Достоевский медленно подошел к холмику. По собственным ощущениям, глаза вылезли из орбит. Он ожидал увидеть рядом с Есениным кого угодно, но не его. Всё такой же как четырнадцать лет назад. Высокий, с аккуратным хвостиком и в той же рубашке, как в тот вечер. Мишель тоже смотрел на Фёдора, и во взгляде его сквозила тоска и сожаление. Он встал с земли.

      Еся опустил голову и посмотрел на Фёдора. В свете фонарика, он выглядел очень испуганным. Он видел, как бунтует Чёрный, но виду не подал.

      Чёрный человек Демона выглядел в точности как Мишель, да только в действиях сквозила резкость, а рубашка вся была в крови. Сейчас он измывался, Еся слышал какое-то бормотание, но не мог разобрать, что там говорили. Чёрный делал различные взмахи около него, а второй рукой душил его.

      Атмосфера накалилась. Было слышно, как каждый вдыхает холодный ветер и как судорожно не попадает зуб на зуб у Мишеля. Есенин ждал, когда кто-то хоть что-то сделает. Туман потихоньку исчезал. Стало видно, что до лаборатории рукой подать.

Фёдор подошел совсем вплотную к Мишелю, в глаза бросилась разница в росте. Младший был ниже больше чем на спичечный коробок. Он достал нож и прислонил его к горлу.

— Не позволю никому так насмехаться над ним. Никто не достоин носить это лицо, кроме него.

      Мишель молчал. Еся смотрел на их тени и отмечал, что старший явно был готов к такой реакции.

      Вздох. Доказывать брату хоть что-то сейчас было бессмысленно. В таком состоянии он ни за что не захочет слушать. Мишель поднял руки и тихо выдохнул: «Я сдаюсь». Фёдор опустил нож и посмотрел на Есю.

— Поздравляю с удачным окончанием испытания. Я ожидал меньшего, — и он рукой указал в сторону лаборатории. Есе трижды объяснять не пришлось, он покорно встал и пошел вперёд, за ним Мишель, и замыкал этот импровизированный строй Фёдор.

      Достоевский больше ничего не сказал за всю дорогу. Ему хотелось раскрошить тело самозванца, всё до последней крупицы. Но анализ той крови, что была на полу в палате, говорил, что ни у одной организации Петербурга нет такого излучателя. Он словно поглощал чужие способности и усиливался от этого. Это существо нужно было исследовать, а после убить. Ничего другого с тем, кто так позорно прикрывается, нельзя сделать.

      Мишель, в свою очередь, как-то грустно усмехался: он чувствовал, что ему не рады. Да и как поверить в то, что человек выжил после смерти? Та фраза больно кольнула где-то в сердце. Уже давно появилось понимание, что он не тот, каким был раньше. За столь большое количество времени нисколько не измениться в поведении мог лишь тот, кто спал. Что-то неуловимо в нём изменилось. Хоть он и раньше был готов отдать всё за дорогих людей и подставить свою щёку под удар, сейчас он чувствовал себя каким-то бесцветным.

      Фёдор держал нож наготове, когда они вошли в лабораторию. Как только открылась дверь, из палаты вышла Анна. Выглядела она обеспокоенно, но увидев Есю, искренне улыбнулась.

— Хвала всему, у тебя вышло!

      Как только Еся повернулся, она увидела на лице разводы крови и ошмётков какой-то еды. Она заметила пятна на пальто. И как бы ища ответ, что случилось взглянула на других стоящих в прихожей. Фёдора она узнала и на лице читалось явное желание кого-то прибить. Но был и третий. Он слишком походил на Фёдора.

— А вы кто?

— Я о нем рассказывал, это он помогал мне, — Еся хотел договорить, но увидел Булгакова.

Тот как-то странно смотрел на всех троих, но особенно – на Мишеля. Словно картинка не хотела складываться. Он не понимал, почему он видит молодого Фёдора рядом с нынешним. Словно, тот что встретил его на выставке, вдруг вернулся.

— Еся?

Мишель предпочел ничего не говорить, пока не спрашивают, и не называть своего имени. Заметил, что и его рубашка теперь местами испачкана, на рукавах в особенности. Он старался слиться с внешней средой, и был несколько удивлён, почему на него продолжают смотреть.

— Да вы ж босой! – воскликнула Анна.

