april rain — waiting for sunrise

первая мысль, с которой арсений просыпается с утра пораньше, — опять стыдно за себя и совестно перед эдом. а еще он трусливо сбежал спать в зал на потрёпанный диван, потому что не нашел лучшего решения для себя.

в глаза антону смотреть хочется, но страшно. привкус водки и черничной дудки, как вином по ткани, на губах до самого утра; лижет свои, пробует и фантомно чувствует — память убийственная, хоть и солнце в рыбах. и за окном. контрастирует со вчерашней грозой, палит раздражающе и девственными лучами скользит по лицу, не согревая.

кутается в кокон одеяла и пялит в пол, прикрывает глаза и визуализирует вчерашний вечер, сжимаясь пуще в эмбрион не то от смятения, не то от стыда.

он думает прикинуться дурачком — мол, я не помню, ничего не помню, да только поздно уже. и в его глазах тогда плясала ясность ума, вальсируя с одномоментной негой под юбкой, которую антон просек тут же.

податливо открывает рот, он помнит, принимая чужой язык, скользит вдоль него, переплетаясь и постанывая в поцелуй. скинет на алкоголь, у него это привычное, отточенное, струпом въевшееся в кожу. ну, он так думает еще под водкой, когда гремит гром, а оба они, самозабвенно целуясь в каплях дождя прилично долго и тягуче, крепко вжавшись в друг друга. антоновы руки тогда околели от холода и, сжимая арсения в волосах и в скулах, согревающим холодом сметали капли. его пухлые губы целовали щеки, скулы, уголок глаз, висок и лоб, а сам он зарывался носом в макушку, пред этим аккуратно убрав влажную тяжелую челку. и так осоловело арсений пялил на него, поверхностно дышал и млел в сердцах, что готов был слиться с темнотой, но вместо этого лишь выдавил прямо в губы:

— это просто… — сжался моментально, обрываясь на полуфразе.

целуются снова, он помнит, но как-то рвано, быстро и поверхностно, прижимаются лбами и смотрят-смотрят так, что под ложечкой крутит и где-то внизу живота стягивает, пьяняще кроет до одури.

арсений кладет руки на плечи, ведет к шее и обратно, а после хлопает аккуратно и толкает легонько от себя.

— не надо. — он сглатывает туго. — пожалуйста.

антон тогда отпрянул, ошпаренный звуками, и с блюдцами на лице кивнул разок, сглатывая.

было ли в его — арсения — мимике что-то еще, он не помнит. но знает, что ретировался в дом быстрым шагом, снося по дороге в зал егора, который, вопросительно глядя, открыл было рот, но арсений его тут же оборвал.

— потом. — егор кивнул в ответ и проводил того взглядом.

арсений стонет протяжное «бля» и шлепает себя по лбу, после глядит в потолок, в котором тенями рисуется то, как он греется под кипятком в душе, а после заходит в комнату и забирает молча одеяло, пока в ней нет антона, сбегает прочь, пока успевает, спускается в темноте по лестнице и ложится, сразу накрываясь полностью, прячась от пят до макушки.

и сейчас он встает со свинцовой головой, мотает ей из стороны в сторону и, выследив в настенных часах десять утра, плетется на кухню.

— утра. — добавить «доброго» язык не поворачивается.

эд хмуро окидывает его с ног до головы и, залпом допивая кружку, оставляя ту на столе, ретируется прочь, едва не задев арсения плечом. он сизым провожает чужую спину, глубоко вздыхая и выводя простой вердикт «довел-таки».

он садится на стул и смотрит, как егор молча наливает ему чай, ставит перед ним кипяток с пакетиком в кружке, из которой валит кубарем пар, и смотрит в глаза.

— арс.

— он сильно обиделся? — знает ответ, но все равно спрашивает.

егор молчит, стуча пальцами по деревянному столу, водит глазами туда-сюда, — арсений его не торопит, — выжидает мучительную минуту и только потом подает голос:

— арс, он на самом деле волнуется. — сглатывает. — очень волнуется. за тебя.

— со мной все…

— не пизди, я понимаю, что я тебе объективно никто, но мы оба нехотя повязаны друг с другом эдом. — он откидывается на спинку и смотрит прямо в глаза, сталкиваясь батареей, хоть и оттенком егор потемнее. — а за эда я и стаканы о голову бил, арсений. он считает, что плохой друг, раз помочь тебе не может ничем.

— я не просил его помогать. — жмет плечами холодно арсений.

