Я прихожу в себя в ванне с уточками. У меня в одной руке кружка с ароматным какао, а в другой — какая-то вкусная сладкая булка, которую я с удовольствием жую.
Чудик сидит на полу, сложив локти на бортик ванной, а голову — на локти, и смотрит на меня с умиротворённой сытой улыбкой.
Мы совсем не разговариваем, даже чудик совсем молчит, только улыбается, и это прекрасно. Тишина меня расслабляет. Дожевав булку и запив её какао, я передаю кружку чудику, а сам запускаю руки в воду и начинаю играться с уточками и пеной, как малый ребёнок, пока чудик ласково мылит мне голову нейтральным шампунем (видимо, купленным специально под меня, потому что баночка розовая — омежья) мягко проходится по плечам, спине и рукам губкой, плещет на меня водой из ковша, наклоняя голову назад.
Это всё очень тупо, ведь те же действия я могу проделать и сам, но мне почему-то приятно, что этим занялся Адам. Чудик то есть.
— Если ты вампир, то почему ты меня не укусил? — спрашиваю я, пока он накладывает бальзам на мои волосы.
Улыбка чудика становится шире.
— Я укусил. — Он нежно проводит по следам от меток на моих плечах.
— Нет, — хмурюсь я. — Почему не выпил мою кровь?
— О, малыш, твоя кровь для меня — словно божественный нектар!
— И?
— Разве ты не знаешь, что самых острых удовольствий всегда должно быть понемногу, Ники? И я бы никогда не стал кушать моего любимого мальчика без его разрешения.
— Тогда откуда ты знаешь, какова моя кровь на вкус? — усмехаюсь я.
— Любовь моя! Когда альфа ставит метку, он прокусывает кожу. Кровь появляется в любом случае! А то, что кровь истинного — вкуснейшая из всех возможных — это известно каждому вампиру!
Он смывает с меня бальзам, нежно придерживая за затылок. После этого я отфыркиваюсь и продолжаю его испытывать.
— Истинные — это сказка. Так не бывает.
— О, Ники, дорогой мой! Ты ещё так наивен!
— Сам ты наивный, — бурчу я, пиная уточку. — Разговариваешь со мной, как с ребёнком.
— Как я могу...
Прежде, чем чудик принимается выцеловывать мне шею, я, кажется, замечаю сарказм в его голосе, но решаю не придавать этому значения. Это ж чудик. Он прямой, как топор.
— Ну, только помылся же!.. — Я отталкиваю от себя темноволосую макушку. — У тебя есть ещё такие булки?
Лицо чудика на мгновение делается грустным и озадаченным, но просветляется в мгновение ока.
— Я съезжу и куплю тебе ещё выпечки, моя любовь! Подожди пятнадцать минут!
— Да стой же ты!
— Ну от тебя и несёт... — Линда морщит носик и машет перед ним рукой. — Теперь все на кампусе будут знать, что у тебя новый ёбарь.
Как ни странно, эта новость не вызывает у меня дискомфорта.
— Да и похуй. Чё у нас следующим?
— Кант!
— Бля, а я не читал...
Линда хохочет.
— Конечно, ты не читал! Помнишь, как в том фильме? — Она забавно корчит лицо. — Я зна-аю, что вы сде-елали прошлым ле-етом! Так вот, знаю я, что ты делал на этих выходных!
— Ты мне перескажешь? Или легче просто почитать перед парой трактовки?
— Не знаю, — пожимает плечами девушка и все парни за километр теряют челюсть, потому что когда она пожимает плечами, её сиськи вываливаются из глубокого декольте чуть ли не до сосков. Даже я, в целом привыкший к этому зрелищу, нервно сглатываю слюну. — Я не читала. Надела эту кофточку специально. Как бы тупо я не ответила, Стивенсон поставит баллы. Он на меня давно запал.
Я давлю усмешку и предлагаю зайти за кофе. Я, надо признаться, до сих пор не очень-то себя чувствую, и хотел бы закинуться чем-нибудь вкусным перед семинаром по Канту, которого мой прелый и, надо сказать, не слишком-то высоко-айкьюшный мозг отказывается воспринимать. По трезваку так точно.
