Спёртый воздух оседал в лёгких, давил на и без того гудящую голову, мешая сосредоточиться на мыслях. Тело растеклось по холодному полу, слишком уставшее от потрясений за столь короткий период. Лучи светила не проникали в маленькую камеру — Лисса давно сбилась со счёту, какой день её заточения уже длился. О пол изредка бились капли воды, разрушая густую тишину.

Эйнар мёртв, дети в плену Всеотца, Йотунхейм ныне не подвластен истинной королеве. Гнев обжигал внутренности, привычной яростью растекаясь по венам, но что она могла? Запертая в подземелье собственного дворца, слабая, проигравшая богиня, вынужденная пасть до уровня рабыни. Тяжёлые веки опустились в надежде на сон. Хоть бы соломенную подстилку соизволили принести.

Нет в асах и доли сострадания. Не было никогда.

Последняя битва с Одином неприятным воспоминанием кольнула сознание. Он пощадил её. Не избавил от страданий расколотую душу, не насадил на Гунгнир, лишь бы она поскорее отправилась в чертоги Хель. Говорили, холод там никогда не сравнится с йотунхеймским — он застыл во времени, сжимал беспомощную душу в тиски, отгоняя всё дальше и дальше от золотого моста. Мертвым не место на границе. А уж тем более — в мире живых.

~ ~ ~

Морозный ветер хлестал по белым щекам, обычно собранные волосы рассыпались по плечам, а снежинки будто оставляли кровавые порезы на лице. Сама природа ополчилась против двух великих правителей, сегодня сошедшихся в битве. Трупы павших на войне устилали землю, разнося по воздуху мерзкий запах смерти. Пусть Хель здесь не было, — ей ведь запрещено — куда более могущественные сверлили друг друга взглядами единственных оставшихся глаз.

Лисса безумно оскалилась. Её враг был совсем близко: стоял напротив, вскинув подбородок, и сжимал в руке, всё такой же сильной, как и в молодости, Гунгнир. Сколько они уже сражались? Как скоро хоть один сдастся и обречёт свой народ на вечное забвение? Королева облизнула губы и даже не поморщилась от железного привкуса крови. Она слишком сильно себя уважала, чтобы прекратить в шаге от победы всей её жизни.

Рывок, и их орудия скрестились. Равнодушие Одина поражало до глубины души: вот так просто? Неужели она единственная здесь захлёбывалась своей ненавистью, а потому сдавала позиции? Первородная ярость придала сил; Лисса с утробным рёвом толкнула его, оттесняя к обрыву. Меч давно стал продолжением её руки и воли, даже магия так не подчинялась её капризам. Сталь сталкивалась с золотом Гунгнира, звук эхом разносился по всей местности, будто и не было никакого шторма. Этот звон родом из детства перекрывал даже свист ветра.

«Тебе самой не надоело?» — спокойный голос Одина пробился в её незащищённый разум и словно обухом по голове ударил. Всеотец вновь ушёл от атаки и оказался за её спиной. Лисса растерялась, бешено завертелась на одном месте, размахивая мечом в попытке задеть врага. Естественно, у неё ничего не вышло: мужчина был куда опытнее, знал все её слабые места и обладал самым сильным оружием. Вовсе не Гунгниром, пускай сила его велика. Кристально чистым разумом, не замутнённым безумием и жаждой мести.

То была схватка умов. И Один, как всегда, одерживал вверх.

«Посмотри на себя, великая королева Йотунхейма! Лисса Освободительница, Лисса Мудрейшая и Святейшая! Где же она?» — безжалостный голос продолжал бить по вискам, даже когда она нашла в себе силы обернуться. Один не размыкал губ, а её разум настолько ослаб под натиском безумия, что любой идиот оказался бы способен залезть ей в голову. Весь её образ, та действительно храбрая и сильная женщина, дал трещину и в миг разлетелся на невидимые осколки. Всеотец вскинул не скрытую повязкой бровь и потянулся к левому глазу. Лисса сама не заметила, как повторила его движение.

«Сдайся, Лисса. Позволь помочь тебе, ведь ты… всё ещё моя дочь». Один предстал перед ней таким, каким он был на самом деле: покалеченным, но не сломленным. В попытке быть с ним на равных она повторила действие и провела грубым от натянутой на руку перчатки пальцем по линии шрама на левом глазу. Она взмахнула головой, смаргивая слёзы. Королевы не плачут.

— Ты мне не отец! Никогда им не был! — во всё горло закричала Лисса, с трудом сглотнув ком в горле. Не время сейчас. Даже ветер затих, словно ожидая разрешения давнего конфликта, ноющей раны на истории двух миров. Окончания кровопролитной войны из-за недомолвок отца и дочери. — Я дочь Лафея! Я та, кто принесла ему почёт! Я величайшая из правителей Йотунхейма!

Она срывала голос, махала руками и заливала собственное лицо солёными дорожками. Её плечи, обычно расправленные, как и подобает королеве, ныне тянули к земле под грузом невысказанных слов. Ненависть обернулась против ненавидящей. Лисса сильнее сжала верный меч и попыталась броситься в атаку. Решать проблемы грубой силой… Как это в стиле асов, столь презираемых ею. И чем она лучше?