— он просто хочет, чтобы ты снова горел. — вздыхает. — или, как минимум, не отталкивал его от греха подальше. вы же с ним сызмальства, и ты для него чуть ли не семья. — он наклоняется ближе. — арсений, дай ему время, а потом поговори. он злится на себя, а не на тебя.

— но ты бы мне вдарил. — констатирует арсений.

— йеп. — зевает егор. — а че у тебя с картошкой-то?

попова дергает, и он снова замолкает и прячется в себе. а что ему ответить? у них в арсеньевском представлении что-то да есть, такое чувственное и тонкое, но тянуть это дальше он не хотел. тем более выяснять, что в голове у антона. сложно и невозможно. ему кажется, что у него нет сил сейчас на это. он уверен, что антон съедет, как только подвернется шанс, и ловит себя на том, что не хочет этого. но идти на поводу у собственного эгоизма и поступать так с человеком — определенным, извините, человеком — он тоже не хочет.

он себя иначе не простит.

егор его это смятение быстро подмечает, хмыкает и говорит:

— не проеби. — кладет руку на плечо и чуть сжимает. — ты правда расцветаешь.

ненадолго, но так оно и есть.

арсений тяжело вздыхает и остается на кухне один.

***

антон попытался завязать утренний диалог, пока арсений собирал манатки и паковал сережу, но попов противился отвечать нормально: кидался короткими фразами и жег оголенными проводами.

шастун рядом хрипит, покашливает и кутается в три слоя одежды. арсению и думать не надо долго, чтобы понять, что тот захворал из-за вчерашнего. сам же удивляется, что его лично пронесло.

арсению хочется что-то сказать, но он молчит. боится и молчит. боится, что все соскользнёт к вчерашней ночи раньше, чем он разберется в себе, а потому тихо садится в эдову тачку и прячет себя в наушниках и глаза в окне.

домой они доехали молча в абсолютной тишине.

он вертит ключ в замке, уставший после дороги и грузных мыслей, выныривает из ботинок и сбегает в свою комнату, хлопая дверью, демонстрируя свой затылок. плюхается на кровать прямо в уличной одежде и думает, что что-то изменилось.

отопление дали.

вот только холодно теперь совсем не ему. выходит раз из свой лачуги, берет себе выпить и натыкается антона, непривычно закутанного в три капусты.

— возьму твой циклоферон? — кашлянув.

арсений коротко кивает и сбегает обратно. включает сережу и гладит его по поверхности, а после проваливается в первое, что тычет на плей. смотрит эту-таки банану фиш, закатывает глаза от драмы, где-то матерится от того, что опять вляпался случайно в голубизну, но смотрит залпом. до тех пор, пока не ревет где-то в середине просмотра, смахивая соль с щек. шмыгает и высмаркивается от напряжения, сглатывает, эмоционально не вывозит и закрывает крышку ноутбука.

подытоживает, что стал слишком чувствительным.

— ну нахер. — выдает потолку и сворачивается в креветку.

долго засыпает, прогоняя через себя все грузные мысли, в которых первичным бульоном плавают эд с егором и антон. арсений пытается скрупулезным найти детерминанту — не может. и не понимает, почему. у него все есть сейчас для старта: и деньги, и стабильный пласт близкого окружения, и возраст молодой, и отточенные навыки, но так кажется, что нужно что-то еще.

он в двадцать пять подстать печоринской скуке, и двадцать четыре часа стабильно в очках-панельках, чрез стекла которых лишь все оттенки серого, мешаных в одно грязное пятно влажной кистью.

антону там не место.

антону куда бы потеплей, поярче, где его шило присело бы пазлом и наслаждалось трехразовыми эскападами в сутки, а сутки через трое лилось бы из его рта словесным поносом, мол, вот, смотри, как я весело и эмоционально живу.

арсению такое бы только со стороны наблюдать третьим лицом, улыбаться и чувствовать. и только внутри себя. ну, это он так считает.

а сердцу хочется плясать, жаться ближе к солнечным лучам и нежиться в объятиях, хочется, чтобы смеялось вместе, куталось в одно одеяло, дралось шутливо, целовалось так, как в последний раз, готовилось вместе под ссанный японский андеграунд, шлепалось босиком по пляжному песку, и, арсений уже сам не знает, плескалось в ванне, словно впервой.

хотя совместную ванну в этой квартире принимать было бы сложновато — оба дылды, два фонарных столба, только один светит стабильно и даже днем, а другой вечно тухнет и мерцает мечтой эпилептика.

приходит к мысли, что надо что-то менять — лампочку там вкрутить новую, что ли. на секунду буквально.

