Хаун вынула из шкатулки украшение с сапфирами, погладила неровные края, замерла на пару мгновений, а затем отложила, чтобы взять новое. Ей к лицу синий, но в синем будет Раниша, не иначе, ведь то цвет, в котором эта женщина, что многих мужчин может заткнуть за пояс, распускается, как цветок по весне. Украшение с рубинами и ониксами постигла та же участь. Красное на Хаун тоже смотрится неплохо, но в красном, в цвете страсти и желания, будет её «матушка», что младше её почти на четыре года, а уж на неё Хаун точно походить не хочет. Уж лучше она будет схожа с Ранишей. Ранишу уважает и отец, и Шихар, и другие воины, а из достоинств Юнь только красота да высокое происхождение. И ни то, ни другое не дали ей счастья.

Хаун примерила к волосам простой гребень с лунными камнями. Отец говорил, что то был гребень её матери, но, чем старше становилась Хаун, тем больше убеждалась в том, что мама не могла носить подобные украшения. Она умерла прежде, чем отец продвинулся по службе и разбогател настолько, чтобы находить и покупать украшения из камней. Хаун была благодарна ему за эту маленькую ложь. В конце концов, что у неё было от матери кроме маленького носа и чёрных, как ночь, глаз? Все те годы, что война отнимала у неё последнего родителя, которого Хаун могла не видеть лунами, она обращалась к маме через этот гребень. Плакалась, жаловалась ему, сетовала на судьбу, прижимала к груди. Он дал ей сил и надежды для того, чтобы в трудный момент двигаться дальше. Не гребень, не мать, которая его якобы носила, а отец. И она сама.

Хаун вдела гребень в причёску. Наверное, слишком просто для жены императорского чиновника и дочери главнокомандующего, но ведь и она — не просто украшение мужчины.

— Вы прекрасно выглядите, госпожа, — произнесла Алай тонким голоском.

— Спасибо, Алай, — кивнула Хаун, проводя пальцем вокруг напудренного лица и любуясь своей работой. Конечно, до мачехи ей далеко, но и Юнь до неё, как до звёзды. Не в красоте. В способностях. — Матушка уже собралась?

— Госпожа Юнь ещё не готова, — Алай помотала головой. — Ей пришлось пропустить утреннее купание.

— Как так? — удивилась Хаун.

— Господин занял купальни с утра...

Хаун довольно хмыкнула под нос.

— Что ж, значит, мне удастся увидеть отца первой...

— Да, госпожа! — просияла Алай.

Они вышли из её временных покоев и совсем не чинно заспешили по засыпанной морскими камушками дорожке. Идея погостить у отца принадлежала самой Хаун. Джаргал-Я имел неотложные дела в семье матери и не смог взять её с собой, зато не был против того, чтобы Хаун провела это время с родителем, который так кстати возвращался в столицу с войны.

Библиотека в доме Джаргала была великолепна, Хаун ещё не осилила и одной трети всех книг, да и ей всегда было чем заняться, но ни книги, ни вечерние беседы с мужем не могли заменить ей мудрости отца. Отец не был и вполовину так учён, как Джаргал, однако он много где побывал, много чего повидал и через многое прошёл. Слова его не были основаны на мыслях великих философов, зато они были мыслями знаменитого воина и стратега. Хаун мечтала однажды стать такой же, как и он. Стать первой в своём роде. Возможно, что первой генеральшей в империи.

Алай объявила её приход, и Хаун зашла в покои отца, с интересом оглядываясь. В маленьком зале лежали аккуратно сложенными доспехи в двух экземплярах: один имперский, тот, что предпочитает отец, один — выкрашенный в тёмно-бордовый, очень лёгкий, видимо, привезённый трофеем. Хаун с благоговением коснулась вываренной кожи. Доспех был добротным, искусно выделанным и уже абсолютно чистым от крови или грязи. На столике стояла початая бутылка Ваки. Хаун провела пальцем по горлышку и понюхала. Судя по всему, Вака для глубокого сна. Значит, вероятно, отец ещё отдыхает, и она зря пришла. Но ведь ничего не мешает ей подождать его здесь?

Хаун взяла с полки потрёпанную книгу легенд, знакомую с детства и села с ней на узкий диванчик у окна. У отца как всегда всё было слишком аскетично. Оставалось лишь надеяться, что Юнь сможет создать чуть больше уюта в их комнатах. Если они, конечно, вообще станут спать в одних комнатах.

