Еся смотрел на дряхлую собаку во дворе. Она стояла прямо напротив окон и улыбалась, виляя хвостом. Еся хотел было выйти на улицу, но там еще снег, холодно, да и без разрешения ему не дадут верхнюю одежду. У Сары, такое имя дали собаке, даже конуры не было, она просто прибилась к Есе летом, когда он гулял по лесу вокруг. Мастер сказал, что её выкинули.

Ничего особенного она из себя не представляла — рыжий, грязный, мех, что был весь в колтунах. Ещё было пару проплешин, там когда-то ошпарили, так предположил Мишель, но лечить её решительно нечем. Еся уломал Мастера на то, чтоб дал дезинфицирующее средство, но кажется оно делало только хуже. Ещё была слабая лапа, Сара её поджимала и ступала несмело.

Всё, что мог сделать Еся, – подкармливать ее со своего стола. Он чувствовал ответственность за собаку. Правда, Булгаков предлагал сдать её в питомник, со словами, что там будет явно лучше. Там и прививки поставят, и пролечат, и хозяев ответственных найдут. У него самого не было времени на бедную дворнягу. Еся даже согласился, но с условием, что он сам заработает денег. Произошло это в августе, с того момента Серёжа почти скопил нужную сумму. Булгаков воспринял это решение не с таким воодушевлением, но решил, что распоряжаться деньгами Еся все-таки должен научиться. И он стал поручать простые задания по типу «протереть пыль», «собрать вещи в стирку» и прочее. Были и сложные задания – навести порядок в библиотеке лаборатории.

Каждый раз, когда Еся видел её – сердце сжималось, а он сам говорил, что у неё всё получится и что она обязательно доживет до хороших времен. Он искренне привязался к собаке, равно как и она к нему. Оставались какие-то сто рублей до заветной суммы. А расставаться так не хотелось.

В Есе редко просыпались какие-то эмоции. Обычно – апатия и полное безволие, но двоим удалось пробиться. То ли потому, что он тогда отчаянно кричал о помощи всем своим видом, то ли они имели какой-то свой шарм... Заброшенных и никому не нужных. Такие же, как сам Еся.

Комната была почти пуста, только кровать, кушетка и тумба. Ничего интересного. По началу Есе большего и не надо было. Просто хотелось сдохнуть, но сейчас, находясь в этом почти белом пространстве, смотря как за окном падает снег, он чувствовал, как брала тоска и душила. Было страшно, Чёрный человек давно ничего не говорил, а о его существовании напоминали лишь тени позади людей и чёрные отметины на шее.

Мастер говорил, что это и наибольшее скопление силы в организме, от того и душит — чтоб забрать место Еси, вытеснить его из прав на своё тело. Серёже было страшно от этой мысли. Когда-то он уснёт и не проснётся, а сама оболочка продолжит существовать от способности. Всё что угодно, кроме этого. Уж лучше умереть вместе с ним.

Лекарства стали помогать, но и одновременно калечить. Казалось, они должны были избавлять от тревоги и тяжелых мыслей о прошлом и нынешнем, но на деле дали сон, от которого просыпаешься с больной головой и хочешь спать ещё больше, а потом ешь как не в себя. Все что не приколочено. Но да, мыслей о смерти стало меньше, их затмили другие. О том, как бы лечь, чтоб не чувствовать давящей слабости в ногах. Хотелось провести эксперимент и не пить транквилизаторы и антидепрессанты, выкидывать всё в окно, но их могла съесть Сара, так что он откладывал это дело до декабря.

            Дворняга начала гавкать за окном, Еся встал на подоконник и высунул руку в окно, кинул кусок хлеба. Та радостно облизнулась и побежала жевать. Хотелось её погладить. Проем слишком маленький, для того чтоб протиснуться полностью всем телом.

— Еся, опять высунулся? Учти я лечить-с тебя в очередной раз не хочу, - крикнул из лаборантской Михаил Афанасьевич. И как он только узнал?

— Ничего, Мастер, я только корку кинул! Она ж совсем задохнет, если её не кормить, а на улицу вы меня не пускаете.

Мастер ничего не ответил. Еся тихонько сел на подоконник, и аккуратно опустил ноги. И медленно ступил на пол, высота пугала. Лег обратно на кровать, и его захватила мысль о прошлом.

Мама стоит у плиты и варит компот из вишни, которую прислал дедушка из деревни. Отец сидит с газетой в руках и читает: «Призываются все мужчины, достигшие восемнадцати лет. Российская Федерация объявила войну Японии» …

— Пап, а что это значит?

