– Вы уже взрослые, – говорит классный руководитель. – Вам пора задуматься о своём будущем, – продолжает он. – Задумайтесь о том, что это последние ваши летние каникулы в средней школе. Сейчас перед вами будет стоять трудный выбор: пойти или в старшую школу, или закончить своё образование. Выбор остаётся только за вами. Потратьте же время этих каникул с пользой. Вы уже не дети, подготовьтесь к будущему, сделайте в него вклад: начните готовиться к экзаменам, потренируйтесь.

Тсунаёши с одухотворённым лицом слушает речь классного руководителя, прокручивая телефон в руках. Тот вибрирует, и Тсуна, прикрываясь широкой спиной Такеши, проверяет сообщения. На вопрос «Всё ли в силе?» Нами посылает утвердительно кивающий смайлик и комментарий о времени готовности.

Классный час заканчивается, и Тсуна буквально вылетает из кабинета, попрощавшись на сегодня с друзьями и пожелав прочим отличных каникул. Душа поёт в предвкушении, и эту песню не способны заткнуть ни грозные лица расхаживающих по этажам членов Дисциплинарного комитета, ни стоящий по ту сторону школьных ворот Хибари-сан, с которым Тсуна обменивается приветствиями, ни даже еле догнавший её Энма, оставивший компанию своих Хранителей.

– Тсу-тян, ты так быстро ушла, – парень пытается отдышаться, уперевшись руками в колени. Тсуна чувствует, что ей и самой не хватает воздуха, а заполошно бьющиеся в животе бабочки вызывают волнение, но широкая предвкушающая улыбка всё ещё играет на губах. Энма распрямляется, видит эту улыбку и замирает на несколько секунд, потом будто встряхивается и тоже улыбается. Его улыбка мягкая, тихая и немного печальная (особенная из всех, кого Тсуна знает), от этой улыбки бабочки в животе делают синхронный кульбит. – Я хотел поговорить.

– Что такое, Энма-кун? – Тсунаёши прячет волнение за смеженными ресницами, как это делает Такеши, и подсчитывает в голове, опоздание на какое время Нами простит без комментариев. Выходит, что пятнадцать минут можно потратить смело и ещё пятнадцать, если у иллюзионистки окажется хорошее настроение, или мама пополнила запасы сладостей и предложит их гостье. В конце концов, что может быть плохого в том, чтобы немного поболтать с одноклассником?

– Эм, – Энма мнётся, то вскидывая взгляд, то снова опуская его на свои сцепленные в замок руки. Потом выдыхает и нервно смеётся. – Ты же куда-то торопилась?

– Нет, – Тсуна досадливо хмурится и говорит правду. – То есть да. У нас с Нами назначена встреча, но у меня есть ещё время в запасе, – Тсуна переводит взгляд на наручные часы и разочарованно думает, что кончается оно слишком быстро.

– Понятно, – от Энмы её взгляд и выражение лица не укрываются. Он немного неодобрительно качает головой, и Тсуна спохватывается, что сам он к Хранителям всегда относился с особым трепетом и вниманием, ставя подчас их интересы выше своих (но не выше Семейных, Тсуна учится воспринимать чужие догмы, постоянно себе о них напоминая).

– Ты прав, – первой воцарившееся молчание нарушает она, не выдержав гнетущего давления. Тсунаёши быстро выдыхает, виновато опуская плечи. – Я уже немного опаздываю. Так что ты хотел?

Он одобрительно, но ещё более печально улыбается. «Нет, ничего такого, хотел пожелать хороших каникул».

– Тогда, до встречи в Мафия-лэнде? – Тсуна неловко поправляет выбившуюся из причёски прядь. Чужие сомнения и принятое решение «не рассказывать» висят в воздухе слишком буквально, чтобы не обращать на них внимание. Но Тсуна не хочет давить, Нами почти ждёт, а предстоящий поход заставляет душу петь, хотя эту песню и подъедает червяк волнения за Энму.

– Да, до встречи в Мафия-лэнде, – эхом отзывается одноклассник и неловко пятится назад, где его чуть поодаль от ворот школы ждут Хранители.

