Вслед за Пезарем они шли по цветочному коридору, и Тилли начала подозревать, что он бесконечен. Она насчитала двадцать широких арок, и за каждой из них простирался еще один длинный коридор, усыпанный цветами и ягодами; заприметила крошечных птичек, похожих на колибри, зависавших у цветков, и хотела обратить на них внимание Ариэль, но побоялась заговорить с дочерью. У птичек было блестящее синее оперение, отливавшее изумрудами, очень красивое, достойное внимания; но Ариэль шла с таким лицом, которое сигнализировало: любой, даже самый незначительный раздражитель мог привести к взрыву.
Из следующей арки вышел золотой олененок с красивыми пурпурными пятнами на спинке, посмотрел на пришелиц, пошевелил ушками. Ариэль уставилась на него пустым взглядом; олененок бесстрашно приблизился к ней, смешно перебирая несуразно длинными ногами, ткнулся носом в руку. Девушка поморщилась и отвернулась от животного, даже втянула носом воздух, готовая возмутиться; Тилли погладила олененка между едва проклюнувшихся рожек и легким шлепком по боку отправила бежать подальше от злой принцессы. И спросила, опережая взрыв Ариэль:
— А что, животные у вас прямо так, по домам ходят?
В этот момент коридор неожиданно закончился, и все трое нырнули в арку, за которой оказался тронный зал. Тилли немедленно заметила своего бывшего мужа и сама ответила на свой же вопрос:
— Да, вижу, прямо так и ходят. А еще иногда сидят на тронах.
В этой комнате ей как-то сразу не понравилось, слишком уж помпезным и напыщенно богатым вышел интерьер. Потолок все такой же высокий, на стенах стрельчатые выемки, напоминающие заложенные камнем арки. Растений еще больше, чем в коридоре, и вокруг них практически роятся сине-изумрудные птички. Простор впечатляющий, даже слышится эхо от малейшего шажочка; а прямо по центру трон, нежнейшего перламутрового розового цвета, будто сделанный из внутренней поверхности ракушек. На подлокотниках вырезаны цветочные узоры, а вместо подголовника крупный золотой круг, усеянный россыпью алмазов, беспорядочно бросавших радуги во все стороны. Из-за такой спинки кажется, что сидящий на троне — ангел, освещенный нимбом, и невольно хочется приклонить колени; вот только Тилли видела, что сидел там ее бывший муж, и лучше всех на свете знала, что никакой он не ангел. А очень даже наоборот.
Этот неприятный мужчина бросил на нее презрительный взгляд и процедил сквозь плотно стиснутые зубы:
— А это что такое?
Бедняжка Ариэль лишилась дара речи, так и стояла в проходе, разинув ротик. Еще бы, она-то своего отца никогда не видела, и явно не была готова к встрече с такой красотой: длинные золотые, как солнечный свет, волосы он собрал в сложную прическу, слегка напоминавшую два росших из головы рога, между ними насадил довольно крупную корону, похожую на тончайшую золотую паутину, на которой каплями росы висели изумруды и сапфиры. Оделся тоже по-королевски: шитая золотом кремовая тога, спускавшаяся до пят, так, чтобы плечи были открыты, ведь плечи-то у него ого-го, а вот торс прикрыт, чтобы оставался, значит, простор для фантазии. На пальцах тонкие, изящные бриллиантовые колечки, в ушах — сережки с бубенцами, чтобы каждый кивок его головы был издалека слышен. А на ногах сандалии, кажется, из золотых нитей, изящно обвивавших лодыжки почти до середины икры; не просто так, значит, по бокам тоги было два высоких разреза. Чтобы можно было выставить ножки и демонстрировать идеальный педикюр.
Тилли еще никогда не чувствовала такой неприязни к собственным цветастым кофточкам.
Но все-таки не собиралась показывать слабость.
— Ха! Это лучше ты мне скажи, что это такое! — храбрясь, крикнула она, и попыталась не заметить того, что вышло слишком громко, и даже Пезарь на нее недоуменно обернулся. — С какой это радости какой-то то там твой прислужник приходит ко мне домой и пудрит мозги моей дочери?
Король еще более многозначительно посмотрел на Пезаря, и тот в ужасе бросился целовать ему пальцы ног и мять невидимую шляпу.
— Ваше Величество! Случилось непоправимое! Невероятное! Когда я, следуя вашему приказу, о вселеннейший, передавал магические силы принцессе Ариэль, между нами встряла эта женщина, и луч силы... луч силы, сир...