      Он опустил взгляд и заметил, что ноги действительно были только в мокрых грязных носках. А в голове почему-то возникла мысль: «Так вот почему их так жжёт». В прострации поднимая ступни и рассматривая их, Мишель продолжал плыть в мыслях. «Неужели тело настолько странное? За столько лет можно было забыть, что нужна обувь людям? Наверное, раз он не вспоминал о её существовании так долго. Подумать только, а я ведь и в аэропорту был босой, вот почему так странно смотрели люди» – вертелось в голове.

— Фёдор Михайлович, — высокомерно, даже несколько уничижительно бросил Булгаков, — объяснитесь.

Фёдор лишь глянул исподлобья, он явно не собирался ни перед кем оправдываться. Гордо прошагал в лаборантскую, как бы никого не замечая. Михаил Афанасьевич нахохлился, сжал кулаки и последовал за ним. Анна попеременно смотрела на Мишеля и Есю.

— И всё же, кто вы?

— Он мне не рад, — тихо прошептал старший Достоевский.

— А вы пойдёте к ним? — Ахматова заметила, как он сжимался, когда замечал на себе взгляд. Она ждала ответа на вопрос, но где-то в глубине осознавала, что он уже есть.

— Нет.

Она ещё раз глянула на Мишеля, и решила, что проще будет оставить его наедине с собой. И ушла на кухню.

      Еся же, сняв наконец свою верхнюю одежду, пошел обратно спать. Сил больше ни на что не было. Но, почти зайдя в комнату, он оглянулся на Мишеля. Тот весь красный неслышно шевелил губами. Прислонился к стенке и закрыл глаза рукой. Серёжа не знал, что сказать, потому что обычно он был по другую сторону. В следующую секунду Мишель словно вернулся в реальность. Едва разборчиво бормотал «Ничего… Это…Понятно». Он осел на пол и посмотрел как-то странно на Есю. Словно спрашивая, что он видит.

— Я не понимаю вас всех… — Мишель, как свойственно ему, тихо шептал, — стена, она никуда не делась.

— Они зануды. Я тоже их не понимаю. Пойдём.

Мишель мотнул головой: «Я хочу побыть один». И уставился на пол. Еся ушел в палату.

      Голова заполнилась различными мыслями, пока он рассматривал пятна на линолеуме. «Что делает меня мной? Это правда, что я ношу маску? Кто он, настоящий я? Что бы сделал в прошлом, произойди такая ситуация? Господи, как же не хватает фортепиано. А может я и их забыл? Ноты… Басовый ключ. Кто там на третьей линейке? Си или Ре? Давно не вспоминал… Хватит ли сил играть? Какие эмоции я вложу в пьесу, если забыл, каково это – чувствовать что-то кроме разочарования и отчаянья? Я же что-то готовил тогда, давно. В сентябре выступление должно было быть. Какой-то простенький вальс и что-то еще. Да, вместе с ним. Николь… Коля там мелькал на сцене. Всегда были странным трио, а сейчас… Ну да неважно, если он найдет способ закончить всё это, для меня будет только лучше, даже если он не считает меня своим братом и близким человеком».

Коридор почему-то в размышлениях казался плоским, словно это всего лишь картинка, в которой он существует. Тонов не существовало, он – всего лишь иллюстрация на страницах книги. Не исключено, что той самой, что ищет Федя.

      Где-то уже с минуту Анна наблюдала за ним, смотря из угла. Смотрела как неспешно капают слезы, а он словно их не замечает. Его внешнее сходство с Достоевским наталкивало на одну крамольную мысль: «Родственник. Он выглядит младше Фёдора, однако, если верить Есе, что он ему помогал с самого появления его в лаборатории, то… Ну не мог же мальчонка десяти лет зачем-то следить за лабораторией? Откуда бы ему знать, если Фёдор не показывал своего родства ни с кем с самого знакомства? Тогда почему Достоевский так холоден?»

      Сидящий под сушилкой выглядел как-то слишком одиноко в этом холодном свете энергосберегающей лампы. И она боролась с мыслью подойти к нему. Он четко выразил Есе свое желание побыть одному. Сидя за кружкой чая, она пыталась отвлечься от мыслей. Ей незачем привязываться к каждому, кого сюда приводят как подопытного кролика. Фёдор явно не от доброты душевной сюда его притащил – исследовать, а потом, как и всех свидетелей происходящего в лаборатории – убить. Она не была до конца уверена, не убьют ли её с Мишей.

