В комнате, что освещалась одной свечой, сидели трое. Было влажно и капала вода из крана в стакан. Видны, были только очертания их лиц.

      — А как это произошло-с?

      — Я бы сказал так: двенадцать шагов, ухмылка, взмах ножа. Больше ничего*.

      — Ну, как это ничего! Целое преступление, а вы-с…

      — Вы знаете, что я уже три года повязан с Фёдором кровью. Если б отец не начал говорить про бесов и про то, что я посмел жить у своего друга, и даже не друга, а «Фифы с патлами», — прямая цитата. Если б он не полез на Гоголя, я бы, может и не поступил бы так. В грозном тихом переулке решать проблемы с сыном, хотя он от меня отрекся. Думал, что я вернусь в семью? Нет, этому не бывать. Хотел, чтоб я использовал свою способность во благо нашим войскам? Нет. Он просто хотел покрасоваться, что сколько бы мне лет не было, я буду в его подчинении идеальным ребенком.

      Он как-то странно замолчал, словно обдумывал, рассказать про убийство или нет. Косился на угол комнаты, там стоял мертвый и едва блистал зеленоватым кругом способности.

      — Я, наверное, зря пришел сюда с трупом, но я не знаю где его спрятать.

      Тут прорезался голос Гоголя, что все это время молчал. Голос его был тих и подавлен, но с какой-то искрой.

      — Сжечь его, а прах пустить по свету…

      — Я думал над этим, но где его сжигать.

      — Можно подстроить так, словно он умирает-с от попадания способностью эсперами. И так его и оставить на том месте.

      — Заподозрят, что труп был убит ранее, в полиции работают не глупцы.

В комнате повисло молчание, каждый перебирал варианты, как можно избавиться от тела, чтоб и не было видно контакта с Замятиным. Но Женя всё еще видел перед собой, как прыщет кровь из горла Ивана Дмитрича, и как он сипел, что не простит ему этого никогда.

Что-то в этот момент сломалось в нем, он не хотел смерти отца, но и все варианты жизни, что предлагал тогда в подворотне отец, ему не нравились. Жене и без него было тяжко тащить бессонные ночи, университет, Фёдора… Но расстаться с работой он не мог. Это приносило пользу обществу, а значит дело хорошее. Другое дело, заслужило ли общество такую благодетель. Смерть за мнение, отличавшееся от идеологии — страшная смерть.

Булгаков курил сигару и думал, что делать с этим сорванцом. В первый месяц знакомства, еще тогда, Фёдор сказал, что Женя убьет отца и не будет чувствовать угрызения совести. Отчасти это так и было. На лице Замятина ничего не дергалось, внешне он был совершенно спокоен. И эта выдержка поражала Михаила Афанасьевича.

      — А ты видишь его сейчас, что для тебя его корящие слова?

      — Нет, мое сознание не давит на меня за это убийство. Трупов я повидал много. Его бы всё равно убили, таков уж город. Уж лучше я, чем эспер-бандит, которому отец переступил дорогу пока искал меня. Я все же знаю его, а впрочем, пес с ним. Он знаешь ли тебя недолюбливает. Нечего бояться за смерть моего отца. Где сжигать-то будем?

      — Наверное, у меня в лаборатории. А можно просто закопать в яму где-то в лесу или просто отдать Фёдору, он уж точно знает как с этим справиться.

      И они вновь замолкли.

      Этому полилогу предшествовали несколько сцен и сейчас они смешались в голове Жени, и он не мог точно сказать, что произошло раньше. И оставалось лишь логически мыслить, потому что это сохраняло холодный разум и без прыжков агонии, он видел такие стадии у Гоголя.

Как начнет реветь и бегать от всего по квартире, биться головой об стенку из-за того, что убил семерых. Жене в те моменты казалось, что Фёдор просто ненавидит своего друга, раз разрешил участвовать в таком. Но как потом выяснилось, Гоголь добровольно вступил в ряды убийц, и Достоевский его предупреждал, что Николай не вытянет.

Сейчас же было трудно вспомнить, в какой отрезок времени Женя убил отца, он помнил лишь, что было темно, и единственный свет в глубокой арке был с снаружи улицы, не во дворе. Никого не было и слова отца.

      — Как посмел связаться с мужчиной и жить у него! Не дай бог еще и любишь его!

      Женя был другом Николая, он любил его по-дружески и всего-то. А жил, потому что ту съемную квартиру, в которой он жил, хозяйке, Алене Ивановне, захотелось продать. Вот и выгнала, потому что покупатель нашелся сразу.

      — Бес! Непременно Бес. В тебе сидит! Давай избавимся от беса, и ты вернешься к обычной жизни, — говорил старик в черной рясе.

      На этих словах женя поправил перчатки и выстрелил отцу в ногу.

      — С кем и как я провожу свое время не твоего ума, старик. Я отрекся от семьи, чтоб не быть позором, но больше я туда возвращаться не намерен. Возвращайся в Лебедянь и живи спокойно.

      Женя едва сдерживался чтоб не пристрелить его.

      — Не позволю жить с курвой длинноволосой!

