Первую половину следующего дня Ирина, как и полагается хорошей дочери, провела в общении с семьёй. Пока её муж отсыпался с похмелья, она выпила на веранде чай с бабушкой, а после вызвалась помочь больной тётушке и сопроводить её на прогулке по саду. Перед обедом поделилась городскими сплетнями с маменькой, а после молодые засобирались в гости.

— К Дуниным заедем и Плаксиным. Не то некрасиво, маменька, получится. В имение приехали, а соседям визит не нанесли. Они же меня с детства знают.

— К кому первому поедем, Ирина Савелична? — спросил Павел, выруливая со двора.

— Сначала к старухе Ремизовой, — ответила Ирина. — Только сделай круг, чтобы заехать с моста. А то если Татьяна Дмитриевна узнает — ругаться будет.

— Отчего так?

— Она с Капитолиной Захаровной во вражде давней. То ли жениха кто-то у кого-то увёл, то ли просто завидовали друг другу, но они с молодости не ладят. Вот поэтому я и хочу её навестить. Уж если кто с радостью посплетничает о Елизавете Григорьевне, то именно она.

— Значит, Анна Григорьевна ничего не рассказала? — поинтересовался Павел.

— Рассказала, что лет в двадцать умерла Елизавета. По-детски радовалась, что маменька все её платья на Анну перешила. Да только про похороны ничего не вспомнила. А зная Татьяну Дмитриевну с уверенностью можно сказать, что для неё «умерла» — это не только «преставилась». Если она Елизавету из семьи выгнала, то так же бы отвечала.

Следуя указаниям, Павел остановился поодаль от небольшого особняка и, подал жене руку. Они неспеша прогуливались вдоль улицы, когда Ирина вдруг остановилась, увидев что-то через забор.

— Доброго дня, Капитолина Захаровна! — громко поприветствовала она. — Как ваше здоровьице?

— Получше, Ирочка. Получше, чем у Анны Григорьевны, — с улыбкой ответила ей с веранды пожилая дама, сидящая в инвалидном кресле. — У меня ведь лишь ноги не ходят, а с головой всё в порядке. А ты, видно, к родителям приехала? Кто это с тобой? Какой-то родственник?

— Это мой муж, Павел Емельянович.

— Какая неожиданность! — явно наиграно удивилась Ремезова. — Примите мои поздравления, сударь. Должно быть вы хорошо поправили свои финансовые дела этой женитьбой. Видно, Татьяна Дмитриевна имение заложила? У неё же денег-то нет, а без хорошего приданого на Ирочку никто бы не посмотрел.

— Неужто вы, Капитолина Захаровна, решили, что Ирина Савелична могла повторить судьбу Елизаветы Григорьевны? — вклинился в разговор Павел.

— Господь с вами, милгосударь! — замахала руками Ремезова. — Елизавета Григорьевна Даром была наделена недюжим. А Ирочка если светлячок зажжёт, то он у неё крохотный, как фитилёк свечи.

— Да толку с того Дара-то! — фыркнула Ирина. — Зато у меня муж есть!

— Так у тебя один, милочка, а у Елизаветы сразу два! Она же когда с ними бежала — ни одного наряда своего не взяла. Оно и правильно, зачем ей старомодные платья, когда ей за детей и дом и драгоценности купят.

— А вам-то откуда знать, Капитолина Захаровна, что купят? — прищурился Павел. — Может, она с бандитами связалась. Представлялись вам они, что ли?

— Мне не представлялись, но Остап Никодимович, царствие ему небесное, бандитов у себя никогда не привечал, а господа неделю у него жили. Да и обер-офицерские чины кому попало не дают. Поверьте, уважаемый Павел Емельянович, вам те погоны до конца жизни выслуживать надобно!

Ремезова демонстративно развернулась и скрылась в доме, оставляя за собой последнее слово, а Павел с Ириной развернулись и пошли к машине.

— Выходит, Елизавета Григорьевна на эмансипацию из дома сбежала, — по дороге подытожил всё услышанное Павел. — Причём с военными и в высоких чинах.

— Раз так, Павел Емельянович, то это были точно не купцы и не мещане. А кто-то из дворянского сословия. И далеко не бедный, раз имеет возможность дарить по две тысячи рублей в год.

— Возможно, да только подарки те могут быть совсем не от них, — возразил Павел.

Ирина кивнула, соглашаясь, но сдаваться так просто не собиралась. Нанося визиты то одним, то другим знакомым, она, нет-нет, да поднимала тему двух офицеров, что гостили у Остапа Никодимовича. Вот только у полковника в отставке много кто бывал, и достоверно вспомнить события тридцатилетней давности ни у кого не вышло.

— Забудь, Ириш, — махнул рукой Павел, когда они возвращались из гостей к себе домой. — Если бы даритель хотел получить от нас благодарность, то представился бы полным именем.