      Фёдор слишком противоречивый человек, он даёт шанс на жизнь в этом проклятом мире, однако такая возможность всегда будет оплачена. Женя, смеясь, как-то сказал ей: «Помяни моё слово, у нас всех три пути: умереть от плана, погибнуть на задании или сдохнуть как предатели в лапах государства. Но я что-нибудь для себя сделаю». И с тех пор она стала думать об этом больше, чем пару раз в год. Почему-то её привязанность к Есе так сказывалась. Она привыкла к нему за эти годы. Он стал чем-то родным, и его отстранённая реакция на все каждый раз пугала. Но сегодня, с этим молодым человеком, он не выглядел таким. Он по-настоящему волновался.

      За окном светало. Гавкала собака. Шушукались за стенкой Достоевский и Булгаков. Трещала проводка. Ветер дул из форточки. Звенела кружка, ударяясь о блюдце. Лампочка мигала. Еся ёрзал на кровати.

      Пол почему-то казался таким странным Мишелю: «Почему он твердый и холодный?». Почему его что-то щекотало неприятно? Ступни болели от прогулки, казалось, они всё ещё горели. Запахи смешались в какофонию. В кармане лежал нож, и он впивался в ногу, а Мишель так и не понимал, почему он чувствует все это. Он уже должен был исчезнуть. Вернуться обратно, где ничего не понятно, но без этих неприятных физических последствий.

— Молодой человек, — кто-то звал, но точно не его. Плечо тряслось, — Молодой человек! Парень!

Мишель поднял взгляд. На него смотрел Булгаков.

— А… бесы обо мне вам рассказали и дали возможность меня видеть? — он спокойно и не расторопно спросил.

— Что?

— Ну, Фагот… Клетчатый, с пенсне.

Достоевский, что стоял рядом, усмехнулся, словно прикидывая, как долго самозванец следит за ними. Сейчас, глядя на него, складывалось впечатление, что он неживой и каждую фразу взвешивает, прежде чем сказать.

— Ты же знаешь Замятина?

Мишель кивнул и опустил голову обратно, скрываясь за волосами, как за шторкой. Дышать было не то чтобы приятно.

— Тогда знаешь правила этого места?

— Пожалуйста, убейте сразу.

— У тебя не было тела на постоянной основе, значит, ты его умеешь создавать, но не беспокойся, я тебя избавлю от такого греха.

— Я буду только рад, если в этот раз у тебя получится. Пожалуй, даже буду об этом молить бога, — Мишель поднял голову, и улыбнулся.

      Булгаков скривил лицо и цыкнул. Фёдор холодно смотрел прямо в глаза. Ничего от прошлого не осталось, поистине великолепная работа за идею. Хотя может, Мишелю показалось – он плохо видел.

— Мы исследуем тебя. Чтобы знать, из чего и как ты сделан.

— Вы можете меня спокойно расспросить. Пожалуйста, я расскажу всё, что знаю о себе.

— А кто сказал, что ты не будешь врать? Или может всё знаешь о физическом теле, свой тип излучения? Подготовьте его.

— Скажи пожалуйста, а ты хотел бы увидеть ещё раз того, кого ищешь во всех? Был бы он рад встрече с тобой? Хотя, я был бы рад вернуть его, забыть всё, что произошло с того дня, — Мишель начал потихоньку говорить чуть громче и искать в брате ответ.

Фёдор фыркнул.

— Но даже надеяться, что ты меня узнаешь, я не хочу. Слишком больно. Коля… Здесь есть поблизости фортепиано? Я бы хотел кое-что проверить. Пожалуй, если хотите, можете вместе со мной наблюдать. Только у меня не больше пары дней есть на этом свете, — Мишель пытался как-то доказать себе, что он реален, отбивал темп у себя на коленке.

— Начинайте, я приду часа через три, надо кое-что обсудить с Тацухико. Имейте ввиду, скорее всего он придет сюда — и Фёдор ушёл надевать пальто.

      Мишель, смотря ему вслед, как-то загадочно постучал пальцами по полу. Три раза быстро, пауза, один раз, вновь пауза, и вновь три удара, но уже с остановками. Фёдор едва заметно вздрогнул. То был ритм, который они трое придумали в детстве, кто именно пришел в гости: Мишель, Фёдор или Коля – у каждого свой. Он повернулся и с прищуром посмотрел на сидящего на полу: «Откуда он знает? Ну не мог он выжить, у него не было пульса». Стараясь не зацикливаться, вышел за железную дверь.

