Утро...Ураган кончился. Наверху ни облачка. Ясно. Чистейшее голубое небо. Ещё голые деревья стряхивали с себя последние капли дождя. Все дороги покрылись лужами — ни проехать ни пройти. Вот-вот на улицу выйдет очередной дворник. Печально посмотрит на всю эту слякоть и пойдёт искать старые доски, чтобы положить их на лужи, давая возможность горожанам хоть как-то добраться до нужного места. Так начинался март.
Яркие утренние лучи солнца озаряли пространство. Они проникали через закрытое окно и ласково грели лицо Микасы, заставляя проснуться.
Она ещё не открыла глаза, но улыбнулась. Тепло. Где-то в деревьях пели птицы. Под их чириканье было невозможно спать. Хотелось скорее вскочить с кровати и, не позавтракав, ринуться на улицу, чтобы делать там что угодно, лишь бы наслаждаться этой тёплой утренней весенней погодой.
Микаса сладко зевнула и привстала. Потянулась, потёрла глаза: вокруг солнечный свет. От радости быстро вскочила с кровати, вприпрыжку подошла к окну и распахнула его настежь. Свежесть утра ударила в лицо. Хорошо. Утро. Новый день.
Она радостно подскочила к кровати, где лежала мама.
— Мамочка, смотри какое утро! — легонько потрясла её за плечо. — Солнце такое яркое и тёплое, птички поют! Просыпайся, мамочка, скорее!
Мама не отвечала. Она продолжала спать.
— Папа скоро приедет! — продолжала говорить Микаса, стараясь разбудить маму. — Наверняка он задержался вчера из-за погоды, но сегодня уже ничто ему не помешает! — в её голосе была неуёмная радость. — Мамочка, вставай, пошли его встречать!
В ответ молчание. Тишина. Ничего.
— Мама? — уже тише спросила она.
Снова ничего. Снова тишина. Даже птицы, казалось, притихли, а ветер не дул, чтобы не тревожить эту бесконечную тишину.
— Мамуля? — уже обеспокоенно окликнула Микаса.
В этот момент небольшое облачко, которое взялось из ниоткуда, прикрыло собой солнце, опрокидывая на город тень.
— Мамочка, ну проснись! — Микаса отчаянно затрясла её за плечо.
Ничего. Только голова с редкими волосами устало скатилась на бок, а тонкая рука вновь свисла с кровати.
— Мама! Мама! Мамочка! — горькие слёзы потекли по детским щёчкам.
Тишину разрезал горький плач. Микаса стояла на коленях перед кроватью, держа мать за руку.
— Пожалуйста, проснись, мама, ну проснись! — умоляла, не переставая горько плакать.
Страх и отчаяние накатили на неё. Непонимание, что делать дальше. Желание выбежать на улицу и играть смыло бешеным потоком. Птицы продолжили своё пение, но Микаса их больше не слышала. Солнце выглянуло из-за облака, но его тёплые лучи больше не грели.
Что она скажет папе, когда он вернётся? Что будет с несчастным папой, когда он узнает, что мама уснула и больше не проснулась?
Микаса свернулась калачиком возле бездыханной матери и тихонько плакала, уткнувшись носом в костлявое и холодное плечо.
Остаться бы так и тоже уснуть... — подумалось ей, когда слёзы утихли. Она спокойно лежала, не подавая признаков жизни, совсем как мать. Только грудная клетка редко-редко вздымалась, всасывая воздух. Сердце стучало медленно и размеренно. Стеклянные глаза были открыты, смотрели куда-то в пустоту.
Она была жива, но ощущала себя мёртвой... как мама.
Какой-то стук на улице. Пускай. Может соседские дети, а может ещё кто. Всё равно.
Скрип открывающейся двери.
Микаса тяжело приподнялась, чтобы посмотреть, кто вошёл. Через заплаканные глаза увидела отца. Её любимого отца.
Не помня себя от внезапного облегчения, Микаса вскочила с кровати и ринулась прямо к нему.
— Папа! — новая волна слёз накатила на неё. Она с разбегу уткнулась ему куда-то в бедро, продолжая плакать, не сдерживаясь.