— Скоро я надолго уйду, и не знаю, вернусь ли.

— Саш, что ты такое говоришь, конечно вернешься, не пугай ребёнка.

Всё такое призрачное, ему всего пять и отца он еще зовет папой. В руках кубики с буквами, и он составляет новое слово, которое выучил – «Крыша».

— Разве не замечательно, что ты нашел друга, Есь? - из воспоминаний его вырвал Мишель.

— Да, она хороша.

— Поделиться новостями?

Сережа кивнул. Скорее машинально, потому что головой он все ещё находился в прошлом.

— Первое, что мне хотелось бы сказать: Женя уезжает в Англию.

— А как же его драгоценный дружок? – Услышав знакомое имя, сразу включился в разговор.

— Ну, думаю Коля не в восторге, учитывая, что им запретили переписываться, чтоб не выдавать тайные планы правительствам. Следующая: я почти разобрался в даре. Только вот…

— Это хорошо?

— Можно сказать и так. Правда, я не знаю, можно ли теперь меня считать человеком.

— Почему?

— Ну, как я понял, я всего лишь сконцентрированная способность, у которой есть воспоминания и нет тела.

— Но у тебя же иногда получается…

— Да, но это уже не я, наверное, не тот, что родился в семьдесят девятом году.

— А кто же?

— Это трудно объяснить… Что делает меня мной? Воспоминания или что-то другое? Действия? Пока сам себя определяю Михаилом Достоевским? Что?

— Сложно. Я знаю тебя только в таком состоянии, о прошлом, до того, как стал таким, ты не говоришь.

— Оно не особо радужное, не хочу тебя грузить, да и помню я плохо. Но раз разобрался как работает способность – смогу скоро выйти навсегда отсюда! Смогу поговорить с братом. Вот только будет ли он меня считать таким же человеком, как сам, а не как с Тацухико?

— А способность-то как работает, и как ты это понял?

— Провёл некоторый эксперимент и выяснил, что подпитываюсь силами от людей. От обычных меньше всего, потом идут эсперы. И самая вершина, источник огромного количества сил – непостоянные эсперы.

— Я что ли?

— Да, извини пожалуйста за то, что использую твой ресурс, я правда не знал до недавнего времени.

— То-то и не появлялся?

— Да. Я провёл недели две в обществе обычных людей, просто слоняясь между ними. Было страшно, брат же может резко что-то придумать и поменять местоположение вообще всем. И никого не найду… Но не суть. Потом был с братом, и почувствовал, что сил больше, а срок пребывания сократился, но он никак не сопоставим с тем что получаю от тебя. Отсюда и можно сделать этот вывод.

— Заумно. Но если ты выйдешь, будешь ли общаться со мной?

— Трудно сказать, я не знаю, как Федя отреагирует.

— Он же сейчас здесь? Демон-то… Раз ты пришёл.

— Хочешь ему сказать?

— Нет, просто интересно, зачем пришёл. Он же наверняка какое-то новое распоряжение насчет меня даст.

 Еся встал с кровати, тихонько вышел и стал прислушиваться. На кухне стояла гробовая тишина, лишь перевертывание страниц раздавалось. Серёжа выглянул из-за угла. Мастер стоял, склонившись над бумагами, Демон сидел на стуле и вдумчиво смотрел куда-то в сторону. Их Тени молча смотрели друг на друга и улыбались. Есю всегда интересовало, почему все вопросы обсуждаются на кухне. Есть же лаборантская.

— Что скажете?

— Весьма, весьма… Хороший план. А Женя как отреагировал-с?

— Смиренно.

— Ожидаемо, - и поправил очки, - Тогда Еся начинает усиленную подготовку? С чего начать?

— Попросить Анну провести все экзамены на дисциплины, которые он изучал. После чего мы их столкнём. Можешь выходить, тебя же касается.

Мишель, что всё это время стоял за спиной Еси, немного испугался. Сережа несмело вышел.

— Мне за это заплатят?

— Ах да, ты же хочешь отдать ее в питомник… Сколько тебе не хватает?

— Сотни. Ну так?

— Ну, пожалуй, за проделанную работу этого будет мало, но ты сам попросил. Ты встретишься с одним эспером. Его способность похожа на твою. И если ты сможешь выдержать – то вперёд.

— Это страшный человек, он очень вероятно убьет тебя, - шепнул на ухо Мишель.

— А можно подробнее про него?