но даже этого хватает, чтобы скукожиться и слиться с постелью.

хочется заткнуться, что он и делает, впрочем: спит и просыпается, снова спит и снова просыпается, швыряясь между реальностью и розовыми снами.

в два часа ночи просыпается уже окончательно.

слышит приглушенный шум за дверью — делает быстро выводы, что сосед его не спит.

и шлепает по полу до кухни. смотрит, как антон закидывается аспирином и оборачивается, вопросительно смотрит.

— сколько? — спрашивает арсений, чертя по вялым заспанным глазам и розовым горячим щекам.

— тридцать семь и пять. — отводит взгляд. — пропотею, и полегчает.

арсений кивает и, касаясь не своевольно плечом чужого, идет заваривать себе чай.

— я тебя разбудил? — пытаясь удержаться за нить диалога, уточняет антон, на что арсений тяжело вздыхает и говорит:

— нет.

антон просто стоит в дверях, сгибая и разгибая пальцы свои длинные музыкальные, ломает их, в стороны гнет, как фокусник, и сглатывает напряженно.

арсений в ответ мониторит взглядом, макая пакетик в чай и в голове вертя винни-пуховский «входит-выходит», думает, когда шастун тоже выйдет, но тот не входит и не выходит, а стоит в проеме и словно ждет чего-то; потрепанный такой весь, уставший и с красным носом да рдеющими ушами. арсений оставляет треклятый пакетик и подходит к нему, руку кладет на лоб, посылает все к черту и хмыкает:

— ну, теперь ты реально парень горячий.

парень горячий издает смешок, тут же переходящий в кашель, и говорит сипло:

— бля, ну ты хоть нормально заговорил.

арсений улыбается.

— куда деваться. — жмет плечами и провожает взглядом.

***

антон пытается быть оптимистом — не, ну а чо, в теории, все не так плохо: арсений вроде не съехал, от него шугается не каждый раз, даже глаза не всегда отводит. даже комплимент отбросил — ну, для антона оно комлимент. и вон — таблеточками поделился; антон бы с ним тоже поделился, и не только таблеточками, но попов любые подачки с его стороны отвергает.

как и его самого — лапу к лобику кладет, после исчезает, иногда в комнату стучит, дышит этим пропотевшим сперлым воздухом от шастуновЕНского жара, спрашивает тихо что-то вроде «суп будешь?» и сбегает сразу, стоит только антону отрицательно кивнуть, ибо он не ест, когда болеет — живот бурлит и некомфортно горло саднит, еще горячим пластом еда ложится, отчего выть хочется. он даже курит мало — на полшишечки три затяжечки раз в три часа, чтобы унять в себе наркомана. воду только пьет и гексоралом горло брызгает — не вкусно.

ему бы вот этой романтизированной картинной заботы сейчас, а не того, что жизнь преподносит, но он видит, что у сеньки при слове «забота» в башке вопрос интонацией буквально «за какова ищо бота?», видит, что тот чуть-чуть, но старается, и он чувствует, что тот чуть-чуть, но думает. ну об этом их… идиотском двуугольнике.

антон сам тоже много думает — о своем, о чужом и о совместном.

и думает он точно так же тогда, когда в дверь стучатся снова.

— что? — отрывает голову от подушки и переводит взгляд с телефона.

— ты как? — он видит, как арсений скрещивает руки на груди и опирается на косяк дверного прохода.

— не ателектаз, а значит, все супер. — улыбается. — завтра уже буду как огурчик. а что?

— завтра тогда и узнаешь. — хмыкает арсений и уходит.

и так вот уже раз пятый за день, а время только шесть и ни больше ни меньше. влетает, лебезит и сваливает. антон считает, что мог бы и остаться, чем тупыми вопросами раскидываться. считает, что лучше бы он с сосной своей курлыкал днями напролет, а не димке настрачивал о том, как надрачивал анемо-данж, психанул и одел всех в юную деву.

«арсеньку я тоже в юную деву одел бы». — слал голосовое позову антон, отчего тот скорее отвечал протяжным «бляя», чем «хош, отдам платье жены?».

но он еще, когда они в тачке катили в город, понимал, что затянется. на сколько — не знает, но знает, что придется ждать.

— ну и хуй с ним, — жмет плечами, выпаливая казухе на экране, — я ж молодой, подожду. — он крутит пальцем и гоняет персонажа по кругу и кидает следом. — ну я вроде не такой лох, да? — тот на это только в лист свой обоссанный дует и что-то на японском галдит. — спасибо за поддержку, чо.

