Дни сменялись другими, такими же однообразными и скучными. Микаса проводила их дома, боясь снова пересечься с Леви. Тянуло назад, в лавку, но она заставляла себя заниматься обычными делами: уборкой и готовкой — всем, что хорошо отвлекало её от лишних мыслей. Но сердце было не на месте. Пускай Леви открыто заявил, что прошлое для него больше ничего не значит, Микаса не хотела этого принимать и где-то в глубине души надеялась на то, что это не так. Что толку убеждать себя в отсутствии чувств, если они так никуда и не делись, и маленькая передышка оказалась лишь мимолётным облегчением, открылась знанием о том, что Леви ещё жив и дела у него идут хорошо, но так и не принесла душевного покоя?

Микаса хотела провести дома несколько дней, чтобы успокоить свои вновь расцветшие чувства, но домашняя обстановка делала только хуже. Рутина, которая часто избавляла её от лишних переживаний, теперь наоборот подталкивала к размышлениям, и все мысли крутились вокруг капитана. Хотела бы Микаса забыть о нём хоть на мгновение, но его образ продолжал появляться в мыслях, и ничего лучше, кроме как встретиться с ним снова, Микаса не придумала. Слышала когда-то, что если надоедливая мелодия всё крутится в голове, нужно всего-лишь разок подумать о её конце, и музыка, получив логическое завершение, отпустит. Может, это сработало бы и с капитаном: она увидит мужчину ещё раз, только раз — и успокоится. Микаса была уверена, что в четырёх стенах сведёт себя с ума и отправилась на прогулку. Она даже не заметила, как ноги сами привели к чайной лавке. Леви как раз передавал ключи другому работнику, сам, видимо, уходя на обед. Микаса немного помялась на месте, словно не решаясь заговорить. Леви не замечал её. Желание провести с ним ещё хоть пару минут пересилило чувство стыда, и, немного помявшись на месте, она последовала за ним и окликнула:

— Доброго дня!

— Доброго, — Леви оглядел её с ног до головы, словно пытаясь что-то уловить, но больше ничего не добавил, проходя мимо. Он понял всё ещё пару дней назад. Микаса осталась для него в прошлом. И, как бы ни претило Леви признавать своё поражение, навязываться он не собирался. Если бы она хотела вернуться, сделала бы это. Микаса никогда не была робкой девочкой, и с её характером было ясно, что у неё есть причины отстраняться. И, возможно, более веские, чем серебряное кольцо на пальце. Выбор был сделан не в его пользу. Леви с большим удовольствием сейчас остался бы наедине, желая обдумать ситуацию, в которую он сам поставил себя, но Микаса не уходила. И, к его негодованию, эта компания приятно волновала, заставляя снова на что-то надеяться. Помолчав ещё с пару шагов, он и сам почувствовал возрастающую неловкость. Возможно, с кем-то другим он спокойно стерпел бы это и молчанием показал, что не горит желанием общаться и с большим удовольствием оказался бы один, но рядом с Микасой порой хотелось делать глупости.

Микаса не поняла, почему Леви так странно её оглядел, подумала, что с её платьем что-то не так. Она с удивлением посмотрела на свой простенький наряд, но ничего особенного не заметила. Он вёл себя необычно, даже дёргано, и Микасе хотелось верить, что это её присутствие так сильно взволновало. Где-то глубоко внутри она чувствовала, что его слова об ушедших днях значили гораздо больше, чем она подумала в первый раз. Дома Микаса пыталась вывернуть их наизнанку, представить, что он говорил, что желает оставить в прошлом их расставание, а не чувства, что, возможно, она просто не поняла его намёка. Но Леви никогда не говорил загадками. Если ему что-то было нужно, он прямо заявлял о своих желаниях, порой смущая её своей откровенностью. Но Микаса привыкла к его прямоте, и понимала, что нет смысла искать подтекст там, где его никогда не было.

Они всё ещё шли в тишине, и ей хотелось что-то сказать, сделать шаг навстречу, но она никак не находила хоть сколько-то важной темы. Микаса даже не могла вспомнить, как завертелись их отношения, что послужило толчком, что можно было сделать, чтобы вернуть ушедшее. Возможно, капитан и правда жалел о том, что сделал. Щёки снова покрылись лёгким румянцем, когда огонёк надежды загорелся внутри. Не хотелось навязываться, но она всё равно продолжала следовать за ним. И Леви, казалось, не был против. Микаса никак не могла отделаться от мысли, что он никогда не будет совсем чужим: они столько времени пробыли вместе, так многое пережили. Она слишком хорошо помнила его нежность, и теперь не могла принять того, что капитан одновременно так близко, и так далеко.

Микаса вдруг почувствовала себя увереннее, свободнее. Вокруг почти никого не было, и вспомнились те времена, когда они с Леви вот так прогуливались по тропинкам недалеко от штаба. Хотелось забыться. Не думать о кольце на пальце, представить, что она не замужем, что и расставание и боль — всё было лишь сном, неприятным, но не более реальным, чем отражение в реке. Микаса молчала, пытаясь снова окунуться в воспоминания, представить, будто бы они с Леви ещё там, что это её выходной день и они наслаждаются мимолётным мгновением одиночества рядом друг с другом, когда все остальные заняты своими делами и капитан лишь ненадолго оставил свои документы, чтобы провести немного времени с ней.

Представить это оказалось сложнее. Вокруг город, совершенно не напоминавший лес. Капитан выглядел и вёл себя совсем иначе. Да и забыть о замужестве было невозможно. Даже думать о таком должно было быть стыдно, но угрызения совести почему-то не мучили её в этот миг.

Леви конечно же заметил, что Микаса молчала. Подумал было высказать какую-нибудь грубость, съязвить, как сделал бы раньше, чтобы только не увлечься ей, заставить её вспомнить, каков он на самом деле, что рядом с ним ждёт только разочарование и боль, но не смог. Признать такое означало лгать самому себе. Показная привычка вести себя грубо с дорогими людьми всегда была лишь попыткой оградить и себя, и их от лишней боли. Леви хотелось, чтобы Микаса ушла, чтобы продолжала злиться на него и спокойно жила своей жизнью, но в то же время искренне желал, чтобы она осталась. Все эти несколько дней он мучил себя воспоминаниями. Понимал, что не может видеть её так часто, как ему хотелось, что она сидит дома с мужем, а он не может даже навестить её без причины. Злость на себя не давала мыслям продолжать свой ровный ход, и он сдерживался, чтобы не нагрубить просто так, чтобы сбросить пар. Немного подумав, Леви всё же успокоил мысли, поняв, что думал о каких-то совершенно глупых вещах. Пустых слов Леви не любил, но молчать дальше было уже невозможно. Ему хотелось слышать её, и Леви завёл лёгкий разговор.