— Папа, папа, мамочка, — она задыхалась от собственных слёз, цепляясь за одежду. — Мамочка не просыпается, папа! Разбуди её!
Папа тоже молчал. Вроде не спал, вроде стоял прямо вот здесь. Но молчал. Стоял, как столб, словно неживой. Отец никогда так не встречал её. Всегда обнимал быстрее, чем она успевала сообразить. Обнимал крепко и ласково. Поднимал на руки и говорил о том, как счастлив видеть.
Но сейчас он просто стоял. Микаса непонимающе подняла голову, чтобы посмотреть на отца. Пара серо-голубых глаз с недоумением смотрели на неё. Человек явно был удивлён и обескуражен. Его лицо безумно было похожим на отца: такие же чёрные, как смоль, волосы, серо-голубые глаза, тонкие губы и острые скулы. Но это был не отец.
Микаса, вздрогнув, отпрянула от мужчины. Она не отрывала от него взгляда со страхом смотря на его лицо.
— П-простите, — заикающимся голосом проговорила Микаса, не отрывая взгляда от мужчины.
Леви стоял, словно парализованный. Ребёнок смотрел на него большими глазами, ожидая слов или действий. Ребёнок что-то говорил про мать. Леви бросил взгляд на постель. Там лежала женщина. Невооружённым глазом можно было сказать, что дух покинул это тело.
Святая Мария... Сколько часов эта девочка просидела здесь рядом с трупом собственной матери?
Сердце сжалось в тиски. Что он должен сказать этой девочке, которая осталась круглой сиротой? Добить новостью о храброй гибели отца, который спас его?
Леви смотрел в заплаканные чёрные глаза.
Нет. Не он должен сейчас стоять на пороге этого дома. Эти глаза желают видеть отца. А его, Леви, никто не ждёт, ему незачем было оставаться в живых. Не для кого.
Дурак, Джеймс Аккерман!!!
Леви прикусил губу. Он думал, что был беспомощен вчера, когда побитый сидел верхом на Александре позади главнокомандующего.
Но нет. Беспомощным он был сейчас, потому что оказался первым за последние сутки живым человеком, которого встретил этот ребёнок. И он... Должен сказать этой девочке всю правду: что мать не спит, а мертва, и отец заживо пережёван титаном.
Это слишком!
Сердце пропустило пару ударов, дышать стало невыносимо тяжело, а воздуха стало вдруг чертовски мало. Он качнулся на месте. Гипс на ноге не способствовал равновесию. Леви схватился рукой за дверной косяк, а другой потянулся к воротнику рубашки. Оттягивая ворот, пытался вдохнуть больше кислорода, но это едва помогало.
Заметив, что незнакомец не настроен враждебно, Микаса выпрямилась, выдохнула и уверенным детским голосом сказала:
— Скоро мой папа придёт, вам лучше уйти, а иначе он разозлится!
Леви устало повернул голову и посмотрел на девочку. Она стояла так, словно была в армейском строю: ровная осанка, руки по швам, нос слегка вздёрнут.
Дочка своего отца.
— Мой папа сильнейший воин человечества и главнокомандующий разведкорпуса, поэтому не советую вам с ним связываться, — закончила свою речь Микаса и выжидающе посмотрела на незнакомца, когда тот послушно покинет дом.
Но незнакомец стоял не шелохнувшись.
Леви упёрся лбом в свой кулак на дверном косяке и прикрыл глаза.
Чёрт! Не смотри на меня! Не заставляй меня объяснять!
Хотелось упасть и утонуть в темноте прямо здесь, но два трупа в одном доме для одной девочки — это слишком.
Джеймс, вот надо было тебе подохнуть!
Но сейчас Леви отчаянно думал, что ему делать с осиротевшим ребёнком. Что ему с ней сделать? Взять с собой в казармы?
"Замечательная идея!" Почему бы нет?!
Секунды тянулись бесконечно долго. Незнакомец не реагировал, но Микаса не решалась повторить свой совет уйти. Она ждала, с каждым мгновением понимая, что что-то не так. Её уверенный вид медленно возвращался к растерянности. Руки, которые она держала по швам, постепенно поднимались перед ней — она как будто защищалась.
