На экране толпа. Она льется рекой, волнуясь, и подчиняется каждому малейшему движению любой из частиц. Толпа кричит, скандируя. Она требует и просит. Она поглощает тех, кто пытается с ней бороться, делая частью себя.

Ребята сидят рядом на диване и подушках на полу, но Намджун их не видит. Он прикипел к экрану и не может оторвать глаз. Где-то внутри пробегают воспоминания, которые заставляют все его существо сжаться от осознания того что тогда случилось. Хочется забыть, выкинув все это из головы. Но картинки прошлого сами лезут, не давая покоя; преследуют, заставляя смотреть.

Тогда они только вернулись домой. Уставшие после небольшого тура и вымотанные перелетом. Они не были готовы к такой давке в аэропорту. Отовсюду кричали их имена и признания во всем на свете. Шум давил на мозг, смыкаясь вокруг него кольцом. Все это сливалось в громогласный гул, а бесконечная масса тел представляла собой живой организм, готовый поглотить каждого из них. Джун шел впереди, пробивая толпу, он был не особо интересен фанатам и специально оделся довольно невзрачно. Лидер всегда выполнял своеобразную функцию ледокола вместо со своими охранниками. Дальше был Чонгук. Его окружало уже больше менеджеров и телохранителей, ведь обычно именно он был целью сасенов. Дальше Хосок и Чимин, за ними Юнги с Тэхеном, а замыкающим был Джин. Как самый старший. Он должен был следить, чтобы никто не отстал.

Но в тот злополучный раз отстал именно он. Намджун не знает чем занимались менеджеры, охрана, куда вообще делся стафф и о чем они думали, но Сокджин остался один в цунами тел. Джун понял это, когда они все стояли перед машиной и он не досчитался одной головы. В тот момент его сердце ушло в пятки, ладони мгновенно вспотели, а пальцы начали дрожать.

Часть толпы перетекла на улицу и громко галдела.

– Где Джин?! – Намджун взревел. Стафф испуганно вздрогнул, а Чимин растеряно захлопал глазами и в панике оглянулся. Постепенно и до остальных дошло, что одного человека не хватает. – Внутрь. Быстро, – все сели в полностью тонированную машину, персонал Намджун затолкал сам. Он скинул с себя толстовку и снял кепку, потянулся к одному из мужчин-телохранителей. – Раздевайся. Живо.

– Нет, подождите, мы его найдем, вы не должны... – неясно пролепетал, но замолчал, увидев чужой свирепый взгляд.

– Раздевайся. Быстро, – лидер был готов задушить его прямо сейчас, если тот не послушается. Но, благо, он послушался.

Джун выскользнул из машины с другим стаффом и та тронулась, уезжая, чтобы не вызывать подозрений. Он переоделся в водолазку, поверх которой накинул рубашку, и натянул панаму почти до щек, спрятавшись за маской.

 Видимо толпа поняла, что где-то в ее глубине осталась добыча и двинулась ближе к ней, намереваясь сожрать. Были слышны почти истеричные крики. Намджун разобрал неясное «Тут Сокджин!» и «У меня его волосы!», скрипнул зубами и ринулся внутрь волны тел, безжалостно расталкивая их и пробираясь глубже, в желудок, чтобы выхватить оттуда чужой ужин.

Джун весь вспотел за те несчастные семь минут, которые провел внутри беспощадного зверя, но добрался до эпицентра, слыша себе в спину проклятия и ругательства.

Джин стоял среди, казалось, тысячи рук, что тянулись к нему, хватая за все, до чего можно дотронуться. Он безвольной куклой качался в волнах желудочного сока, постепенно перевариваясь. Его одежда была разорвана, сумка как и маска с кепкой куда-то делись, а голова являла собой сущий кошмар. Словно его оттаскали за волосы. За ним Джун заметил маленькое хрупкое тело новенькой, которая пыталась сделать хоть что-то, но без толку. Она едва доставала Сокджину до плеча и вряд ли могла справиться с таким огромным чудовищем, что пыталось сожрать Джина.

Намджун сделал последний рывок, расталкивая преграду, схватил Сокджина за талию, прижимая к себе и потянул за собой девушку из стаффа за запястье. Мельком он заметил синяк на ее щеке, несколько красных борозд на лбу и выдранные пряди волос.

Через минуту их нашли остальные менеджеры и охранники и обратно они выбрались чуть быстрее.

Их двоих посадили в запасную машину. Джун наказал позаботиться о несчастной новенькой и услышал как за машиной раздается ее душераздирающий плач, полный боли.

Дверь закрылась и автомобиль тронулся. Водитель сидел за темным звуконепроницаемым стеклом. Они остались одни в черном и душном гробу, сжимающим их в тиски. Намджун снял маску с панамой и шумно вдохнул.

Джин был рядом, но словно не здесь. Он являл собой мертвое каменное изваяние. Его и без того светлая кожа, кажется, стала почти мраморной.

