Тишина. Кабинет с серыми стенами давил на душу так же, как едва видимые в щель штор тяжёлые облака за окном. Человек на стуле сбивчиво дышал и молчал. Скрежетала ручка по бумаге.

      — Есть улучшения или, наоборот, претензии-с?

      — Да, нет вроде. Оно понимаете… Я ж ей и так не особо пользовался, она у меня из-за этого слабая. Ну, как слабая… Как бы вам объяснить?

      Булгаков отложил ручку и уставился на сидящего. Огромный, коротко стриженный, лицо все красное, пальцы в замок, а большие крутит. Штаны цвета хаки, фланелевая рубашка в крупную клетку… Глаза всё следят, следят за пальцами…

      — У неё потенциал может и большой, но я ее скрываю, не хочу чтоб у дочки проблемы были. Её из садика могут выгнать, пушо папка эспер, а с кем я её оставлю?

      — А когда вы ей пользовались последний раз?

      — Вот совсем недавно, то ль три дня назад, то ль четыре… Не больше! Вот.

      — Хорошо-с, продолжайте пить, обычно такие лекарства пьют не меньше месяца. Как ваша нога?

      — Говорю ж: очень, совсем хорошо.

      — Да-да, забылся. Что ж, если так, то замечательно-с. Но если боли вернутся — обязательно-с показаться, не тянуть! А то взяли моду, на второй, третий день после получения травмы приходить. Это для вас же хуже.

      Мужчина поднялся.

      — Так вас ведь хрен найдешь… И трижды подумаешь, показываться ли. Ну, до свидания.

      Булгаков встал, чтоб закрыть входную дверь. От холода в голове промелькнула мысль о покупке обогревателя. Взгляд упал на телефон на столе. Вытащив из записной книжки бумажку с номером, он вздохнул. Может, лучше всё-таки написать? Давно он её не слышал.

      Стук кнопок, треск в трубке, гудки. Ожидание было томительным и тихим. Было слышно, как на кухне в металлическую раковину капала вода. Кто-то этажом выше топал. На пятый гудок сняли.

      — Да? — сонно послышалось из трубки.

      — Не разбудил?

      — Миш, не знала, что ты у нас миллионер, — вернулся обычный бархатистый голос.

      — Не ворчи. Говоришь так, словно мы с тобой каждый день не меньше часа по телефону разговариваем.

      — Не ворчи… Нет, не разбудил.

      — И раз уж мы впервые за полгода созвонились, буду краток: не возвращайся.

      — А где обычное «Как дела?». Про не возвращаться я слышала всю войну.

      — Вот и не возвращайся. У него есть российский паспорт и при этом он сотрудничал с японцами. Убьют.

      — Так смертную казнь вроде…

      — Вернули обратно. Сиди пока.

      — Но…

      — Не думаю, что его мать обрадуется нашпигованному свинцом сыну.

      — Не разговаривай со мной так, словно я ничего не понимаю. Рано или поздно правительство его выцепит. Я буду вынуждена приехать, здесь мне оставаться незачем.

      — Извини. А как дела идут?

      Молчание в трубке, слышен только треск из-за плохого соединения.

      — Трупы не успевают разгребать. Окна открыть невозможно. А так — купила себе пудинг по акции. Вкусный. Может, посылкой пошлю, хотя почтой… Там возможно живность новая заведётся.

      — Пудинговая плесень с зачатками разума идеально впишется в моё окружение.

      Из трубки послышался смех.

      — Они опять повысили цены на отопление. Шесть тысяч! Немыслимо. Топили бы ещё хорошо. А то на улице теплее, чем в моём кабинете.

      — Обалдели что ли?

      — Охерели, моя дорогая, они охерели. У меня таким чудным образом коммуналка выходит на двенадцать тысяч, так еще и съём жилья на столько же.

      — Вот это, конечно, у тебя жизнь наладилась.

      — Это я еще не говорил о Фёдоре и работе.

      — Понимаю. Слушай, а можно ли считать Свиту шизофренией? Что если на самом деле их нет. А эсперы от тебя шарахаются, не по причине «бесы дали взбучку», а по причине «долбанутый какой-то».

      — Спасибо, что поддерживаешь в такую трудную минуту. Ну-с, давай, всего хорошего. Приятно было поболтать.

      — Поменьше идиотов на работе. Спокойной ночи.

      Шум и короткие гудки. Михаил Афанасьевич положил трубку.

Опять отшучивалась, пытаясь забыть о проблеме… Интересно, гречка ещё не испортилась?

      Он снял очки и потёр переносицу, посмотрел на шкаф. Оперившись на него, улыбаясь, как кот, стоял Фагот в своем неизменном клетчатом костюме.

      — Добрый день! И кто тут среди нас шизофрения?

      — Твою дивизию, Фагот.

      — У меня есть дивизия? Очень хорошо, очень хорошо. Мессир, правда, не обрадуется.

      — Пожалуйста, пойди вон.

      — Как вы разговариваете, молодой человек, со мной, с обладателем дивизии? А ещё гостей принято угощать.

      — Пожалуйста.

      Фагот пригрозил пальцем и исчез. Михаил Афанасьевич вздохнул и лёг на кушетку.

Мысль о том, что его способность — всего лишь шизофрения, иногда появлялась в голове. Ну разве возможно, чтоб люди приходили и уходили, разговаривали, и при этом обладали сверхспособностью? Звучит как бред. Возможно, никакой он не одарённый, а просто тронутый, из-за чего все так и шугаются. Кажется, об этом задумывался каждый эспер.

      Интересно, как ощущает это Николай? Уж он-то точно задумывался об этом и не раз, да и причин у него на порядок больше для этого. Что же у него в голове происходило в момент, когда он осознал свою способность? Он тогда уже был серьезно болен? Впрочем, сейчас это не так важно. А сейчас надо разложить бумаги и часть из них отправить. Хотелось курить.

      Булгаков поспешно встал, в глазах немного потемнело. Курить рядом с важными документами — идея так себе. Вот закончит разбирать, тогда да… К тому же, дело на пять минут. За сегодня было три человека. Двое пожаловались на головную боль и зуд. Скорее всего, это не от лекарства, но утверждать уверенно Булгаков не мог. Надо будет потом провести опыт…

В голове вертелось «лишь бы ты сидела этот год в Японии» и «наверное, у эсперов больше распространены посттравматическое расстройство, депрессия и прочие»... А ещё «выкурить бы сигарету».

Перебрав немногочисленные бумаги, снял с себя белый халат, повесил на крючок за дверью и пошёл на кухню. Набрал воды в железный чайник. Достал кружку и кинул в неё новый пакетик. После чего, преисполненный мыслями, что на сегодня с записями все, открыл форточку. На улице было тепло, пахло тающим снегом и выхлопными газами машин, капало с крыш. На площадке два ребёнка лепили снеговика.

