В дверь постучали. Фёдор встал и поплелся ко входу. В голове всё еще крутились вопросы: «Кто мог пробраться в квартиру, когда его не было? Что они украли? Зачем им это?». Запнувшись об обувь, он чуть не упал. Однако успел опереться о стенку. Вновь раздался стук, в этот раз громче и длиннее. Кто-то на лестничной площадке кряхтел.

      Достоевский повернул три раза ключ. Открывать было боязно, но, судя по продолжительности удара, пришедший – кто-то, кто и так знал о нём достаточно. Перед ним появился Гоголь. Взлохмаченный и переминающийся с ноги на ногу. В голове возникла мысль.

— Вам что-то нужно? Хотя вы вроде уже здесь были, — он нарочито держал дистанцию, чтобы не сорваться.

— Неправда! Я весь день был у Жени, не надо тут. С чего ты решил, что я…

— Отпираетесь? Что ж это ожидаемо…

— У тебя белка или что?

Фёдор затащил его за рукав в квартиру. Гоголь испуганно согнулся. Руку Достоевский с силой сжал.

— Я не пью, и Вы это знаете. Что-то понадобилось?

— Вообще, я пришёл мириться, да только погляжу, ты, блять, спятил.

— Вы не лучше, — и Достоевский прошел в комнату.

      В голове крутилась идея, что Гоголя нужно убить, ведь он единственный, кто мог пробраться сюда без проблем. Он же мог догадаться о пароле, ведь они сами придумывали шифр в детстве. Убить его в квартире и убрать потом куда проще. Никто не будет его искать кроме Замятина, а он только уехал.

— Слава Советскому Союзу и его последовательнице кружке. Что случилось? Рассказывай.

— Вам к лицу играть дурака. Зачем нужны инциденты Шибусавы?

— Может, ты придёшь уже в себя… А! Блять! Пиздец. Я понял! Кто-то пробрался к тебе, и ты думаешь на меня. Но могу предоставить тебе сотню удостоверений, что я был в другом районе Петербурга всё это время.

— Попробуйте, — он подошел к столу и из секретного ящика незаметно достал нож, засунув его в рукав.

      Коля стал копаться в карманах, ища кошелек. Как только нашёл, вытащил оттуда пару чеков.

— Смотри, это я на Ваське был, — и он указал на время покупки. Она совпала с часом, когда Фёдор сидел на встрече, — Вот здесь я купил мороженного, потом мы пошли докупить по мелочи — и он всучил еще один чек, тогда собрание закончилось — А это я купил воду в аэропорту — здесь вовсе был момент, когда Фёдор уже пришёл. Так быстро даже он не смог бы убежать до того района. Мысль убить все ещё клокотала.

— Тогда кто-то из Согласия… Зачем пришли? Вроде и так хорошо живётся.

— Во-первых, месье выебонщик, мне из-за твоих планов больше не с кем общаться. Во-вторых, это как-то не по-человечески, просто не обсудить то, что произошло.

— Николай, почти шесть месяцев это никак не заботило Вас. Что они знают, они же смогли открыть компьютер…

— Ой, твою мать… Успокойся, никто не понимает, что ты там пишешь. Пароль можно и прогой взломать, умник, а понять, что ты там накалякал – нельзя.

— Недооцениваете.

— Кого? Согласие? А они сидят в своих кабинетиках, на эсперах опыты ставят и радуются. Они бы не Шибусаву у тебя смотрели. Другие данные, а они хранятся явно не здесь.

— Верно, но они могли что-то узнать, что даст им информацию, где же лаборатория.

— Эй! Земля вызывает Фёдора. Земля…

— Говорите, что хотите, а после идите с миром.

— По-хорошему, тут разговор не на один час. Но если коротко, я хотел бы извиниться.

— Зачем из раза в раз приходите? Почему просто не можете оставить всё в прошлом и гулять свободно?

— Уйти просто так?

— Кто-то держит? Каждый раз, когда мы ругаемся, есть шанс разорвать все связи со мной. Я не буду Вас искать. Не задействованы в плане уже больше полугода. Правда, знаете много.

— Много для просто мимо проходящего? Всё, что я знаю о твоей организации, что вы против способностей. Ты даже в подробности меня не посвящаешь.

— Знаете их поимённо, и кто такой Евгений. Более того, это Вы его привели. И вот уже восемь лет он работает на нас.

Гоголь стушевался.

— Ты знаешь, что я этого не хотел. У него должно было быть нормальное детство, а не шастанье по заброшкам в поисках трупов и попыток научиться управлять пистолетом. Нормально, не наше, Фед…ор.

Достоевский поморщился.