Я провёл в доме чудика остаток уикэнда и сбежал в понедельник поутру, потому что нужно было объявиться на занятиях. Мы, в целом, не занимались ничем таким. Даже не трахались, ведь мне хватило одного раза, кажется, на неделю вперёд. Он даже не водил меня больше в подвальные комнаты, хотя, надо признаться, меня туда тянуло, и я неоднократно намекал, что не против позависать среди старинных украшений и прочего. Зато была ещё одна принятая ванна (уже вместе), итальянская паста чудиковского приготовления, и его голая жопа в фартуке.
— А ты когда-нибудь был снизу? — спросил я, рассматривая два крепких бледных орешка.
— Что за глупости! — Он рассмеялся. — Это ведь противоречит природе! Она создала альфу для...
— А если я сильно попрошу?
Чудик задумался на короткий миг.
— Свет моих очей, а ты хотел бы посидеть за рулём "Альцгеймера"?
— Не меняй тему!
Мы с успехом отсиживаем семинар по Канту. Линда — из-за своего декольте, я — из-за того, что сижу рядом с Линдой, отвлекающей на себя всё внимание. Хотя, Стивенсон, кажется, ревнует. Чел, тебе всё равно ничего не светит, пока есть закон, запрещающий преподавателям шпёхать студентов!
А вообще я думаю про жопу чудика. Пару раз мне уже удавалось склонить альф к тому, чтобы побыть подо мной, один раз у меня даже был истинный ценитель этого удовольствия, но он мне быстро надоел, потому что быть снизу я и сам люблю. А вот чудика прямо так и хочется увидеть в роли своей сучки. Хотя, если уж говорить откровенно, он такой каблук, что стоило бы оставить ему хоть немного власти... но нет. Кажется, в "сэйлор-дик" была распродажа смазок с клубничным запахом... нет, Адаму не пойдёт клубника. Максимум — кокос. Лучше раскошелюсь и возьму обычную.
Так, в думах о лишении придурка анальной девственности, проходит наш учебный день. Мы с Линдой, как два сиамских близнеца: записаны на одни и те же курсы, поэтому везде ходим парочкой. Соответственно, когда за мной подъезжает уже знакомый тонированный "Альцгеймер", она многозначительно ухмыляется и спрашивает, можно ли ей собрать мои вещи и занять мой шкафчик под свои декольтированные шмотки.
— И не мечтай! — Я посылаю ей воздушный поцелуй, направляясь к авто.
Кто-то из знакомых студентов видит это представление и смотрит на меня круглыми глазами. Верно, я, конечно, симпатичный, но не настолько, чтобы захомутать себе безотказного папика. Безотказный сумасшедший папик — другой вопрос.
Соскучившийся чудик тянется лобызаться, как только я захлопываю за собой дверь, и я даже позволяю немного себя помуслякать.
— Ты же в курсе, что мне нужно учиться, а не только на твоём члене скакать? — говорю строго, отодвигая от себя это красивое, но уж слишком слюновыделяющее лицо.
Вопреки моим ожиданиям, уголки его губ ползут не вниз, а вверх. Он хватает меня за руки.
— О, мой лунный зайчик! Я никогда не думал, что ты предложишь мне жить вместе! Но разве это уместно, мы ведь не женаты! О, но это легко исправить, мой пирожок...
— Господь мой Иисус и стопятьсот ангелов! — Я закатываю глаза.
— У тебя уже есть два кольца с прошлых разов, но ты, моя сладкая вишенка, наверняка, захочешь что-то посовременнее...
Я застываю. В голове загорается сигнализация с надписью "ХОЧУ", а изо рта чуть ли не течёт слюна. Да, я всегда был падок на подарки и драгоценности, как ворона на блестяшки. Наверное, оттого что мне редко что-то перепадало. И в итоге, мы приезжаем в дом чудика двумя счастливыми обладателями: я — охуенного колечка с брюликами, чудик — охуевшего меня с выражением шока на лице.
— И так каждый раз... — нежно бормочет он, наблюдая, как я разглядываю свою руку под светом лампы (все окна, как обычно, зашторены).
Воодушевлённый подарком, я счастлив и послушен весь вечер: с удовольствием поедаю всё, чем меня кормит альфа, слушаю его бредни и даже не сопротивляюсь, когда он меня целует.
А потом я снова оказываюсь в его постели в позе суки и принимаю в себя здоровенный узел, сладко постанывая и выгибаясь, и после всего даже позволяю смотреть, как из меня льётся его же сперма вперемешку с моей смазкой. Сам я в этот момент разглядываю своё колечко, уж очень оно мне идёт.