Один с лёгкостью отбил слабый удар, вновь зашёл ей за спину и упёр наконечник копья ей в поясницу. Королева злобно дёрнулась вперёд, пытаясь сбежать, снова завладеть преимуществом, но упала на колени. Холодный снег обжёг даже сквозь одежду. Она не настоящая йотунша, никогда ей не была, как бы ни силилась доказать всем мирам обратное. Взгляд единственного глаза упёрся в землю, пока ветер продолжал издевательски бить по ушам жуткой песней природы. Всеотец возвышался над ней, поджав губы в тонкую линию и направив Гунгнир ей в голову. Вот так и закончится жизнь Великой…

«Мне нет прока убивать тебя, Лисса». Один отбросил копьё и протянул ей руку, которую она заметила периферическим зрением. Обиженный оскал искривил её черты: ещё никогда её так бессовестно не унижали милосердием. Ещё никогда ей не позволяли жить дальше из жалости.

Лучше бы он убил её, издевался, заставлял стенать и просить о смерти… Лучше бы он позволил ей умереть больше тысячи лет назад, чем сейчас оскорблял свою единственную — приёмную — дочь мерзким подобием любви.

~ ~ ~

Из воспоминаний выдернул скрежет замков, сопровождаемый едва слышной руганью. Лисса вскинула голову, поджала и без того тонкие губы в линию, готовая встретиться лицом к лицу со своим пленителем. Они оба знали, что этот момент настанет достаточно скоро. Тупая боль в боку в очередной раз дала о себе знать.

Ухватившись дрожащими пальцами за кладку, бывшая королева попыталась подтянуться. Остатки былой силы ещё не обратились прахом воспоминаний, но она чувствовала, как теряет контроль вместе с ясностью разума. Упрямство, впрочем, не позволяло ей предстать перед шавками Одина в уязвимом состоянии.

Лисса прислонилась спиной к стене, вытянула ноги, голыми пятками упираясь в острый камень. Израненные ступни уже не чувствовались — удивительно, как в порыве беснования удалось серьёзно покалечить только их. На костяшках пальцев кровь запеклась, и сдирать кожу стало развлечением для тёмных закоулков её души.

— Здравствуй, Лисса.

Сколько бы она ни храбрилась, этот голос стал потрясением. Лишь благодаря опоре она не сползла обратно на пол.

Всеотец вошёл в камеру, и дверь за ним захлопнулась. Без охраны, без всякого страха застыл так близко, что можно было вцепиться в глаза, в лицо, утащить вместе с собой в Хельхейм. Воздух между ними сгустился от напряжения. Она молчала, вперив в статную фигуру полный ненависти взгляд.

Уже не такой высокий, как казалось в детстве, он, однако, умудрялся одним движением бровей покорять веттиров, заставлять их преклонять колени. Лисса давно выросла, а страх, перемешанный с восхищением, сменился обидой и чёрной яростью, разрушающей всё на своём пути.

— Тебе ведь известно, чем всё закончится?

Скрип зубов крайне отчётливо выдал её настроение. Она держалась из последних сил.

— Я желал иного исхода.

— Да неужели? — ядовитые слова всё-таки сорвались с губ.

— Я уж было собрался наказывать посмевших отрезать тебе язык, — очередная насмешка. Кто дал ему право говорить с ней в таком тоне?! — Есть ли тебе что сказать, Лисса, дочь Лафея?

Имя отца пощёчиной ударило по лицу. Она ведь именно этого добивалась — зваться носительницей королевской крови Йотунхейма, но никак не ребёнком Всеотца. Как же хотелось сомкнуть челюсти на его горле, зарычать по-звериному… Избавить Девять Миров от него.

— Нечего, Один.

— Что же, тебя казнят на рассвете. На глазах твоего народа в нравоучение им.

Жесткие, хлёсткие слова подталкивали её к краю, не оставляя и шанса выкарабкаться. Белую кожу лица словно щекотнул железный листик склонившегося дерева. Лисса предчувствовала гибель и петляющую дорогу через Ярнвид прямиком в обитель дочери Локи.

— Они так просто не сдадутся. На моё место придёт кто-то другой.

— И тогда белые снега зальются кровью.

Вымолвить бывшая королева ничего не сумела. В миг обратилась статуей, придавленная осознанием: Один будет держаться за власть из последних сил. Вплоть до Рагнарёка, если он ещё не превратился в древнюю байку. Йотунов ждут тяжёлые времена. Особенно без сильного правителя.

— Что будет с моими детьми?

Она одновременно жаждала и не желала услышать ответ. Правитель Девятимирья ухмыльнулся, лукаво посверкивая единственным глазом.

— Они лишены всех регалий и после твоей казни могут податься туда, куда их тянет душа. Мне нет прока держать их в плену, — Всеотец склонил голову на бок, наблюдая за реакцией. Ни один мускул не дрогнул на её лице.

— Я могу просить о встрече? В последний раз.

— Просить можно всегда, но неизвестно, каков будет ответ, — ещё более широкая усмешка растеклась по его губам. — Так уж и быть, я позволю вам увидеться. Но без глупостей.

— Конечно, — издевательски-покорно склонила голову она. Зато успеет дать им наставления перед смертью.

— Прощай, Лисса.

Он развернулся, готовый покинуть застенки, но отчего-то задержался. В асгардском конунге осталось хоть что-то, помимо жажды власти? Любопытно.

Наваждение, однако, быстро спало. Дверь открылась под его напором, и спина едва не исчезла в проходе, когда она с горькой усмешкой бросила ему в след:

— Встретимся в Рагнарёк, Один.