Вероятно, она слишком сильно увлеклась историей про Бешеную Айму, превратившую предавшего её возлюбленного в камень и скатившую его со скалы в подземный мир, потому что не услышала шума, и, заметив, что в комнате не одна, крупно вздрогнула и выронила книгу.

Поначалу её охватило позорное ошеломление, которое могло бы стать причиной гибели, если бы пришелец имел недобрые намерения, но, к счастью, мужчина, что вышел из спальни её отца, не предпринял ничего ужасного. Он просто встал на почтительном расстоянии, и его губ коснулась вежливая улыбка, а чистый голос приятного тембра поприветствовал её на родном наречии нирами практически без акцента:

— Добрый вечер, госпожа. — Мужчина коротко склонил голову, но не отвёл взгляда, что могло говорить как том, что ему неизвестны местные обычаи, так и о том, что он не считает Хаун достойной полноценного поклона, но Хаун бы скорее сделала ставку на первое. Мужчина был слишком непохож на них. Настолько непохож, что разбегались глаза, пытаясь донести до головы одну единственную мысль: «да, и такое бывает, ты же видела рабынь с востока!»

Хаун приоткрыла рот, но так и закрыла, ничего не сказав, лишь глядя на диковинку во все глаза. Да, она видела восточных и северных невольников. У Императора было много таких. Но среди них редко встречались мужчины. Особенно с такими светлыми волосами.

Она нахмурилась, пытаясь понять, что здесь делает пришелец, и коснулась кончиками пальцев короткого меча за поясом одежд.

— Кто Вы? — строго спросила Хаун, глядя мужчине в глаза. Глаза у него тоже были светлыми. Как у демона озёр.

Мужчина не проявил беспокойства, когда она взялась за меч, и не сдвинулся с места.

— Меня зовут Джулиан, — ответил он ровным, успокаивающим тоном. — Я принц Риддии. Если это о чём-то Вам говорит.

Хаун поглядела на него с подозрением и с раздражением. Конечно, она знала, что такое Риддия! И даже могла бы показать её на карте.

— И что же принц Риддии делает здесь?

— Я... — Мужчина протянул звук, но запнулся и огорошил её внезапной улыбкой, смущённой и искренней. — Вас ведь зовут Хаун, верно?.. — Хаун медленно кивнула. — Мы с Вашим отцом — давние знакомые.

— Знакомые?.. — пробормотала Хаун. Она вновь оглядела незнакомца с ног до головы, пытаясь отыскать разгадку. Мужчина был одет в местные одежды, максимально простые в завязках, коротковатые ему в рукавах и будто бы наспех накинутые. Волосы его, хоть и мягкие на вид, но лежали в некотором беспорядке, словно он уснул с мокрой головой. А ещё он вышел из спальни отца.

Хаун покраснела, и, словно уловив ход её мыслей, незнакомец растянул губы в улыбке, которую можно было понимать абсолютно недвусмысленно. Она однажды читала об этом... Видела книгу в библиотеке отца Джаргала. В книге были иллюстрации, но она тогда испугалась и поставила труды некоего Югао Ша на место. Потом, конечно, не спала всю ночь, размышляя... но, когда вернулась в библиотеку, той книги, кажется, уже не было на месте, а свёкр как-то опасливо на неё косился весь вечер.

— Хотите сказать, отец привёз Вас сюда, как своего яшын?

Мужчина вздохнул с коротким смешком, красиво исказившем линию губ.

— Хаун... как насчёт того, чтобы опустить оружие и выпить со мной... что вы обычно здесь пьёте? — предложил он, отмерев, и направился к шкафу. Свободно повернулся спиной, намеренно демонстрируя доверие, и Хаун опустила руку, до того лежавшую на эфесе меча.

— Чай, — сказала она. — Мы пьём чай, но не ищите его здесь, за ним нужно послать слугу.

Мужчина... Джулиан. Джулиан обернулся к ней и закрыл створки шкафа, а Хаун позвала Алай, наказав девушке изготовить чаю и разузнать, где пропадает отец.

— Так Вы... — Хаун сделала намеренную паузу, разливая чай, и подняла на мужчину глаза.

— Я не яшын, — усмехнулся он. — Я здесь по своей воле.

— Вы считаете, что яшын становятся только невольники? — Уголки её губ насмешливо дёрнулись. Значит, отец нашёл себе яшын. Наложника. И привёл в свой дом. Юнь точно будет недовольна, а она сама... Хаун окинула мужчину взглядом исподтишка. Её отношение будет зависеть от того, что именно из себя представляет этот человек и того, какого рода влияние он может оказывать на её отца.

