Тем же вечером на кухне сидели четверо, они почти не говорили и были заняты каждый своим делом. Лампочка светила плохо, словно на последнем издыхании. Женя продолжал теребить струны на расстроенной гитаре, и смотрел на линолиум, что стоял свёрнутым в рулон в углу около выхода.

      Гоголь наблюдал за тем, как Булгаков курит. За каждой затяжкой жадно следил, словно он сам их делал. В комнате приятно пахло табаком. Михаил Афанасьевич смешно пускал колечки дыма. Прямо в лицо Гоголю, а тот смеялся не пойми почему.

Достоевский читал книгу и пил чай. Может из-за освещения, или просто потому что кожа была тонкая, и видно было все вены, но он казался мёртвым. Веяло от него такой холодной аурой.

      — Нет, все же с автором я не соглашусь. Почему это он уверен, что счастье и свобода одновременно не возможны?

      — А разве это так? — спросил Женя, отвлекаясь от инструмента и смотря прямо в глаза Фёдору.

      — Не каждая свобода предполагает отказ от эмоций. Например, быть самим собой — тоже неким образом является волей.

      — Ну откуда ж тебе знать, ты ж себя не принимаешь, — вмешался Гоголь.

      — Да ты что? А может то, что мне не нравится, вредит всему человечеству на протяжении сорока лет?

      Булгаков тяжело вздохнул и начал убирать все острые предметы. Держа в зубах сигару, он напряжённо смотрел на макушку Достоевского. Женя же следил за руками Гоголя. Он был уверен, что сейчас он переместит себе что-то в них.

      — Вредим здесь только мы.

      — И тебе это нравится.

      Замятин посмотрел в окно и как-то выпал из реальности. На несколько минут он перестал обращать внимание на то, что происходит вокруг него, и рассматривал, как качаются деревья, и вслушивался, как завывает ветер. Щупал руками струны.

      А на улице тем временем синяя туча захватила небо. Раздавался свист. Это Еся вышел погулять и зовёт собаку, которую прикармливали кусочками хлеба со своего стола. Шёл мелкий, почти незаметный дождь.

      Что для него самого значит этот вечер, ведь новый человек пришёл к Крысам. Сам Женя пусть и не состоял в организации, но был вхож в большой круг общения людей из неё. Та же Анна, Александр, Алексей… С последним он кстати давно не списывался. Слышал лишь то, что у него проблемы с дедом, и тот присоединился к какой-то организации. Что поменяется с этой новой девушкой? Придётся ли ему открыто с ней сотрудничать?

      Из задумчивости вырвал лай собаки и звон посуды, что-то разбилось.

      — А кто ты такой чтоб мне указывать? — Гоголь приставив нож одной рукой к горлу Фёдора, а второй держа за горловину рубашки, злобно оскалился. Лицо Коли залилось красным и на виске пульсировала венка.

      Женя мельком глянул на Михаила Афанасьевича. Тот растеряно смотрел на руки Николая, словно нож был только что в ящике. На полу лежала разбитая кружка.

      — Ты сам выбрал этот путь, ещё очень давно. И я тебя предупреждал, что ты негоден для такой роли, — Фёдор же был спокоен. Но за мнимым спокойствием скрывалась невиданная агрессия, Женя это понял по скапливающейся энергии в руке. Достоевский явно хотел использовать способность.

Рядом с осколками лежала промокшая книжка. Выл пёс за окном.

      — Ты добровольно присоединился ко мне, — способность прекратила концентрироваться в руке. Он опустил левую, что-то блеснуло холодным белым светом, а в следующую секунду рядом с брошюрой и черепками появилась пара капель крови.

      Гоголь свернулся. Из его бока торчал скальпель. Фёдор занёс над его головой руку, но его оттащил Булгаков.

      — Глупо ссориться из-за права на свободу выбора, за нас все решают нейромедиаторы в нашей голове, ибо вырабатываются ещё до осознанного решения.