— Этого не могло быть, он рос во время войны. Война разрушает психику. Как бы ты ни пытался, он изначально был с травмами. Это всё, что Вас держит? – взгляд прожигал дырку, атмосфера была тяжёлая.

— Ты в глаза долбишься? Ты меня держишь. Я в первую очередь тебе помогаю, идиот. Мне нравится идея, пусть и реализовываешь ты её медленно.

— Я не понимаю.

— Я с октября всё думал, почему я тогда вспылил. Ты ничего странного не сказал, всё как обычно, но…

— Мне не интересно это знать.

— Как со стеной общаюсь. Ты тогда в девяносто восьмом бросил меня. Именно бросил. Я сначала на Булгакова злился, потом на тебя. Но… Всё же она права, ты не будешь меня слушать.

— Все еще чувствуешь вину за всё, что совершил, даже если приказ отдал я?

— Конечно. Это не работает так у меня, я не могу идти по головам, как бы ни старался, да и зачем мне это? Для более чистого мира? Без всей этой чепухи?

— Просто представь, сколько ещё пострадает от этой аномалии? Хочется, чтоб все это продолжалось?

— Это твоя цель, а мне нужна своя, собственная. Понять природу способности – тоже не моя. Это Булгаков скорее. Понимаешь, я не знаю, что мне нужно в этом мире. Слишком тяжело понять, кто я-то на самом деле, что мне свойственно... Ты мне помог когда-то давно, и вот я здесь.

— Так что ты надумал про тот вечер?

— Просто скопилась многолетняя обида, мне было проще убить тебя, чем разрешить проблему и просто поговорить. Боюсь, ты даже сейчас не понимаешь, о чём я. Всё-таки я третий лишний был всегда.

— Я понимаю механизмы, которые задействованы в такой реакции. Но довольно необычно, что ты решил об этом поговорить со мной.

— Анна так же сказала. Кстати ,с возвращением в рассудок. Что пропало-то?

— Ничего, кроме того, что обстановка в квартире немного изменилась.

— Я кстати… — и он оборвался на полуслове, словно то, что он скажет, могло снова вызвать панику.

— Как думаешь, он бы что сказал?

— Не знаю, слишком многое поменялось, но не думаю, что ему бы понравилось то, как сейчас мы расправляемся с проблемами. Это не так важно, его уже нет.

Наступило долгое молчание. Фёдор подошел к осколкам и взял один кусочек. Посмотрел сквозь него на лампочку. Гоголь сел на диван, заваленный вещами. Казалось, Достоевский находился в таком упадке, что сил кроме работы ни на что и не хватало. Однако Коля понимал, что на самом деле Фёдор работает чуть ли не двадцать часов в сутки. Он был более чем уверен, что если бы не сохранил чеки, навряд ли выжил бы сегодня.

Любой, кто примкнул к ним, почти не отдыхал. Кажется, последний выходной у той же Анны был три года назад. Все вместе стремились к тому, чтобы этот ад наконец-то закончился.

— Знаешь… Я заметил одну вещь. Время не сходится. Я помню одно, в бумагах другое, и в воспоминаниях многих, - Фёдор сказал, как-то загадочно.

— Что?

— Вот я просматриваю старые дела, и во многих изменились даты рождения и различные важные моменты. Например, тот день, когда ты убил глав Контры. Он был в феврале двухтысячного, я же правильно помню?

— Ну, да.

— А Женя сказал, что это было в две тысячи втором, и в документах некоторых так. Видно, каждый раз, когда кто-то что-то вписывает в книгу что-то меняется, но не до конца. По крайней мере, для меня. Помнишь, как это оказалось здесь? — Фёдор отошёл к шкафу и, покопавшись там, достал скрипку.

— Ты откуда её взял? Я же вчера на ней играл у себя…

— Да? А я её наблюдаю у себя с августа. И в моей памяти ты к ней не прикасался с девяносто девятого, — подошёл и, держа за гриф, передал Гоголю.

— Да быть такого не может, у тебя просто крыша от работы едет.

— Или у тебя? Сколько лет Жене?

— Двадцать.

— Двадцать два.

— Ты хочешь сказать, что когда ты уезжал в Японию, он уже два года учился здесь?

— А ты, что он работает на меня с двенадцати? Когда я играл последний раз на виолончели при тебе?

— Такого не было уже лет десять.

— А я помню, как это было как раз перед тем как мы поссорились. Видишь, у нас слишком разные воспоминания. Как будто живу в нескольких мирах.

— А хоть в одном из них, тебя ловили за руку?