— Господин, — спустя ещё несколько секунд, она не выдержала и дрожащим голосом решила повторить, — пожалуйста, уходите. Здесь ничего нет. Уходите.
Леви видел в её глазах нарастающий страх. Она его боялась. И что ему делать? Не уходить же, оставляя умирать от голода. Но, казалось, любое лишние движение внутрь дома, лишнее слово напугают девочку ещё больше.
Дерьмо! Джеймс даже будучи дохлым заставляет меня кипеть!
Леви выдохнул и, стараясь не запинаться, начал говорить:
— Меня зовут Леви, я друг твоего отца.
Она удивлённо посмотрела на него.
— Меня послал к тебе твой отец. Он ... — он нервно сглотнул слюну, пытаясь подобрать слова. Как сообщить ребёнку, что его отец мёртв? Особенно, когда рядом лежит мёртвая мать!
Блять... Какой же ты жалкий трус, Леви!
— Твой отец, — он собрался с духом, — на очень важном задании. Он не знает, когда вернётся, поэтому попросил меня приглядеть за тобой.
Микаса с подозрением посмотрела на мужчину. Можно ли верить словам незнакомца?
Ну ответь же уже что-нибудь! Не заставляй меня пояснять! Я не могу! Это слишком! И не смотри на меня... так! Умоляю!
Что страшнее: кровожадные титаны или ребёнок, которому нужно сказать такую ужасную правду? Прямо сейчас Леви не мог ответить. В эту минуту он куда с большим удовольствием ринулся бы без УПМ на титана, нежели произнёс страшное "твой отец погиб". Эта правда душила, сковывала, парализовывала. Его язык отказывался произносить её.
Молчание затянулось. Леви хотел присесть, чтобы их глаза были на одном уровне, но он забыл, что его нога загипсована ниже колена, поэтому, стоило ему присесть, как равновесие было потеряно, и он громко упал назад, больно ударяясь головой о деревянный пол.
Боль эхом раздалась внутри черепной коробки. Ах, если бы этой болью можно было заплатить за то, чтобы ему сейчас не пришлось находиться здесь! Он бы упал со всей дури ещё сотню раз, доводя свой мозг до сильнейшего сотрясения. Но нет, этого было мало... Или не мало?
Леви устало поднял голову и растерянно взглянул перед собой: девочка стояла, прикрывая рот руками и сдерживая смешки.
— Ты чего смеёшься? — недовольно спросил он.
Девочка тихо ойкнула, испугавшись. Она сама не поняла, почему рассмеялась. Будто её психика требовала переключиться, требовала хоть небольшую дозу эндорфина. И этот незнакомец, который так смешно рухнул на ровном месте, пришёлся как нельзя кстати.
Но быстро вернув самообладание и осознав, что смех сейчас совершенно ни к месту, — не стоит терять бдительность с незнакомыми людьми, — Микаса быстро умолкла, возвращаясь в прежнее состояние.
Блин!
Тут Леви понял, что зря он так резко одёрнул девочку. Уж лучше бы она смеялась. Так хоть как-то можно было её отвлечь от происходящего.
Не найдя ничего лучшего, он перекатился на бок, привстал и импровизационно рухнул на пол опять.
Девочка улыбнулась, но смешок подавила уже без помощи рук.
Так, отлично, кажется, можно её отвлечь.
Леви выдохнул и приподнялся, оставаясь сидеть на полу. Теперь он мог смотреть на неё, находясь на одном уровне.
— Послушай, Ника...
— Я Микаса, — перебила она, недовольно посмотрев.
— Да, Микаса, послушай, — немного быстрее обычного поправился Леви, — я не причиню тебе вреда, я только хочу помочь.
— Папа скоро придёт! — заладила, как попугай, сложив руки на груди.
Зачем ты это повторяешь вновь и вновь?!
Леви надеялся, что она поймёт всё сама и ему не придётся ничего объяснять, но, кажется, эта Микаса отказывалась даже допустить мысль о том, что отца в живых больше нет. Более того, Леви не был уверен в том, что девочка осознаёт тот факт, что её мать уже давно, как не спит.