– Хен? – повернулся и осторожно тронул за плечо. Тот не отреагировал. – Хен, эй, – мягко погладил и сместил ладонь на заднюю сторону шеи, чуть надавливая. Сокджин продолжал сидеть подобно статуе. Кажется, он даже не моргал. – Джин, пожалуйста, – шепнул почти отчаянно, ощущая как животный страх заполняет сознание. Рассудок словно поплыл.

Сокджин наконец проморгался:

– Я вещь.

Это был даже не вопрос. Это было утверждение. И оно острой стрелой боли вонзилось Джуну в сердце:

– Нет. Хен, что ты, конечно нет, – притянул его ближе и обнял, прижимая его голову к своей груди.

Джин задрожал. Он попытался вдохнуть и понял, что не может. Его горло обожгло кипятком, а грудь словно замерзла, покрывшись корочкой льда.

– Хен?

Сокджин попробовал сжать край чужой рубашки, но ослабевшие пальцы отказались это делать. Он не чувствовал рук. Легкие жгло холодом.

Дышать.

Дышать. Дышать. Дышать.

Не получалось. Из глаз полились слезы.

До Намджуна медленно дошло происходящее, и он крепче прижал к себе старшего, осторожно погладив по пояснице.

– Все хорошо, хен, – ткнулся носом ему в волосы и глубоко вдохнул. – Давай вместе со мной. У тебя получится, – снова шумно втянул воздух и выдохнул.

Джин задушено захрипел.

Джун почувствовал как печет глаза:

– Ты совсем не вещь, хен. Ты самый ценный человек на свете. Я очень тебя люблю. Очень. Ты мне нужен. Пожалуйста. Прошу тебя. Вдохни, милый. Давай. Вместе со мной, – Намджун громко вдохнул, крепко сжимая дрожащее тело в своих объятиях.

Сокджин рвано всхлипнул и наконец впустил кислород в оледеневшие легкие. Те загорели адским пламенем. Он закашлялся и повторил за Джуном снова, пытаясь дышать. С трудом, плохо, но у него получилось. Напряжение чуть отпустило и из глаз с новой силой полились слезы. Они текли бесконечным водопадом, прерываясь натужными хрипами и всхлипами.

Намджун ни на мгновение не замолкал, шепча всякие глупости. Джин старался сосредоточиться на его голосе.

– Джинни, милый, я тут, все хорошо. Видишь, я тебя держу? Очень крепко. Я никуда не уйду, я буду тут. Только дыши, пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, – водил носом по его волосам.

Сокджин полностью расслабился в его руках, растекаясь безвольной лужицей. Все чувства наконец отступили и он ощутил себя полностью опустошенным.

– Милый?

Хрипит снова, намекая, что слушает, а потом на грани слышимости шепчет:

– Спасибо, – и замолкает, просто позволяя держать себя.

– Не за что, – чуть расслабляется, но держит все также крепко.

Через полчаса машина замирает. Джун надевает на старшего маску с панамой. До общежития Джину приходится идти самому. Он делает это с достоинством, твердо ступая на асфальт, и валится в чужие руки только когда за ними закрывается дверь.

Ребята на них почти что налетают. Чимин с Тэхеном и вовсе хотят обнять хена, но Намджун их останавливает.

– Тихо, – все замолкают, замирая. – Не сейчас, – он ведет Сокджина в их с Юнги комнату, раздевает, кладет на постель и укрывает пледом. Мин несмело заглядывает в комнату. – Принеси воды и влажное полотенце.

Тот кивает, тут же исчезая.

Сокджин переворачивается на бок, сжимается в комочек и мелкого вздрагивает от пробежавшего по телу озноба. Джун устраивает руку на его голове, поглаживая.

Юнги возвращается.

– Хен, нужно сесть, – придерживает, помогая приподняться. Мин касается чужой спины, собираясь помочь. Джин издает задушенный звук и валится вперед, отшатнувшись. Юнги растеряно хлопает глазами и прижимает руку к груди, прикусив нижнюю губу. – Я сам. Прости, не мог бы ты уйти? – виновато смотрит на Мина.

Последний лишь кивает и выходит, тихо прикрыв дверь.

Намджун поит старшего, вытирает его лицо влажным полотенцем и плотно кутает в плед.

– Джун, — зовет едва слышно и тянется к его руке, пытаясь ее сжать, но тело все еще не слушается и он не может.

– Я не уйду. Можешь отдохнуть, хен.

Тот ему вымученно улыбается, закрывает глаза и через некоторое время засыпает. Намджун недолго сидит с ним, смотря на опухшие глаза и бледную кожу. Позже он тихо выскальзывает из комнаты.

– Нам всем сказали сделать селфи и написать пожелания, – неясно лепечет Чимин, когда Джун входит.

Тэхен сидит на диване и нервно перебирает пальцами. Гук расположился рядом и быстро стучит пяткой по полу, источая раздражение напополам с беспокойством.

– Они, блять, издеваются?! – Юнги зло шипит, всплеснув руками.

– Дай телефон, – Джун забирает у растерянного Хосока смартфон. Показывает V пальцами, закрывая рукой пол лица, и делает снимок. – Выложи за меня, пожалуйста, – он выходит на лестничную площадку.