— Белые балахоны, объявление о помиловании и луч солнца из-за туч. Как я обещал, что проживу эти пять минут жизни наиболее красочно. Как я планировал это сделать, будучи привязанным к столбу – не знаю. Собственно, из-за этого…

      Гоголь ничего не ответил, лишь взял скрипку, настроился и уже хотел было играть, как Достоевский презрительно посмотрел. Остановился. Ему указали на часы. Шесть утра. Он хотел что-то возразить, но тут зазвонил телефон. Гоголь положил инструмент рядом с собой. Тем временем Фёдор поднял трубку, и несколько обеспокоенно сказал: «Да?». Тут же изменился в лице, глаза раскрылись и стали как два блюдца, на лице дёргалась улыбка, и руки нервно затряслись. Гоголю стало интересно, что такого сказали Достоевскому.

— Ну-ка покажись, рубаху подними, — Достоевский едва сдерживал скачущий голос.

— Чего?

— Быстро, – властно и холодно было произнесено.

Гоголь не стал испытывать судьбу и сделал как его просили.

— Нет, это не он у него нет никаких ран, даже крови. Тёплая, говорите? Я сейчас приеду, вы приведите его в чувства.

      Гоголь понял, что что-то случилось с Есей, в лаборатории. «Значит ли это, что Согласие действительно пробралось туда?», – мелькнуло в голове. «Почему, когда Женя вспомнил о нём, случилось это? Ведь он не вспоминал о том месте с октября в разговорах и все было хорошо, если б нет – они бы это обсудили. Но сегодня ночью, перед вылетом… Он знал о том, что случится? Он тоже в сговоре?» – рассуждал он про себя.

— Собирайся, нужна твоя помощь у Булгакова. Есю нашли в луже крови и осколков. Мне интересно твоё мнение по поводу этой ситуации. Похоже,у тебя есть конкурент по способности.

      Гоголь начал волноваться из-за этой фразы. Раньше это было его преимуществом, что он мог сбежать откуда угодно, но если есть оппонент с таким же даром, то это в корне меняло дело. Согласие могло изучить ту способность и прогнозировать то, как себя ведет «Шинель». Разобраться стоило. Если это действительно так, то все очень плохо. Николаю оставалось надеяться, что это не так. И то, что, Женя уезжает так скоро, уж не…

— Послушай, а это ты отправил Замятина в Лондон сегодня?

— Хочешь сказать, он так мстит? – Достоевский грыз пальцы на руке, а второй гладил себя по волосам.

— Просто предполагаю.

— Так, он что-то говорил о Есе сегодня… Не думаю, что он стал бы так рисковать, в моих руках его свобода. Если, конечно, не убил себя вместо того чтоб сесть в самолет, - тихо и сдавленно, а после разгоряченно, - Нет, точно не мог, я с ним общался вчера, не смог бы это утаить от меня. Он когда что-то скрывает, интонацию меняет неосознанно. Да и билет покупал я. Но чтоб понять, нужно увидеть Есю.

Фёдор быстро накинул на себя старое дырявое пальто. Сунул ноги в обувь. Гоголь, не ожидая такой скорости, тоже начал суетиться. Времени на то, чтобы банально застегнуть пуховик, не было, так и вылетел на лестничную площадку с шапкой в руках и незашнурованными ботинками. Фёдор поспешно закрыл дверь, и хотел было уже идти к выходу из здания, как Николай переместил их во двор.

— Нет времени на это.

      Автобусы не шли прямо до лаборатории, нужно было еще три километра идти пешком. Когда Достоевский и Гоголь прибыли, уже давно перевалило за семь утра. Все собравшиеся были одновременно взволнованными и уставшими. Мешки под глазами, исступленные взгляды. Больше всех, конечно, выделялся Фёдор со своей мертвенно-синей кожей на кистях рук. Он смотрел на изгрызенные в кровь пальцы и опять удивлялся, зачем он это делает.

      Перед дверью стояла Анна, мрачная и подавленная. Она едва дёргала плечом и выводила пальцем по стене какие-то буквы, словно проклиная.

Как только он зашёл в палату, почувствовал запах крови. Её ещё не убрали. Лужа приличная – в полкойки длинной. На кровати сидел Еся, весь испуганный, и очень невнятно шептал что-то. За окном лаяла собака.

— Что здесь произошло?

Серёжа перевел взгляд на Достоевского и, словно не услышав, что сказали, вопросительно посмотрел. Стало видно, как к глазам подступают черные разводы. Сам он мелко трясся.

— Случилось что?

— Я… не помню, только удар, — помедлил и ещё добавил, — По голове. Бутылкой. Меня… меня ударили, — и он спрятал лицо в коленях.

— Кто?

— Чёрный. Я… Хотел в общем… Я

— Понятно. Раны есть? – Достоевский кинул куда-то в сторону.

— Нет-с. Ничего.