      Вытащив из помятой пачки сигарету, поджёг ее и было уже хотел раскуривать, но заметил, что поджег фильтр вместо табака. Цыкнул и выкинул в окно. Достал новую.

      В голове промелькнула мысль, что нужно постирать халат. Выдохнул дым.

Михаил Афанасьевич заметил мальчика в чёрной ушанке с пакетом в руках и вспомнил Достоевского. Отчёты ещё не у него. Так как к Фёдору идти было откровенно очень лень, Булгаков вернулся в комнату. Набрал номер. Никто не поднял трубку. Тогда он просто отправил бумаги по автоматическому факсу. На кухне засвистел чайник.

***

Тем временем Фёдор сидел в кафе с Шибусавой и обсуждал нынешнюю обстановку.

      — Что же скажете об Ордене? — спросил Шибусава монотонным голосом, рассматривая, как трактор за окном перемещает серые глыбы из спрессованного снега.

      — Если говорить о их политике ведения войны — очень неоднозначная организация. Это ведь они напали на Японию, воспользовавшись тем, что там началась очередная междоусобица…

      — А что значит это слово?

      — Войну внутри страны или между общественными группами, — Фёдор отпил горячий чай и поморщился, опять обжегся.

      — Значит, правильно считал. Что насчёт группировки Мимиков?

      — Они-то… Довольно интересно, как скоро кто-нибудь использует их войну с Орденом… Вы же собрались обратно в Японию?

      — Так.

      — Будьте любезны, найдите в Токио эту девушку, её зовут Анна, и передайте ей вот эту коробку, она просила.

      Фёдор протянул чёрно-белую фотографию. На ней была изображена женщина в анфас. Нос горбинкой, опущены уголки рта и брови. И глаза… Странно уставшие. Волосы тёмные, аккуратно забранные наверх, чёлки не было.

      Шибусава кивнул. Фёдор убрал фотографию и протянул квадратную коробочку.

      — Если её искать будет нескучно. Довольно милая подчинённая.

      Фёдор не ответил.

      — Значит, вы бегаете от государства? Довольно предсказуемо, такой как вы… Вам есть за что.

      — Я пропавший без вести. Но так мне не нужно платить налоги, служить в армии и много чего еще. А вы опять собираетесь на корабле поддерживать вокруг себя туман, который не видят обычные люди?

      — Возможно.

      Они замолчали. Оба долго смотрели с уставшим видом друг другу в глаза. Разговоры людей за соседними столиками, яркий свет, почти пустые глаза Шибусавы, звон посуды. Все слилось в один комок. От чего-то было так мерзко и скучно. В голове стояли слова, которые лучше не произносить. Они прокручивались раз за разом. И звучали примерно одинаково.

      Первым взгляд отвёл Фёдор, когда в глазах все поплыло.

      — Наверное, стоит разойтись. Всего хорошего, — с этими словами Фёдор встал из-за стола, — и найдите Анну.

      Когда тёмная пелена и гудение в голове окончательно закончились, Фёдор подошёл к барной стойке, оплатить свой заказ.

      — И что ты на это скажешь?

Фёдор слегка вытаращил глаза. А после ухмыльнулся. За бармена был Гоголь в одном из образов. Натирал стакан для виски. Достоевский не узнал голос друга.

      — А почему тебя нельзя убить?

      — Можешь, конечно. Но тогда нарушишь свой же уговор. Хотя… Договорённости — это скучно. Можно же действовать спон…

      — Его? А мы его всё ещё считаем действительным?

      — Рубрика «взрывной вопрос»?

      — Что?

      — Что?

      Скрип стекла. Николай поднял голову, в глазах мелькали недобрые огоньки.

      — Скучно, понимаешь? Вот стоит швабра. И как же хочется от скуки и повторяющихся запросов разбить окно этой шваброй. Кинуть вместо льда стекло, и сказать «пей». Но они не будут. А я так старался!

      — Тогда предлагаю в алкоголь добавлять стеклянную пыль. Пить удобнее будет.

      — Так и сделаю! Проверю на тебе и чае, ты же у нас к алко ничего не чувствуешь.

      — Вообще без разницы. А вот пьяные люди, особенно эсперы…

      — А кто такая Анна?

      — Слышал?

      — Да, вас так слышно было через весь полный зал, так я ещё и ухо прикрепил, чтоб посетителей пугать, пока слушаю о чем вы там шушукаетесь. Ах, да! Я этого не делал. Затрахался гадать кто это, и зачем вы так часто ее упоминаете в разговорах.

      Стакан со звоном был поставлен на стол.

      — Это тебе к Михаилу Афанасьевичу. Вот, за ужин. Всего хорошего.

      — Жду этих слов в следующий раз, когда ты меня спихнёшь в овраг. А я местами нас поменяю.

      Фёдор вздохнул и вышел прочь из кафе. Плохое настроение Гоголя все ещё было слабым отблеском того, что творилось у него в душе. Стараясь не думать об этом, Достоевский свернул за угол дома. Гоголь лишь глянул вслед.

В голове свербило непонимание: врет ли он себе насчёт галлюцинаций или нет? Они вообще были? А если нет, тогда что? Ужасен. Так привлекать к себе внимание мерзко. Приглушённый оранжевый свет, джазовая музыка, что отдаётся в сердце, запах алкоголя и разнообразной еды. Жарко и душно.

      — Что ж ты совсем расхлябался? — тихий стон где-то напротив. Николай поднял взгляд и на долю секунды увидел спутанные чёрные волосы, дикую ухмылку. После —чёрный шум, как у телевизора.

      — Вы меня слышите? Налейте самого дорогого коньяка со льдом.

      Николай молча кивнул и улыбнулся. В горле стучало сердце. Бесшумно поставив низкий гранёный стакан и высыпав несколько кубиков льда, залил коньяк и поставил перед гостем. Мельком взглянул на него. Мужчина лет тридцати, стрижка — не обычные пять миллиметров за сто рублей, а более модельная. Взлохмачен. Руки большие, но тощие, даже свободная рубашка это слабо скрывает.

      — Милая дама, а как вас зовут? — слащавый низкий голос, словно пытался

заигрывать. Гоголь, протирая стойку, исподлобья, не поднимая головы, перевёл взгляд на конец стойки. Ближе к выходу оказалась девушка с каре и в водолазке.

      — Допустим, Алёна.

      — Что ж вы одна в столь поздний вечер пьёте? Позволите угостить?

      Девушка едва заметно дёрнула плечом и сжала кулак.

      — Давайте. Мне тоже, что и вам.

      — Бармен, подайте нам ещё коньяка со льдом.

      Гоголь повторил заказ. Мужчина подсел к девушке.