и сворачивает игру, а сам калачиком, пред этим проверяя, холодный ли его лоб.

***

арсений мышкой крадучись к постели через очки глядит на очертания комнаты, пытаясь разглядеть посторонние предметы по пути — не дай боже споткнуться и полететь ничком на пол. он доходит до конечной точки и тихо садится на кровать, продавливая ее, рисует взглядом по бледной шее, которой не хватило одеяла, и руке, подложенной странно под голову так, чтобы она торчала вверх. сглатывает, придвигается ближе. говорил себе сначала, что опять просто замерз, но нет. то есть, как. и да и нет. или и нет и нет. к черту.

он упирается пятками в край кровати, а сам почти вплотную к спящему телу, водит невесомо тылом кисти по одеялу до шеи, не притрагиваясь к позвонкам, но аккуратно ведя вдоль до уха и к руке. трогает кончиками — холодная, но теплее арсовской. гладит тихонько и вздыхает.

хочется залезть и спрятаться.

или что-то такое.

но как-то ненормально — вот так исподтишка, и по-сталкерски.

ну, так… докаркался, получается?

— бу, сосенька, что такое? — резко распахивает глаза антон, поворачивая голову, и дышит где-то близ лица секунды две, пока арсений прогружается, а после резко откидывается назад, чуть ли не падая с кровати.

— блять, ты, епта, охуел? — хватается за сердце с бильярдными шарами на лице.

антон смеется глухо, а после манит пальцем, и арсений ему не отказывает. двигается ближе, садится, а тот тут же переворачивается корпусом и руку кладет на него. трется головой о талию.

— кошмар приснился?

— нет. — рдеют уши. — бля, да ничего, я пошел.

но антон держит крепко, не отпускает, не дает увильнуть и говорит твердо:

— говори, что хотел. — вдыхает через заложенный нос. — я слушаю.

арсений мнется. решается.

голова сразу пустеет, и он не знает, как завязать нить диалога, как сделать так, чтобы углы были сглаженные, а слова не резали их обоих. впрочем, будь что будет.

— антон, я все понимаю, но…

— я тебе что — совсем не нравлюсь, да? — вздыхает, и даже как-то спокойно.

— не перебивай меня, сука. — злится арсений. — не в этом дело, просто, мне кажется, я не смогу дать тебе то, что ты хочешь. да, в принципе, дать хоть что-то. ну, кроме тела. может, и смогу, но, типа, не сейчас. типа, я не знаю. типа, ну, типа…

антон на это только жмется сильнее, в футболку зарывается носом и тянет тело на себя, другую руку подкладывает под поясницу арсения, — тот привстает, — кутает в объятиях и жмет ближе к своей груди. тянет пятерню к волосам и ласкает их, дышит запахом хвои и говорит:

— из душа?

— ага.

— бля, арс, я тебя не тороплю и не заставляю, но ты всегда можешь попробовать. — говорит антон. — я не самый всратый вариант, уж поверь.

— я не знаю, а если не выйдет? — жмет губу меж зубов. — я не уверен, правда.

— хош, просто френдс виз бенефитс, а потом, как пойдет. — выдыхает антон. — это я пытаюсь выбить себе халявный талон на тактильность в любое время, не обращай внимания.

арсений ржет с этого почему-то.

— но я не могу ничего обещать.

— а мне и не надо. — кутается в арсения пуще. — просто останься. хотя бы до утра.

арсений спускает руку в кудри и выдыхает.

остается, конечно же.

***

антон не напиздел ни разу и действительно был огурчиком на следующий день. потыркал арсения по утрам, пощекотал, укусил куда-то в плечо и ушлепал в душ с фразой «ну наконец-то не буду вонять, открой, кстати, окно в комнате».

он вышел из ванной в своем привычно распаренном, паря дудку во рту и в одних джоггерах, тут же шмыгнул на кухню и открыл холодильник, принимаясь выжирать оттуда все, что под руку попадется, — насильная диета пришлась ему не по вкусу, — врубая при этом рандомный видик на ютубе. арсений в этот раз сидел с ним, даже комментарии вкидывал в течение просмотра.

— помиришься с эдом? — спрашивает антон ближе к вечеру, пока они вместе лежа смотрят сериал.

— не знаю, когда. — отвечает арсений. — я пока вообще ничего не хочу решать. и у меня дедлайн, потому что я четыре дня пинал хуи. — мычит он отчаянно. — придется заканчивать и заканчиваться самому.