— Прогуливаешься?

— Да, вышла ненадолго отдохнуть от домашних дел.

Микаса следовала за ним, говорила простые вещи, а внутри всё полыхало. Слова о прошедшем дне, о делах, совсем пустые и бесполезные разговоры тянулись между ними, пока они неспешно шли вдоль просторной почти пустой улицы, только вечером заполнявшейся толпами людей. Кровь стучала в висках, её сопровождал уже ставший привычным страх. Она боялась, что люди увидят их вдвоём, начнут пересуды, что Жан узнает. Микаса не делала совершенно ничего, что могло бы нарушить её безупречную репутацию, но даже одно то, что она часто была в компании Леви, могло натолкнуть людей на плохие мысли. Она даже не до конца понимала, чего именно так остерегалась. Ведь даже если Жан и впрямь узнает, то не подумает совершенно ничего плохого. Он и не задумывался о её настоящих чувствах, не видел её метаний. Жан с лёгкостью принимал на веру всё, что она говорила ему. За это Микаса и любила его, и готова была ненавидеть. Казалось, что он просто не хотел проникнуть глубже в её мир, понять всё то, через что она прошла. Микаса и сама уже не хотела делиться всеми сомнениями, что бурлили внутри, решив, что так будет лучше для обоих. Ей не нужно было проходить через стыд и чувство, что кто-то копается в её душе, Жану же было спокойно, пока он думал, что всё в порядке. Микаса не хотела нарушать этого доверия между ними, но как же хотелось, чтобы он хоть раз попробовал понять её. Может быть, тогда она и не думала бы о том, чтобы вернуть прошлое.

С капитаном Микаса чувствовала себя гораздо свободнее, казалось, что её понимают без слов. Когда-то давно ему стоило вскользь упомянуть что-то о своём детстве, чтобы понять схожесть их судеб. Тогда Микаса и сама рассказывала ему о своих переживаниях, совершенно не стесняясь его пристального, казавшегося холодным взгляда. Она знала: Леви понимает. Микаса не любила рассказывать о прошлом, было страшно, больно, но хорошо помнила тот день, когда разговор случайно зашёл о родителях. Микаса до сих пор не могла говорить о них без дрожи в голосе. Слишком тяжёлыми и яркими были те воспоминания, но тогда Леви даже не дал закончить, просто прижал к себе, словно говоря, что он рядом, что поддержит. Жан же не мог коснуться той части души, что навсегда была сокрыта от его глаз. Микасе теперь так не хватало этого чувства защищённости и комфорта. Она одёргивала себя, внутри спорила с тем, чтобы хоть на мгновение коснуться Леви. Обнять, притянуть ближе, почувствовать запах такого любимого тела. Он ведь был совсем рядом, стоило лишь сделать один шаг. Казалось, что от этого она сойдёт с ума, задохнётся от собственных чувств, но Леви вырвал её из мыслей.

— Я собирался пообедать дома, — произнёс он, многозначительно взглянув на Микасу.

Он сам не знал теперь, чего хотел. Тогда, на поле битвы, он решил всё. Но сейчас, видя её нежные черты, сомневался и в своём решении, и в себе. Леви научился сожалеть о своём выборе, принял то, что не всегда поступает правильно, что неверные решения могут бередить душу ещё очень и очень долго, а порой — всю жизнь, но так и не смог простить себе то, что позволил Микасе ускользнуть. Он хотел пригласить её домой. Хотел побыть с ней рядом ещё немного, вдали от посторонних взглядов прохожих и собственных работников, но вот так позвать её не решался. Было трудно признаться себе в том, что он боялся её отказа. Это было бы слишком тяжело принять, и проще было оставить для себя лазейку для размышлений, нежели получить однозначный ответ. Леви понимал, что проявляет слабость, не решаясь ни на что, но снова взглянул на Микасу. Если она поймёт его взгляд — значит ещё не всё потеряно.

Микаса остановилась. Она потупилась, пытаясь расшифровать его намёк. Было ли это намёком вообще? Что он означал? Микаса хотела, чтобы этот взгляд стал негласным приглашением, но он мог также означать и то, что Леви желает здесь попрощаться.

— Хорошо, — ответила она невпопад, уже заставляя себя развернуться, несмотря на то, что хотелось остаться, хоть одним глазком взглянуть на его дом, на секунду прикоснуться к его жизни, представить себя в ней. Разум отчаянно требовал отправиться по своим делам, уверял её в том, что Леви хочет остаться один, но мужчина продолжал смотреть на неё, и взгляд будто смягчился.

— Можем пообедать вместе, — задумчиво произнёс он, видя замешательство, вновь помогая принять решение. Раньше им нечасто удавалось побыть рядом даже в общей столовой. Обедать же наедине друг с другом было сродни празднику. Теперь же Леви привык к полному одиночеству, и приглашать кого-то в свой дом было странно. Друзей в Элдии у него больше не было, дети остались в Марлии, и в новом доме бывал только он. Если Леви и мог позволить какому-то человеку нарушить девственность собственного жилища, то только ей. Леви теперь понял, что связь между ними ослабла. Микаса больше не понимала его так хорошо, как раньше, и он не позволит ей неправильно истолковать свои слова.

Микаса уже успела обрадоваться, вовремя подавив глупую улыбку. Что она делала? Стоило ли соглашаться? Сердце заставляло ноги снова пойти, а разум требовал развернуться и идти своей дорогой, пока она не натворила ничего, о чём потом могла жалеть. Но сами мысли об этом уже делали Микасу в собственных глазах лгуньей, которая, несмотря на все слова и уверения, врала Жану о своих чувствах. Она никогда бы не приняла от него приглашение зайти в гости с такой неподдельной душевной радостью, и за это ей становилось стыдно. В который раз она почувствовала себя глупой. Привычное чувство рядом с капитаном: он всегда казался сообразительнее, ловче, более зрелым и рассудительным. Теперь она видела, как ловко он играл даже теперь, пыталась убедить себя в том, что, если согласится зайти к нему, то это только раззадорит его. Если внутри его сердца ещё осталось место.