— Вы потом познакомитесь, не буду как-то очернять или выбеливать этого эспера. Моё мнение субъективно.

      Мастер как обычно выглядел понуро-серьезно. В лице читалась усталость. Все тени плясали за его спиной и что-то неразборчиво шептали. Еся добровольно покинул кухню, ему стало скучно наблюдать за этим. В комнате обеспокоенно сидел Мишель. Наверное, если бы он был в теле, сейчас бы трясся. Он явно не ожидал того, что сказал брат.

— Что такое?

— Он тебя стопроцентно уничтожит. Размажет. Встреча с ним – смерть, не понимаешь, не знаешь, что тебя ждет. Господи, за что тебя так?..

— Ты прекрасно знаешь, что я недостоин этого вопроса. Даже если умру, ничего страшного не произойдёт, главное, чтоб…

— Да ты умрешь от рук Чёрного Человека! Ты ничего не знаешь о его способности. Это Тацухико. Страшный, безжизненный и замученный, единственное, что в нем осталось от живого – коллекционирование камушков, - быстро выпалил Мишель.

Еся несколько оторопел. Повисло молчание. Мишель молча встал и ушёл из комнаты, оставив Есю с мыслями наедине. И как понимать эту фразу про его способность?

За окном уже стемнело, слышно было как захлопнулась дверь. Сара для приличия погавкала и убежала в сторону входа. Серёжа смотрел на пустынный пейзаж. Чёрный человек… Страдать от рук тени отца в очередной раз? Да что ж это такое? Почему тогда, в переулке, в марте, он его не убил? Он же почти задушил его? Но способность его остановила. И с того момента Еся не мог понять, чья это тень была: отца или же его? Свою тень он толком разглядеть не мог, она его пугала, и глаза застилала тьмой – только красные глаза оставались. Если он выйдет сейчас и посмотрит в зеркало, вероятно поймет…

— Иди, стричь тебя будем! Совсем оброс! – Еся как-то и забыл, что всё это время в лаборантской сидел Пушкин.

Послушно пришел в соседнюю комнату. Александр уже стоял с машинкой в руках, и она неприятно жужжала. Неохотно сел на шатающуюся табуретку. Зеркала на стене не было, поэтому Еся не знал, какой точно длины его волосы, его просто стригли раз в три месяца до состояния ежика.

Пшеничного цвета кудри падали на пол, шея уже немного чесалась. Длилось всё недолго, от силы минуту.

— Ну вот, хоть на человека похож!

***

      Женя сидел за столом и аккуратно вставлял детали в резную коробочку. Рядом сидел Гоголь на столе и болтал ногами, чем знатно расшатывал стол. Жёлтые обои в комнате Женя видел последние дни – скоро в Лондон. Раньше, чем его сокурсники, из-за одной причины. Об этом он узнал недавно, Фёдор сказал.

Что будет там — неизвестно. Это пугало, но и воодушевляло одновременно. Без явных приказов Достоевского, без гнетущей атмосферы Петербурга и эсперов. Может, там будет меньше трупов? Опасности меньше.

      Его оповестили за час до прихода Гоголя что придется встретиться там с главой Ордена от лица Фёдора. Что Замятин там забыл, и почему именно в таком звании, было интересно самому Жене. Но, кажется, его к этому обязала сама глава Часовой башни. А так как Женя был осведомлён меньше всего о делах Крыс, то и меньше из него смогут выпытать.

Он оторвался от работы и окинул маленькое помещение взором. Всего по минимуму – всегда готов, что придется переезжать. Везде коробки – вещи, которые заберет Гоголь после отъезда. Интеграл лежит на одеяле, что удивило Женю. Подружка и не на плечах, странно. Опустив взор, увидел конструктор – пружинки для музыкальной шкатулки. Рядом браслет, с ним неудобно работать. И, конечно, красная перчатка Гоголя.

Коля что-то напевал, какую-то из песен Агаты Кристи. Ему явно было хорошо, но Женя не ручался, что за этой показушной улыбкой не скрывался крик отчаяния. Больше всего его интересовало, не сойдёт ли окончательно друг с ума, в таком-то одиночестве. С Достоевским тот нарочно не общался – все ещё был зол на тот момент. Только спустя время до Жени дошёл истинный смысл происходившего на кухне тогда. Довольно извращённый способ оттолкнуть Гоголя, да еще и приправленный ненавистью за неразделённые взгляды.