Король смотрел на слугу, не мигая, и хотя из поданных объяснений, кажется, и так все было ясно, нарочно делал вид, что не понимает. Бедный Пезарь обливался потом и слезами, ожидая, что правитель смилостивится и все поймет сам; правитель явно не собирался идти на милость.
Тилли стало жаль бедного старого слугу, тем более, что сзади его сходство с бассетхаундом стало еще заметнее.
— Твоя эта магия угодила в меня, — по-прежнему слишком громко заявила она. — Так что теперь я владею вселенским волшебством.
Король скривился от ненависти и вскочил с трона, придержав подол тоги.
— Вздор!
Его голос прогремел под сводами зала, заставив задрожать каждый листочек на обвивавших стены лианах. Пезарь взялся рвать на кусочки воображаемую шляпу, Ариэль испуганно прижалась к матери со спины; одна лишь Тилли осталась абсолютно спокойна. В самом деле, если так подумать, то чего ей бояться — ей, получившей самую могущественную магию во вселенной?
Это ее бывшему нужно бояться!
И, стараясь звучать как можно спокойнее, она произнесла:
— Калеб.
— Какой Калеб? Я — король Кураз! — возразил он, впрочем, уже куда менее мощным голосом. — Как ты смеешь, женщина...
— Между прочим, я недавно стала самой могущественной женщиной во вселенной, — Тилли хотела поднять вытянутый указательный палец, но схватила саму себя за запястье. — Я могу одним взмахом брови размазать тебя по трону.
"Взмах брови"? Чудесная фраза, ничего не скажешь.
Пезарь захихикал, а Калеб в прострации повалился на трон — Тилли успела заметить, что он подкладывал себе под зад маленькую шелковую подушечку.
— Все сыпется, просто сыпется из рук! — простонал он, зажимая лицо прелестными ладонями. — Имрилл, где моя Имрилл?
Тилли, конечно, надеялась, что он имеет в виду любимую собачонку или марку автомобиля; но из-за трона неумолимо показалось еще одно прелестное создание, и надежда рассыпалась в прах.
Создание склонилось над королем, коснувшись его обнаженных плеч кончиками длинных рыжих кос, и терпеливо выслушало все жалобы: план провалился, магия не попала к принцессе, непонятно, что теперь делать.
Имрилл разогнула спину и алмазными глазами посмотрела на Тилли — да, оба глаза девушки были совершенно белыми и при этом бросали радужные блики вокруг, совсем как украшение на троне короля. Звучит красиво, а на деле жутко: кажется, что Калеб украсил свое рабочее место чьими-то глазными яблоками.
— Все же очень просто, мой король, — бархатным голосом заявила Имрилл, расправляя складки утяжеленного тугим корсетом средневекового платья цвета морской волны. — Нужно попросить воровку, нечестным путем завладевшую магией, чтобы она передала волшебство законной владелице. И поскольку она наверняка не захочет показаться невежливой...
Тилли мгновение размышляла, решая для себя, была ли эта рыжая красотка самым наивным, или самым коварным созданием на свете, а после достаточно мягко произнесла:
— Неприлично говорить "она" в присутствии обсуждаемого человека.
Личико Имрилл почти сравнялось по цвету с ее косами.
— Вы делаете мне замечание?
— А вообще, я считаю, что это все мишура и глупости. У нас с дочерью отличная, спокойная жизнь, и если я кому и передам эти ваши силы, то уж точно не своей девочке. Разговор окончен!
Она ждала, что Ариэль начнет возражать и спорить, а когда не услышала голос дочери, даже покосилась в ее сторону, проверяя, не убежала ли девочка куда, ослепленная гневом. Но нет, она стояла тут, все еще близко-близко к матери, только лицо у нее стало совсем какое-то смурное, бледное. Неужели так расстроилась из-за магии?
— ... по меньшей мере, до ее совершеннолетия, — уступила Тилли, глядя на дочь. — Вот исполнится восемнадцать, нет, пусть лучше двадцать один — и тогда я соглашусь, если только Ариэль сама этого захочет. Да, дочка?
Ариэль не среагировала, как будто не слышала; смотрела в стену, губы сжала в тонкую полоску, даже не заметила, что маленькие птички слетелись ей на голову. Имрилл явно ухватилась за эту заминку и заголосила:
— Что же это за мать, лишающая дочь могущества? Что же это за жена, лишающая мужа счастья?