— Прошу прощения, если ошибся, но мне претит подобное обращение. Я сын короля и всегда занимался войной, а не развлечением мужчин в постели.

Хаун едва заметно скривила губы от подобных слов, но сдержалась, помня о том, что это она выросла при дворе Императора, а при риддийском дворе... кто знает, какие там порядки? Вероятно, выражаться так резко там не зазорно. Что ж, значит, и она может немного отпустить себя.

— Так как Вы иначе оказались в спальне моего отца? — спросила она, лукаво улыбаясь, но, когда, подняв голову, натолкнулась на пристальный, уверенный взгляд, тут же смутилась собственной дерзости. — Вы и вправду не похожи на яшын.

Она опустила глаза, прячась за пиалой ароматного чая, и, даже услышав короткий смешок, не осмелилась посмотреть. Прожив под одной крышей с Джаргал-Я, Хаун уже считала себя опытной женщиной, но, как оказалось, её стеснительность никуда не делась, просто отступила перед человеком, который стал достаточно близок, чтобы в его присутствии отпустить себя. Но вот она видит привлекательного незнакомца, и только приличия не позволяют ей позорно закутаться в плотную ткань с головой, чтобы скрыть очевидное смущение.

— Недостаточно хорош? — спрашивает принц.

Этот человек насмехается над ней? Хаун с усилием отрывает глаза от поверхности стола. И правда, фактурные губы легко изгибаются, но не смеются. Почти. Хаун хмурится, пытаясь понять выражение лица мужчины. Взгляд ли это человека, что сам себя ненавидит? Или просто сомневается в себе?

Хаун окидывает его красноречивым взглядом.

— Я хорошо вижу, что Вы воин, не нужно... не нужно шутить надо мной.

Его улыбка меркнет.

— Прошу прощения. Не хотел Вас обидеть.

— К тому же... — Она в который раз опускает глаза, чтобы тут же заставить себя заглянуть собеседнику в лицо. Джулиан смотрит на неё пристально, пытливо и без насмешки. — К тому же Вы уже слишком стары для яшын.

Джулиан смеётся, и она тоже улыбается уголками губ.

— Когда я впервые встретил твоего отца, я был достаточно молод, — говорит внезапно откровенное. С его лица исчезает всё то, что на проверку оказалось защитой от посторонних, и у Хаун невольно теплеет на сердце. Растопить лёд такого мужчины — это словно в одиночку покорить озлобленного быка. Без своих ужимок и показной дерзости он не столь ярко и пристально целится в чужие сердца, но зато становится куда приятнее находиться с ним рядом. «Ведь бык в истиной ярости несомненно прекрасен, но бык, нежно толкающийся носом в ладонь — особое удовольствие, мне ли не знать?» — Но я не хотел быть яшын. И сбежал.

— Что изменилось сейчас?

— Всё.

Хаун кивнула. Она была женщиной и понимала, каково это, когда из тебя хотят сделать приложением к сильному мужчине, забывая о тебе самой. О том, что у тебя тоже могут быть амбиции и воля. Джулиан, очевидно, женщиной не являлся, и тем тяжелее ему, наверное, было испытывать давление со стороны другого человека. Старше, опытнее, влиятельнее. Отец всегда относился к Хаун с нежностью, однако она не была слепой и знала, насколько он бывает тяжел в общении, и не только с посторонними. Чтобы не прогнуться под давлением отца, нужно и самому твёрдо стоять на земле. При лучшем раскладе. При худшем — бежать быстро и не оглядываться.

— Я полагаю, главнокомандующий ещё не скоро почтит нас своим присутствием... — принц сменил тему и разлил чай. Делал он это с грацией, которую трудно ожидать от чужака, плохо знакомого с культурой распития. Красивая картина, которой легко просто наслаждаться. Неудивительно, что отец настолько погрузился в этого человека, что заставил его идти за собой на край света. В нём физическая сила сочеталась с изяществом линий; опасность, острая, словно лезвие меча, и такая же холодная, во взгляде — с вызывающей жар красотой; а жёсткость, или даже жестокость, ауры — с глубиной, в которую хотелось погрузиться и узнавать-узнавать-узнавать, испить до дна то, что испить невозможно. — Расскажите лучше о себе. Я, признаться, слышал не многое.

— Но что-то слышали? — Хаун благодарно склонила голову, принимая чашу. — Отец рассказывал обо мне?