Следующие полчаса ребята слышат отдаленные звуки редких криков лидера. Тот определенно в ярости, а такое бывает редко, и кого-то точно уволят. Когда Намджун возвращается, он весь взъерошенный и красный. Тэхен смотрит на него с заметным беспокойством. Впрочем как и все остальные.

– Все нормально? – осторожно спрашивает Хо, звуча немного испуганно.

– Джина чуть не разорвала толпа. Точнее она буквально почти это сделала. Вы видели вообще в каком состоянии была его одежда? Как думаешь, этот вопрос уместен? – смотрит хмуро и Чон тушуется. Джун устало трет переносицу, жмурясь. – Прости. Я просто перенервничал. Хорошо хотя бы, что мы отдали паспорта менеджеру и что никто не стащил его телефон. Проблем могло быть море.

– Хен будет, – Чимин запинается и кусает щеку изнутри, но все же спрашивает, шумно выдохнув перед этим. – Он будет в порядке?

Намджун смотрит на него все также хмуро, а потом отводит глаза и смотрит на дверь комнаты Сокджина и Юнги:

– Мы можем лишь надеяться на это.

Тишина давит. Она буквально гробовая и проезжается по нервам острым кинжалом, вспарывая их и заставляя кровоточить. Тэхен сутулится, уперев локти в колени, и пускает пальцы в волосы. Чонгук отстраненно смотрит перед собой, словно выпав из реальности. Юнги стоит подобно ощерившемуся псу, который готов кинуть вперед и разорвать кого угодно. Хосок просто настолько растерян, что не знает куда себя деть и бессмысленно перекладывает телефон из руки в руку. Чимин сжимается в комочек на кресле, кажется, пытаясь спрятаться от целого мира.

Они все опустошены. Им страшно.

А Намджун должен защитить их и не дать пасть духом. Но прямо сейчас он не может, потому что чувствует себя бесконечно бесполезным и слабым, неспособным ни на что.

Он не сохранил, не прикрыл. Не предотвратил. Но должен был! Однако не сделал ничего из этого. И потому ощущение вязкой вины липнет к внутренней стенке груди и растекается по всему телу горькой массой. Хочется взвыть. А еще лучше удариться головой о стену изо всех сил и разбить кулаки в кровь.

Прямо сейчас Ким Намджун ненавидит себя. Себя и свою беспомощность.

– Джун.

Голос тихий и едва слышный. Он звучит словно с того света.

Все смотрят на его обладателя, медленно повернув головы.

– Ты сказал, – пытается собраться с силами, чтобы просто произнести слова, продолжить говорить, – сказал, что не уйдешь, – голос срывается, а глаза мгновенно наполняются слезами.

Через секунду Намджун обнаруживает себя обнимающим Джина. Он крепко держит того в своих руках, прижимая ближе. Тот тычется лицом ему в плечо как замерзший потерянный котенок и едва заметно дрожит.

Джун заводит Сокджина в комнату, прикрывая за ними дверь. Их в этот день больше не трогают. Юнги пару раз оставляет бутылки с водой у двери, тихо приоткрывая ее и закрывая после. Намджун ему благодарен. Все, что он делает, это поит старшего и гладит его по голове и плечам, когда тот просто лежит или беспокойно засыпает. Ему так больно смотреть на такого испуганного и забитого в угол Джина, что лидер и сам на грани слез.

В какой-то момент Сокджин жмется к нему в полудреме, ткнувшись носом в шею, и Джун тычется лицом ему во взъерошенные и слипшиеся от пота волосы снова, чувствуя как из глаз предательски бегут слезы.  Он старается успокоиться. Не выходит. Чужой запах ощущается чуть ли не эфемерным, словно Джин сейчас испарится прямо из его рук.

– Намджун...

– Да. Что такое, хен? – прижимает ближе и гладит по плечам.

– Прости. От меня столько проблем. Ты наверняка тоже очень устал и тебе не до меня. Можешь идти, – но в противовес своим словам крепче стискивает его футболку.

– Не говори ерунды, – шепчет едва слышно и зарывается в его волосы еще сильнее, жадно дыша. – Все хорошо. Я хочу быть тут.

Внутри поселяется чувство, что Сокджин украли, хотя он и здесь, рядом, в его объятиях, жмется ближе, ища защиты и тепла. Джун с пугающей четкостью понимает, что не хочет терять старшего никогда. Ни на мгновение, ни на миллисекунду. Он скорее умрет, чем допустит это, и готов на все, чтобы Джин всегда был в поле его зрения. И это осознание пугает.

Намджун спит с Сокджином в одной постели два дня. Тому так спокойнее. И лишь через пять дней Джин подпускает к себе остальных. К их психиатру он ходит три месяца почти каждый день, а потом еще четыре, но уже намного реже.

Сокджин сильный и справился довольно быстро. В конце концов, работа айдола обязывала его контактировать с большим количеством людей и толпами в том числе, у него не было выбора. Но он все равно посещал на терапию, чтобы убедиться в том, что он справился со всем. Или хотя бы с большей частью...

Рядом слышно громкий смех. Намджун отмирает, вынырнув из воспоминаний, и смотрит на улыбающегося Чимина, которого веселит Хосок.