— Наш брак аннулирован, — сквозь зубы плюнула Тилли, одарив Калеба презрительным взглядом (тот даже бровью не повел). — Ариэль, девочка моя? Неужели ты правда так сильно расстроена? Моя дорогая, моя зайка, послушай, мама же просто заботится о тебе! Ведь эта вся магия и прочая ерунда нам с тобой даром не нужны! Ну, ну не расстраивайся, я волнуюсь за тебя, волнуюсь, что ты лишишься счастливого обычного детства... подружек, школы... подумай, разве твои девчонки не огорчатся, если ты станешь принцессой магического мира и съедешь из города? С кем они будут ходить в торговый центр и все такое? А как же твоя Корея останется без такой перспективной артистки? Ведь у тебя есть мечта!
Ариэль медленно, будто механическая кукла, перевела взгляд со стены на мать, сморгнула слезы, немедленно побежавшие по румяным щечкам, выдавила через сжимаемое рыданиями горло:
— Он не видел меня семнадцать лет... и даже не захотел обнять! Даже не пошевелился в мою сторону! Мама!
Тилли ахнула, всплеснула руками и схватила дочь, чтобы прижать ее к груди. Начиная лет с семи Ариэль не давалась ей, не позволяла обнимать себя, криками и тычками отвоевывала независимость; но боль от равнодушия отца так тяжело ударила по ней, что в этот раз девочка не стала сопротивляться. Тилли притиснула ее к себе со всей силы, вдохнула запах золотых волос и дорогого шампуня, ощутила под пальцами шелк нежнейшей кожи, и с горькой иронией сказала себе, что отец и дочь вышли похожими как две капли воды.
— Ну что ты, что ты... он рад, очень рад, — ни капельки не веря в собственные слова, заявила Тилли, и вознесла молитвы всем знакомым богам, лишь бы ни король, ни его рыжее создание не решили с ней поспорить. — Он просто такой, ну, ты понимаешь... он не умеет показывать радость. Никогда не умел. Так что он радуется, он вне себя от счастья, но не привык улыбаться и все такое. Ты не думай, папочка тебя любит... папочка и мамочка тебя любят.
Если бы взглядом можно было убивать, Калеб уже лежал бы мертвый на своем троне; однако же он спокойно выдержал взор, брошенный Тилли, и обратился снова к своей Имрилл.
— Надо уговорить эту женщину любыми путями, — а голос-то какой серьезный, прям на зависть! — Чего бы это ни стоило, уговори ее. Принцесса Ариэль должна получить магию...
Тилли задалась вопросом: отчего же этому уродливому человеку так приспичило, чтобы именно его дочь получила всемогущество? Но она вполне удовлетворилась тут же придуманным объяснением, что он в принципе всегда был взбалмошным, и мог придумать это даже просто так, из каприза.
Имрилл натянула на лицо обворожительную улыбку и шагнула к Тилли, но та выставила вперед руку.
— Никаких убеждений! Мы возвращаемся домой, чтобы есть торт. Мистер Пезарь, если я предложу вам кусочек, вы спровадите нас обратно в Иллюми?
— А кусочек с вишенкой?
Они бы так и ушли, обнимаясь, если бы Ариэль вдруг не отняла мокрое лицо от материнской груди и не заглянула бы Тилли в глаза:
— Нет. Мама... если уж так вышло... у меня появился шанс пожить так, как я всегда мечтала. Я хочу побыть принцессой волшебного мира хотя бы день.
— Ты всегда будешь моей принцессой!
— Мама! Всего на один день, прошу тебя. Давай останемся во дворце только на день. Я хочу побыть с папой...
— В самом деле! — само собой, Имрилл сразу же осознала все плюсы этой идеи и яростно закивала в знак согласия, чудом не растрепала свои удивительные косы. — Мы вас приглашаем! Проведете этот день по-королевски, на всем готовом, со всеми услугами... это будет лучший день рождения в жизни принцессы Ариэль!
Тилли чуяла подвох и качала головой, но Ариэль так долго и усиленно целовала ей щеки, что пришлось сдаться; двери, ведущие в тронный зал, отворились, и возникший на пороге молодой паж объявил о прибытии во дворец любимого королем сорта винограда.
Король Калеб задергал ногами и завизжал от счастья.