Джулиан покачал головой. Кажется, неловкость первой встречи уже покинула его, оставляя за собой умиротворение и удовольствие от приятного общества. Хаун и сама чувствовала подобное, что даже перестала ощущать, как горят щёки.

— Мы не так много успевали сказать в дороге, — ответил он. — Больше о Вас говорил Шихар...

Хаун булькнула чаем.

— Надеюсь, по большей части хорошее...

— Не сомневайтесь. — Улыбка принца нахально врезалась в скулы, а взгляд вновь обрёл насмешливые нотки. Он, было, открыл рот, чтобы сказать что-то не менее возмутительно-смущающее, но со стороны двора послышался шум, и принц осёкся, поглядел на дверь.

Хаун также обернулась.

На лице отца застыло сосредоточенное выражение, когда он вошёл, а на щеке отпечатался красный след. Хаун бы предположила, что по дороге он встретил Юнь, если бы это было уместно и хоть сколько-нибудь волновало её. Вместо этого Хаун подскочила с места и бросилась обниматься. В конце концов, они почти наедине и не обязаны соблюдать приличия. Уж чужестранный принц точно не смог бы оценить её сдержанность.

Тёплые большие руки бережно легли ей на лопатки, и Хаун с удовольствием вдохнула родной запах.

— Добрый вечер, отец, добро пожаловать домой. — Она широко улыбнулась, отстраняясь, и отец хмыкнул в ответ.

— Неужели ты выросла? — Он прошёл в комнату, вскользь потрепав по плечу, и остановился рядом с принцем. Взял его за подбородок, приподнимая голову. — Как спалось?

Принц посмотрел на него снизу вверх, не отставляя пиалы с чаем.

— Великолепно.

Странное напряжение промелькнуло между ними. Натянутая тетива. Хаун отвернулась.

***

В воздухе под деревянным навесом стоял туман от воскурений, и пахло кислой вишней. Нирами знали толк в выпивке, и была она в столице абсолютно разнообразной (как и всё здесь: еда, одежды, дома и люди), под каждое блюдо, каждую закуску. Джулиан невольно сравнивал: крепкий самогон в горах, откуда родом красавица Миньяна, обжигал горло и лишал чувства уязвимости, иногда его разводили со вкусной родниковой водой, чтобы уменьшить воздействие или добавляли в мясо, чтобы придать ему мягкости; вина дома, в Риддии, от которых вяжет язык и клонит в сон... Империя явно побеждала с большим отрывом. Только за один день Джулиан попробовал уже с десяток разных настроек, и эта — отчётливо отдающая кисло-сладкой вишней — кажется, стала его любимой. На фоне душного, влажного воздуха её освежающий вкус словно и пьянил, и приводил в чувство единовременно. Её пили из чаш, и это была его четвёртая.

Выбалтывающий дворцовые тайны Намгыр бездумно провёл рукой по разбитой скуле, где начинал наливаться багровый синяк. Джулиан поставил его не потому, что не мог обезвредить зарвавшегося имперца без вредительства, а потому, что хотел сделать больно. Иначе пьяный стражник бы и не понял, что с ним не стоит враждовать, а теперь считает его почти лучшим другом и платит за его выпивку. Джулиан давно подозревал имперцев в мазохизме. Они называют тебя трофеем и подстилкой, потом получают по голове и с тех пор относятся к тебе так, словно вы бок о бок прошли огонь и воду.

Джулиан и сам по примеру нечаянного собутыльника тронул ссадину на брови кончиками пальцев. Удар получился смазанным, но неприятным. Кожу саднило до сих пор.

Ноздрей коснулся яркий запах отдушек, по плечам заскользила лёгкая нежная рука. Вокруг шум гуляющего народа мешался с разговорами под навесом и с низким голосом дворцового стражника, что рассказывал очередную байку со службы. В этой какофонии звуков, бренчания посуды, звона колокольчиков на одеждах уличных актёров, прохлада одежд незнакомки показалась спасительной.

Она обняла и села рядом, словно давняя подруга, прислоняясь к плечу и обращая внимание к Намгыру и его истории. Близость женского тела неожиданно ударила по нервам. Как давно он не трахался? С того дня, как умер Йотль?

— Я знал, что это была женщина-лиса, и отпустил её, поэтому на том свете она проводит меня к Вратам Изобилия... — доверительно сообщил Намгыр, опрокидывая в себя чашу с настойкой так, словно пил самогон.