«Что же там было?» – думает Тсуна, глядя в удаляющиеся спины, в груди зарождается беспокойство. Девушка спохватывается и спешит в сторону дома, тихо радуясь, что Реборн пару дней назад отбыл в Италию по приглашению Девятого и не будет комментировать несобранность и опоздание своей подопечной.

Когда Тсуна спускается со второго этажа переодетая и с рюкзаком за плечами, Нами салютует ей кружкой с так любимой ей гадостно-сладкой бурдой, называемой «кофе», и взглядом указывает на сервированное за столом место напротив себя. Мама кружит по кухне, рассказывая историю, и выставляет на стол нехитрый обед. Тсунаёши переводит взгляд с воркующей мамы на поглощённую беседой Нами, вставляющей свои комментарии, и переводит дух – ненавязчивого упрёка по поводу опоздания сегодня не будет.

***

Трава на так полюбившемся Реборну плато уже успела восстановиться после прошлой тренировки. Тсуна опускает кроссовок на землю, рядом из портала мягко выпрыгивает Нами, глубоко вдыхая. Тсуна смотрит в лицо Тумана и её лицо расплывается в ответной широкой улыбке. Личный – только на них двоих – небольшой эксперимент и проверка сил.

Нами разогревается, делая стандартную разминку, и уточняет, не переела ли Тсуна. Никому из них не хочется тренировок до изнеможения и вычищения желудков. Девушка отрицательно мотает головой и поясняет, что слишком взволнована, чтобы действительно много есть. Нами удовлетворённо кивает и зарывается в свой рюкзак.

Чужие наушники, закреплённые на голове от потери, ощущаются непривычно, но комфортно. Нами поправляет свои и вопросительно вздёргивает бровь, уточняя готовность. Тсуна предвкушающе кивает, и в ушах разливаются первые ноты какой-то композиции.

Музыка бьёт по ушам большой громкостью, но не причиняет дискомфорт. Сначала девушка не понимает, что это и зачем, но Нами начинает двигаться в такт мелодии, постепенно выпуская Туман, рисуя иллюзиями по воздуху, и Тсуна пытается повторять. Потом наушники взрываются роком, затем хардом, и по венам бежит адреналин, а тело почти изнывает от желания выпустить пар. И Пламя. Быстрее, острее, ярче.

Нами двигается в нескольких метрах впереди и выглядит абсолютно опьянённой. Цветы вокруг давно превратились просто в сгустки Тумана, плавность сменилась чем-то резким и чувственным. Тсуна смущена чужой развязностью и одновременно не может перестать смотреть. Шаг, поворот, руки на груди, движение бёдрами в такт мелодии и биения сердца. Раз-два. Влево-вправо. Руки спускаются крест-накрест через кромку подвёрнутой вверх майки и по плоскому животу.

Сменяются скрипкой биты. Нами с закрытыми глазами кружится на одном месте на самом кончике кед. Тсуна хочет тоже, но сбивается на первом же повороте, запутавшись в ногах. Тсуна хочет тоже. Тсуна может лучше. Небо вспыхивает на ладонях ярко и уверенно, как тогда в битве с Бьякураном, и Тсуна не сильно отрывается от земли на этой тяге. А потом начинает вращаться в такт визгу скрипки. Поворот, поворот, поворот. Быстрее, веселее, сильнее. Пламя пьянит. Вид Нами, к которой долетают первые лепестки огня, отрезвляет беззащитностью и незнанием об опасности.

Пламя прошивает тело насквозь, не задевая и не принося вреда. Это успокаивает. Позволяет осознать, что Пламя на руках успело почти погаснуть, и ноги вновь стоят на земле. Скрипки кончились, вместо них в такт барабанам и флейте поёт женщина. Нами стоит с открытыми глазами и не отводит от Тсуны взгляда. Она улыбается, беззвучно хохоча, и одобрительно поднимает вверх большой палец зажатой в кулак руки. Тсуна выдыхает, окончательно расслабившись, и тоже начинает смеяться. Всё хорошо. Конечно же, всё хорошо. Абсолютно выветривается из головы, как от прилива адреналина перестала удерживать своё Небо в узде и отсматривать происходящее вокруг, как легко можно было навредить. Ведь, как и всегда, ситуация и урок были под чужим контролем.

