Дорога от зала переговоров до гостиницы проходит как-то мимо. Снаружи всё выглядит благопристойно, будто так и должно быть. «Видите, всё под контролем!» Внутри трясёт. Все органы безудержно содрогаются от страха и нервов, перед глазами пелена слёз ужаса и стыда.

«Дура! Куда ты полезла?! Сидела бы в своём углу, сошла бы за умную», — голос в голове кричит словами бабки несколько лет мертвой ещё в той жизни. Не то чтобы её назидательные нравоучения забывались в минуты всепоглощающего стыда. — «Влезла своими кривыми руками в то, что и так прекрасно должно было заработать. Овца тупая. Ну что, довольна?! Что дальше? Что будешь делать дальше, я тебя спрашиваю? Сорвала такие переговоры. Чтоб у тебя руки отсохли, которые ты протянула!»

В другой стороне головы от ужаса задыхается та часть, которая помнила и примеряла на себя роль Тсуны Джессо из дневника. Бьякуран смотрел на нас. Смотрел с почти узнаванием и надеждой на раскрытие личности. Смотрел, как гончая, почуявшая след, как сладкоежка, понявший, где родители прячут конфеты. Бьякуран улыбался предвкушающе настолько, что почти облизывался.

Если бы не Орегано, развернувшая за плечи и не позволившая остаться там хоть на минуту дольше… Пальцы подрагивают, имя соулмейта под пластырем на подбородке зудит.

Я хотела. Честно хотела избавиться от второго имени соулмейта настоящей Тсунами. Проблема в том, что Бьякурана Джессо не получается ненавидеть. Я его опасалась, остерегалась, планировала избегать на протяжении жизни и не касаться голой кожей. Но он не был противен. Джессо был понятен.

Похожий психотип был изучен ещё в подростковые годы, когда волею трагедии пришлось жить несколько лет с такой под одной крышей. Тогда же одним из кредо жизни стало уходить из поля зрения таких людей, знакомиться по касательной и не сближаться.

Я слишком положилась на свои прошлые не столько знания, сколько опыт. Посчитала себя всезнающей и всемогущей, понадеялась выехать по накатанной, как со знаниями в школе, как с поиском кандидата на соглашение, как со многим сейчас, на что не хочется тратить сил и времени. Обычно прокатывало.

Бьякурана от прошлого опыта отличала большая психопатия и возможности что финансовые, что интеллектуальные. У того человека пределом и целью было удовлетворение объективно недорогих, но хорошо стоящих относительно заработка, «хотелок» и шантаж суицидом.

Забылась и вспомнилась аксиома многих книг и фильмов: когда денег достаточно для удовлетворения любого желания, возможности безграничны, а мечта исполнена ни по одному кругу, материальные ценности уступают ценностям духовным. В том числе поиск человека, который будет рядом и разделит все желания. Желательно, чтобы человек при этом был безвольный и удобный, готов был и в рай, и в ад, и при жизни. Терпел, хранил, помогал, принимал и не отсвечивал, пока не нужен.

Кузина, ставшая ближе матери, родной сестрёнки, деда, бабки и прочих родственников. Ставшая ближайшей подругой, отношения с которой были практически отношениями пары: забота, беспокойство, разговоры. Она отдавала много, делила со мной свой мир и требовала принятия, неделимой ни с кем иным любви и внимания. Было комфортно на том тёмном дне из отчаяния, душевной боли, страха всех мастей и войны с остальным человечеством. Там было комфортно пока не закралось открытие: это не моё дно.

Я умела довольствоваться меньшим, сносить — а после и спускать на тормозах — любые несправедливые обвинения и оскорбления в особенно ужасные дни, заботиться с полной отдачей и получением удовлетворения от удовольствия и радости другого. Я научилась вести дела семьи и быть взрослой, когда ушёл отец, умерла бабка, когда маме было нужно разделить с кем-то быт. Я научилась быть главным взрослым в семье, улаживать конфликты, справляться с психозами сестры-подростка, разделять гадость мира с кузиной. Я научилась тому, что надеялась кто-нибудь однажды начнет делать для меня.