антон на это кивает и отпускает его восвояси, не трогает и лишь иногда перетягивает на себя внимание. и только, когда арсений, заспанный и уставший, валится к нему ничком в постель, ведя с собой за хвостик сережу, шаркая его колесиками, бросается сверху и тактильничает. гладит по футболке и похлопывает по спине, ставит обогреватель и валится валяться рядом.

спит и спит.

они не вместе фактически, но душевно, наверное, да; у них оно ненавязчивое, без конфетно-букетного, но сериально-сонное, такое все приятное и здоровское, платоническое настолько, что антон однажды даже спрашивает:

— можно тебя поцеловать?

у арсения от этого сводит шарики за ролики, и он тянется к губам сам и целуется.

трезво и желанно.

у них такое потом еще пару раз случается — спонтанно и подходяще к моменту. арсений думает, что он может даже привыкнуть такими темпами. ну, или не удержаться. хотя глядя, как стекает рука антона вдоль его талии к бедру, думает, что он не один такой.

но держится — не торопит. для него это все подпортит, мол, пусть еще они вот в таком их уютном покантуются. фильмы там посмотрят, готовят вместе, как-то даже прогуляться вышли, замерзли до одури и красных щек, но зато хорошо было. в тупые интеллектуальные игры переиграли до тошноты, фоточек модных наделали. в парк бы аттракционов сходить, да холодно уже, и все закрыто.

— так что с эдом? — не пришей кобыле хвост выпаливает антон настойчиво к концу недели. — не писал?

— нет. — жмет плечами арсений, листая рилсы в инстаграме. — он долго молчать может. однажды я в игноре был месяц.

— какой он у тебя…

— у егора.

— какой он у егора… интересный…

— ага.

откладывает телефон и говорит:

— оставлю тебя ненадолго — прогуляюсь.

— оденься теплее.

***

арсений выходит погулять, оставляя себя наедине со своим нутром. просто ради того, чтобы было спокойнее. чтобы что-то, ой, звиняюсь, кто-то не маячил перед глазами, отвлекая и завлекая.

его сольный променад накрывается медным тазом, ибо трель айфона глушит музыку и меняется едким голосом эда (вспомнишь г… солнце, вот и лучик), который дышит в трубку секунды две, а потом коротко выдает:

— повернись.

арсений поворачивается — видит выграновского по другую сторону дороги в расстегнутой тонкой парке поверх свитера с открытой шеей и готов уже дать ему по щам за такой модный прикид, как тот на опережение застегивается и кивает в сторону, мол, пошли.

попов ему не отказывает — бежит за ним, нагоняет и, идя чуть поодаль, посматривает: у эда уши красные, смешные такие в татушках, а сигарета во рту противно пахнет, руки в карманах и брови насуплены, но в нем все такое родное для арсения и семейное, что тот улыбается и тянет мизинчик.

— эдя? — лыбится.

— еще раз так назовешь, я стану твоим энд, а не эд. — хватает своим мизинцем арсовский, скручивает его сильно и опускает, заставляя того шипеть.

— злишься. — высовывает язык арсений.

— зато ты радугой потеешь — за километр видно. — хмыкает. — че, твой лопоухий сосноеб тебя не достает?

— куда ты такой грубый?

— я не доверяю твоим хахалям, ты знаешь. — он заводит их обоих в рандомный бар и проводит до дальнего столика. — хоть и ег мне все ухи прожужжал про то, каков тот хорошкинс. — пародирует свою пассию на последнем слове. — но мне насрать на него — ты-то как сам?

он заказывает им два пива и стягивает с себя парку, комкая ее и кидая рядом с собой на диванчике. смотрит, как арсений раздевается, и цокает, закатив глаза, когда пялится в тот самый сиреневый свитер.

— да у вас прям все флаффно.

— мы не встречаемся. — жмет плечами и разводит руки в стороны. — мы френдс виз бенефитс.

— май инглиш иснт гуд — плиз, транслейт ми зис щит, бро. — с идеальным акцентом горланит эд. — че за хуйня, арсений? ты сопли готов ему подтирать, а он тебе задницу своей штаниной, так че не так? спасибо, еще кальмаров в кляре принесите на закуску. ага, барбекю. — перемежаясь между официантом и арсением. — давай, говори. — остается с пеной у рта, и попов с этого ржет. — ну?

— хуй в сосну.

— это своему антону говори, он у нас бревна любит. — фырчит эд. — и хватит на меня смотреть влюбленной нищенкой, я ведь могу все неправильно понять.

— бросишь егора ради мИня? — складывает ладошки под подбородок и быстро моргает.