Чёрт! Что сказать-то? Нет, не придёт, никогда. Умер, съели. Нету папы!
Леви прикусил губу до крови. Металлический вкус растёкся по языку. Он опрокинул голову назад, собираясь с мыслями.
Хорошо, рано или поздно она узнает правду, пускай это произойдёт поздно... — утешил себя, придумав худо-бедно правдоподобное объяснение, почему отец ещё не вернулся. Сидя на полу, он снова посмотрел на неё:
— Папа на очень важном задании и он не придёт, — он отчеканил каждое слово.
— Придёт! — Микаса отказывалась его слушать. — Папа всегда выполняет свои обещания!
Что за упрямство...
— Хорошо, он придёт, — что за чушь я несу, — но потом. А пока тебе нужно пойти со мной.
Она вопросительно посмотрела на незнакомца. Её сознание как-то лучше восприняло формулировку "придёт потом".
Секунда молчания.
— А когда потом?
— Не знаю, — почти фыркнул Леви и неуклюже попытался встать на ноги.
Микаса вновь улыбнулась, наблюдая за неуверенными попытками встать.
— В общем, — Леви начинал терять терпение, — либо ты пойдёшь со мной сама, либо ...
А что "либо"? Со сломанной ногой буду гоняться за ней по всей комнате?
Леви выдохнул. Снова молчание и тишина, которые были потревожены звуком, напоминающим кита. То был голодный желудок Микасы.
— Есть хочешь? — спокойно спросил Леви.
Микаса задумалась и честно кивнула. Она не ела со вчерашнего дня, и желудок умолял о пище.
— Тогда пошли, — на этот раз Леви почему-то был уверен, что она пойдёт за ним.
— Но, — она обернулась в сторону кровати, — а как же мама?
Она издевается надо мной или действительно не понимает?
Тем не менее объяснять всё напрямую самому Леви отказался. Откуда вдруг в нём появилось столько сочувствия и красноречия, он не знал. Обычно он всегда всё говорил прямо, как есть, но не сейчас. Сейчас мозг отчаянно доставал из памяти обрывки разговоров из больницы, где кто-то успокаивал плачущих детей.
«Ой, да ладно тебе хныкать. Все умирают, и ты умрёшь» — в голове всплыл метод Ханджи. Леви думал воспользоваться им: фраза была очень правдива и, вроде как, даже с некоторой долей волшебного пофигизма — лекарство от всего. Но потом вспомнил, как несчастный пацан потом ревел несколько часов так, будто его режут заживо.
Леви определённо не хотел слушать этот детский плач в ближайшее время, поэтому начал вспоминать дальше.
Почему-то в голове всплыл отрывок, где новенькая девчонка в разведке, Петра, кажется, разговаривала с какой-то девчушкой, чей отец не вернулся с вылазки.
Что там она ей сказала? Точно.
— Думаю, она ещё долго будет спать. Лучше нам уйти, чтобы её не тревожить, — почти слово в слово повторил слова Петры Леви.
Девочка бросила на мать печальный взгляд. Кажется, в этом взгляде можно было прочитать понимание того, что произошло на самом деле.
Незнакомец не казался опасным, просто чужим, но есть и правда хотелось. Можно ли доверять этому человеку? Действительно ли он друг отца?
— Если вы друг папы, то вам нужно это доказать, — с опаской произнесла Микаса, не решаясь довериться.
Это, конечно, разумно, но...
Леви кинул на неё вопросительный взгляд.
— Каким образом я могу это доказать? — интонация была крайне скептической.
— Какой любимый цветок моего отца? — уверенно спросила Микаса.
Глаза Леви за долю секунды стали похожи на две круглые монеты.
— Что, прости?
— Какой любимый цветок моего отца? — отчётливо повторила она.
— Ты с ума сошла? Какие цветы?! — левая бровь Леви нервно поползла вверх.
На это она лишь выжидающе уставилась на него.
Какой это друг, если он не знает любимый цветок? — думала она.
По мнению Микасы, эта информация по важности была равна имени или дате рождения.