Улыбка напротив становится шире, и с тонкого кольца на пальце слетает стрекоза, становясь крыльями за спиной. Нами подлетает вверх на пару десятков сантиметров, склоняет к плечу голову. Нами так может. Может ли Тсуна? Вонгольское Кольцо на пальце едва ощутимо вибрирует. Тсуна может даже выше. И даже без забытых дома перчаток. Сейчас Тсуна может вообще всё.

Пламя бурлит в венах и требует выхода. Тсунаёши пьяна своей силой впервые за очень долгое время. И впервые её можно не сдерживать. Не боятся навредить окружающим: друзьям, врагам, репетитору. Не бояться разрушить и спалить всё вокруг: лёгкий флёр синего Тумана, прикрывающий далеко растущие деревья, в купе со знаниями способностей своей визави заставляют увериться в безопасности всего и всех. И Тсуна доверяет. И позволяет себе шагнуть в пропасть, ненадолго усыпив страхи и неуверенности. А после в них не остаётся нужды.

Танцы на земле и в небе плавно переходят сначала в более резкие, а затем и вовсе начинают напоминать движения и связки из боевых искусств. В наушниках по-прежнему что-то спокойное сменяется грубым, классика – попсой и хипхопом, рок – рэпом. Языки песен и зачиток меняются в необъяснимом порядке с бессвязными завываниями и отсутствием голоса в целом. Хаос в движениях, хаос в ушах, хаос в душе. «Чаоссу» – как сказал бы горячо любимый репетитор. Ближе, сильнее, быстрее, веселее, необузданней, шокирующе, свободнее. К чёрту слова, к чёрту музыку. Отпусти себя, отпусти контроль. Можешь, Тсуна? Тсунаёши может.

***

Вода освежает пересохшее горло, земля холодит спину и ноги, в небе над головой собираются тучи – предвестники скорого дождя. Нами убирает наушники обратно в рюкзак, сидя рядом. Где-то над лесом грохочет гром, и по щелчку пальцев над девушками раскрывается едва заметный синий купол из Тумана. «Он перехватит все капли и переместит их на пару метров левее», – поясняет иллюзионистка и предлагает потренироваться ещё, создав поверх её купола свой, который будет капли испарять, а не телепортировать. Состояние настолько спокойное, доброжелательное и благостное, что любое предложение воспринимается с положительным интересом и пониманием «Сегодня всё получится».

– Если бы мы были в компьютерной игре, – бормочет Тсуна, озвучивая вертящиеся в голове мысли, – ты бы была тем самым НПС-спутником, который наносит урона больше главного героя – это была бы я. Ты, наверное, ближе к кульминации ещё и жизнью пожертвуешь, воспользовавшись запретной техникой эльфов и сподвигнешь меня на победу и месть.

Нами перебирается ближе и хмыкает. Тсуна прикрывает глаза и устраивается поудобнее. Мысли текут вяло, практически не оформляясь. Кажется, она начинает засыпать.

– Я не думаю, – начинает Нами, и приходится сосредоточится. – Что наша игра была бы линейной историей с началом и концов. Мы скорее в ММОРПГ, где игроков бессчетное множество, но все делятся на классы по типу Пламени, а прогресс никогда не будет иметь конца, ведь постоянно выходят более новые версии с новыми локациями и возможностями.

Сравнение забавляет, но сил и желания спорить нет. Сейчас безмерно спокойно и тихо, размеренно и пусто. Раньше такое состояние появлялось после очередного важного события в «стиле Вонголы». То есть вне рамок обычного и нормального. Если бы они были в игре, это был бы перерыв между основными миссиями в сюжете, время и возможность для побочных квестов спутников главного героя.

Они не в игре, но Нами недвусмысленно демонстрирует полное доверие и контроль ситуации. Тсуна решается на ещё один эксперимент, точнее просит о тренировке своих способностей, которые уже обсуждались ранее. «Правда или ложь». То, что не получается включать само по себе в стрессовых ситуациях, и то, что не хочется проверять на друзьях в спокойной обстановке – ковыряться в подноготной самых близких всё ещё ощущается подлостью и низостью. А Нами как-то вне категорий, вне деления на «своих» и «чужих». Всегда старше, всегда умнее и увереннее. Способнее. Красивее?