      Мишель медленно поднялся. Анна стояла с какой-то одеждой в руках, подозрительно похожей на робу Еси и других пациентов. Передав её в руки, Анна провела его в лаборантскую, куда после зашел Булгаков и сел за стол доставая новую папку для дела.

— У нас на такой рост размеров нет, вы слишком высокий. Вы примерно сколько?

— Последний раз почти сто девяносто… Но может я что-то путаю, это было слишком давно. Простите.

— Хорошо, измерим и взвесим, кровь возьмем… и другие вещества. Имя? Сколько лет-с? – Булгаков что-то быстро строчил в карточке.

— Тело создано сегодня ночью. Извините, я вам не собираюсь называться, - Мишель снял резинку с волос и поправил волосы. Они были чуть ниже плеч.

— Ладно-с. Всё, что нужно, мы узнаем на исследованиях. Как давно способность проявилась?

—Извините, но точно не знаю. Точно до вашего знакомства с Федей.

      Булгаков остановился, и уставился в лист бумаги. Ахматова вытаращила глаза. Мишель оставался спокойным. Михаил Афанасьевич повернулся к нему. Его интересовало, в каких отношениях с Достоевским нужно находиться, чтоб назвать его так? Ведь даже близкий друг – Гоголь – себе такого не позволял.

— А на вид и не скажешь, что вам больше двадцати, — как-то в сторону было сказано Анной.

— Жалобы?

— Нет. Ах нет, прошу простить, у меня зрение минус три.

— Тогда остальное проведёт Антон Павлович, а сейчас извольте вымыться и переодеться.

И он ушел за дверь. Анна стояла в каком-то исступлении. Булгаков смотрел в окно. Единственное, что сейчас радовало – собаку они всё же отдадут в приют, а значит, Еся хоть на несколько часов, но перестанет быть похожим на тень. К тому времени уже достаточно рассвело.

  Серого снега осталось совсем чуть-чуть около здания. Уже проглядывали мать-и-мачехи на полянке. Но в основном везде была чёрная земля. Ветка ели свешивалась, загораживая солнечный свет, и иногда стучала от ветра по стеклу. Под деревьями лежала старая сухая хвоя. Небо было такое чистое, что слепило глаза от синевы. Всё выглядело печальным и заброшенным. Булгаков перестал рассматривать осточертевший пейзаж из окна, что не менялся уже больше шести лет. Он повернулся к Ахматовой.

— Аннушка, я же не ослышался, он назвал Достоевского и Гоголя тогда…?

— Да.

Михаил Афанасьевич откинулся на спинку стула, вздохнул и потянулся за сигаретами.

— Он странный. Если знает, когда вы познакомились, то что ещё ему известно?

      Анна присела на стул, где обычно разваливался Пушкин. Смотрела на стопки бумаг на столе. «Всё опять придет в движение? Это ведь не тот результат, что ожидали. Фёдор ничего не сказал про паренька, даже не представил его, ведёт он себя крайне загадочно», – пронеслось в голове.

      Булгаков зажёг сигарету и сделал затяжку. Он снял очки и запустил одну руку в волосы. Всё казалось какой-то шуткой. Фарс. Абсурд.

      Шумела вода за стенкой, Еся проснулся и не понимал, что правда. Кровь осталась разводами по рукам. Ладони прилипали ко всему. «Надо умыться что ли» – пронеслось в голове. Но вставать было нереально. В голове он всё спрашивал себя, правда ли, что Мишель пришёл на выручку, почему он и сейчас здесь? Как скоро все остальные придут в лабораторию?

      Сара виляла хвостиком. Немножко отросла шерсть на месте ожога. Еся радовался: если всё действительно хорошо сложилось, он поедет сегодня или завтра отдавать её в приют. Он улыбнулся собаке.

В палату зашел Мишель в робе, она была мала ему в плечах и штанина доходила только до середины икры. Сейчас можно было рассмотреть все кости, как они выпирали. Ключицы в особенности. С мокрых волос капала вода.

— И как?

— Испугался воды, когда она неожиданно пошла из лейки, — как-то отстранённо сказал Мишель.