Микаса в это же мгновение уцепилась за мысль о том, что Леви действительно хотел побыть с ней. Она поразила как гром среди ясного неба, и Микаса согласно закивала, внутри коря себя за то, что даже не поколебалась ни секунды ради приличия. Она часто действовала на эмоциях, как и теперь, но всё же не смогла противостоять тёплому взгляду Леви. Пускай она не сразу поняла, и намёки были странными, но что-то подсказывало Микасе, что он позволял ей выбрать, во что поверить. И она выбрала.

Что он только подумает? В голове крутилась мысль о том, что Жан был бы очень недоволен, узнай он, что Микаса отправилась в дом к капитану, но это её уже совсем не волновало. Она ведь просто собиралась выпить чаю, немного поговорить, вот и всё. Даже если Жан и узнает каким-то образом, ей будет нечего скрывать. Микаса перед ним была абсолютно чиста. Если и не в мыслях, то на деле уж точно. Она заглушила внутри голос, просящий быть осмотрительнее и осторожнее, молящий о благоразумии, предупреждающий и грозный, и, едва скрывая улыбку, прошагала до самого дома.

Небольшое, но явно недавно отделанное симпатичное здание находилось недалеко от чайной лавки. Леви небрежно достал из кармана ключи, привычным движением отпирая замок. Стало ясно, что здесь он живёт давно. Леви распахнул дверь, пропуская Микасу внутрь. Она юркнула в коридор, сразу же начиная осматриваться, пускай и было неловко, но она едва скрывала любопытство. Леви объяснил, где находится ванная, чтобы вымыть руки, и кухня, куда ей следовало затем пройти.

В ванной Микаса с радостью воспользовалась свободной минуткой и внимательно осмотрела комнату, пока лилась холодная вода: скромный небольшой душ, красивое, аккуратное зеркало, довольно модная раковина — всё говорило том, что комнату обставляли со вкусом. Но самым приятным открытием было то, что ванная не выдавала никаких признаков нахождения в доме другой женщины. Микаса не оставляла мыслей о том, что Леви мог встречаться с кем-то. Это окончательно разбило бы ей сердце, даже несмотря на то, что сама она была с другим. Микаса просто не могла представить себе женщину, что вытерпела бы капитана. Конечно, он был привлекательным, интересным, но кроме того, часто был груб и невежлив, и Микаса не боялась противостоять ему. Другие же, она прекрасно это видела, боялись порой сказать даже слово поперёк. И вполне оправдано. Потому Микаса и не могла представить рядом с Леви обычную девушку. Не бывшего солдата. Конечно, может, Леви и решил развеяться, забыть о капитанских замашках и смягчился ради другой, но Микаса не хотела думать об этом. Было гораздо приятнее не обнаружить женских вещичек и понять, что у него явно не было семьи. Может, он и встречался с кем-то вне дома, но она не знала этого. И от этого знания становилось чуточку легче. Микаса тут же одёрнула себя, ведь это было совсем ни к чему: она просто зашла погостить к старому другу. И всё же в груди продолжала теплиться надежда.

Через несколько минут Микаса уже сидела за аккуратным небольшим столиком, рассматривая кухню.

— На двоих не готовил, — произнёс Леви, но Микаса отмахнулась, сказав, что совсем не голодна. Тогда он поставил свою тарелку на стол, с виду спокойно принимаясь за еду.

Его голова пульсировала от напряжения. Они совсем одни. Совершенно. Никаких посторонних глаз и злых языков. Он так скучал по ней, ему так хотелось коснуться, и сейчас он действительно мог это сделать. Раскрывшиеся возможности вдруг предстали перед ним. Леви понял, что желаемое находится слишком близко. Он мог взять её за руку, опять почувствовать её тепло, запах, снова ощутить прикосновения. И, даже если она отдёрнет руку, этого никто не заметит. Всё, что произойдёт в этом доме, останется лишь между ними. Но совесть не позволяла распускать руки. Он больше не мог так просто дотронуться, а затем сделать вид, что у этого не было подтекста. К тому же теперь Микаса могла неправильно понять его, а ему совсем не хотелось разрушить и без того натянутые отношения.

Микаса всё время спокойно сидела напротив, будто бы разглядывая интерьер светлой кухни. Здесь всё было так, как любил капитан. Лаконично. Ничего лишнего. Идеальная чистота. Она с недовольством глядела на отпечатки пальцев, что оставила своими горячими от летнего воздуха пальцами на предложенном стакане с водой, отмечая про себя, что, как только она уйдёт, Леви протрёт и их, избавляясь от всех напоминаний о ней. Всё вернётся на свои места. Так, будто бы здесь её никогда и не было. В груди болью отозвалось понимание того, как легко ему было избавиться от воспоминаний о Микасе теперь, когда само по себе ничто не наводило его на мысли о ней.

Она так и не могла решить для себя, зачем пришла. Их нынешние отношения превратились в полнейший абсурд. Её непреодолимо тянуло, но не получалось связать и пары слов. Да и как могла она теперь рассказывать ему о чувствах, когда полюбила другого? Ведь если она сейчас же выпалит всё, что скопилось на душе, Леви лишь посмеётся. Не хотелось, чтобы капитан думал о ней, как о ветреной женщине, потому она и молчала, не смея даже намекнуть, что у неё всё ещё остались чувства. Микаса пыталась вспомнить, как закрутился их роман в армии, и с грустью понимала, что первый шаг всегда принадлежал Леви. Он ни к чему не принуждал её, ни на чём не настаивал, но мало-помалу завладевал всем вниманием: то, будто бы ненароком, касаясь руки, то помогая распутать канаты УПМ. Первый поцелуй, близость — он всегда вёл её за собой, но теперь нечего было и мечтать о том, чтобы Леви снова проявил хоть толику чувств.

Леви заварил для неё чай. Они почти ни о чём не говорили, и Микаса решила, что в очередной раз сглупила, извинилась и, для приличия глотнув немного терпкого чая, вышла из-за стола, говоря, что уже достаточно отняла у него времени.

Леви нехотя проводил её до двери, не найдя ничего, что могло бы её задержать. Он замечал её метания, странное поведение, но расценивал это лишь как свойственное ей порой волнение. У самого ещё было достаточно времени на полноценный отдых, и как ни хотелось ему подольше задержать Микасу около себя, сделать он этого не мог.