— сорян, арсен, но нет. — смеется эд. — я этого дикбоя никому не отдам. — тянет мягче, чем до. — но я подумаю, если ты хоть на один мой вопрос ответишь, кот.

арсений смеется и меняется во взгляде: пялит виновато и смятенно, отпивает из стакана и, выдерживая паузу, подает голос:

— извини… за тот финт…

— я уже забыл, арсений, мы сдвинемся с пьянки этой уже, не? — рвет его эд. — все нормально, я все твои психи наизусть знаю.

арсений успокаивающе вздыхает.

— что ты хочешь узнать?

— че ломаешься, как кисейная барышня? руки в ноги и вперед. тебе терять-то нечего. — напирает эд.

— а я могу разочароваться.

— ну, с таким мышлением если жить, то тогда проще в лес укатиться одному до самой смерти. — пыхтит выграновский. — а тут не попробуешь — не узнаешь. а если че и прокатит, то может, ты файналли выйдешь из своей лачуги и соизволишь принести свою задницу на любую авантюру, которую я тебе стабильно втираю эври викенд.

— не вставляй инглиш вордс — это саундс стрендж. — ржет арсений. — да не знаю, эд, ну вот что я могу ему предложить?

— вот это, например. — он ставит диффузатор напротив арсения. — я купил эту хрень егору, но отдам тебе. виш — хвойная.

— фу блять, я их ненавижу. — воротит нос арсений.

— да ты много чего не любишь, я наслышан. — убирает обратно. — но антошку-то…

— нет. — качает головой арсений. — слишком громко сказано.

— а ты шепотом попробуй. — подмигивает эд, а арсений и не знает, что на это отвечать.

пьет — эд всегда давал и дает ему время на размышления, потому что знает, что арсений всегда тормозит в принятии важных решений, долго собирается и, только взвесив все «за» и «против», выбирает тот вариант, который ему кажется более надежным.

— мне просто не хочется, чтобы после мимолетного окрыления я опять пал ниц и забился в себе. — выдыхает он быстро и скомкано.

— я привяжу тебя на гелевые шарики, так что ты никуда не упадешь. — он тянет руку к арсеньевской. — попов, жизнь одна, и в ней у тебя есть я, который пропасть тебе просто-напросто не позволит.

арсению от этой мысли и пива внутри тепло и ласково. он улыбается, как дурак, и думает, что за такой оплот поддержки в виде эда ему следовало бы расплачиваться всей жизнью. но нет. вот он тут — живой, горячий и родной. контрастирующий абсолютно во всем, но при этом репейником прицепившийся.

— сосноеб звонит. — выводит арсения из залипания. — чет важное, наверное.

тот мотает головой, но трубку берет: вслушивается в галдеж, отвечает сладко, говорит, что останется подольше, но скоро вернется.

«ты только подожди», — шепчет он, крутя стакан.

думает, что вздернет белый флаг, — пора сдаваться, свесив лапки, и мягко говорить: твоя взяла.

эдова твоя или антонова — совсем нет.

арсовское нутро.

***

xi — blue zenith

он приходит к антону в комнату, на ходу с порога снимая верхнюю одежду, пока тот за компьютером сидит и рубится в свою эту игру — арсению тоже ее скачали, и теперь играет, втихаря вкидывая деньги и крутя рулетку. азартное чудо-юдо. зато бежит потом к антону, визжит и тянет за собой, тычет пальцем в свою аяку и говорит, мол, смотри-смотри, какая хабибочка у меня теперь!

антон на это гладит его по голове и искренне радуется.

и сейчас он тоже радуется — арсения видеть всегда приятно, всегда хорошо и всегда греюще. он снимает наушники и смотрит влюбленной жабой на сизые глаза, в которых соли нет, но что-то от моря у пляжа бонди точно да. и они волной приближаются, но не отходят, берут его за плечи и, прячась под тяжелыми веками, тянутся к лицу.

без объяснений и без подготовки. он позволяет антону встать, согнуться в шее и в поцелуйном таком сладком пройтись задом до кровати, упасть спиной на нее, обхватив арсения предварительно за талию. ведет по свитеру, тычет губами аккурат в ямочку, выцеловывает скулы, которые у того сводит от прикосновений, и заползает руками под свитер. гладит через футболку, перебирает косточки и легко сжимает эту молочную кожу под ней, но не так, чтобы синяки.

— я тебя не так понял?

— все так. — дышит в губы в миллиметрах, а после лижет нижнюю, раскрывает рот и упивается другим родным.

— а ты не слишком пьяненький?