— Неужели? — хмыкнул Джулиан, тайно вдыхая аромат прильнувшего к нему тонкого тела. Он бы мог поднять её и долго-долго нести, долго-долго вертеть в руках...

Женщины подошли и к Намгыру, и тот также отвлёкся, стал рассеяннее. Они ещё разговаривали первое время, а потом Намгыр внезапно откинулся на подушках, облепленный шлюхами, как медовая тарелка мухами, а Джулиан оказался притянут к мягким губам, скользким от жирной краски на них. Тонкие пальчики, ухватившие его за подбородок, оказались на удивление крепкими. В паху тоже крепчало, язык скользнул на язык, и Джулиан отстранённо подумал о том, что Элтыр сделает из него евнуха, если узнает. Эта мысль, сквозь пары воскурений, сквозь жар чужого тела, доверчиво прильнувшего, сквозь возбуждение, вызвала тупой, бессильный гнев и разочарование. Джулиан доверился ему, согласился быть его, а он убил друга, что был всегда рядом на протяжении долгих десяти лет. И теперь Джулиан обязан хранить верность, терпеть неудовлетворение, потому что, принимая этого мужчину, знал, на что шёл, потому что горькая обида так никуда и не пропала за те долгие дни, что они добирались до столицы. Лишь успокоилась, приутихла, ложась ядом, отравляющим сердце.

Он знал, что Элтыр не задержится на празднике надолго. Он должен поприветствовать ближайших к императору людей и его самого и отсидеть положенные по статусу церемонии, но после... Джулиан был уверен, что главнокомандующий поспешит домой. И не потому, что не хочет тратить время на светские разговоры и выпивку.

«Не задерживайся», — почти приказал он Джулиану, сверкая глазами, когда они расстались у ворот главного дворца. Взгляд, что коснулся принца на прощание, был голодный, как у зимнего волка.

Джулиан знал, что рано или поздно придётся вернуться, но как мог оттягивал этот момент. Невозможность явиться ко внутреннему дворцу дала ему маленькую передышку. Возможность всё обдумать.

Вот только трудно думать, когда дерёшься с командиром стражи, когда накидываешься с ним же крепким пойлом, когда женские пальчики ласкают натянувшуюся в паху ткань.

Он вздохнул тяжело в чужие губы. Рассвет уже зачинался, высвечивая небо в тёмно-синий цвет, с плеча Намгыра спали праздничные одежды невероятных оттенков.

Он стёр следы помады по пути, но на губах, кажется, до сих пор горело поцелуями. Как он раньше скрывал свои связи от Йотля? Если даже после простых поцелуев сердце предательски стучит, грозя выдать своего хозяина с потрохами.

Элтыр ожидаемо не спал, но собранные шнурком волосы казались влажными, а одежды сменились на более удобные. Он писал письмо, и не обернулся, не отвлёкся, когда Джулиан зашёл в спальню.

Джулиан молча стянул сапоги, держась рукой за стену, чтобы не упасть позорно на пол, и протопал к письменному столику, у которого на подушках с идеально ровной спиной сидел главнокомандующий. Он прилёг на эти подушки рядом и приподнялся на локте, заглядывая Элтыр Дару в лицо.

Не было похоже, что он злился. Но и рад не был. Линия губ была расслаблена, как и брови. Карие глаза медленно вращались, следуя за мыслью, выписываемой на бумаге.

Джулиан не стал смотреть в письмо, но наблюдение за генералом показалось ему интересной идеей. Крепкие, смуглые пальцы обнимали перо, двигались расслабленно, почти гипнотизировали, и Джулиан смотрел на них, полуприкрыв глаза, потом тёк взглядом к запястьям, широким плечам, в ворот свободных одежд, уходящий вырезом почти к животу... От него пахло не землёй, не кровью, не потом, к которому Джулиан уже совсем привык, а травами, которые заваривали для купален, и, совсем немного, — им самим — тем запахом, который Джулиан научился различать и сквозь конский пот, и сквозь эфирные масла. Этот запах общей нотой присутствовал на коже генерала... главнокомандующего всегда.

Джулиан почти не заметил, когда на бумаге был проставлен последний росчерк. До того молчавший, Элтыр Дар, отложил перо и посмотрел на него без радушия.

— Ты пьян, — сказал он сухо.

Он выглядел так, словно ждал ответа, а, скорее всего, оправдания, но Джулиан не собирался оправдываться. То ли дело было в возбуждении, то ли в затмившем разум опьянении, а может быть, в абсолютной уверенности: он нужен этому человеку, нужен слишком сильно, настолько, что можно доверить свою жизнь, — но ни страха, ни желания покаяться не было. Джулиан почти улыбался.