Она помялась на пороге, чувствуя, что от эмоций кружится голова. Микаса теряла свой последний шанс хотя бы попробовать сблизиться с ним. Сознание отчаянно кричало о замужестве, но Микаса уже не слушала его.

Она подняла на Леви взгляд, полный мольбы, не встречая в его глазах ничего, что заставило бы её решиться на отчаянный шаг. Но как хотелось! Всего один поцелуй. Один. Если сделает это, то разрушит ту иллюзию счастья, что она построила с Жаном. Разрушит свою и без того шаткую семейную жизнь. Была ли она готова причинить Жану такую боль, предать, признать, что не была полностью счастлива с ним, как ни убеждала себя в обратном?

Микаса моргнула, словно сбрасывая с себя мимолётное наваждение, развернулась, собираясь выйти. Взялась за ручку двери, но почувствовала, как сверху её руку накрыла ладонь. Микаса вздрогнула. Касание словно пронзило её током. На мгновение она забыла как дышать, всё же опуская ручку вниз. Нужно было уходить сейчас, пока она снова не натворила глупостей. Забыть дорогу в этот дом, забыть, что вообще была здесь. Но ощущение грубой, истертой оружием, такой тёплой и родной руки вызывало в груди нежный трепет.

Дверь со скрипом приоткрылась, Леви подошёл ближе, чтобы пошире открыть, выпустить Микасу. Он случайно коснулся её руки, не заметив, что она уже положила на ручку свою ладонь, но не отпустил, желая получить хоть такое мимолётное прикосновение.

Микаса спиной чувствовала, насколько он близко. Тонкий аромат его тела, такой знакомый, родной, донёсся до неё. Она колебалась, пытаясь заставить себя выйти, не делать глупостей, и уже была готова шагнуть за порог, но тело не слушалось. Казалось, что время застыло, что она стоит на этом пороге целую вечность, так ни на что и не решаясь. Тягучее, медленное время затуманило сознание.

К чёрту.

Резко повернувшись, не выдержав этого напряжения, Микаса обхватила удивлённого Леви руками, притянула к себе, зарылась пальцами в его шелковистые, гладкие волосы и вымученно, требовательно поцеловала.

Секунда.

Две.

Леви не отвечал. Непоколебимый, словно скала, холодный, отстранённый, он стоял, отняв ладонь от её и не касался более. Его губы вдруг показались ледяными, безжизненными и чужими. Словно это были совсем не те губы, что так трепетно ласкали её томными вечерами.

Микасу вдруг охватил неподдельный ужас. Что она делала? Разве не было ясно, что Леви давно к ней ничего не чувствовал? Стало стыдно за себя, за то, что поддалась на уловки собственного разума. Леви просто помогал ей выйти, только и всего. А она уже успела напридумывать себе какие-то ответные чувства. И как она теперь выглядела в его глазах? Она поцеловала его. Замужняя женщина. Чужая жена.

Она со страхом отпрянула от Леви, отступила назад, споткнувшись о порог и едва удержавшись на ногах. Теперь она не знала, что делать: извиниться или лучше просто уйти, оставить его и постараться больше не видеться? Понимала, что не сможет жить рядом с ним, думала — тут же уедет. Мысли кружились роем, мешая мыслить здраво. Тело подрагивало от страха и напряжения. Она просто не готова снова принять его холодный взгляд. У неё не было никакого объяснения случившемуся, кроме того, что она всё ещё, как последняя дурочка, влюблена, даже после такого количества времени, даже живя с другим человеком.

В замешательстве, не сумев ступить и шага, Микаса уставилась в его задумчивое лицо, испуганно заглядывая в его небесно-голубые глаза. Что он скажет? Разозлится? Прогонит ли? Лицо пылало, и Микаса точно могла сказать, что покраснела до кончиков ушей.

Леви молчал, мучил её своей задумчивостью, непоколебимостью. Было бы проще, если бы он просто накричал и прогнал прочь, но тот стоял на месте, ничего не предпринимая.

Он раздумывал. В голове мелькали обрывки мыслей, воспоминаний, эмоций. Леви всё ещё чувствовал терпкое послевкусие чая на губах, того чая, что он недавно предложил ей, и всё вдруг спуталось. Секунду назад он был готов выпустить девушку. Был уверен в том, что не станет больше терзаться сомнениями, но поцелуй перевернул его картину мира с ног на голову. Он не знал, стоит ли оно того, не ответил на поцелуй, позволяя Микасе подумать ещё, но если она действительно всё ещё испытывала к нему чувства, — так пускай же покажет, насколько далеко готова зайти.

Ещё мгновение, и он вдруг коснулся её руки, заводя обратно в дом. В задумчивости он прикрыл за ней дверь, повернул в замке ключ. Ещё с секунду - вглядывался в её покрасневшее от стыда и раскаяния лицо.

Микаса ощущала, как сильно горят щёки, но надежда вдруг затеплилась в груди. Не успела она подумать о происходящем, как медленно, словно во сне, его лицо приблизилось, и он мягко, нежно, словно спрашивая разрешения, коснулся её губ.

Комната вдруг пошатнулась. На мгновение Микаса забыла обо всём, чувствуя лишь прикосновения его губ, то, как он трепетно обернул руки вокруг талии, притянул к себе, крепко сжимая. Микаса знала, что Леви ни за что не расскажет, что чувствует, но его действия всегда говорили громче любых слов. От облегчения и радости Микаса едва сдержала подкатившие к горлу слёзы. До этого мгновения она даже не понимала, насколько сильно скучала по нему. Микаса провела руками по его гладким щекам, крепче прижимая лицо к себе, сминая губы. Она обречённо, горько целовала его, надеясь этим поцелуем сказать всё, что не смела произнести вслух.

Микаса теперь ярко чувствовала его запах, такой родной и любимый, почти не отличающийся от того, к которому так привыкла, и мечтала о том, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. Мысли о семье, о Жане, остались где-то позади.

Леви вдруг отпрянул, заглядывая ей прямо в глаза, и Микаса вздрогнула, замечая его подёрнутые дымкой желания яркие голубые радужки. Может, она и пожалеет об этом позже, но в эту самую секунду всё было ясно: он желал её так же сильно, как и она его. Разум, всё ещё пытающийся достучаться до её совести, отчаянно кричал, что она совершает ошибку, но стоило ей снова ощутить на себе его поцелуй, Микаса окончательно сдалась.

