Примечание
буквы в диалогах специально неправильные, ув
я манала вкидывать такие финты, у меня музыкальная окрошка в голове теперь, но икспэры👮🏻а ради можно
indigo la end — omoikiri
он его мальчик-пришелец с кодовым замком на сердце, окольцованном цепями, как терновником, с навесным вдобавок без ключа, с сувальдными на всех четырех камерах, решеткой на овальном окне да щеколдой на душе — удачи войти, как говорится, тащи шпильки, тут ily там не поможет.
он не алиса, но он почти всегда дома, рисует в альбомах и не любит гостей, а антону взаправду не терпится побыть в доме вдвоем, он же его — арсения — дурак, колу хоть и не любит, но эти бледные скулы даже очень, бриллиантов для ломбарда нет, визы да денег на монмартр тоже, но зато на сельдерей — не проблема, как и курточка на плечи, а свое маленькое сердце на стол — хоть арсению и предпочтительней напитки покрепче, а слова покороче они оба выбирать не умеют, зато антон уже выбрал его, а остальным шепчет сорри, точно так же как и своим мозгам — и, черт подери, да, он на пути сойти с ума, и, нет, мам, мне нужна не она, а эти грустные глаза с разводами бензина, за которые шастун в эту пропасть между ними готов был нырнуть без скафандра, заполнить собой, но увы.
антону бы сейчас вчерашний вечер из подворотни, а арсений на все согласен, но вот у второго планы иные — он в лабиринте собственных отражений в повязке на глазах, прячась от страха заглянуть внутрь себя, — и шастун смотрит, как эд разливает шампанское, откупоривая пробку, льет им по бокалам, а попов посматривает на водку, но не трогает.
она на завтра, когда приедут остальные, а сейчас квартетом они сидят на кухне поздно вечером, все уютные в своих октябрьских свитерах, а антон бонусом согретый от своей же влюбленности, окрашенной не в золото осени, а в блеск инея и арктических пустынь — вокруг арсения воздух чище и прохладнее, дышится на контрасте с теплым от сережи, ибо тому даже, стоящему на колесиках рядом с поповым, налили отдельный бокал.
антон удивляется тому, как арсений мог так просто оживить неодушевленное, вселить в него жизнь настолько, что все вокруг поверили в то, что оно дышит, думает, понимает, что к чему.
при этом глаза у самого мертвые-мертвые, потухшие и стеклянные, даже не искрятся тогда, когда он издает реакцию глухим смешком на шутку.
— итак, мы здесь все собрались… — голосит выграновский, поднимая бокал вверх, — по приколу. — заканчивает он. — за нас и за кавказ!
шастун тянется чокнуться — арсений даже давит на это вялую улыбку. тепло и приятно разливается внутри — шампанское, конечно же. улыбкой попова можно вены вскрыть — острая, сардоническая, этакое отражение его ядра.
хочется его зарядить, но розетка занята хвостом сережи.
— устал? — интересуется.
— немного. — ведет плечами арсений. — пару бокалов для разогрева, и на боковую. завтра нормально будет.
— прям будет?
— можно и так сказать. — залпом.
и антон залпом, а после ретируется, оставляя арсения одного, — видит, что тому нужно побыть тет-а-тет с самим собой.
общается с эдом — тот ему нравится, болтает с егором — тоже хороший. у арсения интересные люди вокруг, плещут жизнелюбием и амбициями в противовес этой сверхмассивной экзистенциальной дыре, которая буквально с бешеной скоростью тянет себя заполнить.
антон на секунду думает о двусмысленности своих мыслей — хочет. и скрывать это от себя не намерен — толку ноль, все равно при первом же столкновении залипнет.
у него, в принципе, изначально не было и шанса. слишком впечатлителен, слишком эмоционален, слишком юн, и слишком, черт подери, силен в его голове ветер, выдувающий напрочь все фиксации.
а тут — это непоколебимое социофобное нечто, которое канючит на крошки на столе, пахнет хвоей только после душа, а в остальное время никак, сливаясь запахом с квартирой, клюет носом за своим рабочим местом и, кажется, спит в креветочном положении.