— Как он выглядел?

— Всё как в тумане. Красные… красные глаза, — Еся судорожно хватал ртом воздух, всхлипывал и морщился, — Не знаю, как кто, наверное, я так выгляжу, он, он, он. Больно. И оскорблял. Тяжко, правда. Очень.

— Еся, его уже нет, - сказала Анна, что незаметно пришла в палату, — Пойдем, тебе нужно заземлиться, прийти в себя.

— Вы! Вы не понимаете… Он, я… убил его, — и лёг на колени

— Тут никого не было, когда тебя нашли.

— Это не значит… — очень невнятно глухо, и как-то скорбно.

— Крови в коридоре тоже не было-с.

— Вы, – глубокий вздох, — не понимаете! Если я его убил, то он же… он так хотел.

— Ты знаешь, кто это мог быть? – поправив рукав, спросил Фёдор, как-то настороженно.

— Он был здесь всегда… Говорил со мной.

— Ты не мог ему навредить. В этом могу заверить.

      Анна подобралась к Есе, помогла перебраться через пятно и, держа за плечи, вывела его из палаты. Булгаков, Гоголь и Достоевский смотрели друг на друга, периодически опуская взгляд в пол. Было решительно непонятно, как такое могло произойти.

— Может, Марина? Она вроде как официально не в Крысах…

— Нет, у нее нет ключа-с.

— Такое ощущение, что у этого эспера просто нет на основе своей тела, и что он скитается. Крови, когда мы шли сюда, я нигде не обнаружил. Вот только что ему нужно от меня и Еси?

— Вас? – Михаил Афанасьевич поднял бровь и поправил очки.

— Ко мне сегодня пробрались и украли часть информации. Говоришь, Замятин сегодня вспоминал что-то о Есе? Занятно… Я не думаю, что он в сговоре с этим, но способность у одарённого довольно специфична. Как только Еся придёт в себя, надо расспросить его о том, с кем он болтал всё это время. Насколько я помню, он делает это с самого появления здесь, а значит, если это всё-таки тот человек, то он знает о том, что Есе придется встретится лоб в лоб с Тацухико.

      Гоголь наблюдал за тем, как Фёдор разворачивает клубок информации. Его несколько радовало, что вернулся старый знакомый Достоевский, который ведёт себя как тогда, в шестнадцать, разбирая дело убийства на улице.

— Стало быть, это он приходил ко мне в квартиру, и поэтому была открыта страница с Шибусавой. Он искал его слабое место или хотя бы примеры случаев встреч с ним. И что-то здесь делает Замятин. Видимо, этот некто либо знаком с ним, либо знает, что Евгений работал над трупами от инцидентов. И вероятно, они переговорили.

— Женя не в самых лучших отношениях с Есей, не думаю, что этот-с, так сказать, «друг» стал бы говорить с ним.

— Видимо, никто кроме них не знает о его существовании, раз он пошёл на такой отчаянный шаг: взломать меня и расспросить Замятина. Сергей говорил, как зовут его собеседника?

— Нет. Ничего не помню, может в начале, когда прибыл. Но знаете, те года как в тумане-с. По объективным причинам.

— Тогда надо незаметно расспросить его. Он может испугаться. Самое поганое, что мы не знаем его способности.

— Мне вот только одно не понятно, блять. Что у них общего? Что заставило его столько кульбитов проводить ради Еси?

— Отчаянье? Скорее всего, отчаянье, – Фёдор задумчиво закусил губу, — вот только способность может оказаться любой, а то, что этот человек был у меня в квартире, заставляет меня думать о том, что это может быть эспер Согласия, о котором мне ничего не известно.

— Не, Фёдор, придержи коней, если это тот же человек, о котором говорит Еся, то он в Согласии не может быть.

— Да, оно тогда нами не интересовалось. Слишком много неизвестных данных. Надо кровь собрать на тест. Тогда хоть поймем группу крови, тип способности и способ излучения. Ещё не прошло достаточно времени, чтобы процессы остановились. Тогда я смогу сопоставить с той информацией что у меня есть обо всех организациях Петербурга и ближних городов. Мы сможем понять, были это два разных человека или нет.

      Фёдор вышел из палаты шаркающей походкой, но гордый, что смог наконец-то сложить два и два, сопоставив факты. Правда, сознание немного потом омрачилось фактом того, что это было элементарно, и не заметить связи было трудно.

      Гоголь с недовольным лицом уставился на Булгакова. По-хорошему, с ним нужно было поговорить так же, как и с Фёдором, решить все недопонимания, однако он просто не понимал как, разговаривать с этим человеком. Он решил привлечь Анну и пошёл на кухню, где сейчас она приводила в чувства Сережу.