— Серьёзно? — выдохнул Леви.
Ответа он не дождался. Лишь недоверчивый и прищуренный взгляд. Леви недовольно повернул голову в сторону окна.
Цветы-цветочки. Откуда я по твоему могу...
В этот момент ему на глаза попались белые лепестки подснежников за окном. Маленькие цветы едва качались под лёгким весенним ветром.
Перед глазами Леви неожиданно нарисовалась яркая картина: разведка возвращается с очередной миссии. Джеймс верхом на Александре едет по дороге Шиганшины чуть впереди. Его встречает семья. Супруга держит на руках дочь. Маленькая девочка настойчиво передаёт Джеймсу...
— Подснежник, — тихо произнёс он.
— Верно, — кивнула она, — кажется, господин Леви, я могу доверять вам.
Каково было удивление, когда она дала утвердительный ответ! Честно, Леви никогда не задумывался о том, какие цветы предпочитал Джеймс, но эти воспоминания, свалившиеся на него благодаря смешному стечению обстоятельств, сейчас очень неплохо помогли. В противном случае уговорить её пойти с ним было бы ещё труднее.
— Тогда бери, что тебе необходимо, и пошли, — немного нервно вырвалось у него.
Неужели уговорил?
Микаса окинула взглядом комнату в поисках нужных вещей. В итоге она остановилась на недоделанном шарфе, который со вчерашнего вечера лежал на стуле. Его нужно отдать папе при первой же встрече.
Больше она не взяла с собой ничего.
Бросив прощальный взгляд на мать, она направилась к незнакомцу у двери. Подошла к нему почти вплотную, посмотрела на него снизу вверх и, не спрашивая разрешения, взяла за руку.
Леви выпучил глаза от удивления, пытаясь вспомнить, а ходил ли он вообще когда-либо с кем-нибудь за руку. Да ни с кем и никогда. Мать умерла слишком рано, дядюшка Кенни... Тот вместо руки пихал рукоять ножа.
Её маленькая ручка была холодной. Или даже скорее ледяной. Она держала его за ладонь, ожидая, когда они пойдут. Леви мотнул головой, сгоняя с себя удивление, сжал детскую ладонь, чтобы не потерять эту малявку по дороге, подхватил костыль, который оставил у стены на крыльце, и потащил ребёнка за собой к небольшим зарослям неподалёку, где оставил Александра.
Вороной конь спокойно стоял среди деревьев, пощипывая молодую весеннюю траву. Его чёрная шерсть ярко блестела в лучах солнца. Животное переминалось с ноги на ногу и помахивало хвостом в разные стороны.
— Александр! — громко воскликнула Микаса, тыча пальцем в него. — Папа!
Чёрт меня дери! Лучше бы я не поленился и дошёл до военной конюшни, и взял любую другую лошадь... Этого вороного трудно не признать.
Нужно срочно что-то придумать, пока она крутит головой в надежде увидеть здесь Джеймса.
— Папа ушёл на задание в горы, там лошади не нужны, — смешнее легенды нельзя было придумать, но это лучше правды и лучше, чем ничего. — Джеймс оставил Александра под мою ответственность.
Микаса печально опустила голову.
Стоило им подойти к Александру ближе, как тот ласково ткнул её мордой — он помнит. Папа нередко приезжал домой на этом коне, а пару раз даже катал Микасу на нём. Она потом в знак благодарности кормила Александра яблоками. Он тогда очень осторожно брал фрукт из детских рук, чтобы случайно не укусить.
Леви подхватил девочку и одним махом усадил в седло. Сам же упёрся здоровой ногой на стремя, оставляя вес на костыле. С силой подтянулся на руках и перекинул загипсованную ногу через коня.
— Но! — скомандовал Леви, слегка ткнув Александра в бока, и тот не спеша двинулся по дороге в сторону чащи.
Дом Аккерманов находился за пределами Шиганшины. Нужно было проехать через густой лес, чтобы доехать до города. Там как раз можно накормить девочку чем-нибудь. И подумать о том, что с ней делать дальше.