Николай решил кое-что проверить и ушёл на склад, как бы за бутылкой. Выходя, достал салфетку из фартука. Как только он оказался в другом помещении, переместил глаз с веками и небольшой частью щеки. И почти моментально накрыл место салфеткой. Николай юркнул в туалет. Всё это время он наблюдал за залом. Чтобы отвести лишние вопросы, открыл кран.

Слышно ничего не было, угол обзора был другой, да и зрение было плохим… Однако Гоголь заметил, что размытые фигуры сидят близко, и мужчина даже приобнимает девушку, её лица не было видно. Настя, второй бармен, настоятельно просила следить за подобным. Говорила, что не хочет, чтоб это кафе ассоциировалось у девушек с домогательством.

Николай поднял голову к зеркалу. Все это вызывало странное ощущение. Одним глазом он видит себя в парике, и постепенно все больше и больше вглядывается в зрачок, что б меньше обращать на кровавую полость. А другим размытое помещение. Все это накладывалось в голове и казалось, что из зеркала вырастает зал с видом сверху.

Девушка ушла в сторону туалета для посетителей. Мужчина обернулся по сторонам и достал некий пакетик из кармана рубашки. И начал сыпать в коньяк девушки.

В этот момент Гоголь переместил глаз на место. Закрыл кран и понесся обратно в зал, не обращая внимание ни на что другое. В голове вспыхивали описание трупов женщин после того как они побывали в лапах Контры. Их фотографии. Всё же Достоевский намного гуманнее этих отбитых. Гоголь также вспомнил, что и обычных девушек они так, из-за ошибок, а кто-то и намеренно.

Через минуту вернулась девушка. Мужчина отвернулся. Пользуясь моментом, Гоголь наклонился очень близко к уху.

      — Не пейте, он что-то туда подсыпал.

      Она кивнула.

      — Если хотите я подзову охрану, чтоб вас отсюда вывели. Вы можете вызвать такси?

      Девушка кивнула второй раз. Мужчина повернулся и улыбнулся девушке.

Гоголь нажал кнопку под стойкой.

      — Скажите, Игорь, а вы женаты? — девушка натянуто улыбнулась.

      — Что за вопросы?

      — Кто вас знает, может вы на людях примерный семьянин. О, а вот и мой парень…

      Подошёл крупный охранник, Гоголь показал знаками, чтоб тот подыграл.

      — Спасибо, что беспокоишься, — девушка кинула взгляд на бейджик, — Валер.

      — Твоя мать звонила, сказала, что обыскалась тебя. Почему не отвечаешь?

      — Сказала же, телефон сел.

      — Давай-ка я тебя провожу, такси уже ждёт.

      Девушка кивнула. Николай смотрел на удаляющуюся фигуру в длинной юбке. И надеялся, что всё будет хорошо. Уже около дверей она взглянула на Гоголя и исчезла.

Мужчина раздражённо и сдавленно, как игрушка-пищалка, крикнул:

      — Счёт!

Николай намеренно медленно обслуживал мужчину. Он слышал, как скрипели его зубы, и видел, как бегали глаза в бешенстве. Гость стучал пальцем по столешнице, пока Гоголь пересчитывал купюры, искал ключ от кассы. За окном подъехало такси. Наконец, закончив играть в поиски ключа, Гоголь пересчитал сдачу. Чек напечатал, после чего на него положил купюры, потом мелочь. Гость быстро схватил деньги и скинул их в карман. Понесся к выходу, уже почти успел. Дверь такси хлопает. Мужчину остановил охранник. Машина тронулась.

      — Милейший, а куда ж вы так спешите? Вы заплатили?

      — ДА, — тот уже орал зверем.

      — Чек, пожалуйста.

      — Не имеешь права!

      — Хорошо, хорошо.

Такси скрылось за поворотом.

      — Шмара! Я же заплатил за напиток! Ты! Ты!

Он метался во все стороны, словно муха пойманная в банку. Дёргал шторы. Пытался уронить столы. Зал шумел в замешательстве, как улей. Всё это приводило Гоголя в экстаз, и он широко улыбался.

Крики перекрывали джаз. Охранник вывел дебошира на улицу.

      — Мужчина, я вызываю полицию.

Но тот вырывался, оттолкнул охранника и убежал в сторону поворота.

      — Андрий, всё нормально?

      — Всё пучком!

Охранник, подходя к стойке, поправил воротник и рукава рубашки.

      — Сделай чай, пожалуйста.

Гоголь взял кружку и отошёл к кипятильнику.

      — Вот это клоун… Андрий, они у нас редко, жалко что тебе в первый месяц работы попались. Этот особо буйный.

      — Да ничего, Валер. Мне не впервой наблюдать такую дичь. Держи.

      — Имечко у тебя интересное… С Украины, что ли? — произнесено это было так, словно это попытка поддержать разговор, и других тем не нашлось.

      — Да. Мы с родителями переехали в Подмосковье к тётке, ещё пока Совок был…

      — Помнишь что-нибудь?

      — Особо нет, мне ж всего шесть лет было, когда переехали. Но помню, как с братом шатались у бабушки в деревне и воровали у соседа яблоки, и как он ворчал, что настучит на нас маме. Но не стучал. А ещё главный враг — крапива около дома. Отец всё кичился, что за все выходки нас не ремнем бить нужно, а крапивой. Что уж мы творили — не помню.

Гоголь специально понизил громкость, словно говорил о чем-то сокровенном для себя. На деле же это всё было почти враньем. Только крапива… Но ей не били, в неё заталкивали на даче. Даже скорее зашвыривали.

      — Ну оно вроде и правильно. Главное, что не бил.

Гоголь рассмеялся.

      — Верно!

К стойке подошёл Шибусава и молча положил деньги.

      — Ваша сдача, пожалуйста.

      — Спасибо за представление, — тихо, чтоб услышал только Гоголь, — Всего доброго.

После закрытия смены, Гоголь едва волочил ноги. Шесть станций в метро с пересадками. Неосвещённый район с мутными типами, которые в случае чего заставят пояснить за шмот. И всё что ты у них увидишь — очертания лиц, и только из-за того, что жильцы дома, около которого все происходит, забыли выключить свет, пока занимались своими делами. К счастью, гопники уже выучили, что связываться с «пулей» себе дороже. Пулей прозвали Гоголя за то, что быстро может опустошить карманы.

Когда же он вышел со станции метро, шёл устало и медленно, а в голове слабо пульсировала мысль: «Купить хлеба и огурцов и спать, спать, спать. А вдруг он знает?» — из-за последней мысли Гоголь всполошился. Стал искать знакомый силуэт вокруг.

Среди пятнадцатиэтажных домов типовой застройки, подозрительно похожих на хрущёвки, стоял маленький ларёк. Николай купил продуктов и поплёлся домой, почти успокоившись. Часть пути он прошёл с закрытыми глазами, лишь изредка открывал и смотрел через маленькую щелочку, где он. Не покидала мысль, что за ним кто-то следит. Но разве это может делать кто-то кроме бездомной кошки, собаки или ребёнка, высматривающего силуэт матери в окошке?