— Ты уже гораздо легче принимаешь меня, моя любовь, — ластится он, пока мы отдыхаем, раскинувшись по постели в свете луны (на ночь чудик решился раскрыть шторы). — Знал бы ты, какой великолепный вид открывается передо мной, когда я вижу в тебе свой узел, и как твоя дырочка беззащитно сжимается вокруг него... Это ли не счастье? Это ли не величайшее из наслаждений...
Он говорит что-то ещё, но я не слушаю, любуясь то кольцом, то телом чудика в лунном свете. Мне хорошо, я удовлетворён и, в кои-то веки, спокоен.
— ...в твою прошлую жизнь...
— Что? — Меня вырывает из приятного забытия.
— В твоё предыдущее воплощение я не успел сделать тебе предложение, потому что был очень занят, и жалею о том по сей день, малыш! Не пойми меня неправильно! Ты был также прекрасен, как и всегда, но в те времена шёл третий вампирский переворот, да и я тогда обустраивал фабрику, чтобы мы могли жить безбедно, и совсем забыл про то, что своего истинного тоже нужно баловать вниманием!
— Что ты несёшь? — хмурюсь я. — Какая ещё прошлая жизнь?! Ненормальный!
Я вскакиваю с постели и выбегаю, как есть, голый, во двор, где сажусь у поросшего мхом фонтана и зарываюсь руками в волосы.
Чудик приходит спустя несколько минут с травяным чаем (я подозреваю, что это корень валерианы) и успокаивающе гладит меня по голове, пока я пью.
Мне и вправду становится лучше, от валерианы ли, или от запаха феромонов, которые усиленно пытается распылять альфа... и ведь действительно. Его запах действует на меня, как панацея. И секс с ним — лучший в моей жизни. Может быть, мы и вправду?.. Но тогда получается, что я на всю жизнь привязан к шизофренику. Богатому шизофренику. С замечательным узлом. Но шизофренику.
Я вздыхаю.
— Хочу посмотреть "дневники Дриджит Бонс", — говорю я чудику.
— Хорошо, любовь моя, как скажешь. — Он целует меня в висок. — Твоё слово — закон для меня, но позволь сначала тебе ещё кое-что показать...
Мы спускаемся в подвал, но вопреки моим ожиданиям не идём в комнату с украшениями, а следуем дальше. Мы проходим несколько сейф-дверей. На одних альфа вводит пароль, другие открывает ключом, и мы наконец оказываемся перед своеобразной тюрьмой. Интерьер здесь тот же, что и во всём доме, но всё комнаты закрыты решетчатыми дверьми.
Я, одетый в халат чудика, осматриваю это место с удивлением.
Он подводит меня к одной из камер, и я вижу мужчину лет сорока, который играет в нарды сам с собой.
— Посмотри, малыш. — Чудик встаёт позади, обнимая меня, кладёт подбородок на плечо, так что мы соприкасаемся гладковыбритыми щеками. — Это Генри О'Миллер. Он убийца и педофил. Я выкупил его из одиночной камеры тюрьмы "Санта Роза" на юге континента тринадцать лет назад. Я кормлю его здоровой пищей и даю витамины и всё, что он попросит: книги, игры... в пределах разумного. Сейчас ему пятьдесят три года, и, как ты можешь видеть, Генри прекрасно выглядит для своих лет, несмотря на то, что я пью его кровь пару раз в неделю. Генри! У нас гости!
Я вздрагиваю, когда мужчина поднимает на меня свой взгляд. Он мне не нравится, и я жмусь к Адаму.
— Добрый вечер, хозяин, — приветствует мужчина чудика, но смотрит на меня. — И прекрасный молодой человек... — В другой ситуации я, может быть, был бы польщён, но то в другой ситуации... — Это наш новый... коллега? — Мужчина усмехается.
— О нет, Генри, отнюдь. Обращайся к Ники, как к своему второму хозяину. — Адам целует меня в шею и, шокированного, ведёт дальше.
Через одну комнату я вижу темноволосую хмурую женщину. Она уже, по-видимому, слышала наш разговор, и теперь с мрачным интересом выглядывает на меня из-за решётки.
— А это Изабель. Прекрасное имя, не так ли, малыш? — Альфа мягко держит меня в объятиях, я даже чувствую бедром, что он немного возбуждён, но не понимаю отчего. Здесь же так... крипово... — Изабель неделями пытала своего мужа за измену с любовницей, а потом зверски убила. Не стану описывать тебе подробности, даже для меня зрелище было довольно неприятным... Изабель со мной уже два года. Как и Генри, я содержу её в идеальных условиях, и всё же она мечтает сбежать. Верно, Изабель?