Небольшая харчевня на центральной улице. Единственное чистое место, где не противно остановиться. Леви лучше удушится, нежели присядет поесть там, где грязно.
Они присели за самый дальний стол в тени. Подальше от чужих глаз.
— Хозяин, — Леви подозвал полного мужичка, стоявшего около стойки. Тот мигом подскочил к посетителям, — похлёбки для девочки, и посытнее, а мне, — душа его просила чего покрепче, но не в присутствии ребёнка. Джеймс бы не одобрил, если бы Леви выпивал в присутствии его дочери, — мне чай, если есть.
— Сию минуту, — мужичок принял заказ и отклонился.
Вскоре на столе уже стояла миска с похлёбкой и глиняная чашка с чаем.
Микаса вопросительно посмотрела на незнакомца, ожидая разрешения.
— Не смотри, ешь, — ровно скомандовал Леви и взял в руки свою чашку чая.
Она жадно набросилась на еду. Забрасывала в рот ложку за ложкой и глотала практически не прожёвывая, закусывая всё это слишком большим куском хлеба.
— Не подавись, — сухо предупредил Леви.
Она лишь согласно моргнула, но темп поедания не сбросила. Через пару минут с едой было покончено, и Микаса усердно вытерла запачканный рот.
Расслабившись, она опрокинулась на спинку стула и стеклянными глазами уставилась в пустую тарелку.
Леви не обращал внимания на её взгляд, он упорно соображал: что делать дальше? Становиться приёмным отцом он был не готов. Хотя бы потому, что он может отправиться вслед за её родным отцом когда угодно. Это лишь вопрос времени. Девочке нужна семья, а не опекун. Но где? Как?
— Мама, — тут она подала голос. Он звучал очень тихо, что Леви пришлось напрячь уши, чтобы расслышать сказанное. — Мама... — пауза, — она ведь... — она как будто бы хотела произнести то самое страшное слово, но не могла, — она ведь не проснётся больше.
Леви нередко приходилось видеть детей, потерявших родителей. Он и сам был из таких. Поэтому эта картина давно не вызывала в нём какой-то жалости. Ведь это жизнь. Но сейчас ему было особенно тяжело. Тяжело от того, что отец этой девочки мог бы быть жив сейчас.
Леви прикрыл глаза:
— Да, — также тихо ответил он, — она больше не проснётся.
Микаса не всхлипнула, только скупая слеза стекла по щеке. Было видно, что она старалась не плакать.
— Что скажет папа? — это был риторический вопрос. Она переживала за реакцию отца. Микаса не хотела, чтобы он расстраивался.
А Леви старался не думать о том, что ей ещё придётся узнать, что отца тоже больше нет. Сейчас был вопрос куда более насущный: куда деть ребёнка?
Взгляд упал на загипсованную ногу.
Йегер!
Эта фамилия спасительной надеждой прозвучала в голове. У Йегера была семья и, кажется, ребёнок примерно такого же возраста, как и эта девчонка. Более того, он врач. Не военный. Этот вариант показался Леви наиболее подходящим. Осталось уговорить Йегера взять в свой дом ещё одного нахлеб... ребёнка.
— Доела? — сухо спросил Леви.
Микаса качнула головой:
— Спасибо. Теперь мы домой? — спросила она.
— Почти, — не смотря на неё, ответил Леви. Он встал и протянул ей руку.
Стоп! Что?
Этот жест ему показался каким-то инородным, непривычным, хотя при этом тёплым.
Девочка послушно взяла его за руку. Её ладошка согрелась и уже не была такой ледяной.
— Пошли, — на этом он повёл её обратно к Александру, дожидавшемуся их на улице у коновязи.
— Йегер! — подъехав к дому, где жил один из лучших врачей, Леви постучал в дверь. — Ты дома?
Микаса от страха жалась к ногам Леви, хватаясь за подол его плаща. Она не понимала, что происходит. Не понимала, куда её привели. Не понимала, что будет дальше. Она не знала этой части города совсем. Родители её не водили сюда никогда. Настолько всё было новым, что даже этот неизвестный друг папы, которого она знала пару часов, казался уже не таким чужим. Даже больше: сейчас он был единственным, кому можно было доверять.