— А если хотел бы остаться неузнанным, то просто не подписывал бы открытки.

— Не скажи, — возразил Павел. — Если бы такие подарки приходили от анонима, то мы начали бы подозревать друг друга и всех вокруг. А так — есть инициалы, благодаря которым мы точно знаем, что этого человека среди нашего ближайшего окружения нет.

Дома семейная жизнь молодой пары стала плавно входить в колею. Павлу даже показалось, что Ириша забыла о неизвестном дарителе. Но однажды, вернувшись вечером домой, он застал жену за письменным столом, обложенную огромной кучей бумаг.

— Ирина Савелична, что у вас за такое делопроизводство? — полюбопытствовал он.

— Это, Павел Емельянович, выборка дворянских родов, внесённых в Гербовник Российской Империи на букву «Ш». Всего сто одна фамилия. Правда, он полный только по нашей губернии. А вот Общий Гербовник, который имеется у предводителя дворянства, слегка устарел. В последний раз в него вносились уточнения в 7 528 году, то есть незадолго до смуты. Но это не столь важно. Я не думаю, что наш благодетель младше семнадцати лет, а значит в этом списке он быть обязан. Осталось только найти его.

— Сто один род? — скептически хмыкнул Павел. — И в каждом не меньше тридцати-сорока человек и это не считая подгербовых. Ирина Савелична, как же вы, голубушка, собрались там искать?

— Шагубатовы, Шаламовы, Шамшевы, Шенявские… По порядку, Павел Емельянович. А ещё по инициалам. Конечно, Елизавету Григорьевну здесь можно будет найти только если она замуж вышла, потому что имён эмансипированных матерей в род не вписывают. Но вот офицеров-супружников, имя одного из которых начинается на «М», обнаружить можно. Как и их ребёнка с инициалами «А.М.»!

***

Князь Куракин, вернувшись из Зимнего, много думал. Да, в обмен на свою откровенность он сумел выторговать у Шувалова гарантии того, что его сестру и её дочь не будут допрашивать в Третьем Отделении, дабы окончательно не губить их репутацию. Вместо этого он пообещал лично выяснить их меру участия в этой авантюре. И теперь раздумывал: как же это правильно сделать?

Не желая пороть горячку, он заставил себя отложить принятие решения на следующий день. И вот, сегодня утром он выслал за ними свою авиетку, сопроводив письмом, в котором сообщал сестре, что вчера имел продолжительный разговор с Алексеем Константиновичем, по итогу которого они пришли к некому соглашению. Но всё равно между ними остались спорные моменты, и чтобы их разрешить, ей следует прибыть в Петроград вместе с Марией Борисовной как можно скорее.

Как Семён Григорьевич и предполагал, «скорее» вышло только на следующий день. А потом ещё до самого вечера дамы приводили себя в порядок и отдыхали от перелёта. На ужин Семён Григорьевич отвёз родню в ресторан, а после пригласил для разговора в свой гостиничный номер.

— Мария Борисовна, милочка, скажите, отчего вы решили подойти на Летнем балу именно к «солдату», а не кому-либо другому? — задал он вопрос племяннице.

— Так Машенька… — начала сестра, но князь её грубо перебил.

— Я разве вас, голубушка, спрашивал?! — рявкнул Семён Григорьевич, стукнув кулаком по столу. — Я хочу услышать ответ Марии, а вы, моя дорогая, извольте молчать, пока я не начну задавать вопросы именно вам! Отвечайте на мой вопрос, Мария Борисовна!

— Маменька велели, — испуганно пробормотала девушка, которой раньше не приходилось видеть добродушного дядюшку в таком гневе.

— Прямо-таки велели? И зачем?

— Она сказала… — Мария сделала паузу и опасливо покосилась на мать, которая в этот момент хрипло закашлялась. Видимо пыталась сказать что-то, но прямой запрет Главы, с добавлением родовой силы, сжимал ей в этот момент горло спазмом. — Маменька сказала, что нравлюсь одному влиятельному господину, но прежде чем соглашаться на помолвку она хочет, чтобы я немного с ним пообщалась на балу. И если вдруг он станет мне уделять много внимания, то надо его принимать.

— Интересно… — процедил Куракин. — А по поводу писем что вы мне скажете?

— Каких писем, Ваше Сиятельство?

— Любовных писем, что вы получали, милочка.

— Вы знаете, да? — вздохнула Мария. — Артемий такой милый, но маменька говорит, что он слишком бедный, чтобы выходить за него замуж.

— Какой Артемий? — нахмурился Куракин.

— Артемий Никитич, третий внук графа Панина.

— Ясно, — потёр лицо князь Куракин. — Идите к себе, Мария Борисовна. Дальше я буду говорить с вашей маменькой. И разговор у нас будет долгим!