Десять дней, проведённых в Благовещенске, запомнились Алексею одной сплошной суетой. В этот раз Дмитрий Голицын отыгрался на Шувалове за полтора года «ссылки», в течение которой вынужден был вести почти пуританский образ жизни. И вот снова почти такая же ситуация. Дмитрий Александрович вновь взял на себя обязательства личного Эфирника, да только акценты сменились. Теперь не он, а Алексей, будучи гостем, вынужден подчиняться навязанному расписанию.

Голицын же развернулся по полной. Каждый день они бывали на приёмах или званых обедах, что устраивали высшие чины города и гарнизона. Дальше шло обязательное посещение театра, оперы или балета. А после, сопровождающие их дамы отправлялись домой, а они заканчивали вечер либо за игровым столом, либо пьяным загулом в ресторане.

— Господа, как ваши жены терпят подобное? — хмыкнул Алексей, глядя как бургомистр усаживает в экипаж свою жену и дочь.

— Ну мы же не мешаем им устраивать свои салоны и посещать вечера! — фыркнул начальник Благовещенского гарнизона. — И в преферанс с некоторыми лучше не садиться. Без исподнего оставят! Я тут в прошлом месяце своей жене жалование проиграл. Теперь она себе платье на Летний бал в Петрограде заказывает, а мне даже в кабак сходить не на что.

— Вы достали приглашение на Летний бал во Владивостоке? — с долей зависти поинтересовался бургомистр, явно припомнив незамужнюю дочь.

Начальник гарнизона развёл руками, но тут рассмеялся Голицын.

— Майорша тогда не только своего мужа в карты разделала. Правда, с меня услугой взяла. Так что пришлось к батюшке на поклон идти. А вы, Ваше Благородие, не прибедняйтесь. Вам в кабаках в долг наливают!

В тот вечер они вернулись домой раньше обычного. И виной тому был Алексей, который ближе к полуночи перестал участвовать в общем веселье. А после, сославшись на плохое самочувствие, и вовсе сбежал на веранду, где через пару минут к нему присоединился Михаил. Голицын сыграл ещё две партии, но поняв что Шуваловы не собираются возвращаться за стол, решил всё же отбыть домой.

— Лёш, может, лекаря? — тихо спросил Михаил, запустив пальцы в волосы Алексея и осторожно массируя голову.

— Я не болен, Миш, я просто хочу тишины и спокойствия. Я устал от постоянной круговерти людей, понимаешь? Хочу домой в «Лесную сказку» просто порыбачить с мостков или почитать книгу. Может, слетать на Лысьвенский завод или на алмазный прииск. А то и вовсе наведаться в академгородок и познакомится с новыми заявками… Я бы с радостью делом занялся, а не всё вот это! Как только у Голицына здоровья хватает так жить?

— Димка всегда такой был. Даже больше тебе скажу — сейчас он даже подуспокоился в сравнении с днями беспечной юности.

— А ты? Тебе со мной сильно скучно? — Алексей повернул голову, чтобы увидеть лицо супруга.

— Лёш, ну почему ты так в себе не уверен? — с толикой меланхолии в голосе спросил Михаил. — Девять лет мы вместе, а ты всё ещё не можешь поверить в то, что ты для меня — вся жизнь. И нет, с тобой не скучно. Наоборот, рядом с тобой как возле гейзера. Никогда не угадаешь в какой момент умиротворённое спокойствие взорвётся, обжигая всех вокруг кипятком и паром.

— Тебя я тоже «обжигаю»?

— Частенько, — ухмыльнулся Михаил. — Своими взглядами, словами, ревностью. Помнишь, кто чуть не устроил скандал на балу у Юсуповых?

— А чего та вдовушка так настойчиво зазывала тебя в гости? — прищурился Алексей. — Записи покойного мужа Разумника ей, видите ли, разобрать надо.

— В индивидуальных техниках вполне могут найтись «золотые самородки». И если ими правильно распорядится, то можно заработать небольшое состояние. Вот только определить ценность может только человек с таким же даром.

— Состояние, значит… И чем же она расплачиваться с тобой собралась за твои изыскания?

— Лёш?.. — Михаил попятился, поймав жадный, целеустремлённый, многообещающий взгляд.