Он немного шатался из стороны в сторону. В голове вертелось: «Разберу пакет, в душ и спать. Впрочем, можно и просто спать. Огурцы и хлеб не испортятся. Никого нет. Завтра же выходной — вот и ладушки. Спать. Наверное, всё-таки следит. Лох. Как можно было так?».

      Дошёл до квартиры. Света на лестничной площадке как обычно не было, лампочку здесь выкручивали как только она появлялась. Звон ключей. Три щелчка с гулким эхом. Скрип металлической двери. Ещё раз, но уже более глухой. Громкий хлопок и звук закрытия замка.

Сделав шаг в тёмной прихожей, Гоголь запнулся об обувь.

— Твою мать, Фёдор! Можно хоть раз не ставить свои боты вот так? И вообще проваливай. Я хочу спать.

— Они стоят нормально. Просто научись включать свет, — донеслось из комнаты.

— А вдруг я газ забыл выключить и помещение частично им наполнено, а тут замыкание сети — и всё на воздух — Коля прошёл на кухню, поставил пакет на стол и ушёл в комнату, — я не буду с тобой говорить

— Параноим?

— Извините, забыл спросить у мистера Агрессии, что мне делать. Иди лесом. Ответственно заявляю: любое предложение будет встречно ответом «нет».

— Шоколадку будешь?

— Нет.

Фёдор приподнял бровь и скептически взглянул.

— Ладно. Но на всё другое ответ — нет.

— Предлагаю в выходные съездить проветриться.

— Ёбнулся? Никуда я не поеду. Единственные выходные тратить на что-то. Мне и так повезло, что кафе не работает, а завтра не моя смена. Не поеду, и всё тут.

— Нужно к Евгению. Неужели тебя не мучает ощущение, что он за тобой следит? И что он тебя сдал? А там меня не будет.

— Тварь! Блять, конечно, мучает. Поэтому не поеду. Вдруг меня там уже ждут? А твои источники информации лгут. Тоже мне хитрый павук.

— Насколько я помню, ящерицы питаются и пауками тоже. Надо съездить и отдать деньги за месяц. Перевести по реквизитам я не могу. У него нет карты.

— Почему бы просто не перевести деньги в казну крыс Воронежа, а потом выдать ему.

— Потому что. К тому же, тебе он больше доверяет, и вполне вероятно, что тебе он расскажет больше о своей способности. Убедишься в том, что за тобой не следили.

— Поеду. Хорошо. Поеду. Только оплати всё и отвали. Я в ужасном настроении и хочу спать. Иди уже, а то сожру. Я долго повторять не буду.

Не успел Фёдор и ответить, как оказался перемещенным за дверь. Через секунду появилась и обувь. Исчезла только мелочь.

— Деньги верни.

— Это моральная компенсация! Ничего не знаю.

— А домой поеду как?

— Твои проблемы, я никуда не звал, замок взламывать тоже.

— Ах ты ж хитрая…

Но заканчивать Фёдор не стал. Просто развернулся и ушёл.

Гоголь же, сразу после того, как стук каблуков стих, вышел в кухню. Взял стакан. С закрытыми глазами открыл кран с холодной водой. Набрал немного, и уже приблизил к лицу, чтобы выпить, но принюхался. Пахло ржавчиной и канализацией. Открыл глаза и увидел красновато-бурую воду.

— Твою налево… Опять херня из крана.

Выплеснул воду в раковину, взял белую кружку с рисунком цветочка и отбитой ручкой, и налил воды из чайника. Выпил.

Шаркающей, медленной походкой вышел с кухни. Голова гудела голосами зала, саксофона, криками официантов около чёрного входа. «Способность не делает человека интересным», — прозвучало в квартире. Остановился посередине коридора. Тихо. У входа никого. Он где-то здесь. Гоголь метнулся к двери. Трижды проверил, закрыто ли… По телу ходил табун мурашек, а сердце стучало настолько сильно, что Николаю казалось — он видит, как колышется в такт грудная клетка. «Холодно. Значит, окна. Да-да, он мог через них…», — после этой мысли в голове на кухне упал пакет со стола. Значит точно там. Через окно залез. Он мог… И приехать мог… Но никого там не было, все было закрыто. Стало быть, где-то затаился или сбежать… Ни за шкафом, ни под столом, ни в чулане — нигде не было. Просто показалось? Наверное.

Уже лёжа на диване, он пытался понять, зачем он минут пять назад так всполошился. Ничего же не произошло. Сон спугнул. Второй день уже не спит. Зачем было бегать? А рука всё-таки интересно выглядит… Квадратно что ли? У каждого по-своему. У Фёдора она вытянутая… А какая рука была у матери? Тяжёлая. И всё-таки, зачем было бегать по квартире?

Николай заснул, пытаясь вспомнить, что заставило так волноваться.

***

      Звонок с урока. Отвратительно. Последние пятнадцать минут Женя спал, уткнувшись в парту. Почему нельзя растянуть время на подольше? Глаза слепил свет лампы. Идти на биологию не хотелось. Но нужно, скоро сдавать переводной по ней. Сморщив нос, он поднял свою тушку со стула.

      Из кабинета физики до кабинета биологии нужно было пройти три этажа. В голове от любого наклона словно пересыпались пластмассовые кубики. Шум был невыносимый. Кто-то ведь ещё и швырял их в бровь… Всё-таки работать по ночам — это лишнее. Надо просить дополнительной оплаты.

      Правая нога болела. Укусила же зараза! Женя не мог подобрать точного отображения этой боли. В голову не приходило лучше, чем вкручивания сверла, вымоченного в лимонной кислоте и посыпанного солью. Но это было не то. В голове мелькнула мысль сделать специальный дневник дня описания этого случая, а вдруг бешенство? Тогда у мира появится описание ощущений от первого лица эспера с интересным ощущением боли. Можно будет завещать науке.

      С этой мыслью он доковылял до третьего этажа. Дверь в кабинет была закрыта. В этом случае Женя не нашёл ничего лучше, чем лечь на лавку и положить портфель под голову, а укрыться собственным пиджаком.

Провалившись в дрему, он не отдавал отчёта сколько времени прошло. Минута? Час? День? Неизвестно. Зато какие красивые цветы и листья деревьев сменяли друг друга, и кислотный зелёный маячил везде…

      — Замятин, решил стать бомжом после школы? Ты будешь отменным бичом. Ты же у нас прекрасно знаешь молитвы. За юродивого сойдёшь. Сколько милостыни получают они за день?

Женя нехотя открыл глаза. Сел. Кубики загремели.

