Намджуну неделя показалась Адом. Он почти не видел Джина, потому что тот отказывался есть со всеми и еду ему в комнату носил Юнги. Помимо прочего старший каким-то магическим образом ускользал от него даже когда просто шел в душ. Вот Джун дергает дверную ручку ванной, понимает, что заперто и слышит чонгуково «Там Джин-хен» из-за спины, а когда он приходит буквально через минуту, то ванна уже пуста, словно в ней никого и не было.

Намджун знал, что Джин все также пьет витаминный коктейли по вечерам и делает себе зеленый чай утром прежде, чем ехать в компанию, но даже на кухне они ни разу не столкнулись, что говорить о прихожей или хотя бы входе в общежитие.

От всего этого и в особенности от осознания, что он виноват и сделал Сокджину больно – выворачивало наизнанку. Хотелось биться головой о стену и расцарапать себе руки до самых вен. Демон превратился в скулящего брошенного щенка, который пытался зализать глубокие раны и молил о ласке и тепле, к которым так привык.

– Что ты такого натворил, Джун-и? – Тэхен говорит достаточно громко для того, чтобы все разговоры за столом прекратились.

– Что? – отрывает глаза от тарелки и смотрит на хмурящегося друга.

– Прошла неделя с тех пор как Джин-хен не ест с нами. Да я его в принципе почти не вижу! И началось это тогда, когда вы поссорились. Вы же уходили поговорить в тот день. Так и не помирились? – Тэ откладывает палочки, всматриваясь в лицо Намджуна и по его выражению понимает, что нет, не помирились. – Судя по тому, что сбегает он, а не ты, виноват во всем этом явно не хен… – он немного зло щурит глаза, ноздри у него раздуваются.

Сердце стучит как бешеное, словно хочет пробить грудную клетку насквозь. Тишина давит на мозг, а все внутри переворачивается к верх ногами.

– Тэхен! – Чимин пихает его локтем в бок и тот недовольно морщится.

– Что? Хочешь сказать я не прав? Нам тут всем интересно какого черта происходит, – хмурится еще сильнее.

Дальнейшую перепалку нарушает скрип ножек стула о пол:

– Спасибо. Я наелся, – Джун встает, берет свою тарелку, ставит в раковину и уходит. Он чувствует, как ему в спину смотрят три сочувствующих и два недовольных взгляда Юнги и Тэ.

– Вот видишь что ты наделал?! – Пак подрывается со своего места и идет к раковине, доставая оттуда чужую тарелку.

– И что? – Ким скептически выгибает бровь.

Чимин показывает всем абсолютно нетронутую порцию:

– Он даже не притронулся, а это его любимое. Он не ел вчера, не ел сегодня и я не уверен, что поест завтра. Я кое-как уговорил его съесть хотя бы немного и как только он открыл рот, ты спрашиваешь его такое. Я не отрицаю, что возможно он виноват и ему стоит извиниться, но может, чтобы он это сделал ему нужно хотя бы дожить? Да, Джин-хену тоже очень плохо, боюсь представить насколько, но он хотя бы ест и мы все на его стороне. А кто на стороне Джуна, а? Он наш лидер и столько раз поднимал нас с колен, что страшно вспомнить, но сейчас никто не хочет подать ему хотя бы руку помощи, что уж говорить о подставить плечо. Он итак чувствует себя виноватым и мы все лишь усугубляем это, – у Пака скапливается ком в горле. – Ну почему все так? – это он говорит скорее в никуда, чем присутствующим, после открывает дверцу под раковиной, со всей дури швыряет в мусорное ведро тарелку с едой и вылетает из кухни. Через секунду где-то в глубине коридора хлопает дверь. Чимин тоже ничего не съел и скорее всего никто уже и не в настроении есть, аппетит полностью пропал.

– Я к Минни, – Юнги встает из-за стола.

– Я с тобой, – Хосок подрывается за ним и они уходят.

Чонгук смотрит им вслед и переводит взгляд на понурого и хмурого Кима:

– Хен? – Тэ дергается от звука его голоса. – Слушай, мы все на взводе из-за этой ситуации, поэтому не переживай так сильно. Ты и вправду сказал то, что мы все думаем.

– Но слишком грубо, – он сутулится, сводя плечи вперед.

– Возможно, – Чон встает со своего стула, обходит стол и встает у Тэхена за спиной, положив руку ему на плечо. – Но в этом нет ничего такого. Ты просто переживаешь, – аккуратно гладит, стараясь успокоить и показать, что он рядом. Но Ким не отвечает, лишь сжимается в комочек еще больше.

Гук расстроено выдыхает:

– Идем к Джуну? Поговорим с ним.

– Думаешь он захочет со мной говорить? – роняет грустный смешок и, поставив локти на стол, упирается головой в свои руки.

– Ты его знаешь, хен. Он всегда готов к диалогу. Даже когда обижен, – немного грустно улыбается и тянет старшего за собой.

Ужин так и остается на столе почти нетронутым, что впрочем никого не волнует.

– Джун? – Чонгук сжимает локоть Тэ в знак поддержки, когда тот стучится в закрытую дверь.

– Да, Тэ? – голос слышится из глубины и звучит настолько убито и устало, что Киму делается еще хуже, чем было раньше.