вспоминает, как сыпется с песней земфиры в голове, как хочет называть принцессой в лабиринте подъездов, как румянится и не от холода, как изучает, осматривает, боится шагнуть на минном поле, — не дай боже потом прыгать на одной ноге. осторожничает долго, выстраивает границы между ними, слоном в посудной лавке пытаясь не зацепить арсения за живое, — тот кажется ему таким неземным, закрытым где-то у себя в черепной коробке, куда не достучаться, а дверь так просто не выбить.
но он смотрит на него с каждым днем все пристальней и пристальней, попадая в плен его флюидов, и вычерчивая для себя от пяток до макушки его линии, все об одном только думая с отвисшей челюстью, откуда давно никотиновая дудочка упала со стуком на половицу: так он красив невыносимо, так филигранно очерчен природой и так пленит путаться в плеоназмах, тавтологии, потому что больше ничего сказать связанного не получается.
— бодрое утро. — спутав случайно буквы на кухне, хлопал глазами антон в ответ на заспанные арсовские. — чай?.. можешь брать любой… — выдавив наконец-то на два слова больше, чем обычно, предложил тогда шастун.
сосед его тогда все еще был немногословен.
зато сейчас его несет: он сидит в отведенной им чердачной комнате, вайбами гравити фолз, по-турецки около сережи и, укутанный в плед, смотрит, как антон сдвигает кровати друг к другу с таким усилием и рвением, что помочь человеку арсений, конечно же, не хочет.
потому он просто говорит обо всем. не то, что хочет слышать шастун, но то, что хочет говорить арсений — и оба балансируют на одном канате навстречу друг к другу на спор, кто первый лоханется.
арсений в таких ситуациях неосознанно бьет в сердце на поражение, но антон не лыком шит — он извернется, если нужно, в цифру восемь, только чтобы протиснуться.
арсений говорит о лодках, говорит о селедке, ненароком пробалтывается, что хочет в альпы и эдельвейсов на руках, после кутается пуще в плед и поджимается к коленям сильнее. снова говорит, но уже о балетах, клянет в сердцах средневековые сюжеты между этими «но юбка так красиво поднимается» или «такой этот корсар колоритный», после затыкается, опасаясь, что антону все равно, но видит, как тот с интересом на него пялит, дает себе добро продолжать.
и снова говорит: в этот раз интересуется антоном.
— ой, сосенька, да, я такой был… дворовый эбать поцык, ауе. — показывая жест. — а потом захотел с кайфом чиллить в дубайске и, вот, ну… успокоился… — тараторит антон, все еще сдвигая кровати. — маманя меня сразу поддержала и рада, что я сменил приоритеты и прынцыпы. и была права: левчик в итоге снюхался, дрю пятеру впаяли, а зур и остальные хуй ебет где. но явно не здесь. только попозик в зоне доступа.
— нравится петербург? — интересуется арсений.
антон бы сказал, что этот сити стал для него мэджик, потому что попов с ним квартиру делит и постепенно начинает делить жизнь, но боится спугнуть, а потому молча кивает и, разминаясь, говорит:
— я, в принципе, рад, что вдалеке от дома. — жмет плечами. — юношеский максимализм из меня не выветрился.
— клево. — жмется снова арсений, а антон улыбается, стеля постель и поглядывая на него.
тот замечает это и осторожно спрашивает:
— что?
антон снова тянет улыбку.
— ничего. — делает эти свои мешочки. — сосенька.
у арсения на лице написана стадия принятия, но он все равно закатывает глаза: вроде зеркало души, а все равно порой непонятно, что там, как будто он в линзах.
непонятно настолько, что даже сам арсений давно растерял профессионализм в этой области. не разобрать и не собрать.
— ты мог этого не делать… — с паузой выдавливает он. — серж же тут. — двигает туда-сюда обогреватель.
— ты даже обогревателю кличку дал, а мне нет! — шутливо обидчивым кидается антон. — ну, как так-то?
арсений смеется.
и смотрит пристально, думает, взвешивая за и против, закусывает губу, теребит ее в зубах и только потом говорит тихо-тихо:
— связать с муравьями?
— английский у тебя хороший. — на удивление арсения выкупая шараду.
наверное, арсений впервые за долгое время так искренне рассмеялся и улыбнулся.