К сожалению, на все претензии, прорывающиеся сквозь редкие истерики от переутомления — интереснейшая учеба по редкой специальности и любимая работа с разнообразными увлекательными проектами всё равно рано или поздно накапливали усталость, не давали отдыха вечно работающим мозгам — я получала и сочувствие от мамы, и подбадривание от сестрёнки, и заверения в поддержки с рекомендациями не взваливать слишком много от кузины, но по факту не менялось ничего. Когда-то тогда же и вывелась привычная и идущая под руку по жизни аксиома: «Если не я, то никто. Если кто-то захочет что-то сделать, это будет приятным сюрпризом, на который нельзя надеяться».

Кузина съезжает из общего дома, мама находит нового мужа, сестренка перерастает подростковый бунт, умирает от эпидемии дед. Жить становится легче, но к этому времени усталости больше, чем можно выносить. Катится по инерции жизнь семейная, заканчивается учеба написанным за неделю дипломом, на работе повторяются прошлогодние проекты.

Единственные отношения остались где-то в одиннадцатом классе, а на заведение новых нет ни времени, ни сил, ни нервов. Не видно конца или остановки у колеса, на вроде хомячьего. Всю жизнь вот так: дом и работа. Когда-нибудь сменится одна семья другой, окончательно потеряется в этих ипостасях девочка в розовом платье и с корявым рисунком феи — никому нет до неё дела, никому не нужна творческая нежность, когда не вымыта посуда, у младшей плохие оценки по английскому, а огород не похож на картинку из журнала.

Новый мир — глоток настолько свежего воздуха, что почти обжигающего. Новый мир становится про свободу гораздо больше, чем кажется сначала. Новый мир не может повлиять на старые привычки, как и выбить из головы привычные ощущения.

К окончанию старшей школы усталость от взваленной на плечи ответственности за новую сестру, её парня, его подопечных, Десятой Вонголы и её приближённых придавливает к земле сильнее, чем способны вынести тонкие плечи и созданный Пламенем портал.

Тсунаёши заглядывает в глаза участливо и покровительственно предлагает оставить всё постороннее и просто отдохнуть. Может, не стоит сразу идти в университет? Та забота, что их сейчас окружает, безмерно ценна, нужна и важна. Может, если так тяжело совмещать работу, учебу и дом, стоит сосредоточиться на том, что получается лучше всего и нужно больше всего?

Тсунаёши получает согласие на своё предложение. Слишком отчетливо врезается в память молчаливый и прячущий глаза за полями федоры Реборн, недостаточно хорошо для эмпатичного невротика, не избавившегося от привычки предугадывать чужое настроение, скрывая понимание и сожаление.

Тсунаёши рассказывает про будущий союз с Бьякураном и прячет глаза. Усталость смешивается с ужасом последних месяцев от надвигающейся катастрофы в лице Семьи Мельфиоре, приправляет их сверху боль от пропажи Такеши, находящегося неизвестно где, неизвестно в каком состоянии. Такеши, который по общему фону и значимости так и не занимает более близкой позиции, оставаясь на второстепенных ролях после Наги, Мукуро и его подопечных, Тсунаёши. Единственное, чем он отличается от остальных, это всё тем же клеймом соулмейта, закрашенным, но не имеющем особой значимости. Клеймо, обесцененное усталостью и не выделением чем-то ещё кроме собственного наличия. На него просто нет ни сил, ни времени, ни желания.

Бьякуран своего рода возможность отдохнуть. Он селит супругу в уединенном почти замке, нанимает молчаливых слуг, со временем наполняет дом вариантами досуга и ни к чему не принуждает. Бьякуран, как человек, обладающей огромной силой нескольких ипостасей — физическая, пламенная, деньги и власть над большим количеством людей, знание историй параллельных вселенных — немного не видит и не чувствует границ физических и личных. Бьякуран всегда слишком эмоционален, но умеет сдерживать себя в моменте. И не считает необходимым скрывать это дома. Даже считает отличным способом выплёскивать ранее накопленными эмоциями на ближайшее окружение.