— разве что тобой.

так медленно, так нежно и тихо, хлюпая слюной, тяжело выдыхая и пьяняще глядя глаза-в-глаза, пеленой друг для друга ложась поверх, фокусируя взор только на себе. антон за затылок тянет голову к себе и, не выплетая пальцы, жмется губами сначала без языка, вдыхая носом поглубже, раскрывает рот и спускает руку к кромке арсовских брюк, проникает под них фалангами и трет то, до чего может коснуться. арсений тянет руки к лицу, обхватывает его и жмется сильнее, толкается пахом в пах и скулит тихо.

поддается, когда антон переворачивает его на спину, подминая под себя; поддается, когда антон скользит языком в рот, вычерчивая им каждый зуб и складочку на слизистой, жадно, но не так, чтобы пихать язык в глотку. выгибается в талии, когда арсений своими ледяными ладонями скользит под объемную футболку, — которая в положении антона и так свисает слишком сильно с его тела, оголяя живот, — водит руками по пояснице, пробираясь к позвоночнику и теребя его в подушечках.

шастун аккуратно задирает свитер, сам стекает поцелуями через подбородок к шее, которую арсений с радостью подставляет, выгибаясь и ерзая под ним. антон с этого не может: ему нужно больше и много. хватает под талией и снова меняет им положение, усаживая попова к себе на бедрах, смотрит в нистагме и облизывает свои губы. сглатывает и тянется к уху, вылизывая и посасывая козелок и завиток, кусает мочку, выжимая из арсения что-то похожее на мяукание; зубами теребит кожу на шее, пока попов сжимает подушечки пальцев на его лопатках под футболкой крепко, впиваясь короткими ногтями; вслушивается, как тот стонет от засоса, оставленного одиноко где-то в середине шеи, гнется в лордозах, пока антон выписывает спирали на кадыке, кусается за него и целует.

носом поднимается к подбородку и целует под губой.

и тянет свитер, аккуратно и медленно, электризуя не только арсовские волосы, но и все вокруг. стягивает футболки с обоих и первым делом вжимает ближе грудью к себе. греет и греется сам, зарываясь меж ребер в россыпи родинок, тычет невесомо губами в каждую, рисуя для себя карту космическую, пока арсений в истерическом сбивается дыханием, хватается за кудри и совсем не нарочно тянет сильно, до того сильно, что шастун шипит и сам дергается да впивается в тело пуще, а после хрипит:

— да тише ты, куда торопишься? — вслепую целует куда-то в шею.

а у арсения переизбыток чувственности какой-то, гиперболизированный, возможно, алкоголем: он тут вовсю свою алчную тянется, греется, обнимается и жмется губами к каждому милиметру; целует уши эти лопоухие — антон позволяет, — целует щеки розовые, родинку эту на кончике милипиздрическую, прижимается губами ко лбу, сцеловывает дорожкой до висков и зарывается в вьющееся перекати-поле, скатанное его же руками.

антон принимает это, сам скользит запотевшими ладонями по голой коже, ловит губы где-то неподалеку со своими и утягивает, сковывает. роняет арсения на лопатки и выцеловывает дорожкой от межключичной ямки до пупка и тонкой дорожки волос мычаний блаженных ради. подцепляет зубами кромку брюк, смотрит своим «можно», ловит это «нужно» и пальцами аккуратно расстёгивает пуговицу, ширинку; тянет брюки с арсения, дрожащими руками и с приоткрытым ртом тащит боксеры и кусает за подвздошную косточку, разгоняя мурашки по молочной коже и сгоняя мушки перед своими глазами. он носом ведет вдоль талии к ребрам, рукой гладит бедро, дышит запахом, дурманящим до полуобморочного: так он хотел. лижет сосок размашистыми медленными движениями, жмет в пальцах ребра, наугад пересчитывая их, жмет ляжки и ведет дыханием к ключицам. отдыхает между ними, лбом трется о шею, пока арсений стягивает кудри и холку, ноги подгибает, греется ляжками о талию; ахает мажорно, когда антон через ткань домашних брюк толкается чреслами в голый пах; охает минорно, когда его снова зацеловывают, глуша, придавливая к кровати. и разочарованно мычит, когда антон отрывается полностью, помутневшим взглядом смотрит со стекающей слюной изо рта, которую тут же пытается втянуть в рот обратно, и говорит:

— я… мне… я сейчас.

и убегает быстро-быстро, что-то роется, матерится, чуть ли не падает, когда пытается вывернуться из брюк; спешит так, словно арсений ровно в полночь исчезнет или сбежит.