      — А я гляжу, ты все ещё зазнавшаяся блядь?

      — Так ты и матерится умеешь?

      — А может полиция узнает, как именно происходит процесс поимки эсперов?

      — Я выставлю соучастником тебя.

 — А ты попробуй. Вот только, что они скажут, когда узнают, что ты барыжишь? Тут меня соучастником не выставишь. Это тебе не скупать таблетки, делая из них месиво. И вообще иди к черту.

      — Убью. Только выйдешь из школы, и мы тебя кокнем. Слишком много хлопот с тобой.

Женя хмыкнул и пожал плечами.

      — Куча на одного? Очень по-мужски.

Дверь в кабинет открыли. Прозвенел звонок. В кабинет стеклись одноклассники. Но урок мало теперь интересовал Евгения. Все его мысли были поглощены поиском ближайшего трупа.

Можно с помощью способности выдать за себя мертвеца, а тем временем сбежать через чёрный ход. Как раз проверить, насколько продвинули тренировки способность изменять внешность у трупов. И когда они забьют его до полусмерти… Впрочем, очень трудно будет объяснить им на следующее утро как он цел, жив, здоров, если он не эспер? Просто сбежать из окна? Не сработает, скажут, что слился, и потом побьют ещё сильнее. Хотя, можно сразу сбежать на электричку… Но тогда они узнают, куда он ездит. Зайти в штаб к крысам? Они не будут рады. Поговорить с учителем? Тоже приведёт к избиению, даже если тот не поверит. Скажут, что сдать решил, лох какой. А драться с пятью людьми нереально. Что же делать… Можно, конечно, использовать паленый пистолет, который он берёт обычно на ночные смены. Однако тогда с его стороны дело приобретёт криминальный характер, и это уже обозначит, что он побратался с какой-то из организаций. Что тоже нежелательно. К тому же, как получить этот пистолет сейчас, если он лежит в кейсе, замотанный в старую темно-синюю футболку с дырками, в чемодане с вещами в потайной полке шкафа? Если он успеет сбежать в общежитие, то и пистолет особо не нужен.

      Всё-таки безопаснее всего уйти в штаб Крыс… Достоевский спасибо не скажет за то, что за ним могли люди придти. Однако же, он обещал обеспечить безопасность. Если бы тот сумасшедший не появился в зале тогда, его бы спокойно отпустили, а одноклассникам сказали бы, что чист. Но нет, блин. Вдобавок, Алексей всегда может выгнать непрошенных.

      — Евгений, выполняем задание. Хватит в облаках витать.

      Печально вздохнув, пришлось открыть учебник на странице, что записана на доске. Строение рыбы. Сосредоточиться не выходило, потому что всё в голове вторило последнему сценарию. Кубики превратились в шарики, что спускались по запутанному лабиринту и в конце падали в бассейн с подобными себе.

Звонок. Все поспешно стали собираться. Учитель кричал, что тетради обязательно сдать. Замятин машинально положил тетрадь и даже не стал слушать от учителя, что он скатился, не учится и вообще не слушает. «Оценки идеальны? Идеальны. В чем тогда претензии? Как же хочется спать» — на мгновение мысли о побеге сменились этим.

Но прежде чем спать, нужно было забрать куртку и ботинки из гардероба, и положить их куда-нибудь. В пакет, например. Вот и плюсы сидеть одному за последней партой. Просто положить на незанятый стул вещи. Хотя пакет привлечёт внимание, если он с ним зайдёт, пока эти будут в классе… Тогда спрячет одежду в раздевалке для физкультуры начальных классов и через то же окно сбежит. Всё куда проще, оказывается.

      Придя в кабинет, Женя незаметно вытащил зеркало из портфеля и положил в карман. Так проще отслеживать отсутствие хвоста. Следить пытались, но их остановил математик, с напоминанием, что завтра олимпиада. Пользуясь этим, Евгений незаметно растворился в толпе.

      В гардеробной никого не было. Оглянувшись по сторонам, вдруг кто ещё следит, Женя зашёл за стойку. Нашёл свою вешалку, и стянул по-тихому вещи. Всё ещё озираясь по сторонам и поглядывая в зеркало, что лежало поверх всех вещей в пакете, он добрался до места.

      — Женька! Чего тут ходишь?

И зачем так орать, голова же болит. Интересно все учителя физкультуры так кричат?

      — А, Ольга Елисеевна… Да так… Я у вас вещи оставлю?

      — А чего это ты вещи потащил?

      — Автобус перенесли на десять минут, а после шестого очередь обычно до лестницы, не успею.

      — Ишь хитрец какой, ну ладно, будет тебе акция. Но разовая!

      — Хорошо-хорошо, вы только дверь не закрывайте.

      — Давай пулей, звонок через минуту.

В класс он зашёл за секунду до звонка. На задних партах был слышен смех. Нога ныла. Мысли беспорядочно крутились вокруг страха быть убитым в этой школьной драке. В голове даже промелькнула мысль о том, как было бы хорошо, убей бы его в тот вечер… А вот решение ионных уравнений как-то не шло. Как же всё-таки…

Из класса Евгений вышел после ухода назначивших стрелку. Так была надежда, что он сможет сбежать, пока те будут в очереди. К счастью, окно из раздевалки выходило на другую сторону, нежели крыльцо.

За вещами пришлось бежать через запасную лестницу, постоянно оглядываясь, по ней все же было запрещено ходить. Попадётся — влетит от учителей. Впрочем, это не так страшно, как получить несколько сломанных рёбер, синяков, ссадин… А нога все ещё не зажила, бежать-то больно было. Проверять свою судьбу, конечно, хорошо, но он уже недавно проверил ее. И с тем кровавым, и с восклицательным знаком, да даже с той собакой. Хватит, слишком плохая тенденция… Влетая в раздевалку, почти скинул туфли и тут же сложил в пакет, что полетел в карман сумки. Времени нет. Накинув куртку, портфель. Натянул сапоги, не застегнув до конца. Открыл окно, осмотрелся по сторонам, взглянул на дверь. Никого. Теперь можно и прыгать.

Снега оказалось немного, чуть выше щиколотки, но он все равно как-то умудрился попасть в обувь.

После чего пришлось весьма быстро убегать с места. Впереди был забор и его нужно было преодолеть как можно скорее. Вдруг нога резко разболится неимоверно или недосып скажется… Но быстрее, нужно быстрее, если ты не хочешь быть кровавой кашей. Через дворы, к остановке и уже там вздохнуть… Перекладина, руки на вторую. Подтянуть тело. Левая, затем правая и прыгать. Лишь бы правая не отказала, лишь бы… Прыжок. И молотком по ступням после приземления. Аукнется потом… Меж деревьев, к подъездам, вверх к дороге, налево к тропке, наискосок и вот на месте, на остановке.