Очередная зависимость от психопатичного человека, очередная возможность довольствоваться имеющимся, принимать партнера по отношениям со всем его поведением. Единственная разница: кузина любила беседами и монологами сажать рядом с собой на дно и делить бремя нахождения там, время от времени переключаясь на заботу и шантаж, чтобы удержать. Бьякурану же нравится выпускать негатив в форме насилия, не ввергать в отчаяние, но выплескивать накопившиеся негативные эмоции на самое ближнее и зависимое существо. Ему удерживать не нужно: идти и некуда, и незачем.

Со временем это становится формой привязанности с закономерными устоявшимися этапами: пострадать, поплакать, залечить физическое, понять, принять, простить, подготовиться к следующей встрече с мужем. Привычно, понятно и приемлемо. Немного тошно и невыносимо, но привычно терпимо. В том доме тихо, в том доме спокойно.

Отступает надоевшая усталость, уступая место апатии. Из ярких эмоций только боль и едва различимая радость от подарков — не столько от них самих, сколько от внимания. Чем плоха жизнь куклы?

Жизнь куклы плоха воспоминаниями о том, кем стать могла, какие были открыты двери, возможности и дороги. Если бы только был шанс всё изменить, абстрагироваться от усталости, перетерпеть неприятный период. Не для куклы — она-то точно здесь в этом «никак» уже навсегда — но для более юной версии. Для той себя, которой суммарно ещё не близится отметка в сорок лет, а прервать «никак» мешают рассказы Мукуро про Ад.

Однажды, в огромном пустом замке всё надоест окончательно, апатия сменится злостью, закипит по венам адреналин. Молодая вернется в своё время и пойдёт что-то делать, чтобы не допустить такое будущее. Старшая же отправиться искать по миру верных подручных покойного мужа и восстанавливать его империю. Кто ещё, если не я? Лучше я, чем кто-либо ещё.

***

Машины останавливаются у парадного входа в отель одна за другой. Как в тумане принимаю предложенную метрдотелем руку, вылезаю из машины вслед за Тсунаёши. У лифта происходит заминка, когда механизм показывает превышение допустимого веса. Под взглядом одного из молчаливых сопровождающих кто-то из мальчишек выходит.

На нужном этаже Орегано открывает дверь в номер-штаба и пропускает всех вперёд. Чувствую себя ужасно, от всё роящихся бессистемно мыслей. Захожу в номер одной из последних, остановившись почти у выход, и слышу, как Орегано закрывает за спиной дверь.

Женщина проходит в глубь комнаты и едва задевает моё плечо своим, полагаю, даже не специально, но сейчас прикосновение из слепой зоны обжигающе и невероятно болезненно, будто бы сам Джессо протянул руку, чтобы схватить. Резко шарахаюсь в бок и задеваю стоящую на небольшом пуфике вазу с искусственными цветами. Стеклянная посудина слетает на пол, а следом и я, потерявшая равновесие и даже толком не сориентировавшаяся, падаю на осколки.

— Нами! — первым ко мне тянется Такеши, но шокировано замирает, стоит только оторвать от пола ладонь с несколькими застрявшими в ней осколками.

Как заворожённая тянусь к самому большому куску, торчащему прямо из центра ладони. Шок от прошедшей встречи всё ещё сильнее инстинкта самосохранения, мысли мечутся по кругу, но постепенно замедляются, отступают.

Подцепляю осколок ногтями не повреждённой руки и тяну вверх, прочь из раны. Кровь толчком выходит наружу вслед за куском вазы, принося с собой неприятную пульсацию и запах железа. Стоящий неподалеку Базиль издает звук, как при тошноте, и отворачивается.

Вторые и третьи осколки значительно меньше, но в руку вошли под углом. Боль приходит волнами. Хлюпаю носом и поднимаю растерянный взгляд на замерших ребят, ища хоть немного поддержки.

Рёхей выходит вперёд и, покрывая Пламенем руки, начинает медленно лечить порезы. Заживление Солнцем — не самая приятная вещь: Пламя активирует регенерацию организма, и тело лечит себя в десятки и сотни раз быстрее. Под действием Солнца чувствую, как движутся друг к другу края ранки, словно в разрезе шебуршится множество маленьких червячков.