он падает рядом, загребает к себе и снова лезет целоваться, за бока прижимая пуще к себе и спускаясь ладонью к ягодицам, жамкает мягко и ведет к расщелине. трогает пальцами, опускается ниже по линии бедра и гладит ляжку.

кусается в шею и эскимосским поцелуем потирается. смотрит прямо в глаза, убирает рукой аккуратно волглую челку с запотевшего лба, и тупо выпаливает так не к месту, но искренне:

— ты такой красивый.

арсений тушуется от этого коротким «э?» и рдеет сильно-сильно, шепчет «давай продолжим» и отворачивается на спину. слишком оно для него иступляющее.

антон кивает — устраивается между ног и, опускаясь и выцеловывая ляжку, пальцами касается напряженной плоти, проходится по венкам и набухшей от возбуждения головки. не удерживается и слизывает преэякулят под протяжный вздох арсовский, по шерстке ласкающий самолюбие да уши эти торчащие.

берет в рот, пробует на вкус, втягивает скулы и раззадоривает до прикрытыми предплечьем глазами, скулежа и оттопыренных пальцев. лижет ниже, по мошонке вымазывая языком, а потом ведет кончиком на ляжку, отчего у арсения давно звезды в небе сходятся, а в засосе приватизирующем и вовсе млечный путь смывается воронкой в канализацию.

антон наигрывается — сам устал, сам не выдерживает, и просто на пальцы льет смазку, не жалея, греет ее в них, приставляет к анальному кольцу. вводит один, аккуратно прокручивая и наблюдая реакцию завороженным зеленым, следит за пыхтением и кряхтением, вводит дальше и подставляет второй, аккуратно фалангами растягивая тугие стенки, ножницами разводя их в стороны и тыча под разным углом до тех пор, пока арсения не подбрасывает резко с глухим вдохом, и он резко не пережимает себе рот ладонью.

антон усмехается, тыкает еще до искр навстречу, добавляет третий и, подогрев пальцы вдоволь, тянется за презервативом, а рука арсения к его запястью.

говорит:

— давай так.

хочет кожей к коже. теплее, роднее, нужнее. он хочет этого горячего, не обжигающего, а согревающего, да настолько, чтобы вжилось оно под эпителий корочками такими, которые трудно отдираются. хочет чувствовать сильно-сильно, швыряться в пароксизме влюбленности, не такой, которая галдит за большую любовь, но той, что только-только возгоревшейся искоркой способно разжечься до масштабных горизонтов.

а пока так — то, в чем они оба нуждаются; то, что оба могут дать, — арсений в разы меньше, но хоть как-то. хоть что-то. он готов лететь: головой вниз или в стратосферу — пока не ясно.

он стонет громко, когда антон входит, и его трясет от оголенных нервов, у него плывет от каждого толчка, сводит в тризм челюсти и распластывает по постели жижей, вязкой и горячей. он подмахивает бедрами и цепляется кольцом ног по талии, глядит осоловело, слышит, как сердце его клокочет внутри и пульсирует кровью в сонных артериях; он распарен, он дышит поверхностно, теряет последние капли самоконтроля, серпом выгибаясь в спине и шее, шепчет имя тихо-часто и гортанно стонет, когда антон наклоняется, чтобы куснуть торчащий кадык.

— давай внутрь. — просит арсений, гимнастируя пальцами ног и стягивая простынь в складки.

антон хватается за бедра, насаживает, толкаясь и шлепаясь бедрами, дохнет, когда арсений сжимается вокруг него; дохнет снова, когда смотрит в его лицо. накрывает член рукой, дрочит, доводя тело до исступления, пачкается в сперме и сам — в нехватке сил да кислорода — вдалбливается еще несколько секунд и изливается внутрь.

он выдыхает жалобно, весь в мыле и поте, выходит из растраханного тела и смотрит на расхристанное от кончика пальцев до волос нечто, переводящее дыхание.

он ложится рядом, прижимаясь губами к виску, слизывает капельки пота и трется носом.

— почему сосенька-то?

— хз, сенька звучит всрато, а у тебя хвойный гель какой-то для душа. вот я и сложил. с сосанием не связано. — шепчет.

— понятно. — вздыхает арсений и зарывается куда-то в шею. — конча из задницы вытекает, как же всрато.

— отмоем, сось, отмоем.

— еще хуже.

— ага.

— так попробуем? — робко спрашивает арсений.

антон заливается смехом и тычет пальцем в нос, звонко отвечая «ну конечно».