      Он сел на пол, потому что не хотел мешать Есе. Хлопал себя по коленям. Ощущения были странными. Стеклянные глаза уставились куда-то в пустоту. Сережа смотрел на него и не понимал, счастлив ли Мишель, что наконец-то реален. Комната наполнилась запахом хозяйственного мыла.

— Ты чего, пользовался этим коричневым бруском?

— А можно было чем-то другим? Я не знаю, для чего те баночки, а написано на них слишком мелко, буквы в кашу были. Решил не рисковать. Извини.

— Всё извиняешься и прощения просишь…

      Еся слез кое-как с кровати, кряхтя и матерясь, и ушёл куда-то. Мишель решил не задавать вопросов. Ноги ныли от боли и были все красные. Он рассматривал их в какой-то прострации, и не понимал почему так. Ощущения влаги на коже не нравились, но полотенце ему не дали, а для рук было общим, и он побрезговал им вытереться. Бороздки на пальцах так удивляли, хотя он знал почему они появляются.

      В палату вошел Булгаков, а за ним – Еся. Второй сразу лёг и укрылся с головой.

— Вот смотрите-с, второй кровати у нас для вас нет, только раскладушка, запланирован ряд исследований. Среди них исследование ваших органов. Мы их просто вырежем и будем рассматривать в разных экспериментах. Отказаться нельзя.

Еся округлил глаза. Здесь и раньше так издевались над другими, его это обходило стороной, потому что способность не была исследована до конца, но сейчас это непосредственно касалось Мишеля.

— Прошу прощения, тогда надо начать как можно скорее. У меня на этом свете пара суток.

— Почему-с?

— Через два дня и тринадцать часов тело полностью исчезнет из мира, даже то, что вы извлечете, — он не смотрел на Булгакова, и тон был каким-то бесцветным и безжизненным.

— Но я не сбегу отсюда, я добровольно сюда пришёл, как только смогу – вернусь в реальный мир для продолжения. Вы можете спрашивать Есю, здесь ли я. Он видит моего чёрного человека.

— А почему же ваша-с кровь тогда не исчезла? — Булгаков постучал по планшетке ручкой.

— Она никогда полностью не исчезает, к сожалению.

— Хотите поспать, пока никто из врачей и лаборантов не пришёл? — сказано уже другим тоном, не рабочим.

      Мишель кивнул. Булгаков ушел куда-то вглубь здания. Еся откинул одеяло и пристально посмотрел на друга. Таким спокойным был, когда всё это говорил. Пустым даже, а когда дело касалось Еси – всегда вспыхивал. Мишель в больничном одеянии казался странным, за столько времени Сережа привык к рубашке и обычным штанам. Правда, он вспомнил одну деталь, когда видел его последний раз перед встречей с Тацухико и его туманом. На рубашке была кровь, а чёрный человек почему-то все равно был спокоен. Чего не скажешь о сегодняшнем.

Сейчас Чёрный человек ходил по комнате, ничего не говорил и заламывал руки, пока Мишель сидел и гипнотизировал точку в стенке. Он-то и был в прежней одежде, и пятен там было гораздо больше, чем раньше.

      Еся уже хотел спросить, что произошло, но зашел Мастер с раскладушкой в руках. Поставил её и вновь ушел, видимо, за подушкой и одеялом. Сережа не решался задать вопрос, потирал руки и чесал места разводов способности. И всё не понимал, что же могло произойти, пока Мишель покидал его. Ведь в общей сложности он его не видел месяц, если верить его же словам. Пока Мастер здесь – неподходящее время задавать личные вопросы.

Булгаков вновь вошел. Посмотрел на них двоих.

— Ну и чего не расставляете?

— А я правда могу? Вдруг сломаю? — Мишель как-то испуганно посмотрел на Михаила Афанасьевича.

— Ну так не попробуете, не узнаете-с. Ладно.

Он положил вещи, что принёс, и начал собирать спальное место. Выдвигал ножки, ставил угол спинки, чтоб удобно было спать, и даже защемил палец в пружинах немного.

— Странно, что Анна вас не расспрашивает, хотя вы нас заинтересовали-с. — Булгаков положил один плед на цветастую поверхность, чтоб было не так жёстко.

— Я бы вам ничего не сказал, это слишком компрометирует.

— Ну и хорошо. Дальше сами, спокойного сна, — он отошёл к окну, закрыл шторками, Сара начала гавкать. После чего ушел обратно в кабинет, принимать больных.