— Значит, я гейзер, да? А не вы ли, голубчик, меня провоцируете постоянно? То с адмиральшей он танцует, то с графиней любезничает…

Михаил улыбнулся, прекрасно видя, что недовольство супруга полностью наигранное. Лёшеньку дамы тоже не обходили своим вниманием. И любезничал он с ними в меру своих способностей, и на мазурки приглашал ибо неприлично на балах подпирать собой стену. Правда, выбор Алексея чаще всего падал либо на эмансипированных, либо на дам в возрасте.

— А вы сами-то, сами, Алексей Константинович! — подлил Миша масла в огонь. — Чуть свободная минутка — и вы то с Вышинским секретничаете, то с Сухим.

— Что?! — подавился воздухом Алексей. — Да мы…

— Давайте-давайте оправдывайтесь, Алексей Константинович!

— Миша! — не выдержал Алексей, и через минуту двое уже шуточно боролись на кровати, стараясь подмять друг друга под себя.

Проснувшись от настойчивых притязаний Миши получить то, что ему не досталось ночью, Алексей расслабленно подгрёб под себя подушку. Самому проявлять активность было лень и он просто позволил супругу творить всё, что тот захочет.

— Мне нравится, когда ты такой покорный, — прошептал ему на ухо Миша, наваливаясь всем своим весом на спину.

— Вчера тебе тоже нравилось, — всхлипнул Леша, ощутив как скользит по члену сильная, но осторожная ладонь.

Миша мог быть и грубым, и властным, но когда хотел умел вот так невесомо и бесконечно нежно. Беря, но отдавая себя партнёру полностью, его чувствам, его желаниям.

— С добрым утром, — шепнул Михаил на ухо Алексею, вытирая влажную от семени ладонь о простынь. — Надо будет сказать, чтобы заменили постель.

Спускаясь на поздний завтрак Алексей раздумывал о том, как бы ему сделать этот день действительно добрым, избежав очередных развлечений. И в этот момент он заметил опускающуюся во двор особняка Голицыных свою собственную авиетку. Ещё никогда Алексей Шувалов не был так рад видеть Варю!

— Вы разобрались в своём вопросе, Варвара Андреевна? — встретил Алексей Дёмину в гостиной.

— Разбираюсь, Ваша Светлость. Процесс ещё в самом начале, но моё личное присутствие больше не требуется. Позвольте я представлю вам Владислава Евгеньевича Горчакова. Он Земельник, и я сочла возможным предложить ему работу наставника для Яши.

В первую секунду Алексей даже растерялся. Прося увольнительную, Дёмина упомянула, что её сын принадлежит роду Горчаковых. Но вот стоящий рядом с ней господин в приталенном костюме и в пенном ворохе кружев никак не подходил на эту роль. Решив выяснить всё позднее наедине, Алексей учтиво склонил голову.

— Рад знакомству. Думаю, Дмитрий Александрович не будет против, если вы присоединитесь к нам за завтраком.

Голицын, разумеется, не возражал. Оперативно был поставлен ещё один прибор и уже через несколько минут Горчаков свободно общался с хозяевами дома.

— Нет, Ваше Сиятельство, мы не княжеская ветвь, — пояснил Владислав Евгеньевич, отвечая на вопрос Голицына. — Второе колено по линии коллежского советника Ивана Григорьевича.

— Таврическая губерния? — уточнил Голицын.

— Верно.

— Мой батюшка был знаком с Александрой Ильиничной. По его словам — кремень дама.

— Да уж, бабушку называли «гранитным жерновом». То ли из-за мельниц, то ли оттого, что перемолоть могла всё, что не по ней было.

— Уверен, Владислав Евгеньевич, вам понравится Благовещенск.

А вот Алексею такое предложение совершенно не понравилось.

— Должен вас расстроить, Дмитрий Александрович, но раз Варвара Андреевна вернулась, то мы рассчитываем отбыть сегодня. Разумеется, если Владислав Евгеньевич пожелает остаться у вас в гостях… — заканчивать фразу Алексей не стал, просто не нашел слов, чтобы не показаться грубым.

— Со всем почтением к Их Сиятельству, я бы предпочёл чтобы вы, Ваша Светлость, представили меня ученику, — прояснил свою позицию Горчаков.

Сразу после завтрака Шуваловы пригласили Варю к себе в комнаты.

— Рассказывайте, Варвара Андреевна, — велел Михаил. — Вы же, вроде, проблемы своего сына уладить отправлялись, а вернулись с Владиславом Евгеньевичем в качестве нашего работника.

— Господин Горчаков отец моего сына, — пояснила Варя. — И у него сейчас крайне непростая ситуация: сын под следствием, счета арестованы, имущество тоже. Единственное, чем на сегодняшний день он располагает — это его Дар. Владислав Евгеньевич Мастер-Земельник.