— Да, я пьян, — ответил он низко, наслаждаясь чужим запахом.

«Я не твоя игрушка».

«Я не обязан слушаться твоих приказов».

«Я с тобой, потому что сам так решил».

— Я просил не задерживаться.

Джулиан не ответил. «Я просил не убивать моего возлюбленного. Я обещал порвать с ним все связи. Я просил тебя на коленях».

Улыбка угасла так же легко, как и появилась. В голове шумело, глаза наливались тяжестью. Ребячливость настроения внезапно сменилась тоской. Слова сами соскользнули с языка.

— Я ненавижу тебя, — проговорил он тихо, глядя на генерала снизу вверх влажными глазами.

В карих радужках напротив сверкнуло оранжевым пламенем, но лицо Элтыра осталось таким же каменным, непроницаемым.

Он взял Джулиана за подбородок. Мозолистые подушечки оцарапали кожу.

— И всё же ты здесь. — Элтыр Дар склонился, касаясь его губ поцелуем, и он задохнулся от ощущений. От желания, от обиды, от неприятно рвущей грудь нежности. — Ты сам выбрал меня. — Тёплые пальцы осторожно смахнули влагу с ресниц.

Джулиан скривился, не пытаясь, однако, высвободиться или отстраниться. Он вновь заговорил, но слова будто бы шли не от него. Словно говорил за него тот болезненный ком, застрявший в солнечном сплетении. Мог ли он сам знать это? И не признавать?

— Я любил тебя с того дня, как прочёл о тебе в книге, — сказал Джулиан, глядя вверх с обидой и гневом. — Я не знал. Я думал: вот бы увидеть этого человека. Я мечтал о тебе. В Великих Лесах я перетрахал столько народу, сколько тебе и не снилось, и никогда не был удовлетворён. По-настоящему я всегда хотел только тебя. А ты всегда всё портишь. Я был бы твоим уже давно, если бы ты не был, как бешеный пёс...

Рука, что поддерживала подбородок, жёстко сжалась на его челюсти. Джулиан успел лишь уловить яростный блеск в глазах генерала, перед тем как он впечатался в его губы.

Элтыр трахал его своим языком, притягивая к себе за грудки, вылизывал изнутри, затем грубо дёрнул за волосы и впился в открытую шею болезненными укусами. Джулиан зашипел, отворачиваясь. Злость поднималась в груди к самому горлу, но от опьянения он чувствовал себя слабым. Тело отказывалось сопротивляться, зато сдавалось с омерзительной готовностью.

— Раздевайся, — прорычал Элтыр Дар, отрываясь болезненных поцелуев, и у Джулиана не мелькнуло мысли о том, чтобы ослушаться.

Стаскивая с себя одежду, он думал лишь о том, как примет этого мужчину в себя, и от предвкушения сводило пальцы. Он хотел, он только с ним мог отдаваться, растворяя себя в чужой воле, только от него желал принимать эту власть, что ставила на колени и прогибала под себя. Это ощущение было справедливым, было безопасным, жестоким и нужным до дрожи. Право сильного наделило главнокомандующего такой властью и дало волю решать и выбирать. Право сильного дало Джулиану возможность быть с ним. Потому что больше не было никого, кому бы он мог позволить иметь себя, как суку.

Джулиан лёг, пригласительно раздвигая ноги, хотя в груди до сих пор тлела обида, клокотала ярость, и Элтыр Дар навис над ним, поцеловал в ключицу.

Принц приготовился к боли, даже отчасти хотел её — она бы заглушила эту какофонию чувств внутри — но лишь охнул от неожиданности, когда Элтыр спустился ниже и вобрал его в свой рот. Глаза, которые он иногда поднимал, горели ярким пламенем. Член казался менее чувствительным из-за выпитого этой ночью, но одно лишь осознание того, кто именно сейчас отсасывает ему, глубоко и вульгарно, сносило крышу.

— Элтыр... — вздохнул он, прежде чем откинуться головой назад. Затылок неприятно ударился о деревянный пол, но Джулиан едва заметил, лишь коротко поморщился.

Генерал почти не готовил его. Отстранившись от блестящего от слюны члена, он какое-то время жадно наблюдал, как Джулиан принимает в своё тело его пальцы. Не многим позже он долбил его так, что первое время приходилось сжимать зубы.