— Не слушай этого психа, мальчик, — говорит женщина вместо ответа. — Он высушит тебя и выбросит, как и всех нас.
Адам за его спиной хмыкает.
— Изабель приняла условия сделки, но так боится, когда я пью её кровь, что забыла о том, что единственная возможность выйти отсюда — это смерть... Поэтично, не правда ли?
Мне это всё не кажется поэтичным.
У следующей двери я замираю в восхищении. Передо мной величественная женщина, одетая в красивые дорогие наряды. У неё длинные светлые волосы и ярко-зелёные глаза. А ещё она — омега.
— А это Мира Любич, — поясняет альфа, подводя меня к камере. — Она — серийная убийца. — Он гладит меня по лицу, мелко целуя шею. — А ещё сегодня её очередь. Верно, Мира?
— Да, хозяин, — отвечает женщина таким тоном, словно хозяйка — это она. И смотрит на меня пронзительно, внимательно.
— Хочешь посмотреть?
— На что? — произношу я тонким голосом, крупно вздрогнув.
— На то, как я ужинаю, малыш.
Я чувствую себя... раздвоившимся. Одна моя часть мечтает сбежать отсюда. Из этого длинного, бесконечного подвала, из этого дома, и, для надёжности, из этой страны. Другая часть желает увидеть, как его альфа... делает что? Занимается чем? В принципе неважно. Эта часть просто хочет быть послушной.
— Ладно... — шепчу я тихо.
— О, Ники... — Адам обходит меня, чтобы взять моё лицо в руки и запечатлеть на губах долгий, неспешный поцелуй. — Просто смотри, любовь моя.
Камера открывается тремя разными замками. Когда альфа заходит внутрь, девушка величественно отклоняет шею. Я вижу, как в мгновение ока вырастают клыки во рту мужчины. Он впивается ими в тонкую белую шею, и тело "королевы" дёргается в его руках.
Глотая кровь, он смотрит на меня горящими глазами. И Мира тоже смотрит на меня. Я вижу, что ей немного больно, а вот присосавшийся к ней вампир по-настоящему наслаждается.
Наконец он отпускает женщину, запирает за собой дверь и берёт меня за руку.
— Могу я получить десерт, любовь моя? — спрашивает галантно, водя пальцами по моему запястью, и я почему-то не могу отказать.
Ошеломлённо киваю, и альфа касается моей кожи самым кончиком изящного острого клыка. На запястье выступает капелька крови, и он, прикрыв глаза, слизывает её.
— Ты восхитителен. Ты — как наваждение, как подарок небес... Я буду любить тебя, пока солнце не заберёт меня. И потом — тоже. — Адам гладит меня по щеке, и дарит мягкую улыбку. — Пойдём отсюда, малыш.
— Что это было? — спрашиваю я тихо, пока мы идём на кухню за успокоительным какао и вкусняшками для просмотра фильма.
— Я показал тебе, как вампир питается человеческой кровью, душа моя... чтобы ты убедился, что я — то, что я есть.
— Но... — я запинаюсь, пытаясь сформировать мысль, но мой насыщенный эмоциями мозг отказывается выдавать слаженную информацию.
Мужчина смотрит на меня внимательно, чуть прикусив губу, а затем продолжает сам.
— Когда Берта Геллен обратила меня в вампира, мне шёл двадцать девятый год. Я тогда жил в другой стране, улаживал семейные дела... это было непростое время, но именно тогда я впервые встретил тебя... Отто. Тебя звали Отто, и ты был первым омегой с воинским званием... С тех пор прошло двести семьдесят пять лет. — Он взял меня за руки. — Ты был взволнован тем, что услышал о своих прошлых жизнях, свет мой. Я хотел показать тебе, что я имею основания говорить с тобой о них, Ники, мой малыш. Я встречаю тебя уже четвёртый раз. И с каждым разом ты всё моложе... и всё прекраснее...
Он целует мою руку, и я пространно смотрю на то, как лежат на его макушке вьющиеся тёмные волосы. Наверное, мягкие.
— Адам, — строго говорю я.
Он перестаёт выцеловывать костяшки моих худых пальцев и поднимает взгляд.
— Почему же ты, в таком случае, не обратил меня?
Альфа улыбается во весь рот, а затем произносит восторженно:
— О, как же я рад, что ты об этом спросил!