Но раз они больше не общаются с Гоголем, может стремительный съезд психики, который немного тормозился лекарствами, и прекратится... А может и наоборот, от злости и досады станет только хуже.

Женя закрутил последний винтик и повернулся к Коле.

— Вот, это тебе. На память.

А сам в это время натягивал браслет.

— Да ты что! Это, знаешь ли, нечестно.

— Зато точно знаешь, что подарок не покупной.

— И всё же, я против этой затеи.

— Ну извини, я уже оплатил свою часть стажировки. И останавливаться не намерен. А уезжаю я до начала апреля.

Гоголь стал крутить ручку шкатулки. Полилась звучная мелодия: сначала вверх гамма, а потом вниз пошла разложенными трезвучиями через терции. И лаконично закончилась на доминантном разрешении. Коротенькая, но приятная уху.

Они дальше сидели молча. Женя рассуждал о том, что он оставляет здесь: помойных бомжей, на которых он тренировался иногда, привычный уклад жизни, друзей и, пожалуй, эту старую жизнь в страхе. В Англии его ещё не искали. Довольно рискованно отправлять в Орден его. Вдруг догадаются о его способности? И тогда там же и повяжут…

Надо выпить подавителя перед встречей. И перед посадкой, хотя там просто формальная проверка на утечку способностей из страны, она даже со слабыми препаратами не замечает. Для того, чтобы способность меньше реагировала на скопление частиц одаренных в приборе, достаточно выпить успокоительного и не пользоваться даром за три дня до. Главное – надежно спрятать таблетки, а ещё лучше – купить в Англии у барыг, только найти не подконтрольные Ордену и всё.

— Знаешь, я всё думаю, откуда у тебя столько хобби? Хорошо же делаешь всё… И на пианино играть умеешь, и на гитаре, и шкатулку вон смастерил…

— Ну, первое – обычная жизнь с матерью-музыканткой в деревне. А второе… Да что там сложного, просто нашел пластину и валик на свалке, отмыл, купил коробочку примерно нужного размера и пружинок с винтиками. Собрал всё, маленький шестигранник отполировал в мастерской – вот тебе и ручка. А дальше с помощью схем в интернете…

— Говоришь так, словно это просто, раз плюнул и получилось это, - Гоголь поправил прядку, а Интеграл мяукнула, как бы соглашаясь.

— Это просто было ради инженерского интереса, я не собираюсь это ставить как-то на поток. У меня лишних денег нет… И не оставлять же тебя тут совсем одного. Интеграл же со мной поедет.

— Меня эта вздорная кошка всё равно не любит. Кстати, почему именно ты?

— А кого еще можно отправить незаметно? Булгакова в народе знают, Маяковского государство просто так не выпустит, про Марину молчу – она зарегистрирована, а значит ей нужно несколько месяцев собирать подтверждение, что она не сбегает, а просто на отдых едет, за ней ещё и слежка будет. Кому как не тебе знать, что государство следит за утечкой эсперов из страны?

— Это-то верно… Стабильное нарушение и прав человека, и резолюции эсперов, привыкли, плавали, знаем. Но ты-то что забыл в этой игре? Кого-то из регионов трудно отправить на собрание? Что за собрание такое вообще? Крысы – подпольная организация!

— Да пёс его знает. Но это оплатили, так что я взялся. Я не один буду из русских там. У нас много официальных профсоюзов эсперов, ты знаешь. Вон дед Алексея чего только стоит. Один из первых эсперов в России в принципе, а вступил. У меня такой вопрос: как бы ты спрятал подавитель на контроле?

— В карман проверяющему. Потом забрал. И на обратном так же.

— Ну… а если более реальный способ?

— Купил бы на месте или провез под видом обычных витаминов.

Женя кивнул, до него как-то сразу не дошло, что можно спрятать в запечатанных таблетках. Он надел перчатки, что лежали в кармане, и встал со стула, на котором провел больше часа. Ноги затекли и неприятно пробежал разряд – судорога. Взглянув в окно, он в очередной раз понял для себя: весь мир – простые геометрические формы и природные материалы. Даже люди. Кто-то с круглый, с полумесяцем-складкой на руке. Кто-то с квадратной челюстью, как коробка. Человек – глиняный горшок на гончарном круге.

Он мог продолжать бесконечно это рассуждение, если бы не услышал стук в дверь. Гоголь моментально перенёс их на крышу. Он часто так делал, слишком много нежелательных лиц приходило к Замятину в гости. Соседи были уверены, что мальчик наркоман и насильник, поэтому постоянно вызывали полицию за любой звук громче дыхания. Как-то ему предъявила бабка на лестничной площадке, что он слишком громко наливает себе в кружку воду.