Тсуна учится не сравнивать себя с другими, правда учится. Стремится просто делать всё от неё зависящее и быть собой. Быть сегодня лучшей версией себя вчерашней. Реборн так учит. Реборн об этом иногда говорит, периодически напоминая о роли будущей донны Вонголы, которой Тсуна станет, даже если будет не такой красивой и обаятельной, как некоторые одноклассницы. Тсуна не может отказаться от сравнений полностью, глядя на мило улыбающуюся Киоко, получившую на прошлый белый день столько шоколада, что пришлось просить друзей помочь всё отнести домой. Глядя на Адель, временно прижавшую к ногтю Хибари-сана и выигравшую конкурс купальников второй год подряд. Их так много, этих сравнений и «глядя».

Но Нами разрешает копаться в себе, говорит что-то ободряющее и предлагает начинать. В словах подруги слышны тепло и улыбка, по телу текут лёгкая усталость и спокойствие. Тсуна ещё больше расслабляется и вслушивается. Первый вопрос срывается с губ, за ним следует ответ. Чужой голос, мерное и глубокое пока ещё дыхание, мычание перед ответом – кажется, её дар не в способности делить мир на правду и ложь, а в возможности делать выводы на основе малейшего изменения в поведении и мироощущении собеседника. Даже интуиция – это отменная работа аналитического ума, делающего расчеты и выводы быстрее осознанной своей части. Небо с его гармонией лишь усиливает природой данные способности.

Вопросы идут идут один за одним, ответ тянет за собой ответ. Вопросы из разряда шуточных: «У тебя есть зелёный хобот?» и ответы: «Конечно. Иллюзорный ведь тоже считается?». Сменяются более серьёзными и личными, именно теми, на которые было неловко получать ответы от друзей. Рано или поздно игра приоткрывает двери для потаенного интереса, а правильно заданные вопросы нередко с собственными предположениями помогают попадать в цель. «Почему ты сбежал из дома?» – ни один из ближайших друзей не отвечает честно. Не отвечают вообще, переводя всё в шутку, или вскакивают и под надуманными причинами убегают, не оборачиваясь.

Самыми искренними в этом вопросе оказываются Туманы. Мукуро вываливает историю своих злоключений при первой же встрече, в дальнейших редких беседах лишь расставляя акценты. Нами предлагает узнать интересующее самостоятельно, подсказывая и подводя своими ответами к следующим вопросам, позволяя продолжать игру и дознание. Тсуна будто разматывает клубок из ниток – виток за витком расплетается кокон чужой души и сокрытой правды.

Химекава Нами и Нагаи Тсунами различаются разве что обертками. Один человек под разными именами – это всё ещё один и тот же человек, какую бы биографию ему не выдали. Тсуна понимает причины и думает, а смогла бы она сама в случае необходимости?.. Нами не позволяет задуматься слишком сильно, предположить, что стало с незадачливым наёмником, почему так легко выпустили родители малолетних дочерей из-под своего контроля.

Нами задаёт свой вопрос, который так плавно ложится продолжением разговора, что Тсуна отвечает. Продолжает отвечать и задавать свои вопросы, и разговор плавно уходит от щепетильных тем, от легкой дрожи в голосе и глубокого вздоха на вопросы про истинные возраст и имя.

***

– Ты любишь свою маму?

– Да, очень. Она у меня самая лучшая и делала всё возможное. Всё, что могла делать в тот момент.

– А отца любишь?

– А отца ненавижу. Он бросил нас, променял на неё и того мальчишку. Мама изза него нервничала и плакала, когда думала, что я не вижу.

Тсуна не помнит, кто из них задавал вопрос, а кто отвечал. Её злость огнём горит в груди, покрывая золой надежду на извинения и признание. Надежду на слова гордости за неё и уверения в помощи и защите. Ненависть Нами сидит в глазах коркой льда поверх пепелища растоптанной веры во всё то же. Мужчины, выбранные их матерями, оказались, может, и хорошими мужьями на первые пару лет, но ужасными отцами для дочерей, которым так нужна была их поддержка и заступничество.