Леви крепко прижимал её к себе, стараясь впитать ощущение её тела руками, запомнить, в неуверенности, что ему ещё хоть раз будет позволено коснуться. Через тонкое платье чувствовался жар её нагретого солнцем тела, изгибы и непривычная стройность. Ему хотелось изучать её, как в первый раз, и он поддался. Не думая больше о морали, он подхватил девушку, заметно полегчавшую, на руки, чувствуя, как она крепко ухватилась, явно не желая ни отпустить, ни разрывать поцелуя. И всё же Леви пришлось отпрянуть, чтобы подняться в спальню.

Он спешно скидывал с себя жилет, в котором и без того было душно, но даже в одной рубашке от осознания происходящего Леви бросало в жар. Он поглядывал на раскрасневшуюся Микасу со слегка растрёпанными от его прикосновений волосами, что сидела на краю его постели, ожидая, жадно разглядывая. Она даже не пыталась скрыть собственного желания, и Леви заводился ещё больше.

Впившись в её губы снова, он позволил ей самой расстёгивать пуговицы на рубашке, стягивая её с разгорячённого тела.

Микаса с рвением вглядывалась в черты его оголённого тела, лавируя между горячими воспоминаниями, рассматривала зажившие порезы и шрамы, поглаживая их пальцами. Он явно перестал тренироваться как сумасшедший, так же, как и она когда-то, но всё ещё был подтянут. Его торс источал силу, и она чувствовала изгибы мышц под пальцами. Микаса с наслаждением коснулась его пресса, спускаясь всё ниже, к ремню брюк, слушая, как участилось дыхание Леви. Всё казалось таким правильным, естественным. Всё тот же, привычный Леви был сейчас перед ней, и Микасе ничего не стоило отдаться ему. Было так легко, словно за спиной не было всего этого времени порознь.

Добраться до ремня он ей не позволил, руками проводя по её бёдрам, собирая платье неровными складками. Он повалил её на постель, забираясь следом, покрывая поцелуями тонкую, изящную шею. Микаса вздрагивала от касаний его губ. Леви отлично помнил всё, что нравилось ей, и не спешил стянуть с себя брюки, наслаждаясь каждым мгновением рядом, несмотря на то, что огонь желания постепенно превращался в пожар. Её тонкие вздохи сводили с ума, и Леви приподнял её платье выше, заставив Микасу помочь стянуть с неё лишнюю вещь.

Он жадно пожирал глазами её фигуру, ставшую гораздо более женственной за то время, что он не был рядом. Леви любил её тогда, натренированной и сильной, любил и сейчас, такой изящной и стройной. Не спеша, он отщёлкнул застёжку белья, оголяя упругую, красивую грудь, тут же припал к ней.

По коже пробежали мурашки, когда Леви коснулся набухшего соска, и она шумно выдохнула от приятной неги, расползающейся по телу. Его руки медленно поглаживали её по бёдрам, поднимаясь выше. Микаса так сильно хотела, чтобы он скорее коснулся внизу, но не смела сказать, боясь спугнуть то внезапное чувство, охватившее их. Леви поглаживал её сквозь тонкую ткань белья, дразня, распаляя сильнее, и ей казалось, что возбудиться больше уже невозможно. От ощущений кружилась голова. Воздух в комнате стал спёртым и горячим, и Микаса отрывисто вздыхала, когда он касался её.

Наконец, Леви потянул на себя её бельё, заставляя приподнять бёдра, и внезапно, словно непрошенный гость, на долю секунды к Микасе вернулся голос совести. Если она поддастся ему сейчас, то дороги назад не будет. Она уже не будет прежней, не сможет просто вернуться домой, как ни в чём не бывало. Страх снова охватил её цепкой рукой, заставляя снова заглянуть Леви в глаза, ища там поддержки, благоразумия. Но сумев перехватить его взгляд, поняла, что тот уже не думает ни о чём. В глазах плескались такие знакомые ей огоньки азарта, предвкушение удовольствия, и Микаса поняла — она уже зашла слишком далеко, пройдя точку невозврата в тот самый момент, когда коснулась его губ.

Леви не позволил ей задуматься о чём-то своём, и, видя, как она колеблется, скользнул пальцами по бархатистым складкам, ощущая то, какой влажной и возбуждённой она была. Он ни на секунду не сомневался в том, что сейчас ему совершенно плевать, что Микаса замужем, ведь в это самое мгновение она полностью принадлежала ему, снова была рядом, как и раньше, и больше его не волновало ничего. Он не был готов выпустить её сейчас, когда она так близко, видя, что она ещё колеблется, и, вкусив запретный поцелуй, он уже не мог остановиться.

Леви чувствовал, как возбуждение затуманивает разум, заставляя думать лишь об одном, и он, расстегнув ремень, стянул с себя брюки, избавившись от невыносимой тесноты. Покрывая поцелуями её живот, бёдра, Леви пальцами ласкал её, с удовольствием слушая тихие вздохи. Он так сильно желал слышать её, сам того не понимая, и сейчас чувствовал себя полным дураком, зная, как долго был лишён этого из-за совершенно дурацкой прихоти.

Спустившись меж бёдер, он раздвинул складки, прильнул губами к едва пульсирующему клитору, лаская его языком.

Микаса тихо простонала, ощущая его быстрые движения, протянула руку, зарывшись пальцами в его волосы и легко сжала, направляя и подсказывая. Леви легко понимал. За то время, что они пробыли вместе, он хорошо изучил её, знал все слабые места, и желал насладиться сполна, пока эта возможность не растворилась, будто сон.

Микаса чувствовала, как огонь внизу разгорается ярче. От прикосновений любимых рук тело подрагивало и таяло. Леви был одновременно нежен и настойчив, и этот контраст приятно волновал и затягивал всё глубже в пучину удовольствия. Она чувствовала приближение пика. Леви то ускорял, то замедлял темп, скользя языком по возбуждённой плоти, но Микаса желала скорее почувствовать его в себе, слиться с ним в одно целое, снова ощутить себя любимой им.

Не без стараний она выпуталась из его рук, подтягивая вверх к себе, прильнув губами к его. Она чувствовала свой привкус на языке, и таяла от того, что он наконец-то рядом, что её ласкают его грубые руки. Жан умело доставлял ей удовольствие, но то было совершенно не сравнить с фонтаном чувств, что бурлили внутри, когда она позволяла Леви касаться себя.