      Мишель не стал смотреть, что постельного у него нет, последний раз он спал на вокзале рядом с каким-то бомжом, так что само наличие чего-то мягкого радовало.

Сережа продолжал на него смотреть, и пусть Достоевский отвернулся к стенке. Спросить сейчас было бы преступлением, Мишель явно хотел спать. Да и сам Еся устал, но закрывать глаза было страшно. Казалось, красные глаза будут повсюду, везде следовать, а чёрный – душить руками, чтоб захватить власть.

      Вены словно жгло. Вновь начало подташнивать, а сердце билось в горле. Если он не сдержится, он убьёт Мишеля, однозначно. Он уже пытался. Пришлось уйти из палаты и слоняться между кухней и ванной.

На кухне ожидаемо сидела Анна, отдыхала, да и сегодня был нерабочий день в университете. Она пила чай, заметив Есю, улыбнулась и налила вторую чашку. Взяв в руки миниатюрную «плошечку», так уж сильно она отличалась от есиного представления кружки, отпил. Пряная жидкость приятно пахла.

      Он сел и долго смотрел на Анну, думая: «Сказать ей, нет?». Всё ещё держа напиток в руках, он смотрел на него и видел, как крутится внутри что-то похожее на палочки. Ведь наверняка осмотр должны были провести, однако слишком были заняты Мишелем. Странно, что он вызвал у Демона столько вопросов. Он же его брат. Зачем ему прикидываться? Хотелось бы это обсудить, но было страшно, что за раскрытие тайн и Мишеля, и Демона ему оба настучат. Если первый ещё не сильно, то второй мог убить, просто потому что это слишком важная информация для врагов. И убил бы он всех, кто узнал это.

— Тебя что-то беспокоит? — голос у Анны казался каким-то нереальным, несуществующим.

      Еся не ответил на этот вопрос. Почему-то сейчас темы в голове бегали от того, что он вспомнил про себя до ситуации с Мишелем.

      «Те люди, они правда так над ними издевались? Почему я забыл, почему это произошло? За что отец так со мной? А тот старик, которого он вспомнил в лесу? Его дед же? А как мать? Что с ней стало, почему она не спасла его? Она пыталась хотя бы его найти? Номера… Было страшно, если он единственный кто выжил после всех опытов. Почему все так? Зачем забыл ту боль, которую причинили в том месте?»

      Мишель сидел на опушке, рядом с тропинкой. Спокойно и безмятежно, вот только он не помнил, как оказался в этом месте. Как он мог быть в чистом лесу, где из признаков человеческой цивилизации – его же тропка? Деревья все были в снегу, но не в толстенном слое снега на ветвях, а просто в тонком инее, и казались резными или написанными маслом по холсту. Они переливались на закатном солнце. Ни птиц, ни животных, никого не было слышно. Странно, как долго он шел сюда? Следы уходили далеко за горизонт, значит, не один километр пройден.

Мишель встал с места и обнаружил под собой нож. Весь в крови. Её на снегу на всём пути не было видно. Постепенно стали появляться лужи, и в том месте, где он сидел, в очень скором времени появилась огромная яма, заполненная до краёв. Нож почему-то плавал поверх, и словно из него выливалось все.

Достоевский опустил взгляд на свою одежду и увидел, что вовсе не от ножа наполняется разрастающаяся бездна, а от его порезов на ногах и животе. Он не понимал, кто его так искромсал. Но в голову не приходил никто другой, кроме него самого. Он ведь в этой чаще один, чудо, что вообще стоит.

      Сразу захотелось окунуться туда, раствориться в ней, забыть все печали, забыть, что ему что-то нужно от жизни, слиться с природой и остаться в ней навсегда. Запах железа манил к себе, он присел на корточки, опустил руку и зачерпнул жидкости. На языке появился вкус чего-то вязкого и солоноватого.

Находясь в прострации, он шагнул в уже похожее на озеро место. Тепло сразу окружило его. Медленно идя ко дну, Мишель закрыл глаза. Теперь он мог быть уверен, что слился со всем в мире, он одновременно везде и нигде. Что теперь он существует только в миг, и когда он закончится – исчезнет и сам Мишель. Нож тянул вниз, в ушах стоял звук, словно окунулся в ванну, набирающуюся огромным потоком воды. Гул распространился по всему телу. Однако дно не спешило появляться. Он уже был достаточно глубоко, что ничего кроме тьмы и не осталось. Но открыв глаза, оказался снова в холодном лесу.