улыбнулся так, что антон сразу сыпется, и на ногах бы подогнулся, да только стоит в коленно-локтевой на кроватях и поправляет уголок простыни. он смотрит в ямочки и думает, что такой формы хочет себе подобную на кладбище, он смотрит на гусиные лапки у кончика глаз и решает, что на новый год он из солидарности теперь ест только индейку.
антон с ним не спорит, просто кивает на предложение лечь.
он рад, что арсения не трясет от холода.
но теперь трясет его самого.
***
он для него лучше, чем интернет, слаще сахарной ваты, над ним сияет солнце и отражается лучами тотально от кожи цвета топленого молочка с шоколадной крошкой в форме родинок на шее и щеках — окуни колотые фисташки и наслаждайся, — антон безмятежно лежа тянется к своей белоснежке и вдыхает запах смоляных волос; она пахнет им самим же, прячась за чужим ароматом, — ведет вслепую до конечной точки невозврата, но прыгая с переподвыподвертом в классиках на обрыве, шастун неуклюже балансирует на краю без страховки и — удивительно — держится, с трудом, но держится.
а потому не лезет дальше, чтобы не соскользнуть. только по ребрам гладит и жмет к себе сильнее, пока оно спит, посапывая куда-то в шею щекотливым дыханием мурашек ради, все сжавшееся и прячущее ноги в ногах, дабы согреться. а антону только всласть, он тактильней кошки и мягче синтепона, руки его всегда увлажненные, не сушатся, пальцы белоручки, аккуратные и не мозолистые, не знающие тяжелой работы и груза обязанностей, но такие осторожные и комфортные, что, любая живность к ним ластится.
и арсений — только проснувшийся — ластится, вошкается, мычит и только потом открывает глаза, сонно позевывая, поднимает взгляд.
— доброе утро, сосенька. — гладит за ухом, перебирает волосы. — как спалось?
отвечает, что хорошо, и тут же подрывается в момент, как распахивается дверь, и к ним бесцеремонно влетает эд, перевозбужденный и зацелованный жизнелюбием, предлагает:
— мальчики, катюша — и не танк — на базе, погода обещает испортиться к вечеру, так что быстро все встаем и идем жарить шашлэк.
оба смотрят на него скептически до тех пор, пока робкий стук не переводит на себя внимание, и белобрысая макушка егора не выглядывает из-за косяка:
— арсений, ты наконец-то сдал пост холостяка?
попов стреляет глазами — этим самым взглядом не-лезь-куда-не-надо-сука — в егора и перебирает варианты ответа у себя в голове. жаль, но там пусто, а говорить «нет» ему не хочется, оголять провода тоже — он хоть и пассия эда, но выкладывать ему подноготную арсений и думать не думает. а потому собирается сказать, да антон играет на опережение:
— я увидел мухоловку в том углу и обосрался. — тычет пальцем в стену, где стояла его кровать. — мужики, ну правда страшно же.
егор отпрыгивает от стены, весь резко побелевший и пуганый поворачивается к эду, мямлит:
— у тебя тут… мухоловки?..
эд хочет было успокоить его, но мягкая женская ручка подкрадывается сзади и тычет пальцем в егорову шею, отчего тот визжит младшеклассницей и врезается в стену, после уже орет злобно и капризно:
— какатя, бля, какого хуя!?
— я и наш новый дружок ставим потихоньку мангал. — констатирует варнава, хлопая своими кукольным экзофтальмом. — ух, ты. — она глядит на антона. — какой красивый, а ты кто?
красивый, а ты кто, — он же антон шастун, — поворачивает голову к ней, снова улыбается, осматривает с пяток до макушки и представляется:
— горячий парень. — наваливая кринжа, маской ложась в виде скосоебанного лица варнавы.
— а ты шоле лев? — тянет катя, чертилой лыбясь.
— не, я прав. — стреляет дьявольски антон. — овен-овен.
— пха, сень, твои мальчики один лучше другого. — прыскает катя и хватает под руку егора. — мы ждем вас внизу. — она смотрит на эда. — эд, не мешай.
— а я че, а я ниче… — ретируется он следом за остальными, предварительно окинув арсения взглядом а-ля ты-мне-сука-все-расскажешь, потому что эду нужно всегда быть по уши в гавне и событиях и ни на йоту не пропустить происходящего вокруг.