Не теряя времени, Микаса обхватила рукой его горячий член, поглаживая, и Леви шумно выдохнул прямо в губы. Ей нравилось знать, что она может доставить ему удовольствие, нравилось видеть, как чёрствый, холодный и сдержанный мужчина плавится от её касаний, но в этот самый момент она желала лишь почувствовать его внутри, снова быть полной им и забыть обо всём, что произошло с ней за этот год, будто бы и не было всего этого между ними.

Микаса разжала руку, прогнулась, потеревшись о него, и Леви понял её без слов. Направив член, он медленно, словно осторожничая, вошёл в неё. Микаса не сдержала вымученного стона. Ощущение наполненности, приятной дрожи захватило, она нетерпеливо повела бёдрами, насаживаясь на него сильнее, желая, чтобы Леви поскорее взял её, и он подчинился. Сначала медленно, смакуя ощущения, он задвигался в ней, с каждым толчком ускоряясь, становясь всё жёстче и напористее. Всего через мгновение Микаса уже не могла сдерживать громких стонов, совершенно не думая о том, что вокруг могут быть соседи, что она в чужом доме, занимается этим не с мужем, а с любовником. Осознание того, что она делала, ударило в голову новой волной постыдного удовольствия, и она, не сдерживая порывов, льнула ближе, ловя ритмы и движения Леви.

Ей хотелось рассматривать его, запомнить каждую деталь, впечатать в память, словно уже заранее готовилась снова расстаться навсегда и упёрлась взглядом в напряжённое от удовольствия лицо, разглядывая такие любимые черты, тонкие, сдвинутые к переносице брови и маленькую морщинку, пролегающую между ними. Микаса ловила ритмы его сбивчивого дыхания, счастливая от того, что именно с ней он едва удерживался от стонов.

Леви перехватил её туманный взгляд, наслаждаясь красотой её аккуратного, кукольного лица. Её глаза цвета утренней серой дымки завораживали, затягивая всё глубже в омут удовольствия. Он рассматривал её сведённые негой брови, румяные щёки, приоткрытые пухлые губы, которые он так любил зацеловывать и чувствовал, что вот-вот кончит. Её стоны завораживали, нежный, чувственный голос обволакивал сознание, не оставляя места ни для единой мысли. Он был полон ею, подрагивал, словно в лихорадке, от щемящего ощущения из смеси удовольствия и любви, двигаясь всё отрывистее и быстрее.

Он разглядывал её жадно, сантиметр за сантиметром, видя, как капельки пота стекают по её изящной шее вниз, исчезая в ложбинке меж упругих грудей, чувствуя её запах, теперь совсем непривычный и чужой. Она больше не пахла им, не пахла дешёвым армейским мылом, шерстяными одеялами и деревянными досками постелей. Неузнаваемый, чуждый аромат доносился до него, стираясь в трении их тел. Ему хотелось выбить его, заменить собою, и Леви старательно приближался к цели.

Он больше не мог держаться, резко вышел из неё, рукой помогая себе кончить.

Горячее семя плеснуло Микасе на живот, и она даже не сразу поняла, что Леви отстранился, всё ещё ощущая его чувственные движения в себе. Он с секунду нависал над ней, со сбитым дыханием, влажный от горячих движений, разглядывал её, ждущую развязки, и скользнул рукой вниз, нащупывая совсем горячий от ласк клитор. Леви быстро задвигал пальцами, скользя по узелку нервов, доводя её до пика. Аккерману нравилось смотреть на то, как она получает удовольствие от его рук, и Леви вглядывался в её сведённое от неги любви лицо, пока она не дёрнулась под ним, едва постанывая от спадающего напряжения.

Микаса отрывисто дышала, приходя в себя. Провела рукой по горячему лбу и почувствовала, как Леви опустился рядом. Внутри щемило от чувства бесконечной нежности, которое она испытывала к этому человеку. Они пересеклись взглядами, и Микаса не смогла оторваться от его лица, рассматривая огромный шрам. Она потянулась нему рукой, желая коснуться, очертить пальцами белёсый контур, обезобразивший лицо, но Леви перехватил её кисть.

— Подожди, — сказал он, поднимаясь с кровати, перехватывая её недовольный взгляд, но быстро вернулся с влажным полотенцем, помогая Микасе избавиться от липкой жидкости на животе, и, аккуратно сложив, убрал подальше и снова завалился на подушки.

Леви хотел выразить всё то, что накопилось у него в душе, но слова не шли. У него никогда не получалось сказать именно то, что он думал. Прямолинейность становилась грубостью, и любые выражения сейчас казались неподходящими, сумбурными и глупыми. Он предпочитал показывать всё действиями, надеясь, что и теперь они помогут донести его мысли.

Леви крепко прижал Микасу к себе, чувствуя, как она обхватывает его и теснее жмётся в ответ. Леви хмурился, чувствуя непривычный ком в горле. Казалось, расслабься он на мгновение, из глаз тут же хлынут слёзы облегчения. Совсем странное чувство, которое он никогда не находил в себе. Словно радость от возвращения давно утраченного. Сколько раз он желал снова увидеть своих друзей? Эрвина? Ханджи? Но встретить в толпе их взгляд было уже невозможно. Одна лишь Микаса жила и цвела, и он не знал этого до тех пор, пока не заметил на том злополучном рынке. Ощущения были такими, словно она и впрямь вернулась из мёртвых. Она была рядом. Его смелая, сильная Микаса. Она оставалась на его стороне несмотря ни на что. Даже теперь не оставила его, хотя имела полное право ненавидеть за то, как жестоко он поступил. Он корил себя за то, что потерял столько времени подле, пока она переживала самые тяжёлые моменты в жизни. Леви оттолкнул её по глупости. По глупости же позволил вернуться. Леви хотел поступить как лучше, не желал, чтобы она снова страдала, но, кажется, сделал только хуже. Как разрешить ту ситуацию, в которой они оказались, было неясно. Он хотел, чтобы она осталась, но не был готов снова навязать себя, теперь, когда она больше ему не принадлежала. Она была сильно моложе, и что ему оставалось делать с ней, такой энергичной, наполненной новой волей к жизни? Леви видел, что часть её стала совсем чужой, изменилась. Не знал, примет ли она его со старым видением мира, с теми же мыслями и чувствами. Ведь он-то уже никогда не изменит своего характера. Было слишком поздно переделывать что-то в себе. В разведке они встречались на тех же условиях — он оберегал и заботился о ней, как мог, Микаса же в свою очередь не пыталась опекать его, стараться изменить. Всё было ясно. Теперь же всё смешалось.