Джулиан ощутил противоестественное чувство благодарности, когда его наполнили спермой изнутри. Элтыр Дар помог ему рукой, и он хрипло простонал, изливаясь в чужой кулак и сжимаясь вокруг ещё не опавшего члена.

— Не говори, что не поступил бы так же, — отвечал ему Элтыр, когда они перетекли на кровать. Главнокомандующий целовал костяшки пальцев, на которых была немного содрана кожа — следствие кутежа с Намгыром.

— Не говорю, — тихо сказал Джулиан, наблюдая за ним из-под ресниц. — Я сглупил. Не должен был просить за него. — Спокойные карие глаза с двойным веком остановились на его лице. — Я спрашивал себя... если ты так ревнуешь... почему не убил Миньяну? Почему именно он?

— Ради неё ты бы не встал на колени. — Элтыр слегка нахмурил брови. — Будь благодарен, что я сделал это быстро. Потому что мне хотелось порвать его на части.

Джулиан усмехнулся криво.

— А ты умеешь извиняться.

— Я не сожалею. — Взгляд Элтыра стал пронизывающим. — Я не готов делиться тобой ни с кем. Не хочу, чтобы ты даже лишнюю минуту думал о других. Я дал тебе время. Ты можешь брать сколько угодно золота. Можешь ходить, где хочешь. Хотя иногда я хочу привязать тебя к постели. Чего тебе ещё надо?

— Понимания? — хмыкнул Джулиан.

Взгляд Элтыр Дара смягчился. Он провёл ладонью по щеке принца.

— Я всё понимаю, — сказал он.

Джулиан покачал головой.

— Ты не понимаешь. Тебе кажется, что ты можешь возместить потерю близкого друга деньгами, развлечениями и парой недель, когда не суёшь свой член мне в задницу.

Элтыр Дар усмехнулся весело.

— Ты драматизируешь, как беременная баба. Я хочу тебя рядом, и я делаю так, чтобы ты был рядом. Как бы ты не пытался извратить мои действия на словах.

— Ты и трахаешь меня, как бабу.

Элтыр оскалился ему.

— А ты скулишь, — он схватил Джулиана за волосы, — как течная сука, каждый раз.

Джулиан тихо рассмеялся, хотя было неудобно и больно.

— Ты во всём прав, — сказал он. — Но за это я не смогу простить тебя.

— Сможешь. — Элтыр Дар отпустил его волосы. — Это в твоих интересах. — Он коснулся губами шеи, плеча, под подбородком, за ухом... а затем замер на мгновение, прежде чем сказать: — Я хочу нагнуть тебя и трахнуть по своей сперме.

Джулиан хмыкнул.

— Дай мне полчаса.

— Нет... — Элтыр повёл губами ко впадине между ключиц, лизнул языком и отстранился. — Завтра. Я слишком устал.

Джулиан хотел ответить, но ощутил, как между ягодиц вновь стало липко.

— Дерьмо... — Он поморщился, приподнимаясь на локтях.

Элтыр Дар проследил за его взглядом, а затем медленно провёл пальцем, собирая.

— Нет, всего лишь сперма, — сказал он и расхохотался.

— Молчи... — Джулиан скривил нос. — Надеюсь, в твоём доме купальни прилегают к спальням.

— Нет. — Элтыр на миг нахмурился. — Но это можно устроить. Я заметил, что ты любишь чистоту.

— Я привык, что в Йилийсэ вода всегда рядом. Правда она обычно бывала ледяной. — Джулиан поцеловал руку, что водила по его щеке.

— Или…сэ?

— Эльфийское поселение, в котором я жил.

— Ты выучил их язык?

— И не только, — Джулиан улыбнулся гордо. — Я ещё знаю язык орков и фей.

— Может быть, ты выучишь язык моего народа?

— Наштым? — Элтыр Дар кивнул. — Для чего?

— Я хочу, чтобы ты знал.

— Хорошо... — Джулиан подставился под его губы и прикрыл глаза, отвечая на медленные скольжения языка.

— Тебе было хорошо там, — сказал Элтыр, отстранившись. — Почему ты ушёл?

Джулиан задумался. Ушёл ли он из-за предательства Тиянит? Или из-за того, что хотел повидаться с братом? Или — совсем безумное — рассчитывал встретиться с человеком, от которого бежал?

— Я не знаю, — ответил он честно. — От меня скрывали... моё прошлое. И я просто решил вернуться. Хотя было тяжело. Порядки эльфов мне подходили больше. У людей слишком много... правил.

— Правил?