— Постойте, Варя, вы сказали: «Сын под следствием»? — переспросил Алексей.

— Да, Ваша Светлость. В данный момент Иван Владиславович находится в Петроградской крепости и проходит по делу о подделке документов и незаконном получении государственных средств в особо крупном размере.

— Любопытно… — прищурился Михаил, поморщившись от далёких, но хорошо слышных пушечных выстрелов. — Извольте-ка подробнее.

***

Проводив взглядом Варю, направившуюся на доклад князю, Елизаров вздохнул. Он всё же считал, что той следовало просить одобрения на свои действия. В частности на то, чтобы привезти сюда Горчакова. Нет, Леонид Викентьевич не сомневался, что князь оставит решение Вари в силе, но всё же определённый дискомфорт от её самодеятельности ощущал.

С другой стороны, Варя — клятвенница. И он прекрасно это знал, начиная с ней отношения. Равно как и понимал суть её положения. Например то, что князь Шувалов всегда будет для неё на первом месте. И если ей придётся выбирать между ним и князем, то Варя без раздумий выберет Их Светлость. Хоть это будет означать разрыв между ними.

Но и для него самого государева безопасность выше всего остального. И если однажды князь пойдёт против Государей, то и выбор Елизарова тоже будет однозначный. Даже если ему самому придётся посадить Дёмину в тюрьму — он это сделает. Он знал, что Варя никогда не будет ему женой в полном понимании этого слова, но по итогу такое положение дел устраивало их обоих. И всё же за Варю переживал.

Елизаров направлялся к авиетке, когда заметил Владислава Евгеньевича, замершего в широком дверном проёме. Можно было подумать, что тот просто задумался, но Елизаров видел печать страха на его лице. Горчаков выглядел таким несчастным и потерянным, что Елизаров невольно сменил направление.

— Боитесь выстрелов, Владислав Евгеньевич? — как можно проще поинтересовался Елизаров.

— Это бьют фортовые пушки, — неестественно равнодушным голосом ответит тот. — Мне хорошо известны эти звуки.

— Так здесь граница. Тут часто стреляют.

— Севастополь тоже обстреливали, когда мятежники захватили порт. В такие моменты наша охрана советовала стоять в дверях внутри дома на тот случай, если снаряд попадёт в крышу. Тогда есть шанс не оказаться под завалом.

— Сейчас стреляют не по городу, да и на особняке даровая защита, — попытался воззвать к разуму Елизаров, но быстро понял, что это бесполезно. Горчаков мыслями был там, в прошлом.

— Когда всё началось, мы не сразу поняли что это всерьёз. Сначала нам казалось, что это просто небольшая группа солдат вышла из подчинения. А потом стали появляться красные флаги и люди… Те, кто ещё совсем недавно были защитниками, вдруг превратились в разбойников и мародёров. Они грабили своих же соседей. Тех, с кем много лет жили бок о бок. И лица… У них даже выражение лиц стало другим. Злым, жадным, без капли сострадания и сочувствия. Словно дикие звери, вырвавшиеся на свободу.

Мне довелось столкнуться с такими однажды. Они явились к нам на мельницу, чтобы забрать муку на нужды революции. Наша охрана тогда отбила налёт, но меня поразило другое. У одного из них был Георгиевский крест и та самая мятежная рожа. Понимаете, Леонид Викентьевич, Георгиевский крест! Он же его за доблесть получил, и с ним же пришел убивать тех, кого защищать должен.

— Полно-те, Владислав Евгеньевич, быльём всё давно поросло.

— Да, всё хорошо, Леонид Викентьевич. Вы идите, у вас дела, наверняка. Александра Ильинична верно всё говорила. Только чужой успех привлекает внимание, а чужие проблемы не нужны никому.

Глубоко вдохнув, Елизаров понял, что готов придушить Горчакова. Вот если бы тот принялся показательно страдать, как дома, то Викентич бы ушел не задумываясь. Потому что это бы означало, что у того действительно всё хорошо. Но вот это тихое равнодушное «идите…» просто кричало о том, насколько всё плохо.

— А знаете, пойдёмте со мной, Владислав Евгеньевич, — осторожно взял Викентич под руку Горчакова. — Надо ваши вещи в авиетке по-другому расположить. Потому как Их Светлость тоже с чемоданами будут. Идёмте, я вас ликёром угощу.