Леви ощущал, как она тянет его за плащ, прижимаясь. Былая осторожность сменилась на доверие. Как забавно, недавно она боялась его, но стоило ей оказаться в другом конце города, как он стал единственным объектом, за которым она могла спрятаться. На своё удивление её пугливый вид и то, как отчаянно она прижималась к его ногам, вызывали в нём какое-то тонкое желание оберегать.
Дверь отворилась. На пороге стояла женщина невысокого роста с тёмными волосами.
— Гриша дома? — не здороваясь, спросил Леви.
Женщина не придала значения грубости неожиданного гостя. Она спокойно жестом пригласила его внутрь, где за обеденным столом сидел Гриша. Рядом с ним сидел сын. Он и правда был примерно того же возраста, что и эта Микаса.
— Леви, — удивился Гриша, вставая со стула, — тебе крайне не рекомендуется ходить сейчас.
— Ты знаешь, что мне плевать, — сухо ответил тот.
Гриша беспомощно пожал плечами.
— Нам нужно поговорить, — Леви окинул глазами присутствующих, — наедине.
Гриша вышел из-за стола и рукой указал на задний двор:
— Мы ненадолго, — сообщил он своей семье и пошёл к двери, ведущей в небольшой сад, где летом семья Йегеров выращивала травы, цветы и овощи.
Леви хотел было последовать за ним, но тут понял, что цепкие детские ручки всё ещё держат его за плащ.
Посмотрел вниз и встретился с большими чёрными глазами, в которых отражались страх и непонимание.
— Подожди, пожалуйста, здесь, — Леви попытался высвободить плащ, но безуспешно, — я на пару минут, — Микаса не собиралась отпускать.
Ну что за ребёнок!
Леви беспомощно выдохнул и, сняв с себя плащ, накинул его на её плечи.
Папа... — пронеслось в голове Микасы. Именно так делал отец перед тем, как отправиться на очередную миссию. Сердце её сжалось.
— Я хочу к папе, — и слёзы вновь потекли по щекам.
Только не это...
— Господин Леви, отведите меня к нему.
Если бы я мог...
Леви старался не смотреть в полные слёз чёрные глаза. Они вынуждали, умоляли, просили. Смотря в эти глаза, врать было невыносимо. Но ещё более невыносимо сказать правду.
Девочка продолжала плакать, вытирая лицо от слёз и соплей. И Леви кинул беспомощный взгляд в сторону Карлы. Возможно, женщина в этой ситуации может что-то придумать.
— Посиди немного здесь с нами, — предложила Карла ласковым голосом. Она по-доброму улыбнулась и пригласила Микасу присесть.
Микаса вопросительно посмотрела на Леви, как бы спрашивая «Всё хорошо?», и тот, не теряя ни секунды, кивнул:
— Я ненадолго, — направился к двери на задний двор, пока вдруг не случилось чего-то ещё.
Гриша указал рукой на деревянную скамью:
— Присаживайся.
Леви хотел было отказаться, но настойчивые глаза Гриши чуть ли не приказывали сесть. Что же, пришлось повиноваться и присесть на деревянную скамью с высокой спинкой.
— Я к тебе по делу, — начал он.
Гриша перевёл взгляд на закрытую дверь, за которой сидела маленькая гостья.
— Бедная Лили, — он выдохнул и печально прикрыл глаза.
— Я пришёл в их дом сегодня утром, не знаю сколько часов эта девочка провела в одной комнате с трупом собственной матери.
— Какой кошмар...
Они замолчали ненадолго, будто отдавая дань памяти.
— Джеймс просил меня позаботиться о его дочери, — Леви продолжил.
— Его можно понять...
— Гриша, — Леви слегка повысил голос, — ты же понимаешь, что я не могу позаботиться о ней, я не потащу её в казармы.
Гриша молчал.
— Да я умру, может быть, завтра-послезавтра, — голос Леви становился чуть громче.
Снова молчание в ответ.
— Пожалуйста, — это слово он произнёс уже почти шёпотом, пристально смотря на Гришу исподлобья.
Они снова замолчали.