Он промаргивается.

– Сок, – Джин отвлекает всех от разговоров и телевизора и раздает по коробочке.

Джун смотрит на протянутый ему напиток снизу-вверх, сидя на диване.

– Эм, – старший неловко мнется, поджав губы. – Джунни?

Тот осторожно касается его запястья, обхватив пальцами. Он словно не контролирует себя и роняет едва слышно:

– Ты самый ценный человек на свете.

Сокджин замирает, широко открыв глаза. Его рот приоткрывается в удивлении.

Все замолкают и в непонимании смотрят на них. Телевизор неуместно шумит песней на фоне.

Намджун дергается, отстраняясь. Он чувствует как вопросительные взгляды въедаются ему под кожу, отчего по спине бегут мурашки.

– Простите, – встает, чуть подвинув Джина, и уходит к себе, тихо прикрывая дверь.

Джун шумно дышит, пытаясь успокоиться. Мысли в голове путаются, заходясь беспорядочным вихрем. Сердце бешено стучит.

Тогда он мог потерять его. Бесповоротно, на совсем. От Сокджина могла остаться лишь призрачная тень и это чудо, что он справился. Сейчас у Намджуна чувство, будто он теряет его снова. Джин так близко, но так далеко.

– Нельзя. Нельзя. Нельзя, – неразборчиво шепчет, плетется к постели и падает на нее, сжавшись в комочек. – Мне нельзя любить тебя. Но я не могу. Не могу больше.

Органы словно сжимаются в один большой бессвязный клубок и скачут по всему организму, больно ударяясь о кости. Его почти выкручивает изнутри.

Демон тихо поскуливает и Намджун старается его приласкать и успокоить, дать хотя бы чуточку тепла. Но ему нужно не тепло хозяина, а тепло Джина, его касания, нежность, забота. И он требует. До дрожащих рук и чуть ли не слез из глаз требует.

Ему нужно.

Прямо сейчас.

– Джунни?

Ким дергается от звука знакомого голоса. Тонкая полосочка света проникает в вязкую тьму помещения из тонкой щели.

– Я стучу, а ты не отвечаешь, – заходит внутрь. Света становится больше. – Я могу зайти?

«Ты уже зашел», – но в ответ молчит, прикусив язык, потому что чувствует, что если заговорит, то его голос сорвется.

Сокджин тяжело вздыхает и закрывает за собой дверь. Свет исчезает. Но Намджуну кажется, что тот и сам светится, излучая мягкие лучи, которые проникают под кожу, согревая.

– Почему, – матрас у Джуна за спиной прогибается и он спешит отвернуться и снова обратиться глазами к стене. – Почему ты это вспомнил?

У Джина все еще волнение колотится где-то в горле от воспоминаний. Тогда он чувствовал себя слабым и уязвимым и если бы не ребята и Намджун, то кто знает пришел бы он вообще в норму. Лидер и вовсе каждый день, когда они оставались наедине, говорил ему ту самую фразу и в конце концов она укрепилась в его сознании прочными корнями и помогла встать на ноги.

– Джунни, не молчи, – осторожно касается плеча, чувствуя чужое напряжением.

Джун катает на языке слова, готовые сорваться и все сломать. Он отстраняется, жмется к стене. Но теплая рука тянется за ним и туда, ложится на лопатки и гладит, стараясь успокоить, расслабить. Даже почти получается.

Намджун трещит по швам.

– Потому что это правда, – звучит легко и просто. Пожалуй, даже слишком искренне. Когда все это случилось, он был готов чуть ли не плакать от отчаяния, переживаний и того, что не уберег своего хена, хотя был обязан. В тот момент его не покидала мысль о том, что Джин вполне мог уйти, оставить группу. В конце концов произошедшее могло стать последней каплей и просто чудо, что этот инцидент ей не был.

Сокджин тяжело вздыхает. Рука исчезает и демон скулит побитым щенком. Снова. За теплом хочется потянуться, но Джун сдерживает себя, заставляя остаться на месте. Однако тепло неожиданно прижимается к нему, полностью окутывая и даря успокоение. 

Намджун шумно и расслабленно выдыхает и прижимается теснее. Он чувствует как Джин тычется носом ему в волосы и вдыхает.

– Поговорим?

– О чем? – Джун накрывает руку на своей талии, сжимая пальцы.

– Обо всем, – трется о его пряди, довольно промычав.

– Мне казалось, что мы все решили.

– Мне тоже так казалось. Но очевидно, что лишь казалось. Не считая нашего обмена одеждой, – Намджун смущается на этих словах, – ты вечно нарушаешь все границы.

– Прости, – звучит виновато и отчасти убито.

– Я даже рад. Мне в отличии от тебя хватает сил сдерживаться, – забрасывает на него ногу. – Я знаю, что ты приходишь ко мне в комнату ночью, – Джун напрягается, но старший чмокает его в затылок и он вновь расплавляется подобно желе. – Видимой той ночью я все испортил. Когда пришел к тебе. Ты с тех пор с каждым днем все ближе и ближе.