      И непонятно, как. В руках нож, а рядом с ним пятнышко крови, что вновь увеличивается в размерах. И Мишель, не дожидаясь, когда она вновь превратиться в бесконечный океан из его крови встал туда. Начиная медленно опускаться вместе с дном, Мишель прикрыл глаза, ожидая, когда же сможет вернуться в то теплое место.

В этот раз всё произошло куда быстрее. Где-то через несколько секунд он медленно погрузился с головой. Но открыв глаза увидел, как над ним образуется лёд, сверху падал снег, и если поднять руку, можно ещё было ощутить тот приятный холод. Однако корочка довольно быстро скрылась сугробами. Мишель улыбнулся. Наконец-то покой.

      Прислушался. Неясный шум воды преобразовался в быстрые пассажи на рояле, что сменились размеренными аккордами. Кто-то переходил из тональности в тональность, и пусть это была полностью импровизация, звучало довольно хорошо. Не слишком на старинный манер эпохи Моцарта, но и не настолько дерзко, как Скрябин. Оно почему-то билось в ритме сердца Мишеля.

Было тяжело признавать, однако если он продолжит утопать, то, наверное, уже никогда не вернётся в реальный мир. И он не совсем понимал, хочется ли ему вообще видеть реальность. Нынешнее спокойствие подкупало, тем что больше ничего не нужно от него. Даже быть наблюдателем. Он так давно этого хотел.

Хлопнула железная дверь. Мишель открыл глаза. Нет, покоя ему не найти нигде, пока есть способность. Он не хотел попадаться лишний раз на глаза кому-то, поэтому укрылся с головой и стал прислушиваться к тому что происходит.

— You may be interested, what the one looks like(1), тот, кто первым догадался о слабости оживших способностей?

Мишель улыбнулся, потому что этого человека здесь не было. Он в Англии сейчас.

— かも知れない(2). Скорее мне просто хочется оба этих экземпляра в коллекцию.

Знакомый голос донесся из коридора. Шибусава впервые здесь. Должно быть, они сейчас зайдут сюда. И действительно, дверь проскрипела. Вылезать из-под одеяла не хотелось.

— Я знаю, ты не спишь, — холодно и абсолютно безразлично сказал брат.

— Хотелось бы уснуть навечно, — поднимаясь с раскладушки, сказал Мишель и посмотрел в глаза брата.

— Интересно, что ты за человек.

— Не думаю, что его можно считать человеком. Он, как и ты, сросся со способностью. Нечто выше человека и эспера. コレクションに欲しい(3).

— Как только убью, предоставлю.

Шибусава рассматривал с ног до головы Мишеля. В глазах такая же пустота, как и у Фёдора.

— Так вроде ты его уже убивал. Верно, Михаил?

Мишель улыбнулся. Всё же Фёдор находит себе проницательных друзей. Шибусава был не в привычно белых одеяниях, а в синей водолазке и черном джемпере.

— Неужто русская весна так холодна? Извините, но здесь нет человека, который догадался, что способность можно уничтожить, разбив кристалл. Мне рассказал это Гробовщик.

— Его тоже нужно в коллекцию, но Фёдор не рассказывает, где он. Может, если я найду способ уничтожить тебя и разъединить со способностью, он откроет тайну? Это место странное, чем-то похоже на приют, 横浜に近い(4). Кстати о Йокогаме. Там совсем скоро будет невыносимо страшно для обычного человека.

— Стало быть, несмышлёныш довел Юмено до слома? Хочется лично присутствовать в городе, когда начнется сумасшествие.

— Ты обещал мне пару эксклюзивных способностей. А если ты там умрёшь, то будет совсем скучно.

— Есть одна. Горе от ума. Но это из официальной организации, — Фёдор видимо предпочёл пропустить слова о своей возможной кончине.

— Ах та, да... Столько всего здесь, чем хочется обладать и рассматривать в комнате. А тот, кого спасли?

— Года через два будет у тебя. Пока я не закончил. You missed the chance today(5).

      Мишель смотрел на них и чувствовал некое подобие счастья. Пусть Шибусава его и пугал, но они с братом довольно хорошо ладили. Он встал и вышел из палаты в поисках Еси.