Ветер трепал волосы. Серый ненастный Петербург встретил их плачем по заканчивающейся зиме. Все мысли были о том, как там Интеграл, она же боится громких звуков. Но вскоре Женя заметил, что она с ними же на крыше и успокоился.

Пройдясь до конца, остановился и взглянул вниз. Там четырьмя этажами ниже стоял милицейский пазик.

— Жень, а Жень, тебе ж уже двадцать.

— Ну и?

— Время быстро летит… - как-то загадочно сказал Гоголь.

      В голове стоял зов бездны, зов проверить, что будет, если он шагнет вниз. Но результата могло быть всего два: он свернёт шею или его поймает Гоголь. Проверять не хотелось.

В воображении – смутные картины. Стеклянные дома-кубы, марши… Всё вздор. В любом случае, в будущем нет места таким как он. Все в Крысах это знали и работали над этим. Никто больше не должен познать горе способности.

***

      Мишель сидел на шкафу. Что же ему было делать? Будь он в теле, его бы защемило от боли; зная его подавление эмоций, страдания были сразу же направлены на физические. Не им самим, нервной системой, чтобы предотвратить крах. Он никак не мог спасти Есю от надвигающейся катастрофы. Всего лишь быть с ним в последние часы, пока тот борется.

Достоевский не знал, как поведет себя его же способность в тумане. Он в нем ещё не был и избегал, как только можно. Кроме того, Шибусава, если попадёшься – узнает сразу же. Он чувствует. И, казалось бы, это простая игра для брата и его хорошего знакомого. Но сколько боли для Мишеля…

— Можно было бы отправить ещё и Евгения… Но кого тогда послать на пари с Агатой? - сказал Фёдор в разговоре с Булгаковым.

      Эта мысль пугала ещё больше. Неужели они договорились в тот момент, когда Мишель ушёл ненадолго в люди? От переизбытка эмоций он швыркал по полке рукой. Лишится собеседника. Не понимал, кого ему на самом деле жаль, Есю или же себя. Ведь, наверное, всё-таки себя. И стало ещё более тошно.

      Тогда прозвучало так, что вроде ничего страшного. Это было бы так, если б смерть не была насильственной. Никто этого не заслуживает и заслужить не может. Если бы только можно было передавать свою способность другому. Ему ни к чему быть свидетелем всего этого… Но нужно ли это Есе?

Всё же нет, но придумать что-то надо. Возможно, сам Еся сможет первым активировать способность, и тогда уже Тацухико будет сражаться с самим собой. Но успеет ли, и есть ли в принципе у него чёрный человек? Он же просто способность.

      Захотелось выйти на улицу, но покинуть помещение было страшно. Что он ещё придумает? Что за спор с Кристи? Ему настолько наскучила повседневность и избиение стен, что он решил играть по-крупному? Впрочем, этого стоило ожидать – Есю изначально для этого и взяли. Это Мишель придумал для собственного успокоения, что весь этот балаган остановится на вводах различных компонентов белков, а также на той машине по излучению частиц способностей.

      По сути, все способности в людях работали как атомные реакторы,способность всегда активна, и поэтому дает жизненные силы человеку через кровь и что-то похожее на электричество в мозгу. А в оружии и подавителях – палочки для поглощения излишних нейтронов.

Из-за того, что пульс у эсперов по этим причинам повышен, их легко найти на медосмотре. И живут они меньше не только из-за опасности умереть в бою – сердце изнашивается быстрее, а также есть что-то похожее на радиацию в самом себе. Непонятно, как только эсперы не погибали от некоего подобия лучевой болезни.

      Мишель же – концентрированное излучение, которое может создавать тело. Это то, что он понял, пока был один. Но как же использовать эту информацию сейчас? Возможно, Мишелю удастся достать подавитель или хотя бы успокоительное, чтоб ослабить способность, замедлив ток крови.

      Еся почти израсходовал свой запас жизненных сил и ему либо надо помочь завершить досрочно, либо… В голову ничего не шло, кроме слов Еси: «Он поддерживает моё тело, отсюда и черные полосы от сердца до глаз». Здесь он был и прав, и нет одновременно. Да, организм больше полагается на способность, чем у других эсперов, но сам процесс –обыденность для уже состарившихся.