Леви уже никогда не избавится от мыслей, терзающих его каждое мгновение наедине с собой. Он ничего не желал, ни о чём не мечтал и ничего не хотел. Перестал следовать за другими, теперь обустраивая жизнь по собственным правилам. Так, как было удобно ему. Но вдруг Микаса снова ураганом ворвалась в его дни, и Леви ничего не осталось, кроме как продолжить плыть по бурному течению жизни, которое с завидной регулярностью дарило ему разные сюрпризы. Теперь всё чаще приятные, но такие же коварные и жестокие.

Микаса не вписывалась в его план, несмотря на то, что он всё ещё её любил. Слишком много волнений и проблем. Сегодня, когда она сама пришла к нему, позволила вновь коснуться, Леви почувствовал, как тяжело нести на себе бремя чувств. И пока она рядом, нежность, сжимающая сердце, страх за будущее, тяжёлые мысли — всё это будет сопровождать его каждое мгновение. Хотел ли он этого? Совершенно нет. Ему надоело подстраиваться под других, думать не только о себе. Он хотел видеть Микасу в своей жизни, но не желал ввязываться в её отношения с… мужем. Последнее слово проскочило его голове неприятным резким, жужжащим звуком. Не думал он, что Микаса будет способна на измену. В какой-то степени Леви был горд за то, что она всё ещё желает его, несмотря на замужество, но тут же понимал, что влип в очередную историю.

Леви путал пальцы в её гладких шелковистых волосах, пахнущих теперь чем-то совсем незнакомым, непривычным, чужим. Но сама Микаса осталась почти той же. Он угадывал каждое её движение, чувствовал родные, нежные руки, касающиеся его обнажённой спины и не мог понять, как он мог отпустить её.

Тогда он хотел думать о ней, как о взрослой женщине, верил, что в итоге она сможет его понять, но как же сильно ошибался. Она была ещё совсем юна, когда впервые встретилась с ним, и не сильно старше, когда отдалась ему. Её напускные смелость и решительность рассыпались, стоило ему лишь коснуться её души. Под жёсткой броней всегда скрывалась нежная девушка, которая желала лишь простого счастья. И она наивно доверяла ему всю себя. Ей было всего девятнадцать, когда всё кончилось, и как он мог думать, что она сможет понять. Даже в свои годы Леви не мог разгадать тайн человеческой души, но теперь знал, что она лишь чувствовала непонимание и боль. Наверняка злилась на него, гадала, зачем он так поступил с ней. Но даже сейчас, после предательства, что ей пришлось пережить, она снова доверилась ему, словно мотылёк тянулась к спасительному свету, не понимая, что летит в самое пекло, что сгорит дотла. И он снова вёл её к краю пропасти, а она наивно шла следом.

Леви приподнялся, заставляя её разжать руки, склонился, зацеловывая такое родное и любимое лицо, понимая, что она всё равно уйдёт, вернётся в чужой дом, к тому, другому, и внутри закипала злоба. Он злился на себя. Если бы он не оставил её, то сам с гордостью мог бы назвать себя её мужем. Теперь же этим званием пользовался Кирштайн. И лишь от мысли, что Леви больше не один видит её блаженное лицо, подрагивающее в экстазе тело, становилось тошно. Это была его ошибка, и он не мог ничего требовать от неё, но хотелось сделать именно это. Заставить её тут же уйти и забыть о том, что в её жизни был какой-то Жан. Стереть его из её памяти собой. Но в тот же миг Леви осознавал, сколь эгоистичным и глупым было его желание. Микаса явно любила этого бывшего солдата, раз вышла за него. Если бы в ней не проснулись чувства, она продолжала бы так же игнорировать Жана, и делать вид, что не замечает чужих чувств. И кроме того, Леви не хотел отобрать у неё право выбирать, что делать дальше, не хотел требовать и вырывать её из новой и привычной жизни в угоду себе. Она наверняка боялась довериться ему снова.

— Что я наделала, — шепнула Микаса, словно дополняя его мысли. отстранилась, закрывая лицо руками. Осознание волной хлынуло на неё, и образы произошедшего теперь укоряли, напоминая о содеянном. Стыд и смущение захватили её, тут же захотелось прикрыться, избавиться от этого страшного чувства. Она изменила мужу. Она, кто всегда считала себя преданной и верной, лежала сейчас в объятиях другого мужчины, не чувствуя никакого сожаления. Она сама приняла это решение и от себя становилось противно. Неужели она и впрямь могла так поддаться собственным слабостям?

Микаса вскочила с постели, быстро натягивая на себя бельё и платье, замечая, что оно теперь всё измято, и что ей придётся выйти из чужого дома в таком виде. Она пыталась разгладить складки, сконцентрировавшись на них, словно именно это и было её главной проблемой, отказываясь принимать то, что случилось.

Леви приподнялся следом, наблюдая за ней. Он думал, что сказать, что предложить, но не мог подобрать слов. В голове назрел лишь один вопрос.

— И что теперь?

Микаса обернулась на него, посмотрев испуганно, почти затравленно. Она не знала, что теперь. Ей хотелось бы, чтобы Леви сказал, как сильно скучал по ней, что любит и хочет, чтобы она осталась, но в тот же миг её тянуло домой, подальше отсюда, от страха и пошлых воспоминаний. Ей хотелось и не хотелось задержаться, и она собиралась в нерешительности, мечась внутри. Она хотела услышать подсказку, но её не было.

— Я не знаю.

Она помолчала мгновение, всё ещё пытаясь принять хоть какое-то решение, и Леви поднялся с постели, подходя ближе.

Он колебался. Ему не хотелось давить, не хотелось принимать решение за неё, но нужно было что-то сказать. Он был готов дать ей шанс решить свою судьбу сейчас.

— Останься со мной ещё ненадолго.

Всего пара слов, но они сказали гораздо больше, чем Микаса могла желать услышать. Трепет в груди снова напомнил о себе. Она слишком хорошо понимала, что случившееся не было обычным порывом несдерживаемой страсти. Она лишь хотела снова получить толику его тепла, понимая, к чему это ведёт. Она сама шагнула в эту пропасть.

— Не могу, — её голос опустился, она поникла, чувствуя, как от напряжения подрагивают пальцы. Всего несколько мгновений назад она была по-настоящему счастлива, но теперь это ничего не значило. Её чувства теперь не имели смысла.