Тсуна плачет вместе с небом, выпуская на волю вместе со слезами боль многих лет за звания «безотцовщины», «ханьфу», «никчёмной». Слова льются рекой, вырываясь через рыдания и сморкания в бумажный платок из появившегося около ног тубуса. Тсуна плачет так же отчаянно, как в пять лет, после первого издевательски протянутого обзывательства. Противный мальчишка кривил губы и бросал в неё песок, пока другие дети непонимающе переводили взгляд с потасовки на болтающую по телефону воспитательницу. Взрослый не препятствовал, можно было продолжать.

Нами сидит напротив и смотрит широко распахнутыми глазами, в которых плещутся сочувствие и печаль, выливающиеся через край слезинками. От этой картины Тсуна даже забывает о своем рассказе – чужие столь яркие эмоции ложатся бальзамом на вскрытую душевную рану.

– Мне так жаль, милая, – Нами шепчет и тянется за салфеткой, чтобы аккуратно промокнуть глаза. – Я искренне сочувствую пережитому тобой горю, но я здесь с тобой. Я разделяю с тобой эти эмоции…

Девушка говорит что-то ещё, утешающее и заставляющее сосредоточится на её словах, но Тсуне это уже не нужно. Она уже вывалилась из этой боли и для завершения не хватает только одного. Тсуна сама тянется в объятия, в которые Нами с готовностью принимает. Обвиваются вокруг плеч хрупких тонкие руки, и Тсуна, ещё пару раз всхлипнув, выдыхает, окончательно отпуская истерику.

***

Дождь прекращается, но облака всё ещё заволакивают небо. Поднявшийся ветер свистит в кроне далеко растущих деревьев и шелестит стебельками травы, пока под куполом из Тумана остаётся всё также тепло и размеренно.

Нами сидит, привалившись спиной к рюкзаку. Тсуна позволяет себе побыть ещё чуть-чуть слабой и сворачивается клубком у подруги подмышкой, укладывая макушку на чужое плечо.

– Ты злишься? – вопрос над головой разрезает установившуюся несколько минут назад тишину.

– На что? – Тсуна настолько удивлена вопросом, что даже привстаёт с насиженного места и заглядывает собеседнице в глаза.

– На ложь, – у Нами чуть нахмуренные брови и прямой взгляд.

Наверное, думает Тсуна, для подруги вопрос правды и обмана очень болезнен. Наверное, ей столько раз в жизни врали… да и жить несколько лет под чужим именем. Каково это, постоянно говорить неправду? Искажать правду? На вопросы о родителях говорить не про них настоящих? Это сложно. Так ужасно сложно даже представить.

– Раньше злилась и переживала. До Вонголы я слишком болезненно реагировала на любую ложь, это казалось угрозой безопасности, – Тсуна невесело усмехается и кривит губы в болезненной гримасе, остатки слёз ещё стоят комом в груди. – Потом пришёл Реборн, и вид лжи изменился: стало больше недомолвок, смыслов и подтекстов. Мне говорили правду в одном её смысле, но имели ввиду что-то совсем иное.

– Ты не чувствуешь ложь в таких смыслах? – Нами подаётся вперёд, ставит локти на колени скрещенных ног. И этот интерес… приятен. Что может Тсуна не как ученица и школьница, а как уникальная и неповторимая личность. В чём она лучше своего окружения, и как это работает. Не выпятить свои успехи в ответ на рассказ о чужих, как Хару, например. Тсуне неосознанно нравится. Также ведёт себя Энма, и именно поэтому они вместе.

– Нет, не чувствую. Формально никто не врёт, да и сам человек знает, что говорит правду. Только я не понимаю, в каком ключе, – она глубоко вздыхает и получает сочувственное похлопывание по плечу. – Ненавижу её, – бурчит под чужим жалеющим взглядом.

– Кого?

– Риторику, – Нами на это заявление лишь по-доброму усмехается и качает головой. Ну да, закатывает глаза Тсуна, подруга владеет этим умением жонглировать словами, что не раз доказывала.

– Она не такая сложная, как кажется, – ободрение в чужих словах вдохновляет напроситься на ещё один только совместный поход хоть куда-нибудь, исключительно ради тренировки. Но на публику Тсуна ещё больше куксится и играет обиженное несчастье.