      Женя подошёл к Коле. Тот тяжело дышал.

      — Не доставай из него нож, кровь только сильнее пойдёт, лучше помоги ему встать и дойти до операционной. Ну, что за работа такая-с.

      Фёдор фыркнул.

      Шумели деревья за окном, свистел ветер. По полу елозили тряпкой. А в голове Жени вертелась одна только мысль: «Зачем они затеяли этот спор про свободу? У них всех четверых разные мнения, чего они ожидали?»

В остановке крови участвовал только Булгаков остальные стороны конфликта решили просто уйти по своим делал. Фёдор явно был зол на то, что его авторитет поставили под сомнение, а ещё из-за испорченную книгу.

      Женя же ушёл в палату Еси, обдумать все случившееся.

      — Четыре точки зрения, наша с Булгаковым в чем-то схожа. Но разве из-за этого стоит убивать? Фёдор ведь руку занёс не просто так, — бубнил себе под нос Женя.

      В комнате кроме него сидела ещё Марина и как-то обособленно держалась в стороне. Она явно была не рада происходящему и жалела, что пришла сегодня сюда.

      — Извините, Евгений, верно?

      — У тебя же план по его использованию на несколько лет в перед сто процентов есть… А? Что?

      — Ну, Вы — Евгений, так? Вы бы не могли рассказать как вам в этой организации?

      — Фактически я не её член. А разве по сегодняшнему вечеру не понятно?

      — Драки, поножовщина каждый день?

      — Да почти каждое задание от него — смертельный риск. Но для вас это наверное интересно.

      — Почему вы так решили?

      — У суицидников часто проявляется желание испытать резкие эмоции…

      — А откуда Вам-то знать?

      — Приходиться изучать психологию для своей способности.

      — А что у вас?

      — Ну, конечно, скажу я вам. Спасибо, однажды уже рассказал, бежать пришлось. Лучше скажите зачем вам нужна смерть?

      — А ваше ли это дело?

      — Что правда, то правда. Не моё.

      — А о Фёдоре расскажете?

 — Тут сказать многое можно. Ну вот например: резок в высказываниях, любит добивать в тяжёлые моменты, стратег… Имеет очень красивую картинку о будущем. В котором нас всех нет. Он над этим очень усердно работает.

      — А почему?

      — У него в прошлом какая-то, хм, проблема что ли была. Уж не знаю какая, но крыша поехала знатно.

      Женя врал, он догадывался, что произошло и по тому мальчику, которого он видел некоторое время назад, и по рассказам Булгакова, что утверждал: Достоевский с самого их знакомства ищет какую-то могилу.

      Белая стена. Кровати и ширмы. Странная обстановка для такого разговора. Вспоминая того подростка, Михаила, Замятин думал о том как могла произойти его «смерть».

      — Вы отвлеклись…

      — Извините, задание из института вспомнил. А почему на «Вы»?

      — А разве можно к незнакомому человеку обращаться на «ты»? И не важно какого он возраста.

      — Что ж пожалуй соглашусь. Может вам рассказать о порядках здешних? Или Анна вам уже говорила? — из-под кровати выползла Интеграл и запрыгнула на колени Замятину.

      — Совсем немного, сказала, что недавно убила… Это должно быть страшно.

      — Ну, на деле убивал её «Реквием», подробностей я не знаю. Но вроде как это тот человек, что вас подставил.

      — Зачем ей? Разве это так нужно было?

      — Во-первых, это такой подарок от Достоевского.

      — А во-вторых?

      — Чтоб вы не отвлекались, и вас не преследовало прошлое. Здесь первое правило — отрешись от своих родных и не впутывай их в планы Достоевского. На сколько я знаю, он сам сбежал, когда ему было всего четырнадцать, оставив родных. Того же он требует от других. Все мы так или иначе без семьи. Единственный кто поддерживает связь с родителями — Булгаков, его личный врач, если так можно сказать, — Женя погладил Интеграл.