Такого рода порезов в жизни у меня ещё не было, но даже тонкие на вид борозды от шипов ежевики заживали неделю, и шрамы сходили ещё пару месяцев. Это было в девятом классе родной школы. Мне нравился одноклассник, с которым нас посадила на истории строгая учительница. До сих пор на губах от воспоминаний улыбка, а на щеках предательский румянец стыда.

Я хотела казаться лучше, чем есть, хотела понравится ему тем, что ему нравилось в другой. И ещё эти шрамы на нежной коже тыльных сторон ладоней. Он добился расположения дамы своего сердца, я так и осталась соседкой по парте на истории, у которой можно списать.

Отдёргиваю руку на этапе, когда от порезов остаются только тонкие и едва кровоточащие линии, должные покрыться сначала рубцовой тканью, а после и обычной мягкой кожей. Лечение дальше невыносимо и не нужно: мне сейчас необходимо очередное напоминание о совершенных когда-то ошибках и вынесенном уроке. А ещё нужен небольшой повод вновь надеть перчатки, чтобы не допустить соприкосновение с Джессо кожа к коже. Пока так, для усмирения страха.

Всё действо занимает не более десяти минут. Орегано за это время успевает кому-то позвонить, отдать распоряжения в соседей комнате статистам и вернуться, зарывшись в привычный уже планшет. С едва слышимым ворчанием Рёхей наклеивает на незажившие ранки пластыри и возвещает: «Всё!»

— Закончили? — Орегано отрывается от планшета, бросает на меня взгляд, едва заметно поджимает губы, и вся будто деревенеет. — Вы сорвали переговоры, которые невозможно было сорвать. Соглашение с набирающей силы Мельфиоре нужно Вонголе любой ценой, — она обводит комнату нейтральным взглядом. В её словах нет упрека, только констатация фактов. — Я посовещалась со своим руководителем, и мы приняли решение: у вас есть время до завтрашнего вечера, чтобы составить новый договор. Пункты и условия, санкции за несоблюдение и остальную начинку прописываете сами. Завтра вечером получившийся вариант я забираю на шлифовку, а послезавтра вторая встреча с Джессо. Ах да, переговоры я больше вести не буду, Базилю запрещается быть переводчиком и оказывать какую-либо ещё посильную помощь. Если соглашение не будет заключено, ни у одной стороны не будет причины не напасть. Время пошло.

Орегано закрывает крышку чехла планшета, встаёт и идёт к выходу из номера, за ней семенит, несколько раз оглянувшись, Базиль. Личный ученик консильери Девятого босса несмотря на давность произошедших в будущем событий и последнюю личную встречу всё ещё вызывает стойкую неприязнь, рискующую скатиться в желание прибить, чтобы не мозолил глаза. Ноющая боль под пластырями на удивление наоборот не раздражает, а позволяет сосредоточиться, стимулирует думать в нужном направлении и забыть о незначащих факторах.

— Постойте, — окликаю женщину у самой двери. — Можно рассчитывать на получение любой информации? В какой срок?

— В соседней комнате сидит Джеромо. Он снабдит вас любыми сведениями, стоит только сказать, как и техникой. Срок… Вы будете приоритетны в любом запросе. На этом всё.

Дверь хлопает. В установившейся тишине слышно приглушенное клацанье по клавиатуре из соседней комнаты. Слишком громко втягивает воздух сквозь зубы Тсуна, и преувеличенно оптимистично и оттого не менее истерично кидает, ни к кому не обращаясь: «Ну что? Что будем делать?»

Путь на попятную перекрыт на подходах, теперь только доказывать себе и окружающим, что мозги у Десятой с сотоварищами имеются, она — мы — что-то из себя представляем. Если справимся, эта победа знаменует начало серьёзного отношения со стороны руководства Вонголы и нигде, кроме как в карме, зачтена не будет. А, ещё переведет Джессо из нейтрало-врагов в разряд друзей Вонголы и Тсунаёши лично. А как всего этого достичь?

Новый договор, новые лояльные и выгодные обеим сторонам условия можно накидать даже на коленке, идя от противного ранее озвученных предложений. Но кто этим должен заниматься? Вообще, в мире есть три основных критерия, которые гуляют рука об руку вот уже сотни лет. Власть, ответственность и контроль. Их иногда называют по другому, но всё в итоге так и сводится к возможности принять решение, обеспечить его реализацию, проконтролировать исполнение, ввести санкции за неисполнение и жить с последствиями произведенных действий.