— господи. — паршиво стонет арсений и откидывается на подушку. — потому я не хотел ехать туда, где катя.
— клевая девка, че не так, сосенька? — выдает антон, хмуря арсения мгновенно.
— оно-то да, но ты обожди — ее ироничность и цинизм и тебя заманают. — трет лоб. — но да, человек она при всем при этом неплохой.
антону на эту варнаву, честно, плевком с маяка, но арсения он слушать готов всегда, а потому не отворачивается от него: он близко, еще чуть-чуть и можно под кожу запустить, а шастун и не против поселить его где-нибудь у себя на ключицах, чтобы сидел, свесив ножки в лоферах, болтал ими, стуча по ребрам, и языком, перемежаясь с темы на тему, галдя на ухо, а рукой трогал бы за шею.
но арсений привереда, и селиться в таких условиях не будет, отчего антон быстро сворачивает губу и смотрит в отдаляющуюся спину — жаль отпускать, но и он не золотая начищенная клетка, а попов далек от канарейки, хоть и предпочитает сидеть дома, чем коммуницировать с внешним миром.
но он останавливается в дверях сейчас, смягченным, если антону не кажется, глядит и бархатно говорит одно:
— возьму твою эту детскую пасту?
у антона рвется последний трос.
***
april rain — paroxysm of happiness
антон срывает травинку, присаживаясь на корточки, и смотрит вверх: тучи приближаются, а небо вяло сереет с каждым часом, воздух становится более промозглым, а люди вокруг все еще галдят — и как только сил хватает, ибо даже он устал от алгоритма улица-дом-игры-улица-еда, и все приправлено перманентным общением.
поворачивается к живым и хмыкает: диме вон хорошо, он развлекается вовсю, смеется и обсуждает что-то. антон же, похоже, заразился от арсения воздушно-капельным и теперь мечтает лишь отойти куда подальше, уединиться или удвоиться — все равно. смотрит на арсения, который сидит, поджав ноги, и вслушивается в треск огня, глядит безвылазно и в одну точку; переводит взгляд на других и не понимает, почему те его не трогают — может, слишком хорошо знают и подстраиваются под состояние, но тогда почему у антона под ложечкой где-то посасывает, что-то щекочет и подстрекает подойти и растрясти это создание?
все его мысли у арсения красной нитью на привязи, вертятся шпицом вокруг да около без единого шанса привлечь внимание. ну, так антону кажется, по крайней мере, но он все равно не сдается и не противится, не убегает и разрешения отойти не спрашивает, да и куда ему — разве что снова диме на шею вешаться сопелькой и ныть в графике пьянок два на два. а тот только пиво в ответ глотает да галдит свое простое, как три копейки, «че сложного, взял да засосал», а шастун на такое водит отрицательно головой и пытается вбить своему придурковатому дружку одну простую истину: с арсением такая шняга не прокатит.
антону, в принципе, кажется, что лично у него с арсением абсолютно ничего не прокатит, но разворачивать корабль поздно. он у себя в паразитирующих мыслях, напичканных словами паразитами, жаргоном да текстами песен, петляет по этому лабиринту и не может найти выход. дима бы сразу кувалдой стены проломил или вертолет бы личный заказал, в отличие от антона, который, скорее гору или обойдет, или полезет на нее сам, собирая все пасхалки по дороге, не упуская ни одной: как знать, может так даже лучше.
он вертит травинку и, не выбрасывая ее, медленным шагом приближается к арсению, который никак не реагирует на посторонний шум — оно и понятно, в раздумьях ведь.
— тук-тук. — пальчиком тычет по плечу и улыбается, стоит тому обернуться. — о чем думаем, сосенька? — тянет уголки губ шире, прослеживая это легкое потепление взгляда.
— а тебе скажи. — клонит голову и из-под челки щурится. — сам-то почему бродишь один?
— иногда устаю от людей. — пожимает плечами. — и не спрашивай, сосенька, почему я тогда подошел сейчас.
он встает, поправляет шнурки на кроссовках и свою парку, обводит взглядом обдуваемые ветром кудри, говорит, понимая того с полуслова.
— хорошо, веди.