Нервно топая ногой, поглядывал на часы. Где же… Когда же… Минуту назад должен был придти. Он точно там? Да вроде… Может… Чушь. Идёт! Но не тот. Скорее, они же его так найдут. Быстрее. На горизонте показался нужный автобус. Никто кроме него навстречу ему не двинулся. Остановился. И когда уже почти вошёл, заметил фигуру начавшего весь этот сыр бор. Физиономия была крайне негативная. Как же было приятно и одновременно до ужаса страшно проезжать мимо него. Ещё кинет чего-нибудь в окно… Он может…

      Женя, впервые за два часа расслабившись, задремал. То и дело просыпался на кочках и резких толчках.

— А кто тебе сказал, что это безопасно? Кстати, есть деньги? Я забыл заплатить за проезд.

      На сиденье напротив сидел Николай в белой рубашке, на рукавах и воротнике были кровавые пятна. Улыбался, протирал белой салфеткой нож. Потом поднял его, посмотрел на солнце и продолжил тереть.

      — Ну так что?

Автобус наехал на яму. Женя открыл глаза. Место напротив было пусто.

      — Господи…

      Может и правда домой… Хотя нет, на базе хотя-бы есть рослый и крепкий мужчина, который в случае чего выкинет на мороз безумцев. Фёдора почему-то не выкинул, ну и ладно… На вокзале — ещё неизвестно. Нападут — и никто не поможет, скажут, что заслужил. Чем можно заслужить избиение пятью гопниками? К тому же, они следили месяц назад за ним, и знали, на какую электричку он сядет. Значит, очень вероятно, придут туда сейчас. Сядут на следующий автобус и попытаются догнать. Хорошо, что этот автобус идёт и до штаба, и до вокзала. Хорошо…

Жене казалось, что за ним кто-то наблюдает из-за спины. Когда он повернулся — увидел Фёдора. Он ничего не говорил, лишь смотрел с отсутствующим взглядом на Евгения. Словно тот в край его достал и сейчас достаточно одного лишнего движения и убьют. Резкое торможение. Снова открывает глаза и никого.

Надо нормально поспать. Ночевать сегодня в штабе? Ну уж такую дерзость ему не позволят. Тогда можно снять номер в гостинице через Алексея и заплатить из своих заработанных. Уже оттуда позвонить матери, что он сегодня не приедет, задержался слишком в гимназии, а в общежитии нельзя оставаться на выходные вот и остался на ночевку у друга. И что завтра первой же электричкой домой. Оставаться в общежитии опасно на выходные. Один из участников стрелки живёт там же, только этажом ниже. Может поджидать с дружками около комнаты… Не самый лучший вариант.

Евгений прислонился щекой к окну и наблюдал, как плывут дома, деревья, облака. Как люди бегут, чтоб успеть сесть… Надо будет в штабе обработать ногу. Осталось дотерпеть и лишний раз ей не шевелить.

Выйдя на остановке, он начал ковылять как можно быстрее от остановки в дворы.

По правде сказать, это была не первая травма за полтора месяца. Перед тем как встретить Николая, он получил растяжение связок ступни. Убегать приходилось не впервой. До сих пор помнит это мерзкое и сковывающее ощущение. Словно нож втыкают при каждом шаге. Но к заседанию-корпоративу Контры всё почти прошло. И сбежать в тот день было реально, но дёрнул же какой-то черт пойти на звуки.

      На горизонте показался дом, в котором была база Крыс.

Обычная хрущёвка среди кучи деревьев. Уже давно отжила свой первый срок и шла на второй. С крыш свисали острые зубья собаки — сосульки. Решётки на первых этажах, словно живущие здесь — заключённые в собственной квартире и вынуждены отбывать свой срок, и он тоже идёт на второй.

Рядом, за невысоким заборчиком, — опустелая детская площадка, что абсолютно вся состоит из железа и не красилась полтора года. На самом высоком турнике висела крупная верёвка с палочкой. На такой дети обычно качаются, и представляют, как они это делают над обрывом.

Бабушек у подъезда не было, чему Женя был несказанно рад. Не нужно никому объяснять и врать, зачем он здесь и что забыл тут. Они здесь как охранники. Знают всех заключённых, постоянно их отчитывают и ругают. Однако сами тоже не могут выбраться и тоже идут…

      Железная дверь на щеколде оказалась открытой, что странно для такого рода мест. Ну хоть ключ не искать и не ждать, пока выйдет кто-то.

Подниматься на третий этаж было мучительно больно. Адреналин совсем закончился, и теперь боль чувствовалась ещё ярче. Вместе с этим пришла осень сильная усталость и раздражение.

В подъезде пахло рыбой, жареной картошкой, плесенью из подвала, влагой всё оттуда же. Так странно… Сколько бы раз он ни приходил, никогда не пахло выпечкой или вкусным чаем. Но надо было радоваться — хотя бы не алкоголь.

На этажах было по три квартиры, причём расположенных хаотично. На одном этаже все двери в один ряд, на втором расположены как на первом, а на третьем — двери в шахматном порядке. Нужная — серая из металла, абсолютно не выделялась на фоне остальных. Даже номера нет. С этажа выше шёл запах паршивых сигарет, кто-то сильно кашлял.

Звонок здесь работал через раз. Приходилось прислушиваться, когда два раза прерывисто нажимаешь. Если звук есть — выдержать паузу и нажать снова, только уже четыре раза. Звонок не работал… А где-то наверху раздались торопливые удаляющиеся шаги. Видимо, только первый, раз не размеренно, шаркая и кряхтя.

Пришлось стучать. Гулко и громко, сохраняя ритм, чтоб слышал весь подъезд, но только не Алексей.

      Дверь открылась. За ней оказался крупный округлый мужчина, с волосами цвета ржавчины, в руках у него был бутерброд. Это был не Алексей, а Александр.

      — Ну что? Ты как знал… Сегодня наш ненаглядный приедет. Давай заходи.

Вроде не сильно старше Жени, но «парнем» или «молодым человеком» его язык не поворачивался назвать. Единственное, за что хоть как-то цеплялся взгляд — клочки недобритой бороды. Он как-то не вписывался ни в крайность Николая, ни в Фёдора. Обычный, простой человек.

      Уже войдя в квартиру, Евгений решил осведомиться, кто именно приедет.

      — Гоголь. Я его не видел лично, но работы он нам задал прилично в прошлый раз. Ты и на Контру досье собери, и из поля подозрения убери, и тебе как-то язык в жопу засунь. В общем, не очень. К счастью, он не в нашей организации, и с него за оказание услуг можно денег содрать.

      — Тогда я, наверное, пойду. Не буду вам мешать.

      — Это чудовище к тебе едет. По просьбе Фёдора. Возможно, расспрашивать будет всё по той же просьбе. Нафига так сложно? Ну а ты на кой хер припёрся, сегодня ж пятница, нет?