Намджун вспоминает как с трудом собрал себя в кучу и приехал в общежитие с подарками для ребят. Вспоминает как же быстро он развалился на части, став ничем. И как Сокджин собрал его в одно целое.

С тех пор он и правда слишком много и часто косячил: ненароком касался, когда мог, в шутку ерошил его волосы по утрам, тянулся к нему через весь стол, наплевав на все правила приличия, чтобы положить в тарелку еще кусочек, гладил по колену, если вдруг они сидели рядом, смотрел на него при любом удобном случае и приходил к нему в комнату, когда думал, что Джин спит, хотя где-то глубоко внутри знал, что это не так. Сколько все это продолжалось? Неделю, две? Может уже целый месяц? Он запрещал себе думать о собственных действиях, не признавал их, отрицал. Но сейчас бежать было некуда.

– Намджун, – впивается пальцами в его футболку. – Я устал. Очень. И мне больно. Мне до сих пор больно и обидно. Я так больше не могу, – шепчет и прикусывает его волосы зубами, пытаясь сдержаться. Только от чего?

Джун чуть отстраняется и Сокджин его отпускает. Конечно, он отпускает. Он не может заставить его быть с ним, если тот сам не хочет. Отчасти именно понимание этого делает так сильно больно. Джин не настолько ценен, чтобы идти ради него на жертвы, чтобы бороться за них и их отношения? Он правда так неважен?

– Нет. Нет-нет-нет, – Сокджин сам не понимает как лепечет это, жмурясь. Сердце загнано колотится о ребра и словно сжимается, давя само на себя и разрушаясь.

Намджун смотрит на него взволнованно и кладет руку на щеку. Джин тут же обмякает и широко открывает глаза.

– Джинни, милый, я тут, все хорошо. Видишь, я тебя держу? Очень крепко. Я никуда не уйду, я буду тут, родной, – прижимает его к себе за талию и сталкивается с ним лбами.

– Обещаешь? – сердце разжимается, вспыхивая надеждой.

– Обещаю, – трется кончиком своего носа о чужой и закрывает глаза. Прямо сейчас его очередь. Он должен быть сильным для хена. Должен защитить его. Он должен... должен сказать, признаться. Им обоим это нужно.

«Это нас сломает», – мелькает на задворках и Джун молчит.

— Джунни, – зовет его, наконец чуть успокоившись.

– М? – лениво приоткрывает один глаз, а в следующее мгновение чувствует как его толкают в грудь, переворачивая и прижимая к постели – знакомое и почти забытое ощущение. – Хен, что ты дела...

Чужие губы сухие и мягкие, осторожные, горячие, пожалуй даже слишком. Намджун так хочет просто замереть в этом моменте. Возможно, даже умереть, чтобы последние мгновения его жизни были такими, как он мечтал – теплыми и нежными.

Но он не может. Они не могут.

– Хен, – давит ему на плечи, заставляя отстраниться.

У них впереди много времени и долгая жизнь, он надеется, что счастливая. Поэтому этот момент должен пройти, как и все остальные.

Но хотят ли они этого?

– Пожалуйста, – Джин убирает его ладони, притирается ближе, устраиваясь на нем, и кладет руку ему на скулу. – Дай и мне хотя бы раз сорваться.

Джун замирает, почувствовав прилив стыда. Он так много позволяет себе, провоцируя, и взывает к чужой совести, когда его мертва.

«Я такой эгоист», – вплетает пальцы волосы и давит на затылок, касаясь чужих губ снова. С завидным рвением и страстью.

Сокджин тут же двигается навстречу и обнимает его чуть крепче. Он чувствует как бешено колотится чужое сердце и невольно улыбается этому, сам того не замечая, ведь и Джин чувствует как его готово выпрыгнуть наружу прямо в руки Намджуна, доверяясь и отдаваясь без остатка.

Самое ужасное во всей этой ситуации то, что они сами во всем виноваты, хоть любви и не прикажешь. Они возлагают на себя слишком большую ответственность и несут ее, не позволяя чувствовать, запрещая любые порывы и убивая заботу друг о друге на корню. Они давно должны отпустить многие вещи и позволить себе хоть капельку жизни, которую сами хотят, но так сильно боятся, что закрываются от своих желаний за сотнями замков.

Но еще они оба смертельно устали от этого.

– Хен, – Джун чуть отстраняется и пытается отдышаться.

– Прости-прости, – по голосу можно понять, что он улыбается. Сокджин тоже тяжело дышит, но не останавливается и покрывает поцелуями его лицо.

Намджун щурится от удовольствия:

– Хочу тебя видеть.

– Даже не знаю, – хмыкает и тычется губами ему в щеку. – Я не накрашен.

Лидер обреченно стонет, а затем роняет смешок:

– Ты ужасен.

– Поэтому ты меня и любишь, – его тон игривый и с нотками смеха. Он шутит.

Но Джун с пугающей ясностью понимает, что устал шутить. Устал отодвигать все на второй план, устал молчать, держать в себе и делать вид, что у них все хорошо. Нехорошо. У них ничего не хорошо. У них плохо. Они играют в кошки-мышки уже слишком долго и никак не могут остановиться, сесть и наконец все решить. Все их решения сумбурные, нелогичные и происходят под действием момента. Так нельзя.