— Я вообще не должна была, извини, я… — она на секунду прервалась, сообразив, что снова обращается к нему на «ты», но в сущности больше не было никакой разницы. Помявшись ещё мгновение, она снова посмотрела Леви в глаза, желая задать единственный важный для неё вопрос.

— Ты ещё что-то чувствуешь ко мне?

Леви промолчал. В душе его ответ казался очевидным. Его прошлая любовь никуда не делась, и теперь, когда Микаса снова была рядом, лишь заиграла новыми красками, словно отряхнувшись от долгой спячки. Но он не мог сказать этого. Никогда не говорил с ней о любви, и не собирался и теперь. Его чувства были очевидны и без слов. И кроме этого он не хотел привязать её к себе. Ей следовало самой думать, как поступать, и признаться ей в чувствах означало прибавить себе очков в её глазах. И как не хотелось Леви впутывать себя в эту историю, он поддался, и был вынужден мириться с последствиями.

Микаса ждала его ответа, а он не находил, что сказать. Возможно, произошедшее было лишь мимолётной страстью и ничем большим? Леви силился расшифровать то, что подсказывало ему сердце, и не мог. Раньше он не думая добивался бы Микасы, когда приходилось выколачивать из её сознания Эрена, чтобы оставить в нём место и для себя. Теперь же Леви понимал, что это будет не так просто. Заново добиваться её внимания казалось унизительным, особенно теперь, когда Микаса замужем, когда раньше она была его. То, что ей лишь хотелось вспомнить прошлое казалось очевидным. Тень сомнения в том, что с Жаном у неё всё хорошо, надеждой скользнула в голове. И тем не менее, он не мог просто вылить все переживания. Ему не хотелось показаться расхлябанным и сентиментальным перед ней.

— Глупый вопрос.

Микаса опустила глаза. Ничего глупого в её вопросе не было. Она хотела слышать, что он всё ещё любит её. Но этого она не получила. Новый ком из слёз встал в горле. Неужели для него это стало не более, чем близостью с бывшей любовницей? Микаса не хотела, не готова была принять то, что говорил ей разум. Она хотела задержаться в этом доме, рядом с Леви, но он, казалось, совсем не собирался её задерживать. Нужно было постараться с достоинством выйти из этой ситуации, не думать о том, что случилось, и больше никогда не повторять этой ошибки. И в лучшем случае придумать, как жить дальше, разрываясь между двумя мирами.

— Тогда мне пора.

Она искренне желала повернуть время вспять, никогда не переезжать к Жану, не выходить за него, чтобы сейчас всё было понятно и просто, но это было невозможно. Микаса помялась ещё секунду, и, не сказав больше ни слова, быстро спустилась вниз. Леви, накинув брюки, поспешил за ней, провожая. Она сама повернула ключ в замке, выскакивая из чужого дома. Леви оставалось лишь закрыть за ней дверь. Он прекрасно видел её замешательство, хотел было остановить, сказать пару ласковых слов, уверить, что он всецело принадлежит ей, но не стал, снова позволив ей ускользнуть.

──────── • ✤ • ────────

Микаса ещё с час бродила по округе. Возвращаться домой было страшно. Мысли не давали продохнуть. От осознания, что больше ничто не будет как прежде, становилось горько. От жалости к себе и положению, в котором она оказалась, хотелось плакать. Что если Жан сразу же всё поймёт? Казалось, что каждая эмоция прописана у неё прямо на лице, и что случившееся так очевидно, что любой прохожий всё понимает. Она сама не до конца осознавала, чего боялась. Дома сейчас совсем никого не было, Жан вернётся только вечером, но гнетущее чувство не давало ей примириться со случившимся и отправиться к себе. Она зашла домой лишь когда случайно набрела на него, бесцельно шатаясь по улочкам.

Микаса не понимала, почему Леви не оттолкнул её, если он больше не чувствовал к ней той же любви. Но с другой стороны, она слишком хорошо знала его, что говорить о своих чувствах он никогда не станет, и о том, что он думает на самом деле, можно было лишь догадываться. В его руках Микаса почувствовала себя любимой, нужной, но то, что Леви едва ли попытался задержать её, задевало и ранило. Несмотря на все его прикосновения и поцелуи, она всё ещё не была уверена.

Закрыв за собой дверь, Микаса тут же почувствовала, как сильно хочет принять душ, смыть с себя это мерзкое ощущение стыда. Она тёрла себя щёткой, пытаясь смыть тот разврат, что лип к коже, запах другого мужчины и близости, и уже не сдерживала слёз, дорожками побежавших по щекам. Микаса запуталась в своих чувствах. Сейчас ей хотелось лишь одного — чтобы ничего этого не было. Чтобы она проснулась, понимая, что всё было лишь плодом её изголодавшегося по любви мозга. Но Микаса понимала, что всё произошло на самом деле и она была этому виной. Было страшно признать, что она не смогла сдержаться перед глупым порывом страсти, и теперь приходилось платить за свои ошибки. Она стояла под струями горячей воды, клянясь себе, что больше этого никогда не повторится, что при первой же встрече она извинится перед Леви, попросит его забыть всё, может, даже расскажет Жану, чтобы не терзаться такой жестокой тайной и получить его прощение, и тут же понимала, что не сможет. В тот же момент ей хотелось, чтобы Леви оказался с ней рядом, пожалел и утешил, как раньше. Дал хотя бы намёк на то, как ей поступить. Она всё ещё ощущала его прикосновения, и от себя становилось тошно.

──────── • ✤ • ────────

Жан вернулся домой в обычный час. На столе его, как и всегда, уже ждал горячий ужин. Как и всегда, он отрывисто поцеловал Микасу в щёку, спрашивая, как прошёл день у его любимой жены. Как всегда, он послушал её пространный рассказ и, совершенно ничего не добавляя, отправился спать.

Микаса оторопела. Она с ужасом ожидала той минуты, когда Жан вернётся домой. Она хотела тут же покаяться, всё ему рассказать. Она заслужила злости, заслужила ненависти, но увидев мужа, не смогла вымолвить ни слова. А он, казалось, совсем не заметил её напряжения. Микаса думала, что он поймёт всё, как только увидит её, словно она вся покрылась чёрными пятнами, но этого не случилось.

Жан, как и всегда, приобнял её, засыпая, спокойный и ничего не подозревающий.

Микаса же ещё долго не могла уснуть, думая о случившемся, коря себя за трусость и желание оставить всё, как есть, но сон в конце концов сморил и её, увлекая за собой в пучину тревоги.