      — Да мне стрелу забили. А я их знаю, они только для виду говорят, что биться будешь один на один, так-то они всей гурьбой на тебя. Переждать эту дичь надо где-то. А этот зачем?

      — А, я не сказал? По просьбе Фёдора — деньги отдать. А о существовании банка ну или той же почты России забыли. Отправили бы ещё чего-нибудь для штаба. Не обеднеют от того что в одной посылке отправили организации и человеку извне. Хуении нахуй.

      — Да, да… — все что он смог промямлить. Перспективы видеть снова этого человека не радовали.

      — Да, проходи ты уже! Нечего грустно вздыхать в тамбуре.

      Евгений снял ботинки, куртку, и прошёл в уже привычную квартиру.

После тёмной прихожей бледно-голубая, хорошо освещённая комната резала глаза. Здесь не было обоев, советского гарнитура и даже ковра. Лишь крашеные стены да два хлипких серых стола, стоящих по диагонали напротив друг друга. Ещё было три высоких стеклянно-металлических этажерки — как три высотных дома. Иногда Женя любил представлять, каково это — жить в стеклянном доме без штор. Наверное, заехав туда, первое время будешь стесняться делать что-либо… Но потом привыкнешь, и дом из стекла будет не будоражащем ум строением, а обычной рутиной. Оно, наверное, красиво будет выглядеть в рассветном тумане. Люди будут видны, как крупные частицы чего-то в плохой микроскоп.

— Ну что? Просто так ты б сюда не припёрся, как бы сильно тебе не жали одноклассники. Чего хромаешь как подстреленный?

      — Можешь мне номер в гостинице на ночь заказать? Только поближе к вокзалу.

      — Девку что ль себе нашёл? Хорошенькая хоть?

      — Ага. А зовут девку Травля. А нет. Сука, которая мне ногу прокусила. Извините, имечко она своё не оставила. Убежала, виляя хвостиком.

      — Ну чё ты? Пошутить нельзя?

      — А мне только девушки и не хватает, наверное. Вас-то мне мало, гимназии тоже, ага. Лучше бинт дай и перекись с обезболом.

      Мужчина скрылся на кухне, а через минуту пришёл с аптечкой.

      — Так номер заказывать?

      — Заказывать. Я же должен где-то спать в безопасном состоянии. Не в этом же офисе и не на улице, где шастают люди, которые хотят меня убить.

      — Ну, ты это… Деньги.

      — А вот приедет Николай и заплачу. За бронь не платят.

      — Или заплачешь?

Женя поморщился, по ощущениям сейчас под штаниной на сопле висел кусок кожи. Собрав ткань гармошкой, он увидел едва кровоточащую корочку на укусе и огромный, уже жёлтый синяк.

      — Лучше скажи, где сегодня Алексей.

Взял кусочек бинта, промокнул его в перекись.

      — Лёшка-то? Лёшка на выходном сегодня. Как знал, что Гоголь приедет.

      — Надо же, у крыс есть выходные… — потирая место раны, сказал Евгений с некой усмешкой в голосе.

      — Не то что твой плавающий режим, который зависит сугубо от убийств эсперов и желаний Достоевского.

      — Это да… Режим сна по жопе пошёл совсем. А номер всё-таки забронируй.

      — Забронирую, не ссы.

      — Вот давай. Жду.

      — А чё ты? Ты хочешь, чтоб я это сейчас сделал?

      — Да.

      — Ишь какой. А то, что у меня дел по горло тебя не интересует? Ночная бабочка.

Евгений закончил перевязывать ногу и поднял полностью отсутствующий взгляд. Он тем и был страшен, что никто не знал, что сейчас вывернет эта оболочка, пока у руля нет водителя.

      — Ладно, ладно, хватить зенки пялить, поспи и вали в номер-херомер, куда хочешь. Я не нянька. Закажу и иди куда хошь. Хоть в лес, хоть на трассу, хоть в номер.

      — Повторяешься.

      — Эх ты. Иди спать. Три дня не спал нормально.

Последующие часы он провёл, ворочаясь на диване. Засыпал он довольно быстро, но любой звук, — будь то стук клавиатуры в комнате, лай собак на лестничной площадке, топот в квартире этажом выше, машина под окнами, — будил. Если же не было этих раздражителей, сам каждые пять минут просыпался из-за ощущения, что спит слишком долго. Нога приглушённо ныла, пару раз стала причиной пробуждения.

На второй час удалось уснуть на более продолжительное время.

Снилась ожившая черно-белая фотография качелей в поле. Они едва заметно скрипели, из-за того что неизвестный их раскачивал, отталкиваясь ногой от земли. Видно было только искаженный чёрный прямоугольник спины. Трава беззвучно шумела. Подойдя ближе к человеку, Евгений смог заглянуть ему в лицо. Это был он сам. И уже оказавшись на месте сидящего, он рассматривал свое лицо. Посмотрел вниз под ноги и увидел небольшую ямку, которую он уже успел вырыть раскачиваясь. А подняв взгляд увидел уже не себя, а невысокую девушку с веснушками и торчащими ушами.

      — Скучно, наверное?

      — Да, нет. Мне нормально.

Лицо сменилось на вытянутое и зарошесшее занозами — бородкой, а тело так и осталось девичьим.

      — А ты уверен? Какого цвета мои глаза?

      — Светло-серые?

Лицо сменилось на округлое детское, с кудрями, стоял уже ребёнок.

      — А вот и не угадал. Карие! — персона вновь сменилась на старика с квадратным подбородком, — А твои — цвета болотной тины.

      — Правда? Мне всегда казалось, что цвета старой краски в подъезде…

      — Тины из болота, в котором я утонула — уже женщина лет тридцати с химией на голове.

      — Соболезную.

      — Нахера? — лысый и высокий парень.

      — Просто так…

И опустил вновь взгляд на яму, что стала больше похожей на могилу.

      " — Да, конечно, номер…»

      — А ты любишь? Хмммм, кого же тебе любить?

      — Себя.

      — Что-то непохоже. Плохо стараешься значит, — знакомый голос. Запахло кровью и эскимо.

      — Со всеми бывает. Устал с непривычки.

Поднял голову и никого не увидел, лишь светло-серое поле до горизонта и темно-серое небо. Шелест травы. Кто-то подошёл и заглянул в лицо. И вот уже он смотрит на собственную черную макушку.

      Жёлтая скатерть. Диван. Пора идти, номер уже должны были заказать. А они ведь, все были…

Евгений натянул верхнюю одежду и портфель и в странном, будто коматозном состоянии пошёл прочь. Спать хотелось неимоверно. Ему казалось, что уснёт в ближайшем сугробе, но все это было не так важно, лишь бы подальше отсюда.

— Стоять, — резко кто-то сжал плечо. И с шипением произнёс, — Вот тебе номер и адрес. Свободен.