«Я так больше не могу», – Намджун сдается себе. Плевать на все и всех. Плевать что будет и какие у всего этого будут последствия. Он хочет, а значит имеет на это право.

– Да. Люблю.

Намджун ломается, осыпаясь пеплом.

Он просто вымотался и больше не хочет прятаться, скрывать, убегать. Он хочет делать то, что хочет. И он может позволить себе это, потому что любит себя...

– Что? – Джин звучит так надрывно, словно у него сейчас остановится сердце.

– Я сказал, что люблю тебя, хен.

...а еще Сокджина и он не будет забирать свои слова назад. Только не эти.

Джин вошкается, отстраняется и слазит с постели. Джун успевает лишь схватить тьму, а затем слышит торопливые шаги.

Свет включается резко и острой болью ударяет по глазам. Сокджин щелкает замком, запирая их, и идет обратно к постели, промаргиваясь.

Намджун трет глаза, приподнявшись на локте.

Джин садится с краю, чуть потеснив его:

– Повтори, – въедается в его лицо внимательным взглядом, ждет, прикусив губу.

Лидер садится на постели, смотрит прямо, не таясь, и едва заметно улыбается:

– Я люблю тебя. Не как хена, не как друга, не как согруппника. Я люблю тебя, Сокджин. У меня больше нет сил молчать об этом. Нет сил прятаться, сдерживаться и постоянно извиняться за свои действия и слова, о которых на самом деле я даже не жалею. Я пытался держаться, ведь мы решили, что нам нельзя, но со своей стороны я признаю поражение. Я не справился, хен, – он чуть меняет положение, двигается ближе к Джину, свесив ноги на пол и осторожно берет его руку в свои, подтянув поближе. – Глупо отрицать, что все ребята уже итак обо всем в курсе. Они не слепые. И я больше не хочу заставлять себя молчать или что-то не делать только потому, что могу их смутить. Я сделал и наговорил много лишнего, хен. Мне очень жаль за это. Я усложнил наши отношения и заставил тебя задумываться о вещах, которые делают тебе очень больно, – поднимает его кисть и целует в тыльную сторону ладони, на мгновение опустив веки и наслаждаясь ощущением теплой кожи под губами. – Мы и наши отношения странные, учитывая как долго все это длится и как долго мы не можем решиться ни на что серьезное. Но, может быть, стоит попробовать? В конце концов это наша жизнь и, несмотря на то, кто мы, мы может делать все, что захотим, – перебирает его пальцы и переводит на него взгляд. – Что скажешь, хен?

Сокджин с каждым сказанным словом чувствует как все в груди сжимается все больше и больше и как печет горло. Он с трудом сглатывает, на мгновение зажмурившись, а потом смотрит в чужие глаза, полные надежды, немого смирения и огромной нежности.

– Это большой риск, Джунни.

– Я готов. И я хочу. Я... я правда люблю тебя. И давно, хоть и понял совсем недавно. Я не знаю почему у меня ушло на это все так много времени, ведь ты, – тянется ближе и накрывает его щеку ладонью, – всегда был для меня особенным. Ну ты и сам знаешь. Ты же читал, – неловко улыбается и гладит большим пальцем кончик его носа.

– Нас могут не принять, – голос Джина чуть дрожит, но он жмется теснее, склонив голову в бок.

– Ребята уже приняли. Думаю для родителей главное наше счастье. Всем остальным необязательно узнавать об этом прямо сейчас. Да и разве важно, что они скажут?

Сокджин едва заметно качает головой, потому что неважно:

– Нам придется прятаться, – смещается еще ближе.

– Это та цена, которую мы должны и можем заплатить. Но я могу обнимать и касаться тебя даже на глазах у миллионов, как и раньше. Просто теперь все будет немного другим, – замечает, как с каждым словом Джин все теснее и теснее к нему. – Да и прятаться и оправдывать наши встречи гораздо легче, когда мы в одной группе, живем вместе и дружим, чем если бы мы были порознь.

– Контракт с общежитием однажды истечет, – чуть двигает его, устроив ладонь на груди, толкает и Намджуну приходиться отпустить, чтобы полностью забраться на постель и в итоге оказаться прижатым спиной к стене.

– Мы будем ездить друг к другу, ночевать вместе, найдем такие способ и варианты, чтобы нас обоих все устраивало. У нас получится, – накрывает его руку своей, надавливая.

Джин чувствует как колотится сильное сердце:

– Я первым уйду в армию. Мы будет редко видеться.

– Ты так говоришь, будто мы обделены терпением, – едва слышно хмыкает.

— Наш контракт, – отстраняется только для того, чтобы забраться ему на колени и положить руки на широкие плечи.

– Однажды истечет. Будет тяжело и больно, но мы станем просто Ким Намджуном и Ким Сокджином, а не RM и Джином из BTS, - уютно устраивает ладони на его бедрах, поглаживая, опускает те ниже, подцепляет край шорт, которые Сокджин так-то обычно не носит, и ползет ладонями по коже выше. – Мы сможем уехать на пару лет из страны, если захотим, спрятаться и принадлежать только друг другу и больше никому, – проникновенно шепчет.