Это забавно. Играть эмоцию, которую не чувствуешь. Так делает Нами, когда теряется и не знает, что ответить. У неё Тсуна подхватывает эту привычку и пока не жалеет об этом. Слова о глупости могут быть привычны и не обидны, но стоит только состроить бровки домиком и сложить губы, как и защитники появляются, и сам обидчик извиняется. Это называется умным словом

«манипуляция», но Тсуна пользуется ей без зазрения совести, считая, что лучше так, чем принимать чужие слова на свой счёт.

Как и любая хорошая игра, эта поощряется своими выигрышами. И получение желаемого – не самый полезный из них.

Нами видит чужую игру насквозь и только смеётся. Это не обидно, Тсуна не очень-то и рассчитывала покорить подругу. Искренний смех и понимание – это уже достойные награды.

– Ладно, – Нами утирает несуществующие слезинки из уголков глаз и в миг становится подозрительно задумчивой. Тсуна внутренне собирается, откидывая всю напускную игру. – Знаешь, я этого не планировала говорить, но хочу, чтобы ты знала. Небо, чьё давление над собой я позволяю и признаю, я клянусь чтить тебя и уважать, исполнять твои приказы и нести твою волю, разделять с тобой тяготы и тяжесть небесного свода. Клянусь всегда быть на твоей стороне, по крайней мере прилюдно. Клянусь быть верным, но не безвольным и безмолвным соратникам. Клянусь быть верной тебе и подчиняться, как своему Небу. Клянусь в этом тебе, Тсунаёши, и пусть моё Пламя будет мне свидетелем.

Тсуна сидит на земле перед абсолютно уверенном в своих словах и действиях Туманом и чувствует, как на глаза накатываются слёзы. Трогает даже не то, что это Нами которая казалось такой взрослой, старшей и уверенной. Это сильно просто потому, что её признают – не тем «признанием», которого хватало от Гокудеры в первые месяцы знакомства, как будущую донну – а признают именно её, Тсунаёши. Не дочь консильери Вонголы, не Десятого босса, не ученицу величайшего киллера, а просто Тсуну. Никчёмную Тсуну признаёт и преклоняется предмет для подражания и лёгкой зависти. Обещает свою преданность, помощь и всю поддержку мира. Возможно, при желании, даже сам мир, если Тсуна пожелает. Право, после неприкрытой демонстрации Бьякурана из будущего в реальность такой возможности верится без труда. Но Тсунаёши не желает мир, и её Волю обещают учесть.

Тсуна шмыгает носом, наскоро вытирает набежавшие слёзы и улыбается так солнечно, как умеет.

– Я принимаю твою клятву, мой чудесный Туман, – на ладони на мгновение вспыхивает оранжевый язычок Пламени, замыкая древнее таинство, которое Тсуна чувствует интуитивно, но не понимает до конца. – Я, – прочищает горло, – у меня тоже для тебя кое-что есть.

Она бросается сначала к сумкам, потом хлопает себя от досады и почти стыда по лбу и тянется к вороту футболки, вытягивая закреплённое на длинную цепочку кольцо и выкладывая на раскрытую ладонь. Мукуро отдал его в начале весны, во время одного из своих набегов в город. Оставил Кольцо Тумана Вонголы, предлагая найти для него более доступного временного – или нет – хранителя, пообещал захватить тело (их личная шутка, с годам приобретающая всё больше оттенков и очарования) и скомкано попрощался. Тсунаёши ещё пару дней считала весточку от своего Тумана всего лишь сном, пока при смене постельного белья из простыни не выпало Кольцо. Печальное, но необходимое расставание – вот как это ею ощущалось.

Кольцо поблёскивает на ладони черными гранями металла и всеми оттенками синего камня-концентратора. Нами смотрит на украшение с откровенным благоговением и восхищением. Тянет руку к доверчиво открытой ладони Тсунаёши, но в нерешительности отдёргивает, почти коснувшись кольца.

Тсуна следит за сменяющимися на чужом лице эмоциями и практически не дышит. Восхищение, радость, страх, грусть, злость, умиротворение и, наконец, спокойная уверенность. Нами всё это время не отрывает взгляда от кольца и кажется полностью поглощенной своими мыслями.