      Щёлкнул железный засов.

На улице все так же было тихо, темнело. И он пошёл прочь. Верёвка уже не висела. Евгений усмехнулся и сам не понял чему.

Сугробы выглядели так удобно… Но не хочется отбывать здесь.

Шаркая, шёл сбоку проезжей части — все равно обочина не завалена снегом, а тротуара здесь в жизни не было.

Размышляя над сном, он пришёл к выводу, что не видел лиц живых людей, кроме своего. Все, кто появился, были либо заказы, либо трупы, на которых он тренировал управление способностью.

Тот старик с квадратным подбородком был первым из них. Евгений до сих пор помнил хруст снега под ногами и запах тухлого мяса, перегара, рвоты, поноса и много чего ещё…

Впервые разы управлять было ужасно сложно. Движения были неестественны, слишком резкие, слова очень тихо и невнятно, с нулевой мимикой. Подчинить тело было трудно и каждое движение было с интервалом в вечность. Зрелище, пугающее своей неестественностью. Спустя полтора месяца трупы ходили уже уверенно, но с мимикой был все ещё отвратительный мрак.  — Ей, Замятин!

Женя с безразличием повернулся и увидел в десяти метрах осточертевшую фигуру. Себя же он обнаружил около автобусной остановки. Дурак…

      — Думал, сбежишь, и я тебя не найду? Паскуда. Ты у меня!

Налетев, схватил за ворот и начал трясти.

      — Ты меня капец как подставил перед друзьями. Ты у меня погоди, зубы будешь собирать.

Женя все ещё не особо понимая, что происходит, потянулся за ножом в карман.

      — Чтоб знал. А потом мы тебя пустим по реке.

Голову стиснули, и она полетела в сторону стенки остановки. В это же время из кармана полетел нож, как Евгений полагал — в локоть.

      — Заебал орать как резаный. Иди проспись, — знакомый голос из пелены.

      — Чего, нахер? — отвернулся, надо бежать.

      — Ты когда наркоту колешь, так на улицу хоть не выходи.

В этот момент Женя обнаружил себя в тёмном подъезде. Оглядываться особо времени не было, лишь осознать, что находится между третьим и вторым этажом. Слабый свет от окна. Там две фигуры что-то выясняли, но доносились лишь обрывки.

      — «Никого, обдолбыш»

      — «Гонишь, старикан»

      Нападавший повернулся к тому месту, где был Женя и никого не нашёл. Тем временем в темноте подъезда появился второй человек, и подошёл ближе. В холодных и блеклых лучах света с улицы, Женя узнал Николая. Тот поднял палец к губам, а после опустил ладонь и растопырил пальцы. После кинул нож куда-то в сторону Евгения, словно наотмашь. Где-то об бетонный пол звякнул металл.

— Щас, погоди, автобус придёт. И если этот хрен гнилой не сядет…

      Женя принял решение молчать, чтоб не выяснять отношения на лестничной площадке. Глянул в окно: одноклассник пинал снег, матерился и истерично искал Евгения. Это вызвало улыбку.

      Он отошёл к стенке. Под ногами хрустнула побелка. После чего, от скуки начал водить пальцем по стене и облезшим почтовым ящикам.

Глаза ослепило жёлтым светом салона автобуса. Они стояли на ступеньке, около двери. Николай, словно ничего не произошло сел на свободное место.

— Какого хера?

— А вот такого. Мне оплатили, я сделал.

Женя заметил, что человек из кошмаров и сидящий перед ним отличаются друг от друга. У Николая был нос с горбинкой и веснушки, а у образа из кошмаров — нет. После осознания этого факта стало как-то легко, и он сел напротив Гоголя.

      После всех перипетий автобус даже казался удобным. Это был обычный пазик, с креслами обитыми коричневым кожзаменителем. Людей особо не было, что было странно для семи вечера.

Гоголь не хотел смотреть в глаза этому человеку. Ведь иначе этот взгляд будет преследовать его везде: в темноте, в зеркале, на стене. Поэтому предпочёл складывать пальцы в различные фигуры. Ноги неприятно гудели, словно он все ещё в поезде.

Изначально он должен был зайти в штаб Крыс, но заметил Евгения и ещё какого-то мальца на улице. После чего было принято решение разыграть карту «Шизофреник орёт на пустоту». Николай знал, что при истинных и последовательных галлюцинациях человек убеждён и ощущает всем телом наличие того же слона в комнате. Он это переживал. И маялся с этим знатно, это хуже ложных галлюцинаций.

Евгений дернул его за капюшон. Николай встал и подошел к выходу. Когда дверь открылась, он чуть ли не выбежал из автобуса. Женя же наоборот медленно спустился и так же медленно, не обращая внимания на Николая, поплелся в сторону гостиницы. Гоголя это несколько удивило, но он решил это не обсуждать.

Вместо это он решил рассматривать район, где они вышли. Каждый раз он удивлялся, насколько окраины Петербурга похожи на окраины любых других городов. Панельные дома, убитые дороги, которые никто не чистит, мусор везде валяется и урны полные, микрозаймы, пивные магазины, ларьки, обшитые дешёвым металлическим листом. Приметив один из таких, Гоголь решил купить себе пирожок, все равно Евгений плетется медленнее улитки. А он всё-таки не ел с поезда. И купил пирожки, после чего быстро догнал Замятина.

— Далеко ещё?

— Нет, вот в этот дом, если верить адресу…

— Куда мы вообще идем?

— Я в гостиницу. А ты куда — я не знаю.

Гоголь не нашел, что ответить и продолжил рассматривать район. Евгений тем временем сел на скамейку. Николай подсел и начал есть горячие пирожки.

— Теперь ты мне дважды должен за спасение.

— Нет. Единожды. Если бы я не оказался эспером, да еще и таким, Фёдор бы тебя убил. А потом бы еще на опыты отдал.

— Убить бы вас обоих и дело с концом… Зато пирожки вкусные.

— А мне?

— По губе.

— Мороженка.

Николай глубоко вздохнул и протянул пирожок с мясом.

— Шпашибо, — откусывая, сказал Евгений.

***

За закрытыми дверями в тёмной комнате Фёдор монотонно стучал кулаком по стене, сбивая костяшки до крови. В голове роились мысли, как он всё это ненавидит, как хочется встать и убить абсолютно всех, терять ведь уже нечего. А так он хотя бы останется в полном одиночестве, как и хотел. Его уже всё равно нет. Но нельзя, иначе весь прогресс пойдет коту под хвост. А как же всё-таки хотелось вскрыть горло каждому человеку и эсперу собственноручно.

Зазвонил телефон, и Достоевский липкими от крови руками, поднял трубку. Из неё взволнованным голосом донеслось: «Анна едет», — а после длинные гудки.