Джин обвивает руки вокруг его шеи и как заговоренный склоняется ближе:

– Но...

– Нет никаких «но», хен. Мы со всем разберемся и все решим. Вообще все. Ты мне веришь?

– Конечно, – сталкивается своим носом с чужим.

Их дыхания смешиваются.

— И я тебе верю. А ты, – сглатывает, – любишь меня?

– Люблю, – в наслаждении прикрывает глаза, позволяя себе просто раствориться в моменте уединения и ласки. – Не как друга, не как младшего, не как согруппника. Я люблю тебя, Намджун, – роняет смешок. – Возможно, я полюбил тебя позже, чем ты меня, но полюбил и я хочу любить тебя вечно. Мы через многое прошли и еще многое впереди, но, несмотря на боль и ответственность, которая лежит на нас, ты заставляешь меня чувствовать себя хорошо, – целует в щеку и возвращается в исходное положение, давит пальцами на заднюю сторону шеи, массируя. – Чувства к тебе помогают мне быть счастливым каждый день, даже если больно. Потому что я знаю, – улыбается. — Знаю, что ты тоже любишь меня. Знаю, что ты разделяешь все мои чувства и знаю, как они важны для тебя. Ты заботишься обо мне, как бы сильно не хотел этого не делать. Ты и есть то, что мне нужно. Я исполнил почти все свои мечты, а для оставшихся мне нужны лишь ты и твоя поддержка. И я знаю, что все это у меня уже есть.

Джун коротко целует его в губы и перемещает одну руку ему на талию, придерживая и прижимая ближе:

– Я никогда тебя не оставлю, если сейчас ты доверишься мне, хен.

– Я верю тебе. Но в тоже время что будет, когда мы расстанемся? – его голос чуть тускнеет.

– Не когда, родной, а если, – чуть задирает его домашнюю кофту и касается поясницы, надавливая. – Но я не допущу этого. Я слишком долго шел к тебе. Не хочу уходить.

– Я тоже, – еще ближе. Он хочет быть еще ближе.

– Тогда, – заставляет его выпрямиться и посмотреть себе в глаза. – Ты будешь со мной встречаться? На этот раз официально и по всем правилам, – почти заметно ухмыляется. – Я больше не хочу мучить ни тебя, ни себя, – невольно вспоминает слова Юнги. – И плевать кто что подумает. В итоге все решаем мы, верно?

– Ты не представляешь как сильно я хотел это услышать, – берет его лицо в свои руки. – Да. Я буду с тобой встречаться, Джунни, – мягко целует куда-то в переносицу. – Хорошо заботься обо мне.

– Обязательно, – намекая, давит на поясницу, и Сокджин наконец целует его.

Намджуна словно отпускает. Он блаженно мычит и сминает мягкую нижнюю губу, пытаясь быть еще ближе, теснее, еще нежнее.

– Хен, – он зовет его и целует в уголок рта, щеку, скулу, ухо, перемещает обе руки ему под кофту, задирая ту, и касается лопаток короткими ногтями.

– Да? – едва слышно хихикает, потому что щекотно.

– Джинни, милый, сладкий, дорогой, солнышко, – шепчет прямо в ухо, а потом чуть прикусывает хрящик.

– Выбираешь что больше подойдет? – невольно расплывается в улыбке.

— Я и так знаю.

– И что же?

– Родной. Как я тебя и называл, – чувствует как сердце напротив начинает безудержно биться о грудную клетку от этого, казалось бы, простого слова.

– Ты прав. Мне очень нравится, – запрокидывает голову и жмет его к себе.

Джун намек понимает и влажно ведет языком по чувствительной коже шеи:

– Просто захотелось так тебя назвать. Потому что это все про тебя и даже больше, – шепчет, оторвавшись.

– Еще, – Сокджин обхватывает его руками, направляя.

Намджун усмехается, касаясь губами кадыка:

– Такой жадный.

Джин мычит и чуть елозит на нем, немного напрягаясь. Но на этот раз его не останавливают и не отталкивают, а лишь обнимаю крепче и с новой силой давят губами на светлую кожу.

– Я скучал, Джунни.

– Я тоже скучал, хен, – касается края ткани, тянет вверх и снимает с него кофту, отбрасывая ее на пол. – Вот так, – целует куда-то в яремную впадинку и улыбается.

– Ты тоже, – стягивает верх, оставляя его лишь в штанах, и мягко двигает бедрами, потираясь о него. Их пахи соприкасаются в легком давлении. – Приятно, когда я так делаю? – чуть толкается вперед, проезжаясь своим бугорком о чужой.

Намджун упирается затылком в стену и прикрывает глаза:

– Конечно приятно, – оглаживает талию.

– Хорошо, – хмыкает и отстраняется, убирая чужие руки со своего тела.

– Хен? – распахивает глаза и тянется за ним, выглядя испуганным.