– Если ты переживаешь по поводу того, что случилось с Занзасом на Конфликте Колец, когда его скрутило и кровоточило по всему телу, – Тсуна ёрзает, устраиваясь поудобнее, и прерывает что таинство момента, что чужие мысли. Нами будто просыпается ото сна, встряхивается, протягивает пальцы за кольцом и подхватывает за цепочку. – То ты не волнуйся, мы с ребятами проверили: такое своевольное только Кольцо Неба, остальные просто не трансформируются в истинную форму, если их держит не признанный владелец. Но даже без наворотов, это всё ещё отличный артефакт с эффектом стимулятора – Пламя с ним лучше чувствуется, легче управляется и вообще становится мощнее.

Тсуна улыбается, рассказывая про их с друзьями эксперименты, и вновь становится объектом внимания номер один. Нами спускает цепочку с кольцом за кромку майки и больше не обращает на подарок внимание, словно это обычная побрякушка. И Тсуна выдыхает, отпуская потаенные переживания о Кольце, как самоцели общения с ней.

Продолжаются прерванные разговоры, звучат в захлёб рассказы. Дневные посиделки переходят в вечерние. Организуется пикник, и зажигается костерок из Небесного Пламени.

***

Задний двор дома встречает мокрыми от дождя дорожками и травой. В самом доме вместо взволнованной мамы их ждёт вернувшийся из Италии Реборн, вертящий в руках запечатанное письмо.

– Где вас столько времени носили черти? – шипение из уст репетитора звучит настолько зло, что заставляет отшатнуться и начать придумывать оправдание. Причины не столько ярости, сколько волнения выясняются уже через несколько минут препирательств и ловли прицельно кинутого в лоб письма.

Получивший после смерти родителей две небольших – легальную и нелегальную – империи Бьякуран Джессо изъявляет желание встретиться и заключить с Вонголой договор о сотрудничестве и взаимовыручке. Или на крайний случай просто передать под контроль юной почти донны часть своих владений. Даты встречи пока ещё обговариваются, но всё идёт к середине осени. От Тсунаёши и её компании требуется присутствовать, улыбаться и дать взрослым выполнять свою работу – Джессо отказался от переговоров без наличия младшей Савады на них.

– Поэтому ознакомься с приказом Девятого, – Аркобалено кивает на письмо.

Волнение связано в первую очередь с непониманием, чего можно ожидать от Джессо. Неизвестность пугает не только наивных и глупых, но и сильных мира сего. В частности, зачем Бьякурану самому эти переговоры, что он хочет получить, и вообще, и в общем, и в частности…

– Поздравляю, – осекается посреди небольшой лекции о безопасности Реборн, обратив внимания на выбившуюся у Нами из-под майки цепочку с кольцом. Репетитор смотрит на вещицу долгим взглядом, резко выдыхает и будто сдувается, становясь даже в теле младенца похожим на старика. К чему эти лекции сейчас, когда у двух молодых девчонок своя маленькая радость? Они не запомнят ничего из рассказанного, да и радость свою забудут. Он устало трёт глаза и идёт к выходу из кухни, напоследок махнув в сторону холодильника. – Там торт стоит. Бьянки оставила для малышни, но, думаю, с детей не убудет. Ещё раз поздравляю.

Когда тихие и почти невесомые шаги прерываются закрытой в спальню дверью, Тсуна переводит взгляд с конверта на Нами. Та только жмёт плечами и идёт ставить чайник и доставать из холодильника торт. Осень, не то, что её середина, ещё не скоро, поэтому у них действительно будет ещё много времени подготовиться.

Зелёный чай разливается по чашкам, торт порезан на куски и отправляется в рот первой ложкой. Конверт с письмом безжалостно вскрыт, а сон забыт до утра. Этот день завершается на небольшой кухоньке дома Савад за разговорами, которые бывают только ночью: с обсуждением планов на жизнь, предстоящей поездкой на мафиозный курорт и предположений, чего же хочет Бьякуран – вроде и бывший враг, но вроде и оказавший помощь Такеши. За свинцовыми облаками медленно разгорается заря. И новый день обещает начаться с новой порции дождя, смывающего всё лишнее и напускное.