– Можно мы с Чонгуком войдем? – он кладет ладонь на холодную поверхность и слышит, как с той стороны шуршит одеяло и тихие шаги.

– Прости, но нет. Говори так, – Джун упирается лбом в дверь и теперь его слышно намного лучше.

– Я… – Тэхен задыхается, но чувствует что Гук сжимает его руку и немного успокаивается – он не один. И Намджун тоже не один. Важно, чтобы он это знал. – Извини меня, Джунни, – голос надрывается. – Я не хотел тебя обидеть, честно. Просто я очень переживаю. За вас обоих. Мне больно видеть тебя и Джина такими, поэтому я злюсь на себя – что ничем не могу помочь, – а в итоге сваливаю все на тебя, чтобы облегчить свои переживания. Мне жаль.

Намджун кладет ладонь себе на глаза, словно пряча их, хотя никто его и не видит, и тяжело выдыхает:

– Извинения приняты. И ничего страшного, Тэ. Правда. Я понимаю тебя и твои чувства. Ты ведь действительно озвучил мысли и ощущения всех. Простите, что заставляю вас чувствовать себя неуютно в нашей семье. Я постараюсь все исправить, потому что вина и правда на мне и Джин здесь совершенно не при чем.

– Хорошо. Спасибо, Джунни, – Ким улыбается – тяжесть внутри улеглась.

– Хен, – Чон хмурится и на этот раз он не успокаивает Тэхена, а цепляется за него. – Мы все и на твоей стороне тоже. Ты не один. Помни это, ладно?

– Да. Конечно, Гуки. Спасибо, – он выпрямляется. – Спокойной ночи, – отходит от двери и плюхается на постель, укутавшись в одеяло.

– Доброй ночи, – говорят почти одновременно и уходят, снова оставляя Намджуна наедине с собой и вязкой тишиной комнаты.

Глаза жжет от сдерживаемых слез, а грудь почти печет от боли, которая разрывает все внутри на части – хочется лезть на стену и кричать во все горло.

– Я вас так подвожу, – зарывается в одеяло с головой и все же роняет несколько слезинок в складки простыни. – Особенно тебя, Джин, – жмурится до белых пятен перед глазами, но этим лишь провоцирует еще больший водопад, перетекающий в реки сожалений и отчаянья.

Демон покидает сущность и ластится к своему хозяину, его сердцу, стараясь утешить и согреть. Он продолжает плакать и скулить вместе с ним и окончательно теряет свою адскую сущность, превращаясь в маленький пушистый брошенный комочек. Джун подбирает его и жмет к себе изо всех сил, пытаясь отогреть в ответ – не выходит. Комочек полностью отдал свое тепло и сейчас тухнет в его руках, постепенно холодея до тех пор, пока не становится мертвым кусочком льда. Ким плачет еще сильнее и горше, роняя горячие слезы на замерзшую в его руках жизнь, которую уже никак не отогреть.

Внутри образуется непривычная пустота. Только какие-то неясные тени чувств носятся в ней туда-сюда и бьются об клетку из ребер.

Намджун чувствует себя черной дырой… Он отбрасывает одеяло и садится, яростно трет глаза, а потом встает и идет к двери. В общежитии темно и тихо, час уже поздний и все спят. Он крадется по коридору и, не постучавшись, заглядывает в одну из дверей. Сокджин спит на постели в своей привычной позе: на левом боку, с согнутыми коленями и руками, обнимающими какую-то игрушку (если игрушки нет, он обычно обнимает сам себя). Джун неслышно ступает по полу, подходя к постели. Шторы задернуты не до конца и лунный свет тонкой полоской пляшет в спутанных волосах Джина, играясь переливами с его прядями.

Он садится на край постели рядом и чувствует чужое тепло. Совсем слабо и непривычно мало по сравнению с тем, что было раньше, когда старший засыпал рядом с ним, на нем или в его объятиях, но все же. Намджун кладет замерзший комочек рядом с Сокджином, оставляя ему частичку себя и надежду, что хотя бы с ним тот однажды оживет, чтобы защищать и заботить о нем вместо него.

– Я так по тебе скучаю, – кладет ладонь на взъерошенную голову, аккуратно поглаживая. – Очень, – голос ломается и почти не слышен.

У Джина спокойное лицо, светлая кожа, кажется, что прозрачная и будто бы хрустальная одновременно и подрагивающие во сне короткие ресницы. Он выглядит таким уставшим и в тоже время умиротворенным, что хочется плакать от съедающей внутренности вины и счастья, что тот отдыхает. А еще хочется поцеловать его в щеку, чтобы ощутить теплую кожу под своими губами, и крепко-крепко обнять, прижав к себе изо всех сил! Но ничего из этого Джун себе не позволяет. Он убирает ладонь, встает и тихо выходит, бесшумно прикрыв дверь.

Сокджин открывает глаза и смотрит перед собой в полутьму. Горло начинает саднить.

– Какая же ты тварь, Ким Намджун, – из глаз начинают литься слезы. Джин крепче обнимает ЭрДжея и прячет лицо в его мягком боку. – Я же тоже. Тоже очень скучаю.

Ночь спрячет их тоску и одинокий плач, сохранив вечной тайной боли.