Той бадягой с кратковременным эффектом подавления, которой его поили, на самом деле оказался концентратор. Он на несколько часов прекращал действие дара, а потом выплёскивал накопившееся, причиняя боль и разрушение. Так, с каждым разом ему было нужно все меньше и меньше. И вышло проседание всего в организме. Слишком частые выплески разрушают органы.

      Мишель несколько пришел в себя вспоминая эти факты. Он подошёл к столу и стал искать хоть какие-то записи о предстоящей встрече, однако… Как и ожидалось, брат её уничтожил. Либо даже не записывал. Его привычка уничтожать любую информацию о себе весьма оправдана, но как-досадно-то!

      Мишель пришел к мыслям, что единственное что он может сделать для друга – найти информацию о Тацухико. Где-то должно быть на него досье, оно явно должно быть полнее, чем у любого государства мира. Он застыл над столом.

А что же он сам? Что он будет делать, когда весь план придёт к концу? Умрет? Это для него точно такой же подарок, как для Еси. Стало быть, это просто желание обезопасить себя. Такая мысль уже появлялась ранее, но сейчас наконец стало кристально понятно. Будь он живым, он бы смог поговорить с братом сейчас же об этом? Или позволил бы наслаждаться игрой, как делает уже больше тринадцати лет? Он далеко не беспомощный и, если бы действительно хотел, давно бы вышел и поговорил. Разве нет? Он боится того, во что превратился Федя? Или сам тайком наслаждается?

      Ему трудно было говорить о своих эмоциях, ведь они подавлялись годами отцом, а потом десятилетием не выражались, потому что он закрылся в себе. Эти мысли как-то нахлынули и захватили голову. Теперь не было дела до Еси или собственной способности. Все мысли перешли на самокопание. Он мог с самого начала материализоваться и поговорить. Они втроём точно могли бы что-то придумать. А сейчас всё превратилось в сущий ад, и он пожинает плоды своей неуверенности и послушности.

Годами он оправдывал себя и своё бездействие тем, что брат просто не примет его таким. Но так ли это на самом деле? Он же даже не пытался, просто увидел, как он сходит с ума и? Что дальше? Просто сочувствовал… Как же это было глупо. Дни. Недели. Месяцы. Годы! Его собственные комплексы ставят сейчас в тупик.

      Нет, никто из их семьи не был прав, никто. Ни агрессивный отец, что постоянно пытался контролировать всех и вся в своей жизни, ни молчаливая и всё спускающая с рук мать. Ни брат, который из-за утрат стал непредсказуемым безумцем, ни конечно же он сам. Не поэтому ли он боялся оставлять Фёдора одного?

      Столько всего случилось из-за него. Из-за тех слов, что он не может вспомнить вот уже больше тринадцати лет, всё пошло не так! Что же он сказал, что могло настолько травмировать, что вызвало активацию способности? Что такого мог сказать пятнадцатилетний подросток? Предположение чего-то? Он не помнил… В голове стояла пустота и только взор испуганных светящихся в темноте лиловым цветом глаз, верный признак запуска способности… Почему разбились очки? Что произошло часом ранее? Зачем они сидели в тёмной комнате в одиночестве? Их наказали. И они стояли на соли… Приезжали родственники. И что-то они вдвоём выразили против их мнения, и по окончанию застолья их отправили в чулан. Больше ничего не вспоминалось.

Может Фёдор помнит? И в голове вновь пошли мысли о том, что ему просто было удобно одному на самом деле. Он довольно быстро привык к происходящему и ничего не хотел менять. Угнетающее состояние стало обыденностью. Он ведь и не хотел, чтоб его кто-то видел. Но ему так понравилось, что у него появился хороший собеседник,что перестал бояться высказывать то, что думает... Поверил в себя. И считал себя всего лишь жертвой обстоятельств. А на деле закапывал себя в боли. В глубине души он считал, что не заслуживает жизни и от этого и не хотел видеть реальный свет. Может, это его и сдерживало? Может, это крылось в ограничении способности?

Мишель взглянул на стол ещё раз. Хлама было больше, чем виделось ранее. Настала пора что-то делать. И он направился на встречу с департаментом.

***

— Да, я вполне отдаю себе отчёт в том, что я делаю.

Молчание.

— А что вы мне предлагаете? Всё это подвергает опасности человечество.

Пусто, в квартире никого, кроме него и лишь эхо отдается по стенам.

— Я страшнее этой опасности? Может быть. Но разве не интереснее, если более страшное зло уберет конкурентов?

Громкий хлопок дверью. Лишь ветер свистит.