у них это само затесалось исподтишка — чаще понимать друг друга без слов, чувствовать по взгляду общие желания, и от этого ощущения у арсения ток по пальцам и пересохшее горло подстать губам, которые он облизывает на холоде, чтобы они потом покрылись корочкой, которую он будет нервно отдирать, а антон, давно принявший это, просто тает и размазывается палитрой по простыни.
он не спрашивает у антона, куда они идут, — лишь машет эду в жесте а-ля «скоро вернемся», — доверчиво ступает следом, почти на одном уровне, но чуть позади, поднимает глаза на капюшон и, шепнув вяло «антон», заставляет того остановиться и повернуться в вопросительном. тянет руки, выворачивает ткань и приглаживает, а после кротко говорит: «все». шастун улыбается и, доставая свою черничную дудку, обдает паром в ответ, а арсений, не стесняясь, вдыхает пассивно его в себя — вкусно и даже не грустно.
сейчас умиротворенно — обоим — в этом обширном поле; спокойно в лесу, где они, ступая по узкой тропинке, стараясь не сойти с дороги, идут вглубь. и слишком моментом, когда антон тянет руку назад за арсовскими пальцами и цепляется за них, контрастируя с ними своим жаром, держится крепче, помогая безопасно спуститься: много палок и сырого, арсений старается ступать аккуратно, боится испачкаться, хочет дойти до крайней точки без приключений. и антон это понимает. потому разворачивается на сто восемьдесят, смотрит чуть сверху, руку все не отпускает.
— я, кстати, и не знаю, куда мы идем. — смеется заливисто и звонко, разрывая лесную тишину и топчет ногой сухие ветки, переламывая их. — сосенька, прости, что ли?..
расплетает пальцы, забирая тепло, отчего арсению хочется выть волком — как раз лес, иди да развлекайся. но сбежится вся живность, и акела среди них сочувствием вряд ли обладает, лапки не свесит и не промахнется. и потому арсений лишь вздыхает, улыбается в ответ и, не теснясь, говорит:
— изначально понятно было. — жмет плечами. — ты же тут впервые. — сам проходит вперед и хватает того за руку. — идем, тут недалеко. только не теряйся.
и сам ведет антона дальше, виляя туда-сюда, а тот даже не молится, тот просто знает, что они не заблудятся. а если и заблудятся, то их находчивость спасет: антон и на дерево залезет, на самую макушку, чтобы сеть словить, и мох оближет, если надо, и компас соорудит из подручных. хотя, на самом деле считает, что все это фантасмагория, что арсений на это все просто простым и менее энергозатратным выведет их отсюда прочь. может на другую сторону, может к другому дому, а может — думает антон — они свалятся в яму в зазеркалье, где на арсении напялено платье алисы и дурацкий бант, у егора там чеширская ухмылка, а вокруг бегают два каких-нибудь близнеца эдядя и катятя, а дима большой гусеничный кальян. там, наверное, и сережа мог бы быть человеком — теплым и уютным, — комфортным таким, чтобы арсению было хорошо. антон шляпником бы не был, но котелок на голову бы спокойно надел притворства ради, чтобы вклиниться в сюжет, в котором ему, возможно, нет места.
попов выводит его из фантазий к маленькому ручью, который своим журчанием приятно чешет за ушком и течением манит к себе взгляд. антон залипает осоловело на эту угасающую в огне осени зелень вокруг да ледяную воду, стекающую по камням. сам же арсений осматривается и садится на траву, где почище, смотрит вверх на кроны деревьев и, оглядев местность по периметру, закрывает глаза.
шастун садится рядом, подгибая так же ноги и покачиваясь туда-сюда, дышит через рот и шмыгает носом, ибо промозгло. тянет руку к шарфу арсения и натягивает повыше. шею закрывает.
тот на этот жест оборачивается и сизым смотрит, щуря глаза, не нарушая тишины, прячется половиной лица в шарф, подмигивает, и антону от этого перекрывает горло, саднит так в гортани, что хочется кашлять, и слава богу, что в их реальности он не будет сморкаться цветами с кровью.
чмокнуть бы в лобик своего долбоебика, но таковой тут из них двоих только антон, а арсений и не думает делать из него покойника, зато шастун бы с радостью сделал им каждого, кто сделал бы попову больно, а тому связал бы гобеленовый плед — и нет, не посадил бы на подоконник, потому что не дай боже замерзнет или упадет.