      Что-то блеснуло в темноте в руках Жени и то короткое расстояние, что было между ними, было вмиг сокращено до нуля. Иван Дмитриевич раскрыл свои руки ля объятий сына. А женя пользуясь моментом полоснул его по шее. Кровь брызнула, и отец упал. Вскоре около того места появилась огромная лужа.

Женя снял рюкзак, достал полотенце, промокнул всю лужу, поставил способностью отца и закрыл рану, и пустился бежать вместе с трупом в соседний район Петербурга к Булгакову.

      Все время бега Замятин думал не об убийстве, этот факт он принял ещё в июле и был готов убить отца уже тогда. Думал он, не замарались ли его руки в крови. Перчатки все же не резиновые. И если замарались, то отмоется ли кровь. Умом Женя понимал, что кровь отмоется, но вот к рукам навек голова приставит последние слова отца. Хотя может и нет.

Отца Женя знал хорошо, этот господин был педантичен и желал этого от всей семьи, но ни он, ни Саничка этому не подчинялись. Он знал, что сестра любит свою подругу и относился к этому по-философски, ибо сердцу не прикажешь любить. Но от отца этот факт тщательно скрывался, и казалось об этом знали лишь Женя да Саша, сама возлюбленная не догадывалась об этом.

      В голове, пока он бежал до Михаила Афанасьевича стучало, что и Гоголь там же и лишь бы сам Гоголь не принял это убийство на личный счет, чтоб его не грызло, не разрывало.

  Подарок, который Женя получил утром, а именно браслет-кольцо от Гоголя, звенел под перчаткой.

      Женя вырвался из воспоминаний и посмотрел на свои руки в реальности. От крови не осталось и следа и в свете свечи блестел подарок.

      Сейчас Женя был уверен, что адрес сказал ему Достоевский, и сделано это было ради того, чтоб связать кровью. Человек, который убил, не будет доносить на того, кто кроет. Иначе быть не могло. Только Достоевский знал и следил за Женей.

      Фёдор ещё при первой встрече знал, что Жене придется убить отца. Знал и пользовался этим преимуществом. Скорее всего сам первым познакомился с ним, дал адрес и рассказал с кем живет и когда можно поймать и где. Сама мысль об убийстве не страшила Женю, он почему-то легко перешагнул грань. И не сказать, что со злобы, а так просто потому, что может. И видимо Достоевский проверял так его.

Да и само убийство получилось жутко похожим на убийства Фёдора. От одной мысли, что они похожи даже в таких деталях, Женю бросало в дрожь.

      Быть похожим полностью на Фёдора — в этом не было ничего плохого, но как же вышло, что Женя начинал перенимать интонации, мысли и идеи Достоевского, сам Замятин не знал. Выходило что-то неладное, а отдавать душу, чтоб сделать копию из себя, Женя не хотел. Но и отдалиться от Фёдора не получится. Он ведь работодатель, и за счёт его Замятин был на плаву летние месяцы.

      Женя разрывался от этой мысли.

      — А какого это, не чувствовать угрызений совести? — спросил Гоголь, нарушая тишину. Ему было видно, что Замятин из другого теста, нежели он, и чисто из интереса задал вопрос.

      Замятин не ответил, он думал, что скажет Фёдор, когда увидит труп на своем диване. Он недавно вернулся из Японии весь воодушевленный и рассказывал, как было весело наблюдать за резней. Женя же дивился, что вызывало в нем такие эмоции?

И всё же, он теперь убийца. Такой статус не устраивал Женю. Надо было замести следы, чтоб убийцей слыть только в узком кругу. Он и сам не понимал, как так быстро произошло. Чтоб так решительно и резко. Раз и готово. Главное еще семь часов назад он был простым студентом инженерного отделения, а сейчас. Значит способность была правильно выдана. Смерть не страшна, страшно жить без смерти. Без конца было страшно представить, как существовать. Именно что существовать.

      Медленно горела свеча, колыхаясь от дыхания трех в комнате. Труп в углу выглядел как живой, только не дышал и полностью находился под контролем левой руки Замятина. Булгаков затушил сигарету и предложил Жене тоже покурить.

      — От чего бы и нет, — и в этот момент Женя расслабленно потянулся. Вскоре в пальцах появилась сигарета, он вдохнул и закашлялся. Это принесло ещё больше расслабления Замятину.

      — А вам уже сигары не помогают, — глядя на синяки под глазами и впалые щёки Булгакова.

      Булгаков многозначительно кивнул.

      — Бросайте это дело иначе он из вас, как из мягкой глины слепит раба, он любит так делать.

      Все в комнате понимали, что это значит. Достоевский потерянный человек для общества. Черная дыра, которая собирает всех несчастных, а те, что были счастливы через неделю, месяц, год — тут уж зависит от человека и его ресурса — превращались в сгоревшие свечи и спички.

Замятин мысленно перенесся обратно к преступлению. В портфеле, что лежал у мойки, была тряпка вся в крови. Женя от чего-то знал, что именно сегодня его найдет отец, может на это как-то подтолкнул Достоевский, этого он не знал, но был готов во всеоружия. Сам город располагал к тому, что при себе нужно иметь защиту.

      В холодном освещении было видно, что труп уже разлагается. Фёдор посмотрел в глаза Жени, ожидая увидеть там спокойствие и хладнокровность

 — До чего странно ты его убил. Столько способов и только моим? Сжечь, в лесу.