После разговора с Хэвоном в Намджуне что-то ломается. Он бесконечно повторяет про себя «Я хочу быть счастливым, я хочу быть счастливым, я хочу быть счастливым». Эта мантра преследует его и днем, и ночью и не дает спокойно жить, выкручивая душу изнутри. Иногда, изредка, хочется плакать, но чаще хочется поймать Джина, прижать к себе и больше никогда не отпускать.

      И именно поэтому Джун замечает за собой, что он срывается. Он ловит Сокджинову руку, когда тот спотыкается, и держит ее намного дольше положенного, кладет голову ему на плечо, когда они все вместе едут в компанию, устраивает свою ладонь на его колене во время эфира на радио и поглаживает, подкладывает ему еду в тарелке и гладит между лопаток после репетиции, говоря, что тот отлично постарался. Намджун неосознанно ходит за старшим хвостиком по общежитию, пока его не тормозит Тэхен и не указывает на это, он засматривается на него, совсем не прячась, делает кучу его фото, пополняя галерею десятками, если не сотнями, снимков и безбожно глупо смеется с чужих слов, когда для этого нет никаких причин.

      – Эм, хен. Ты очень и очень странно себя ведешь. Тебе будто четырнадцать лет, – замечает Гук, когда они остаются на кухне одни, и Джуну искренне стыдно за себя перед младшим.

      В тот вечер, после чужих слов, он отказывается от ужина и просто лежит на постели в наушниках, анализируя собственное поведение: его истоки и последствия.

      – Я правда как подросток, – приходит к неутешительному выводу и обреченно стонет, закрыв лицо ладонями.

      Все эти попытки коснуться, пощупать, оказаться ближе, проявить заботу и показать свою внимательность – ужасно неловкие. Еще более неловкие, чем до того, как у них с Джином вообще что-то началось.

      Намджун знает, что им нельзя, и пытается себя остановить, но при этом то самое безумно настойчивое «Я хочу быть счастливым» не дает и где-то в его несчастной черепушке происходит довольно серьезный конфликт интересов, отчего все и выглядит так странно и нелепо. Почти по-детски. И именно это и ужасно. Он здоровый лоб, а так себя ведет.

      Однако все это даже не самое страшное. Самое страшное, что он ходит к Сокджину ночью. Он приходит очень и очень поздно, когда думает, что тот уже спит, садится на пол у постели и либо смотрит на него, либо осторожно поглаживает его по голове, едва касаясь волос, чтобы не разбудить. Однажды Джун и вовсе поцеловал его в висок, не удержавшись. Как-то дверь в комнату была закрыта и он просто битый час просидел у нее, прижавшись к дереву спиной. Так его и нашел Юнги, который ночью встал, чтобы сходить в туалет. Мин буквально почти споткнулся о него.

      – Слушай, может хватит уже?

      – Ты о чем? – после Намджун сидел вместе с Юнги на кухне и за компанию поглощал теплую воду из стакана.

      – Мучить себя, мучить хена. Просто будьте вместе и все. Всем похуй. Делайте что хотите. Вы же взрослые люди.

      – Блять, да почему вы все?.. – замолкает, отставляя воду, и устало трет глаза. Говорить о Хэвоне не стоит.

      – Все? – хмурится.

      – Неважно, — встает. – Это так не работает, хен. Доброй ночи.

      Он уходит, но чужие слова заседают где-то глубоко внутри и мучают его даже сейчас.

      Действительно ли всем плевать? Они могут позволить себе подобное? И если да, то какие будут последствия?

      Джун не знает. Он ничего не знает. Что делать в том числе. И потому не делает ничего, не считая тех самых срывов.

      Самого Сокджина вся эта ситуация порядком бесит. Действия Намджуна его распаляли, провоцировали, заставляли хотеть больше, а он ничего не мог. Из них двоих хоть кто-то должен был сохранять здравые ум и рассудок и Джин взял эту обязанность на себя как старший из них. Но он устал. Чертовски сильно устал, потому что еще немного и не выдержит, сорвется, повалит гребанного Ким Намджуна на постель и...

      – Сука, – Сокджин ругается на себя, ворочаясь на постели, неясно бурчит, переворачивается на бок и злостно думает о том, что сегодня он снова закрыл дверь и что это его маленькая месть. Пусть посидит, померзнет. Нечего почти каждую ночь шастать к нему и думать, что он не просыпается от звуков чужих шагов, запаха и касаний.

      Однако Джун не приходит. Не в час ночи, не в два, не в три. Под утро тоже нет. И Джин осознает, что он его ждал. Он ждал Намджуна, черт возьми, и надеялся, что он придет. Но тот не пришел. И поэтому где-то в груди напополам с сосущей тоской заседает почти детская обида. Сокджин чувствует себя маленьким мальчиком, которому обещали конфету за хорошее поведение, но так ее и не купили. Это унизительное и абсолютно ужасное чувство – нужда. Нужда в ком-то, кто так глубоко пророс в его душу и сердце, прочно укрепившись там.

      Джин не спал. Джун, очевидно, тоже. Поэтому весь день они оба ходят как сонные мухи, порою выпадая из реальности, а еще слишком очевидно избегают друг друга, хотя и снова поменялись одеждой.

      Юнги больно на них смотреть. И совсем не потому, что те такие уставшие.

 Редактировать часть