и мазюкая все вокруг своей соленой патетикой, он сидит молча, боится спугнуть момент, просто застревает в двух точках до тех пор, пока арсений не шмыгает носом.
— красиво. — антон сейчас даже не о местности.
— да, я люблю это место. — говорит арсений, отворачиваясь. — тут спокойно.
— я про твои глаза. — ляпает антон раньше, чем успевает сообразить. — но тут тоже ниче так — четенько. — быстро меняет тему. — я, в принципе, рад, что поехал. — «я бы с тобой сунулся хоть ночью в заброшку». — смена обстановки так хорошо.
тараторит, пытаясь смыть первое пятно, и даже не догадывается, что арсению оно въелось по самые кости, и выводить его он не намерен.
пусть будет памятным.
— это славно. — улыбается арсений. — я бы жил здесь. было бы славно все оставить и уехать, ночуя в подобных местах.
— в трейлере? — улыбается антон.
— бинго. — выдыхает арсений и кладет голову антону на плечо, и у второго от этого ралли мурашек по спине да ладошки потные. — что ты хочешь больше всего на свете? — берет эту потную ладошку в свою и чертит пальцем по линиям.
«тебя, вообще-то, но это слишком-слишком личное, я не могу сейчас тебе это доверить, понимаешь».
— хз, лагман у палыча из самоката жрать на гранд каньоне, свесив ноги. — говорит, пролетая воздухом изо рта по касательной вдоль виска, и жмется ближе, пользуясь моментом. — например.
— он же испортится, пока ты туда доедешь. — улыбается арсений и поднимает голову, смотрит в глаза, а сам носом близко-близко к антоновской родинке.
— так я тебя с собой возьму, сосенька, — холодильника ради. — хмыкает антон и щурится.
арсению от этого саднит за сердцем, и он отворачивается, смотрит на ручей. вздыхает, откидывает свои воздушные замки и поднимается медленно. слышит, как антон повторяет его движения — он уверен, они сейчас синхроннее любого корейского бойс-бэнда; ступает к воде и, присаживаясь на корточки, опускает ледяные руки в студеную воду, булькая ею пальцами.
— сосенька. — зовет антон.
— мм?
— дай сюда. — складывает ладони в лодочку и преподносит их арсению. — ну.
попов вкладывает свои руки в чужие и греется — это для них уже традиция.
— скинемся на трейлер? — наклоняясь и дергая кудряшками.
тот наконец-то окончательно теплеет глазами, в которых далеко не девятый вал, а нулевой балл по бофорту.
***
son lux — race to erase
гроза разбушевалась ни на шутку, а ветер за окном буквально сносил все до дрожи окон, принимающих на себя удары тяжелых дождевых капель. и при этом всем они все еще сидят вместе в главной комнате и слушают, как эд бренчит на гитаре песни из наны до тех пор, пока варнава не бьет его по башке кухонным полотенцем с заявлением «слишком депрессивно, давай-ка сметану бэнд». выграновский знал, что спорить с катей смысла никакого — себе дороже, закатает в бетон, вся из себя властная и страстная, никому правда не достанется, потому что привередлива и безжалостна к людям.
— вон сеня уже нюни развесил, ты посмотри. — указывает рукой она на арсения, который, кутаясь снова в два пледа, сидел на кресле и пил отвертку.
— ты можешь хоть на секунду заткнуться и не портить мне тут атмосферу? — кидается тут на нее эд. — иди, я не знаю, у плиты постой, ты же женщина.
— единственная плита, у которой я встану — твоя могильная. — режет варнава, стреляя молниями из тучи над собой.
егор в классическом для себя подскакивает к ним и, пытаясь присесть на два стула, тушит их дебаты жестами и словами. спойлер: обоим похуй.
егор не оставляет попыток и уже кладет руки обоим на плечи, теснится между ними и пытается достучаться ну хотя бы до эда, но в таких ситуациях у выграновского — не говоря уже о варнаве — одно на уме: победить в споре, я ентп ёпта по мбти. они оба категоричные до черта и при всем этом отлично друг с другом НЕ сочетаются.