– Ляг, – помогает ему развернуться и улечься на постель, а затем стягивает с него штаны и касается боксеров. Джун его тормозит, чуть нахмурившись. – Стесняешься? – тот кивает. – Я уже все там видел и у нас уже было подобное.

Намджун прикусывает губу, позволяя снять с себя нижнее белье:

– Тогда было темно. И сейчас немного другая ситуация. Не припоминаю, чтобы ты пялился на мой возбужденный член, – устраивается поудобнее и наблюдает за тем, как Джин снимает шорты, затем боксеры, а потом садится перед ним на постели на колени и разводит его ноги, мягко огладив.

– Вообще-то было дело, – касается его, чуть сжимая.

По спине бегут мурашки.

– Когда это? – хлопает глазами в непонимании.

– Через пару лет после дебюта. Видимо тебе было настолько невтерпеж, что спящие рядом одногруппники никак не помешали, – сжимает у основания, а второй рукой накрывает крепкую грудь, зажимая между указательным и средним пальцем сосок.

– Ох, блять, – прячет лицо за ладонью. – Я так и знал, что кто-то точно не спал. Лучше бы ты надо мной просто посмеялся, а не хранил в тайне.

– Думаю Хосок тоже не спал. Мы даже переглянулись, – роняет смешок и чувствует как по чужому телу бежит дрожь, когда он давит на головку.

– Твою мать, – шепчет. – Я ужасен, – смотрит на него сквозь пальцы.

Сокджин отрицательно мотает головой:

– Хо просто лег спать, ты был очень тихим. А вот у меня встал, – наклоняется вперед и целует куда-то в солнечное сплетение. – Я тогда как раз с Дэхеном встречался. Так что на следующий день я не ночевал в общежитии.

У Джуна в груди просыпается необоснованная и горячая ревность. Он смотрит на Джина, прикусив губу. В голове всплывают воспоминания о бывшем хена, совершенно неуместные в такой ситуации.

– У меня тоже был парень, – момент неподходящий, но Сокджин должен знать.

Тот полностью замирает:

– Что?

– Отчасти из-за него я решился наконец попробовать с тобой, — он перехватывает его руки и тянет Джина ближе, роняя на себя. – Он прав. Я имею право быть счастливым. И я хочу быть счастливым с тобой, – кладет руки ему на поясницу, поглаживая, и чмокает в губы.

– Вы все еще общаетесь? – хмурится, пропихивает руку между их телами и больно сжимает Намджуна, давя ногтем большого пальца на урерту.

Джуна от этого гнет в пояснице. Он едва слышно стонет:

– Нет. Это был один звонок спустя много лет. Я расскажу тебе о нем, но не сейчас. Сейчас я хочу сосредоточиться на тебе, – обхватывает его плечи руками. – Я твой, хен, — шепчет. – Покажи мне, что это так.

У Сокджина срывает крышу. Он укусом вгрызается в чужие губы, одновременно с этим, двигая ладонь, и толкаясь бедрами ему в промежность. Намджун цепляется за его плечи и довольно мычит. Джин отстраняется, смотрит на влажные распухшие губы и впивается зубами в плечо. Джун пускает пальцы ему в волосы и давит на затылок:

– Сильнее, хен.

Сокджин вгрызается в него, оставляя пульсирующий болью синяк.

– Хорошо, – Намджун рассеянно целует его в висок. – Ты умница, родной. Еще.

– И кто из нас жадный? – ухмыляется, чуть приподнявшись, и соединяет их пахи.

– Мы оба, – оглаживает вдоль тела мягким движением. – Потому что любим друг друга.

– Ты снова все свел в романтичные сопли, – Джин мягко покусывает его шею.

– Тебе же нравится, – шумно выдыхает, чувствуя теплые мурашки по всему телу.

– Нравится. Ты тоже, – толкается, создавая трение между их животами.

– А еще? – царапает спину, отчего Сокджин довольно щурится и ведет плечами.

– Еще я люблю тебя, Намджун. И я рад, что могу это сказать, – тычется носом ему в волосы выше лба, поднявшись выше и открывая доступ к шее, которую Джун тут же начинает выцеловывать. Он опускает ладонь вниз, соединяя их, и двигает рукой резко и сильно. Джин едва слышно стонет. – Вот так, хен, – кусает в кадык и приподнимает бедра.

Возбуждение разливается по телу мягкой патокой, заполняет сознание и отдает сладким послевкусием нежности, оседая на языке. Намджун шепчет глупые бессмысленные комплименты, гладит чужое тело и покрывает поцелуями все, куда может дотянуться. Сокджин плавится, принимая все, что ему дают, и делится в ответ. Роняет тихие признания, вздохи и притирается ближе, боясь отстраниться хоть на миллиметр.

– Джунни, – стонет его имя и обмякает на нем, крепко прижавшись к любимому теплу.

Намджун едва ощутимо вздрагивает и тычется носом во влажный висок, шумно и блаженно дыша.

Они грязные и потные, немного липкие, но все равно так хорошо. До поджимающихся на ногах пальцах хорошо. А главное, что вместе.

В будущем должно быть еще лучше.