— Я буду высылать тебе деньги на её содержание, — не сдавался Леви. — По крайней мере, пока я жив...
Гриша выдохнул:
— Что ж, если ты так настаиваешь...
— Спасибо, — быстро поблагодарил Леви, не давая возможности отказаться от решения.
— Кстати, — Гриша неожиданно продолжил, — я так понял, что ты ей не сказал о Джеймсе?
Леви сглотнул и посмотрел куда-то в сторону:
— Нет.
— Блаженное неведение. Когда собираешься сказать?
— Я бы предпочёл ей вообще этого не говорить, — Леви тяжело откинулся на спинку скамейки.
— Возможно, ей пока действительно лучше пребывать в этом блаженном неведении, — с некоторой долей загадки заключил Гриша.
— У тебя в этих разговорах куда больше опыта, чем у меня. Я в этом деле не лучше Зое.
Гриша рассмеялся, вспоминая неумелые попытки Ханджи сообщить семье о смерти их родственника.
— Как скажешь, пускай девочка остаётся у нас, а о смерти отца она узнает чуть позже.
Леви качнул головой и полез в карман.
— И ещё одно, — он протянул руку, в которой лежала нашивка с формы Джеймса, — передай это ей, когда скажешь. Это Джеймса.
— Хорошо, — Гриша качнул головой и положил кусочек ткани в карман.
Они вернулись в дом. Микаса сидела на небольшой лавочке в углу, укутавшись в плащ. Она тихонько шмыгала носом, ожидая друга своего отца. Сын Йегера сидел за столом, ковыряясь ложкой в супе и изучая интересную гостью.
— Ты останешься здесь, — обратился Леви к Микасе.
— Вот это да! — не выдержал Эрен, радуясь, что девочка, привлекшая его внимание, не покинет их дом.
— Эрен! — цыкнула на него мать.
Он притих, скукожившись и уткнувшись обратно в тарелку.
Все молчали, пока Микаса хлюпала носом. На её глаза вновь навернулись слёзы.
Тяжело...
— Но я хочу домой, — плакала она, забывая обо всём. — Папа скоро вернётся.
Леви опять начал отчаянно думать и подбирать слова.
— Он обязательно заберёт тебя, когда вернётся, — медленно выдавливал из себя каждое слово, косо смотря на Гришу, намекая на поддержку со стороны.
— Обязательно, — улыбнулся тот лукаво.
Но Микаса всё равно не успокаивалась.
Выдох. Леви аккуратно положил свой костыль на пол и неуклюже присел напротив неё, беря за плечи.
— Микаса, — он посмотрел прямо в глаза, — эти люди будут заботиться о тебе. Здесь тебе будет спокойно.
Она всхлипнула ещё раз.
— Скажи, что слышишь, — настойчивей сказал Леви, а потом добавил: — пожалуйста.
Её слёзы разрывали его сердце. От них хотелось бежать. Дети не должны оставаться одни. Он знал это. Знал слишком хорошо. Когда-то он так же, как и она сидел возле постели, на которой лежала мёртвая мать. Одинокий и беззащитный, пока его не забрал Кенни.
Какая похожая судьба. Вот только у тебя есть шанс на крепкую любящую семью.
Она продолжала плакать, но смиренно качнула головой, давая возможность Леви наконец покинуть этот дом.
— Если потребуется помощь, ты знаешь, где меня искать, — обратился он к Грише и быстро направился к выходу.
— Всё же рекомендую тебе ходить поменьше! — крикнул Гриша напоследок.
Леви ничего не ответил, лишь, не оборачиваясь, помахал рукой на прощание. В лицо светило яркое весеннее солнце. Солнце, которое он мог сегодня уже не увидеть. Сначала его спас Джеймс, а потом его спасла его дочь: если бы он не вспомнил о своём обещании, то абсолютно точно сиганул бы ночью из окна.
Но теперь он чувствовал себя обязанным. Если уж не может заботиться о дочери бывшего командира, находясь непосредственно с ней, то хотя бы может это делать вне стен, оберегая её ночной покой.
Ох, Джеймс, даже после своей смерти... Спасибо.