— вы, как всегда, дипломаты от бога. — прикрикивает с кресла арсений, встревая между выграновскими «да я мамашу твою в канаве ебал», варнавскими «так это твой отчим был, слепой ты долбоеб» и егоровским «бля, мы будто снова в кээсго собрались поиграть».
дипломаты от бога резко затыкаются и поворачиваются к арсению, ошалевшие и злобные, одновременно голосят:
— скажи, что я прав/а!
арсений улыбается сладко, прикрыв глаза, и издевательски пожимает плечами, мол, сами разбирайтесь и допивает свой стакан, нарочито громко сюрпая трубочкой, уходит на кухню налить себе новый.
— сень, ну ты и мудак. — кричит ему в след катя, получая поповский средний палец в воздухе.
— весь в тебя. — начинает снова эд, на что варнава снова огрызается, и так по кругу.
— слушайте, я, конечно, не хочу лезть, но объективно — то, что он играет, ваще на японском, никто из нас его тут не знает, потому не похуй ли? — встревает в спор вернувшийся из толчка попозик, складывая руки на груди. — а еще: никто не пробовал чередовать музло? — он кривит губой. — ну типа… так разорались, что за километр слышно.
— какой умный мужчина! — восклицает катя с сердечками в глазах. — эд, бери с него пример!
— да то, что вы спелись, мы это уже заметили еще днем. — ворчит эд. — засоситес еще для счастья.
— я аромантик, мудила. — показывая средний палец.
— не обзывай его! — встревает снова егор.
— а я женат. — вытягивает безымянный попозик. — кстати, тоже на кате.
— а я набухался. — громко заявляет антон со своего кресла не пришей пизде рукавчик, и все разом затихают, оборачиваясь на него. — бля, че не так, пацаны и катя? — хлопает глазами, пытаясь анализировать возникшую тишину.
пацаны и катя синхронно вздыхают и, забыв тут же о ссоре, медленно расходятся по местам, продолжая разбалтывать друг друга. арсений возвращается на свое пристанище, более поддатый и веселый, болтает трубочкой свою отвертку и пялится в водоворотики в центре стакана. ребята предлагают тупые пьяные игры, на которые соглашаются абсолютно все, и даже попов, который большую часть времени сидит один, почти не меняя положения, и лишь изредка вставляет слова, стараясь присутствовать здесь и сейчас.
антон, в отличие от него, уже не здесь, он по привычке около арсения, крутится каспером незаметно и лапает взглядом, но напрямую не беспокоит.
а хочется.
до боли в ребрах хочется. и не терпится. еще и водка эта дурацкая извилины выпрямляет, а игра с пошлым уклоном и вовсе добивает его до конца. арсению выпадет действие, и эд просит его присесть на колени диме, отчего тот смотрит на антона извиняющим, а сам антон, игнорируя это, смотрит обиженным ребенком и дуется, дуя дудку.
— цыганочку! — говорит катя, тыча в эда и антона, скрещивая обоих и виляя бровями. — мальчики, вперде.
антон смотрит на эда, эд смотрит на антона: искры-бури-безумия нет, туссина с баккарди тоже, только водка пять озер и черничная одноразка, егор с инстаграмчиком и арсений, зависший с трубочкой вне поля зрения шастуна, который даже оценить его голубой взгляд не может.
— мне ребенка спиздить, чтобы вы уже чета сделали? — спрашивает пьяно катя. — ну-ну, душа требует яой4ика.
антон хмыкает и втягивает дым, подносится к эду и собирается было приоткрыть рот, как за окном резко раздается грохот и сверкает молния, а свет резко гаснет на две секунды и включается снова, мерцая пред этим.
дым валит из приоткрытого от неожиданности рта, а эд оглядывается по сторонам.
— ставлю сто баксов — пробки выбьет. — выдает вердиет дима и хлопает арсения по талии. — поднимайся, у меня все затекло. — тот на него смотрит с облегчением и слезает, подходит к эду с антоном, у которого дым уже палит изо рта, рукой нагло тянется к кудрям и толкает вперед, заставляя впечататься губами в губы на секунду.
— э, арс, бля… — выграновский падает спиной на пол полукувырком, а антон смотрит ошалевши.