В любой Семье все три вожжи должен удерживать в руках босс, время от время делегируя кусок своих возможностей ближайшим приближенным. В нашей дружной компании босс в лице Тсуны имеет неоспоримые власть и авторитет что среди нынешних исполнителей, что среди подрастающего поколения. Основная проблема начинается на необходимости не столько нести ответственность за принятые решения, сколько с необходимости это решение принять. У Тсунаёши иногда всё срабатывает как надо, иногда и включается неуверенность, загнанная когда-то натура, не способная на самостоятельные действия.

Что в идеале должно быть сделано сейчас? С милой улыбкой Десятая включается в работу и либо самостоятельно гуглит вопрос о принципах составления договора, либо спрашивает у собравшихся о наличии подобных знаний. Тот же Хаято, зная его дотошную натуру и легкий комплекс отличника, должного всегда иметь возможность объяснить своему боссу любой нюанс, уже знает все основные понятия и тезисы, которые только нужно правильно оформить.

Гокудере нужен правильный мотивационный пинок для мозговой деятельности: подколка Такеши или Рёхея, попытка свалить подальше от всего на свете со стороны Хибари, или вопрос о наличии знаний от Тсунаёши или даже Хару. Народ же безмолвствует.

Оглядываю подростков, которые смотрят куда угодно, только не друг на друга. Считающие себя взрослыми дети, которым нужен хоть кто-то, кто сориентирует, поможет наметить курс дальнейших действий. Та же Тсунаёши молчит, варясь в идее, что её Хранители — это в первую очередь друзья, а уже потом подчиненные и инструменты. А друзей, как известно, нельзя просить сделать то, что не можешь сделать самостоятельно. В случае с Вонголой и её десятым поколением это срабатывает исключительно в вопросах касающихся самой Вонголы и обучение на поприще босса. В обычной жизни неделю назад состроить умильное выражение лица и просить Хибари прокатиться на байке в пункт выдачи в другом конце города Тсуне ничто не помешало.

Ситуация не располагает, но от мыслей на губах сама собой расцветает улыбка. Вредные, противные, но верные, честные, искренние и заботливые, такие похожие и такие разные, привычные и родные. Я сейчас люблю этих ребят и рада находиться с ними, в их кругу. Всего полгода общения, искренней дружбы, и я стала неотъемлемой частью Десятого поколения. Мы друзья, соратники, иногда соперники и возлюбленные.

Улыбаюсь шире, чувствуя глубокое удовлетворения от добытых преференций и положения. Место не Десятого Тумана — я не обманываюсь, со стороны Тсуны кольцо было высокой оценкой, но не признанием — но важного союзника. Сейчас есть не столько необходимость, сколько внутреннее желание в очередной раз подтвердить свою неоспоримую полезность, то, за что помимо потрясающих моральных качеств была оценена и ребятами, и Реборном. Получить удовлетворение не только от самого места, но и от хорошо сделанной работы. Убедиться, что я достаточно незаменима и не буду выброшена за ненадобностью при первой возможности. Что внутри Семьи я более важна и полезна, чем бесправным товаром. Позволить отыскать в Десятом поколении Вонголы помимо лидера явного ещё и скрытого, кто бы дал пинка, не требуя признания своих заслуг. Тсунаёши всё равно всегда будет главной, но даже сейчас она идейный вдохновитель больше, чем реальный руководитель процессов. Почему бы и нет? Лучше я, чем отдать это место кому-нибудь ещё. Лучше убедиться…

А теперь надо сконцентрироваться на реальной задаче. Гоню прочь даже воспоминания о необходимости повторно встретиться с Бьякураном в ближайшие двое суток, переключая остатки психоза на сжатость сроков переделки договора. Руки фантомно чешутся от желания вернуться к старой, ещё из прошлой жизни, привычке. Я молодец достаточно, чтобы позволить себе слабость.

— Хаято, — окликаю парня, как и остальные, стоящего и смотрящего куда угодно, кроме всё ещё заваленного бумагами стола и дивана с креслами вокруг. — Сигаретки не найдётся?