— Да. Женщина обязана выходить замуж невинной. Мужчина обязан создавать семью...

— Мужчина не может ложиться под мужчину, — дополнил Элтыр Дар, и Джулиан засмеялся.

— Да, порядки в Империи не так строги, как на Востоке.

— В том, что касается любви, — возразил главнокомандующий. — В остальном всё может быть куда строже.

— Например? Казни?

Элтыр Дар кивнул.

— Казни. Уважение к Императору. Семейная порука. Чиновник, что нашёптывал предыдущему Императору на ухо, был убит вместе со всей его семьёй вплоть до третьего колена. Дети не стали исключением.

Джулиан мрачно хмыкнул.

— Везде всё одно.

— Да.

Джулиан закинул руки за подушку и повернул голову к Элтыр Дару, что смотрел на него уставшими, но сытыми глазами, подпирая щёку кулаком. Было немного прохладно: хлипкие стены, в отличие от шатров, почти не держали тепло — но Джулиан не хотел ни накрываться одеялом, ни вообще двигаться, кроме как вытягиваясь по постели. Ему нравилось, как Элтыр Дар смотрит. В лучах этого взгляда, восхищённого, довольного, он чувствовал себя богом, не иначе. Маленьким и почти не имеющим собственной силы, зато имеющим силу чужую на своей стороне. Он нежился под этим взглядом, не стесняясь, а даже наслаждаясь своей наготой, вновь просыпающимся возбуждением. Опьянение уже почти выветрилось из организма, вместо него пришли спокойствие, усталость, умиротворение. Джулиан подумал о том, что не зря предложил эту аферу Эстебальду. Сама афера провалилась, но иногда самое жестокое поражение оборачивается удачей. То было странно, ужасно-странно, что даже после убийства Йотли Джулиан ни на миг не передумал. Наверное, он сошёл с ума. Наверное, его околдовали.

А может быть, он сбрендил ещё в ту самую ночь, когда Элтыр натянул его впервые. Уж тогда-то он действительно был трофеем... и бежал не от того, что не хотел лежать под жестоким имперским генералом и говорить с ним, как наложницы говорят со своими мужчинами, не от того, что мечтал вернуться домой к отцу и братьям, а от того, что жаждал уважения к своей персоне.

Что ж. Теперь ему было, чем это уважение заслужить. Теперь он был воином, сарским тигром, а может, и действительно, сарской змеёй, хитрецом, а ещё — убийцей.

— Что за книга? — спросил вдруг Элтыр Дар. — Где ты читал обо мне, — уточнил он, видя, что Джулиан не понимает вопроса.

— «Откровения». Гьёга Серого. — Джулиан ощутил, как жар приливает к лицу, когда вспомнил, какие именно слова говорил на пьяную голову. — «Стратегию» Дардэриона. О тебе только мёртвые не говорили тогда. И то...

— Ты любишь читать?

Джулиан помедлил, прежде чем кивнуть.

— Любил тогда. В Йилийсэ книг не печатали, а после, когда вернулся, редко выдавалась свободная минутка. Пока гостил у горцев, вообще сильно рисковал, показывая, что знаю алфавит. — Джулиан рассмеялся.

— Я понял тебя. Слушать твоё нытьё, спальня у купален и большая библиотека.

— Ещё я люблю петь.

— Нет уж, это перебор.

Джулиан засмеялся снова, а затем потянулся за поцелуем. А потом — и к чужому члену.

— Нагни меня и выеби по своей сперме, как и хотел, — прошептал Джулиан в поцелуй, когда ощутил, как наливается твёрдость в руке. Глаза Элтыр Дара напротив смотрели внимательно, властно, жёстко. Словно не он шутил и нежничал пару минут назад. — Используй свою магию, если устал.

— Так использовать зверя мне ещё не предлагали. — Губ главнокомандующего коснулась едва заметная усмешка. — Боюсь, тебе или не понравится, или понравится слишком сильно.

Джулиан не ответил. Лишь заглянул в глаза, молча спрашивая об объяснении, но Элтыр не продолжил тему.

— Я был зол, — сказал он, намекая, по-видимому, на эту долбёжку, которую устроил, когда Джулиан вернулся. — Теперь у меня кружится голова. А я хочу иначе.

Джулиан кивнул.

— Ты берёшь свою жену с нами? — спросил он, когда они оба уже почти засыпали.

— Если будет хорошо себя вести, — пробормотал Элтыр в ответ.

— Пусть остаётся здесь.

— Хорошо. Одной проблемой меньше.