— моя очередь. — констатирует. — ег, тебе действие, ты два раза правду выбирал. — тон ледяной, властный, но немного корявый из-за вязкости языка.
тут же вокруг люди начинают разочарованно стонать, а антон все еще не понимает, че происходит. зато эд закатывает глаза и шлепает рукой по лицу.
— и?.. — боязливо сглатывает егор.
— ты мой шпиц на один круг, вставай на четвереньки, ходи около меня и лай на повышенном голосе. — слова связываются криво, но терпимо, и антон складывает дважды два.
подползает к эду, который все еще лежит на спине, пялясь в потолок, садится рядом с ним и тихо спрашивает:
— я впервые его таким вижу…
— бля, как я не уследил. — ноет эд разочарованно. — отмена, арсения надо укладывать. — говорит тише, но попов все равно его слышит и тут же переключает фокус внимания.
— никуда меня не надо укладывать, я хочу повеселиться. — галдит он в ответ, противится. — че вы все резко замолчали? — токсичит, грубо режет своим баритоном, а эд в это время вскакивает и кладет ему руки на плечи, на что арсений дергается назад и смотрит обиженно. — эдик, сказал же, что не пойду.
— арс, давай без этого. — снисходительным тоном выдает эд и делает большую ошибку.
потому что у арсения отказывают последние тормоза: под градусом вся накопленная желчь за последнее время просто вырывается кубарем из него, трансформируясь в гнев и плеща ядом из котла. он кидается парой ласковых слов, отталкивает эда и, не оборачиваясь на него, кидает короткое «пойду один повеселюсь, как всегда» с нажимом на последние два слова и уходит к выходу.
— перебесится. — констатирует эд, успокаивая всех. — антон, оставь его. — просит, словив в поле зрения то, как шастун подрывается с месте и бежит за ним. — антон!..
антон его не слышит — ускоряется, минуя кухню и догоняет арсения уже около входной двери. не успевает схватить за предплечье, как тот разворачивается и колото-резаным в глазах смотрит в зелень напротив:
— оставь меня, ей-богу.
кидает резко и отрывисто, дергает дверь, но антонова рука ложится поверх арсовской, а сам он своим тенором шепчет серьезно и беспокойно:
— арсений, там темно, ливень и гроза, ну куда ты в такую погоду? — пятерней обнимает ладонь.
— куда-нибудь. — дергает-таки ручку, наполняя комнату звуками барабанящих капель по козырьку.
вылетает на улицу, тут же промокая до нитки в этих слезах, но сам плакать и не думает. антон бежит за ним, прямо в домашних тапочках шлепая по сырой земле.
— арсений, ну подожди! — нагоняет и хватает за обе руки. держит крепко и смотрит в сгорбленный затылок. — давай, мы вернемся, ты поорешь сначала на меня, эмоции там переживешь, а потом расскажешь… — гром опасливо гремит над ними, обрывая речь антона, который, сглатывая, смотрит через мокрые насквозь кудри.
арсений поворачивается — капли стекают с его чела по коже, бледной и ниже лица гусиной от холода. вырывается, но не убегает — стоит и смотрит сквозь кромешную тьму, обдуваемый студеным ветром. чертит по абрису антона и отвечает:
— да что ж ты прицепился-то ко мне?
отвечает мягче, явно успокоившись, дрожащими от холода губами, облизывается и говорит дальше, пока антон в ступорозном стоит напротив.
— от меня всегда проблемы. — констатирует факт.
— нет. — опровергает антон, и его пробирает до дрожи. — арсений. — он тянет тело ближе к себе, пока попов не думает и ляпает в ответ жалкое:
— лучше бы и дальше этой своей тупой сосенькой бесячей звал.
тут раздается рокот в небе, да настолько сильный, что машины вокруг лают тревогу.
сверкает следом громоотвод, и свет в окнах резко гаснет.
прав дима был: пробки выбило окончательно.
антоновские тоже.
он это понимает поздно — только когда случайно тычется в кнопку своей родинкой, покоясь на чужих губах своими.
прикидывает, насколько ошалевшие у арсения глаза.
и бездонные.
и жмет в объятиях крепче, пряча пальцы во влаге волос.
«дурак». — думает дима за окном, опрокидывая рюмку в горло.