      — Ну, родители от меня отказались после того, как узнали о моей способности. Не сразу, но как только другие прознали, что я — эспер, и активно использовали это против меня — сдали меня в детский дом.

      — Вы тогда стоите на учёте одарённых должно быть?

      — Да.

      — Плохо дело, плохо. Но может оно и к лучшему. Не будут давать сильно опасные для вашей репутации задания. Маяковский же работает.

      — Владимир Владимирович? Он здесь тоже состоит?

      — А откуда вы его знаете? Он вёл ваше дело?

      — Он часто допрашивал меня в департаменте.

      — Тогда не удивительно, что Фёдор о вас узнал. Раскрою маленькую тайну. Это я не дал вам умереть.

      — Как это понимать? Не вы же из петли меня вытащили.

      — Я неделю следил за вами с помощью своей способности и раз в несколько часов передавал подробности Достоевскому. В тот день я понял, что вы решились на отчаянный шаг и передал это Фёдору.

      — Так Вы…

      — Можете меня ненавидеть, я мог бы и не говорить об этом, мне бы ничего не сделали. Но я хотел понять, почему именно тогда вы собрались это сделать?

      — Это отвратительно мешать кому-то ради своего желания. Зачем Вы это вообще сказали?

      — Я решил быть откровенным, раз вы мне доверили некоторые факты из своей биографии и о природе своей способности.

      — Вы ужасны.

      — В этом случае — да.

      Интеграл мяукнула и посмотрела на Замятина.

      — Я бы устроила скандал, но я сама выбрала такой способ суицида.

      — Так вы понимаете, что Фёдор — худшее что могло произойти в жизни?

      — Конечно.

      — Расскажу тогда чуть подробнее о том, что знаю. Тот осмотр, что над вами провели сегодня — данные для Булгакова, он и ещё пара его знакомых постоянно проводят исследования. Дают разную фигню членам крыс. В основном — Есе.

      — Это тот мальчик с кудрявыми волосами? Ему ещё на вид двенадцать.

      — Да, но на самом деле ему уже шестнадцать. Там долгая история. Но его тоже почти что с того света вернули.

      — И всё-таки то как вы поступили немыслимо. Зачем вы так?

      — Работа такая. Что я отказываться что ли должен?

      — Это ведь противно следить за кем-то

      — Согласен, и из-за своей способности сам опасаюсь как бы не следил кто. Хотите обсудить эту ситуацию?

      — Ну… — тут Марина замолчала и уставилась на дверь. Послышались звуки шагов, — не здесь и не сейчас.

      — Вот и хорошо.

      Дверь открылась, и вошёл Сережа. Вид у него был убитый. Он сразу плюхнулся на кровать лицом в подушку.

      — Когда это уже закончится?

      — Ну с твоей смертью точно все завершится именно для тебя, — сказала Цветаева, поправляя каре.

      — Слишком много сил нужно затратить, чтоб это сделать. Да и Фёдор… Странный человек. Устроил такое на кухне.

      — Не ожидал?

      — Было бы мне что ожидать от них.

      В палате воцарилось молчание. Марина подошла к окну и стала рассматривать пейзаж. Женя смотрел на Интеграл, что мяла подушку лапками. На душе было тяжело. Будущее не радовало своими перспективами.

      Женя начал уже давно задумывался, какой срок ему грозит за нарушение закона. Он же уже совершил достаточно на пожизненное заключение в лагере для эсперов. А по рассказам там было абсолютно не радужно. В обычной-то тюрьме использовались пытки, строгая иерархия и унижение постоянное, что могло ожидать там. Он точно знал, что всех эсперов заковывают во что-то на подобие кандалов, и они блокируют возможность использовать способность… Надо бы спросить у Анны у неё муж перед смертью там сидел. Авось говорил что-то на встречах.