну, имеешь право. На своих ошибках учиться, оно всегда доходчивее, чем на чужих.

– А если это не ошибка? – попыталась поспорить Аня. Ей не хотелось верить, что Лиза с её взрослым, трезвым, расчётливым подходом всё-таки права. – Если у меня получится его уберечь? Сохранить? Лиз, я не хочу, чтобы он исчезал. Не заслуживает он этого совсем, он же такой хороший.

Лиза посмотрела сочувственно.

– Запретить тебе пробовать я не могу, – сказала она. – Но у тебя хоть план-то есть? Или ты сейчас просто приближаешь фамильяра к себе в надежде, что оно само всё как-нибудь образуется?

– У меня будет план, – твёрдо сказала Аня и покраснела. Невыносимо было признавать это, но Лиза угадала верно: плана не было. Одна только надежда на него. Но Аня обязательно собиралась что-нибудь придумать. Как только лучше разберётся в магии. Как только Лиза её подучит.

Лиза мягко хмыкнула. И согласилась: – Ладно. Экспериментируй.

Ну, Аня и без её согласия собиралась продолжать в том же духе. На соревновании она чувствовала себя свободнее. Так что она договорилась с Лизой ещё встретиться в свободное окошко и пообсуждать всякие животрепещущие вопросы о магии, может быть, даже потренироваться, если будут силы и время, – а потом отправилась собственно эти силы копить и отсыпаться, потому что уже был глубокий вечер и вообще пора.

В номере – вот там можно было чувствовать себя не то что полностью спокойно, а даже разнузданно, потому что никто не мог свалиться с проверками на голову, – Аня сразу же позвала, и Женя так же сразу возник рядом. Но выглядел хмурым, даже встревоженным, беспокойно кружил по комнате, не находя себе места. Даже когда Аня уже забралась под одеяло и позвала фамильяра ближе к себе – он ненадолго присел на край кровати, но ближе так и не придвинулся и даже наоборот, быстро вскочил вновь. Глядя на него, Аня сама начинала тревожиться.

– В чём дело? – взволнованно спросила она, глядя на то, как Женя снова принялся кружить по комнате. – Что случилось? Что-то плохое?

– Не знаю, – неопределённо сказал Женя. На несколько мгновений он замер под дверью, словно прислушиваясь к чему-то, затем его снова потянуло в сторону окна. – Я чувствую, что должен быть начеку. Не понимаю, почему, но должен. Ты не бери в голову. Спи, пожалуйста. Если что-то и произойдёт, это будет моя забота. С тобой ничего не случится, обещаю.

– Хорошенькие новости, – пробормотала Аня. Ей это всё откровенно не понравилось. – Скажи, а ты... можешь быть начеку как-нибудь поближе ко мне? Мне теперь неспокойно.

На несколько мгновений лицо Жени исказилось смятением.

– Могу. Конечно! – горячо сказал он, и всё-таки сел на край одеяла, и даже позволил Ане вцепиться в его ладонь. – Прости. Я не должен был тебя волновать.

Аня погладила его по руке, стараясь сделать это с нежностью, несмотря даже на то, что под её пальцами в эти мгновения был камень, шершавый и прохладный.

– Ничего. Всё же хорошо, да? – сказала она. – Ты за ночь разберёшься, в чём дело – ну, или поймёшь, что никакого "дела" нет, это не страшно, – и мы с утра тогда всё обсудим и решим, как мы поступаем дальше и чего боимся. Договорились?

Женя кивнул так усердно, что светлая чёлка замотылялась надо лбом. Аня ещё на пару мгновений притянула его к себе, чтобы привычно уже чмокнуть в щёку, а потом отпустила Женину руку и глубже зарылась под одеяло.

Потом она лежала, вслушивалась в темноту, безуспешно пытаясь услышать, как по комнате ходит Женя, и гадала, что такого могло его встревожить.

Уснуть так и не вышло.